Введение. Признаюсь, никогда не думал, что напишу книгу о морали, все мои мысли (может, и на холостом ходу) вертелись вокруг социологии вообще и экономической

Признаюсь, никогда не думал, что напишу книгу о морали, все мои мысли (может, и на холостом ходу) вертелись вокруг социологии вообще и экономической социологии в частности. А в социологии нет никакой общей теории морали, хотя самые замечательные ра­боты, например «Протестантская этика...» Макс(имилиан)а Вебера, как раз связаны с этическими проблемами (до сих пор не пойму, как у социологов хватило ума признать эту книгу основой своей науки). Я также весьма далек от всякого морализаторства — указывать дру­гим, что есть их благо, или предлагать путь праведной жизни, или уж тем более учить различать добро и зло. Более всего мне отвратительны эти новые моральные проповедники, заполнившие телеэкраны. Так и стоит перед глазами видеоклип песни «Jesus he knows me» английской группы Genesis, где Фил Коллинз, высмеивая этих «телеевангели­стов», прекрасно показывает их сущность («Do you believe in God, cos (hat's what I'm selling, and if you wanna go to heaven, I'll sell you right», см.: < http://www.youtube.com/watch?v=JaOHs7RythO >). Как и Юрген Хабермас, я считаю, что в современном обществе каждый (или дру­гой как каждый, добавил бы уже Поль Рикер) сам вправе решать, на что использовать время, отведенное им на жизнь, — никаких моделей жития, так сказать, не предлагается.

Но все же как-то само собой вышло, что мы на кафедре эконо­мической социологии Санкт-Петербургского государственного уни-верситета в конце 1990-х годов стали заниматься прикладным иссле­дованием доверия, получив грант Open Society Institute (HESP/RSS) по теме «Мораль и рынок: Проблема доверия в современной России». В результате появилась наша книга «Экономика и социология дове­рия» (2004). Параллельно шла совместная работа (если можно называть это интеллектуальное предприятие работой) с немецкими коллегами (')кард Дитрих, Хайко Шрадер, Кристо Стоянов, Уве Хельман), мы в

Петербурге провели конференцию по теме доверия, а в Германии была опубликована книга «Trust and Social Transformation» (2004) [1]. Потом все мы немного устали от доверия, но почему-то не забросили мораль­ные проблемы, а быстро переключились на справедливость и в ноябре 2005 г. решительно провели конференцию «Экономика и общество: проблема социальной справедливости». Наконец после долгих при­ключений в 2011 г. вышла наша коллективная монография «Капитали­стическое общество: Проблема справедливости» [2]. Но и тему доверия мы не забросили окончательно: в 2008 г. журнал «International Journal of Entrepreneurs/tip and Small Business» опубликовал нашу (совместно с Е. В. Капусткиной и М. В. Синютиным) статью о доверии и предпри­нимательстве [3].

По прошествии времени, повторив тысячу раз «доверие и справед­ливость», я наконец понял (как бывает на лекции: объясняешь, объяс­няешь — уже сам понял, а они все еще нет), что доверие и справедли­вость действительно составляют пару. Мало того, что они вытесняют на периферию все другие моральные категории и заполняют собой все пространство морали, но они более всего и пригодны для современно­го общества, которое по своей сути все еще выступает экономическим обществом. Так вот получилось (почти без моего участия), что назва­ние книги «Доверие и справедливость» образовалось само собой, хотя смысл (для меня) проявился не сразу.

В этой книге я поставил перед собой вопрос: «Имеет ли современ­ное общество свои моральные основания?»Еще в позапрошлом сто­летии Шопенгауэр и Ницше пессимистично оценивали грядущие мо­ральные перспективы. «Близится время, когда нам придется распла­титься за то, что два тысячелетия мы были христианам и: мы потеряли устойчивость, которая давала нам возможность жить...» — писал Ниц­ше [4]. И сейчас, в XXI столетии, мы слышим со всех сторон все чаще о кризисе морали, об утрате нравственных ценностей, о невозможно­сти различить добро и зло. Если оценивать XX в. с точки зрения мора­ли, то нельзя не признать, что он и вправду оказался самым жестоким в истории цивилизации по отношению к простому человеку — убий­ство и насилие стали массовыми явлениями, еще печальнее, что раз­ум (в виде науки и техники) пришел на помощь злодеянию, научный гений и злодейство оказались совместимыми. Стоит только перечис­лить трагедии обществ двадцатого века: две мировые войны, в кото­рых погибли и были ранены более 100 млн человек, почти полови­на из них — мирное население; революции и последовавшие за ними гражданские войны — в России, Германии, Китае, Испании и в дру-

гих странах; тоталитаризм и массовые репрессии по всей Европе, в России и Китае (целые народы подвергались уничтожению, с 1923 по 1953 г. в России было осуждено 40 млн человек, т.е. в пределах жизни одного поколения — практически каждый третий дееспособный член общества. Если не верите, то просто вспомните, был ли кто-либо в со­ветское время осужден в вашей семье); сегодня международный тер­роризм вообще сделал жертвами только случайных людей. Оценивая XX столетие в целом, следует признать: это была моральная катастро­фа. Так жить нельзя, говорят нам (Хоркхаймер и Адорно в «Диалекти­ке Просвещения»); мир не может быть прежним после Освенцима, и главная задача в том, чтобы он не повторился.

Может быть, причина этой катастрофы в обезбожении (термин Хайдеггера), в утрате религией своего предназначения как морально­го регулятора и общественного института? Ведь все европейские го­сударства стали светскими (и не только европейские: Турция — хоро­ший пример, почитайте Орхана Памука), религиозное воспитание ли­шилось своего господствующего характера (поэтому комично выглядят все дискуссии о возрождении преподавания основ религии в средних школах), ценности христианства потускнели, а чувства верующих при­тупились. Католики обвиняют в этом протестантов, протестанты — ка­толиков, а православные — всех вместе. Ислам пока еще не сдается, но и его судьба уже прочитывается, да и другие мировые религии — буд­дизм, синтоизм, конфуцианство — теряют свою былую роль. Кроме того, не стоит идеализировать прошлое и искать в религии панацею — все самые жестокие войны Средних веков были как раз религиозными. Можно привести в качестве примера отношения католиков и проте­стантов. Забавно, что даже такой «либерал», как Иван Грозный (это по­том его прозвали Грозным, а для современников он звался Душегубец), очень подивился Варфоломеевской ночи и выступил (как сказали бы в программе «Время») с ее «решительным осуждением». Религия, конеч­но, давала целостное, одинаковое для всех представление о моральных ценностях в отличие от современного обрывочного и неоднозначного понимания того, что хорошо и что плохо, но вряд ли господство рели­гиозного сознания делало мир лучше и справедливее.

Основная идея данной книги состоит в том, что современное об­щество, несмотря на утрату религией ее функции основного мораль­ного регулятора, формирует и воспроизводит необходимые для сво­его существования моральные ценности. «Кто расстается с Богом, тот крепче держится за веру в мораль», — говорил Ницше [5].Без моральных ориентиров общество не может выжить, но эти ориенти-

ры — не сохранившиеся в неприкосновенности останки прошлого, которые регулируют наше настоящее (так считают, например, Алас-дейр Макинтайр и Фрэнсис Фукуяма), а нечто абсолютно современ­ное и созвучное нашей эпохе. А наша эпоха — безусловно экономи­ческая, в ней труд, деньги, бизнес и все другие экономические факто­ры господствуют в общественном сознании (вытесняя религию и во­йну на периферию этого сознания): деньги определяют теперь наше бытие, а уже это «денежное» бытие формирует сознание. Такое эконо­мическое общество, исторически возникшее в Новое время, воспро­изводит те моральные ценности, которые требуются для его эффек­тивного функционирования: рыночная экономика основана на пра­вилах — институтах, а они требуют справедливости; рыночная эконо­мика призывает устанавливать отношения с безличными контраген­тами, а для этого необходимо доверие.

Таким образом, доверие и справедливость в контексте экономиче­ской повседневности становятся одними из самых важных мораль­ных категорий и заслоняют собой все остальные аспекты морали — любовь, вера и надежда не нужны современной экономике, поэто­му они теряют свое былое значение, да ведь и из доброго остает­ся только справедливое — благодарность, забота или благоволе­ние также не требуются рыночной экономике (вспомните у Адама Смита: «The benevolence of the butcher» — не от благожелательно­сти мясника мы получаем свой обед).

Можно было бы подумать, что сказанное выше — простое изложе­ние марксистской парадигмы этики: базис определяет надстройку и все соответствующие ей моральные категории. Но в противовес этому утверждению я подчеркиваю, что только современное экономическое об­щество формирует соответствующую ему мораль, все досовременные общества не были по своей природе экономическими, в них экономи­ка была включена в социальные отношения и ими определялась. Необ­ходима была еще «великая трансформация», о которой говорил Карл Поланьи, чтобы экономика получила относительно автономное суще­ствование и возможность постепенно подчинить себе общество.

Доверие и справедливость особым образом выделяются (стано­вятся «прозрачными» для науки) и проблематизируются в обществен­ном сознании. Почему доверие становится моральной проблемой современности? Доверие существовало всегда, но в проблему превра­щается именно сегодня. Что же такое могло произойти, чтобы обще­ственное сознание, никогда прежде не озабоченное этой темой, вдруг обнаружило, что мир не существует без доверия? Некоторые явления

нашей «товарно-денежной» современности особым образом связаны с доверием.

Во-первых, это доверие и выбор. Жизнь в современном обществе ха­рактеризуется высшей степенью неопределенности, здесь активность действия — безусловная необходимость, а выбор становится повседнев-ной задачей. Если раньше человек точно знал, кому и чему доверять, то теперь он растерялся, «значимые другие» ушли, но в его жизнь теперь постоянно вплетены разные «незначимые другие» — люди малознако­мые и малозначимые. Как к ним относиться, доверять или нет — вот выбор каждодневного экономического и социального действия, вот почему доверие превращается в проблему.

Во-вторых, доверие и рациональность. Современный «эконо­мический человек» — отнюдь не абстракция ученых-экономистов [6], а настоящий характер индивида в рыночном обществе, такой человек уже утратил способность верить — религия становится только лишь ре­минисценцией прошлого, — но экономическая жизнь и ее рыночные правила заставляют его доверять. Это доверие построено на рационализации, расчете и сознательном отношении к риску, ошибочное дове­рие в игре под названием «жизнь» может дорого стоить, поэтому в повседневности нет права на ошибку, и вот доверие опять превращается проблему.

В-третьих, это доверие и рынки. Рыночная экономика в эпоху модер­на превращает и общество в свое подобие — рыночное общество, которое теперь (и только теперь) построено на экономическом фундаменте. Базовая характеристика современности — особая роль экономики как структурообразующего элемента, поэтому доверие (как это ни странно звучит) производится современным обществом, в котором экономиче-ская практика подчиняет себе социальный мир. Парадоксально, но рынок может существовать, когда каждый обманывает каждого, наоборот- рынок требует честности и открытости, выполнения своих обязательств и ожидания такого же действия от других. Конечно, торговый мир не чужд и обмана, самые крупные скандалы в истории (например, афера Джона Лоу во Франции XVIII в.) стали возможны только в ры­ночном обществе. Однако во всей массе рыночных сделок обман является скорее исключением, чем правилом (конечно, если не считать всю системурынка обманом). Так построена рыночная система, она требует соблюдения определенных правил игры. Если они не выполняются, то рынка просто нет, Это же относится и к доверию — без ожидания выполне ния обязательств и надежности партнеров рыночная система не работает. Доверие становится основой заключения сделки, обеспечи-

вая необходимый первоначальный импульс коммуникации в экономи­ческом действии¹.

Рынок как система экономических и социальных обменов требу­ет также абстрактного доверия — доверия самой системе и ее институ­там, без этого обмен не может быть всеобщим, поэтому безличное до­верие (например, деньгам) является существенным условием функци­онирования общества и экономики. Итак, доверие теперь производит­ся и воспроизводится рыночным обществом как своя предпосылка и результат, как товар и его стоимость, как особая торговая марка совре­менности. Поэтому доверие становится не только проблемой индиви­да, но и проблемой общества.

I

Задача этой книги — показать, что доверие современности — не

выдумка, что это реальный феномен, а не пережитки утраченного прошлого. Что без доверия не существует современное общество, что человек так или иначе вынужден создавать свою систему дове­рия для обеспечения эффективной коммуникации в экономических и социальных условиях риска и неопределенности.

Проблема доверия становится популярной темой в общественных науках. Начиная с конца 70-х годов XX в. доверие находится в центре внимания социологии, такие авторы, как Луман, Гидденс, Коулмен, внесли свой вклад в разработку этой темы. Благодаря новой институ­циональной экономике доверие и обман становятся предметом иссле­дования в экономической науке. Марк Грановеттер ставит вопрос о до­верии в теории новой экономической социологии. Конечно, далеко не все вопросы рассмотрены в полном объеме в этой области, тем не ме­нее, особенно после выхода в свет в 1999 г. такой обобщающей рабо­ты Петра Штомпки, как «Доверие: Социологическая теория», можно утверждать, что контуры теории доверия действительно обозначены.

¹ Дело, в сущности, не только в том, доверяете ли вы контрагенту или нет. Это вопрос рационального выбора, который понятен, когда надо продолжить фразу «Я доверяю, по­тому что...». Но сделав свой выбор, вы уже вынуждены работать на доверии. Как правило, доверие является обязательным условием совершения сделки. Хотя это и не отрицает, что в процессе реализации сделки не может быть выражено недоверие. Как раз контракт и является институционализированной формой такого недоверия — в отличие от устной договоренности. Однако он служит для дальнейшего точного соблюдения всех условий договора и установления доверительных отношений. Этот парадокс институционализи­рованного недоверия современности проявляется также и в политических отношени- ях — демократия основана на разделении исполнительной и законодательной власти, на независимом контроле государственной власти обществом. Это институционализи- рованное недоверие является базой воспроизводства общего доверия к власти. Наобо­рот, в тоталитарных режимах институционализировано доверие (лояльность власти), но в реальности граждане не доверяют такой власти.

Интересный вопрос: почему доверие становится сегодня одной из самых востребованных тем в общественных науках? Почему во време-на Вебера и Дюркгейма, и даже еще во времена Парсонса, проблема доверия вряд ли была в центре внимания, а сейчас вдруг все заговорили о ней? Штомпка считает, что причина — в логике развития социальных наук: в современной социологии наметился явный переход от «жестких переменных» (таких как «класс», «статус», «технологическое развитие») к более мягким — таким как «символ», «ценность», «дискурс». Современная социология, утверждает он, больше опирается на социокультурные факторы в объяснении развития общества, чем на социоструктурныe. Действительно, не только в социологии, но и в экономической науках в последнее время наметился переход от «жестких переменных» и моделей математического моделирования (это так называемая «экономика, написанная греческими буквами») к экономике, написанной человеческим языком, которая учитывает институциональные и культурные детерминанты экономического поведения и организации. Нарядy с традиционными объектами экономической науки в ней ставятся такие проблемы, как этика бизнеса, мораль и рынок, справедливость и распределение богатства. Поэтому и доверие, ранее ускользавшее из поля зрения ученых, теперь считается важным предметом исследова­ния. По крайней мере, если раньше доверие считалось частью личной жизни человека, то теперь это — общественная проблема, социальный и экономический механизм, воздействующий на развитие общества в це-лом. Стоит отметить, что появились и работы (например, Ф. Фукуямы), где роль доверия в общественном развитии явно переоценивается — там доверие объявляется главным источником общественного благо­состояния и экономического развития, что вряд ли правильно.

Итак, считается, что первая причина появления доверия как темынаучных исследований — изменение самого объекта (а соответственно и метода) общественных наук. Однако логика развития общественных наук отражает — правда, не в зеркальном виде — общественные изменения. Поэтому есть и более глубокие причины появления довериякак предмета исследования. Дело в том, что XX век в истории европейской цивилизации означал практически полную дезинтеграцию базовых институтов культуры. И прежде всего речь идет о религиозных институтax. Соответственно один из самых важных институтов моральной интеграции общества практически перестал существовать. Но оказалось, что вне традиции и вне религиозной этики современное общество вполне может существовать, используя такие социальные институты как государство и власть, семья, образование и наука, разделение 9

труда и рыночная экономика. Этот процесс нашел свое выражение и в логике социальных наук — если Дюркгейм и Вебер религиозную эти­ку и институт веры (а не доверия) ставили в центре социологии, то на­чиная с 30-х годов XX в. вопросы религии утратили свою былую значи­мость.Вместо этого главным стал структурно-функциональный под­ход, где господствовали социальные нормы, а не ценности, и соответ­ственно — статусы и коллективы как объединяющие общество элемен­ты. Закономерно, что социокультурные факторы в этой теоретической традиции выполняют лишь латентные (скрытые) функции.

В послевоенные годы, особенно в связи с использованием ядерной энергии, а затем и благодаря космическим программам, самое боль­шое внимание в социальных науках уделялось факторам техническо­го развития, которые, казалось, однозначно определяют экономиче­ское и социальное развитие общества. Здесь можно отметить и вол­ну развития институциональных теорий нового индустриализма (Гэл-брейт и др.), и возросший интерес к футурологии (Тоффлер и др.). Од­нако вскоре стало очевидным, что «достижения НТР», используя тер­мин 1970-х годов, не только не решают, но в целом и усугубляют со­циальные проблемы. Новая, так называемая постиндустриальная си­стема оказалась лишь продолжением развития индустриального обще­ства. Например, изменившаяся структура общественного производ­ства (развитие сферы услуг вместо сферы производства) не изменила природы социального распределения и неравенства. В борьбе с бедно­стью оказалось, что побеждает бедность, более того, благодаря техни­ческим достижениям проблемы неравенства еще сильнее обостряют­ся. Социальное расслоение усиливается, бедные страны становятся все беднее, а богатые — богаче. Новые достижения технического прогрес­са стали использоваться в старых целях — например, открытия в ядер­ной физике прежде всего стали использоваться в военных целях. Не­поладки и катастрофы на атомных электростанциях вообще постави­ли под вопрос целесообразность использования этого открытия (Чер­нобыль и Фукусима).

Другая сторона вопроса — это изменения общественного созна­ния, особенно благодаря событиям в СССР и странах Восточной Евро­пы. В 1960—1970-е годы казалось, что противоречие между капитализ­мом и коммунизмом является центральным. При его разрешении ис­чезнет все, что мешает согласию и коммуникации (в известной статье Ф. Фукуямы этот процесс объявлялся вообще логическим завершени­ем истории, как мы ее понимаем). Когда же это противоречие само со­бой исчезло, оказалось, что надежды не оправдались. Новые противо-

речия — между христианскими и исламскими странами, между Западом и Востоком, между бедными и богатыми странами — стали еще болееострыми. Согласия как не было, так и нет, более того, международный терроризм и антитеррористические операции (а по сути — войны) стали истинными открытиями XXI в. в мировой истории. Эти социаль­ные движения, а также антиглобализм, межэтнические и другие кон­фликты доказывали, что социального нормирования, государственно­го и межгосударственного регулирования вряд ли достаточно для обеспечения нормальной интеграции общества. Поэтому в социальных науках опять возрос интерес не только к религии как институту соци­альной интеграции, но и к другим факторам социокультурной среды, способным воспроизводить солидарность и моральную общность. По­этому сейчас мы являемся свидетелями возрождения научного интере­са к роли морали и этики в жизни общества, особенно благодаря рабо­там Макинтайра в философии, Этциони в социологии, Сена в эконо­мике. Доверие и согласие, сотрудничество и взаимопонимание как раз являются теми недостающими элементами в системе социального зна­ния, которые помогают объяснить, как работает новый механизм соци­альной интеграции в современном обществе.

Доверие является необходимым условием нормальной коммуни­кации в обществе, обеспечивая понимание, согласие и, следователь­но, взаимодействие. Этот процесс социальной коммуникации стано­вится особенно важным при переходе от господствующих личностных отношений в традиционных обществах к безличным отношениям в современном обществе. Поэтому, как это ни кажется странным на первый взгляд, именно в рыночных обществах мораль и доверие игра­ют особую роль.

В настоящей работе особо подчеркивается, что современные общества, основанные на рыночном типе хозяйствования, вос­производят новый тип моральных отношений и доверия, регу­лирующий безличные отношения агентов социальной и эконо­мической коммуникации. Этот новый тип отношений основан на рациональном восприятии действий других в отличие от культурно-детерминированного доверия в традиционных обществах.

Также хотелось бы показать, что доверие в современном мире явля-ется существенным элементом общественной и экономической организации. Процесс трансформации традиционных обществ в современные связан с тенденцией дифференциации — социальные системы об­щества (например, политика, религия, экономика) обособляются друг от друга и получают свое собственное самостоятельное существование

и динамику. Центральной системой современного общества становит­ся экономика, определяющая социальную и политическую структуру Стало быть, культурная сфера, мораль, религия, искусство отодвигают­ся на периферию современного общества. Соответственно и доверие выступает, как иногда утверждают представители экономической нау­ки, неким элементом окружающей среды для социального и экономи­ческого действия. На самом деле отделение экономического действия от социального — большая ошибка, как подчеркивал еще Лукач. Эко­номика, выступая автономным базисом современного общества, не яв­ляется какой-либо особой внесоциальной системой, экономические действия — это всегда социальные действия людей, причем не обяза­тельно подчиненные логике формальной рациональности и утилита­ризма. Социальная коммуникация в экономическом действии и вза­имодействии является ключевым моментом, следовательно, доверие (или недоверие) выступает структурным элементом социального взаи­модействия, а не окружающей средой этого действия. Скорее все дру­гие институциональные структуры действия выступают дополнитель­ными элементами. Например, для такого экономического взаимодей­ствия, как трансакция (или сделка), доверие сторон друг другу являет­ся основой, а контракт выступает лишь дополнительным, хотя и необ­ходимым условием, которое всерьез в реальности используется лишь в том случае, если доверие сторон нарушается, возникает конфликт, ула­живаемый в судебном или несудебном порядке. Другой пример — это экономические отношения, осуществляемые вне контрактной среды, например, взаимодействие агентов на бирже. Здесь доверие к самому институту обмена (бирже) переносится и на отношения сторон, уча­ствующих в сделке.

Итак, доверие в современном мире становится одним из ключе­вых моментов в обеспечении социальной коммуникации и экономи­ческого действия. Но роль доверия повышается также в связи с расту­щими тенденциями глобализации. Одним из замечательных резуль­татов XX в. является взаимозависимость и целостность человечества. Согласие, сотрудничество, взаимопонимание, доверие между наро­дами становятся не просто пожеланием, а необходимостью для суще­ствования современного мира. Как связаны между собой глобализа­ция и доверие? Робертсон, один из пионеров освоения теории глобали­зации, подчеркивал, что глобализация относится прежде всего к сжа­тию мира («compression of the world»), т.е. мир уже выступает как осво­енное пространство и переходит из сферы бесконечного в сферу ко­нечного. С другой стороны, появляется понимание мира как целост-

ности: в сознании большинства людей мир воспринимается как нечто разделенное (на части) и связанное в единое образование. Глобализа­ция основывается на трех элементах: коммуникации, взаимозависи­мости и синхронизации. Глобальная коммуникация превращает пла­нету в новое информационное пространство — то, что Мак Люэн на­вал «global village» (дословно — «мировая деревня»), где все знают все обо всем. С помощью новых средств массовой коммуникации (спут­никовое телевидение, Интернет, мобильные коммуникации) формируется уникальное информационное и смысловое пространство, ко­торое определенно придает новые черты мировому порядку. Взаимоза­висимость означает, что национальные государства с их своеобразны­ми культурными традициями и историческими особенностями связы­ваются в единое экономическое пространство, в котором складывают­ся международное разделение труда и специализация, появляется сеть различных интересов, не особенно связанных с национальными гра­ницами (особенно если речь идет о транснациональных корпорациях).Синхронизация означает одинаковую временную перспективу различных событий на планете: если одни страны сталкиваются с определенными проблемами (например, с терроризмом), то есть большая веро­ятность, что эти проблемы затронут в ближайшей перспективе и дру­гие государства.

Таким образом, растущая коммуникация, взаимозависимость и синхронизация превращают систему современных обществ в глобаль­ную социальную систему, нечто вроде мирового общества. Этот тип общности («со-общество») в отличие от обычных современных на­циональных «государств-обществ» имеет иную структуру. Такая но­вая социальная система высокодифференцирована, ее характер имеет сложную многомерную природу, в то же время центростремительные силы и механизмы интеграции весьма слабы (это, например, заметно в отношениях между странами внутри Европейского сообщества — кризисныe события, связанные со странами PIGS, Грецией в особенности, еще раз подтвердили это положение). В отличие от национальных государств здесь нет единого социокультурного механизма интеграции (одногo типа языка, национальной культуры и традиций, религиозной этики, общности истории). Поэтому тенденции глобализации требует нового механизма кооперации и коммуникации, основанного на взаимном доверии. Риск становится понятием интернациональным,

следовательно, доверие как механизм, снижающий риск и неопреде-

ленность, выступает обязательным условием и даже более — стратегией мирового сообщества.

Проблема доверия в концептуальном плане заключается в том, что это сложный социальный феномен, который часто трактуется в упро­щенной манере. Если рассматривать доверие вне исторического контек­ста, то получается, что это фиксированная социальная конструкция, за­данная раз и навсегда. С этим связана и проблема определения доверия: некоторые ученые (например, Фукуяма и Гидденс) трактуют доверие как элемент веры («до-верие»), т.е. как иррациональное отношение или со­циальную привычку; другие (Луман, Коулман, Штомпка), наоборот, подчеркивают, что доверие — это рациональное отношение к будущему. Сначала кажется, что решить проблему доверия (в смысле его опреде­ления) нельзя. Действительно, нельзя сделать это в привычной плоско­сти — просто взять и соединить две противоположные точки зрения, но мы хотим показать, что оба эти определения справедливы и имеют пра­во на существование. Различие между ними связано с разной природой доверия в традиционных (досовременных) обществах и современных обществах. Например, в средневековом обществе доверие определенно выступает формой (бытием) веры, основанной на божественном предо­пределении судьбы. Доверие здесь носит личностный характер, и соот­ветственно «радиус доверия» охватывает лишь тех людей, которых чело­век знает лично, все остальные заслуживают недоверия, и к ним отно­сятся с подозрительностью по определению (особенно это касается ино­верцев, инородцев и других незнакомцев подобного рода). Роль коллек­тивной установки «доверие/недоверие» здесь является определяющей.

Доверие в современных обществах имеет другую природу — это уже не «слепое доверие», не просто вера, а уверенность, основанная на зна­нии.Это форма рационального отношения к действительности и дей­ствиям людей в условиях неопределенности. Доверие, таким образом, выступает, как отмечал Луман, рациональным механизмом снижения риска в отношениях безличных агентов рыночного общества. Радиус доверия здесь значительно больше — он включает не только общно­сти, но и общества (и, видимо, мировое сообщество в ближайшем бу­дущем). Интересно, что оба типа, или формы, доверия сосуществуют в современном обществе, но второй тип (рациональное конструирова­ние доверия) является господствующим.

Таким образом, еще одна задача данной книги —представить ди­намическую концепцию доверия, т.е. показать, как и почему изме­няется доверие в ходе исторического развития. Можно соглашать­ся или нет с предложенной трактовкой социально-исторических форм доверия, но совершенно очевидно, что вне динамики и раз­вития нельзя понять и процессуальную природу доверия, его социальные функции.

Другая сторона проблемы доверия в том, что трудно дать однозначное объяснение трансформации природы доверия. Господствующая концепция трансформации доверия по сути носит антропологический характер — это так называемая концепция «расширения радиуса доверия». Считается, что первоначально радиус доверия включает небольшие общности, основанные на семейных отношениях. Затем этот радиус доверия увеличивается и включает другие общности — родовую общину, сельскую общину, городское сообщество, а затем и все общество. Все это очень просто, но не совсем верно. Действительно, иногда в редких случаях, например, в годы войны) традиционный тип доверия охватывает все общество, но это исключение. На самом деле природа и функции доверия в современном обществе иные, поэтому современный тип доверия не вырастает из досовременного, это скорее противоположности. Механизм трансформации доверия связан с преобразованием традиционного общества в современное, и мы попытаемся дать объяснение этого механизма исходя из теории трансформации. Доверие в традиционных обществах основывается на господствующих социальных и моральных структурах общества, доверие современное производится и воспроизводится господствующими экономическими структурами (структурами обмена, рынка, стоимости и денег). Поэтому термин «производство доверия» кажется нам здесь адекватным.

Итак можно утверждать, что связь экономики (рынка) и доверия гораздо более сложная, чем это понимается в экономической и социальной науке. Например, с точки зрения теории новой институциональной экономики доверие трактуется только в терминах эффективности. Считается, что широкое распространение доверия в экономической жизни общества и в бизнесе неизбежно приводит к сокращению трансакционных издержек. Наоборот, высокий уровень недоверия заставляет отвлекать большие ресурсы на информационную подготовку сделки, ее страхование или возможные судебные издержки. Недоверие замедляет деловую активность в целом и тормозит экономический рост. Опятъ же эта идея слишком проста, чтобы правильно объяснять реальность. Получается, что чем выше уровень доверия, тем лучше для эко-мики; чем ниже уровень доверия, тем хуже. Но парадокс современ-ной природы доверия в том, что оно предполагает и институционализированное недоверие. По своей сущности нормальное доверие — это который баланс доверия и недоверия. Кстати, в этом смысле недоверие не является противоположностью доверия, скорее это определенной — очень низкий — уровень доверия, который не приводит к сдел -

ке с точки зрения рационально понимаемой эффективности. Избыточ­ное доверие только стимулирует обман в деловых операциях и приво­дит к экономическим потерям. Нормальное функционирование ры­ночной экономики (как и других институтов современного общества) требует не высокого, а оптимального уровня доверия. Кроме того, раз­личные страны имеют различную культуру доверия — то, что принято в деловых отношениях в одной стране, вряд ли будет приемлемо в дру­гой. Маловероятно, что существует и прямая связь между уровнем до­верия и экономическим процветанием.

Еще раз стоит подчеркнуть, что связь доверия и экономики не так проста, как это кажется на первый взгляд, нельзя понять экономи­ческую и социальную функции доверия только в терминах экономи­ческой эффективности.

Теперь несколько слов о справедливости и причинах того, что спра­ведливость становится одной из главных моральных категорий совре­менного общества. В социологии принято говорить об обществе вооб­ще, это некое абстрактное общество со своей социальной структурой, функциями и индивидами вместо людей. Можно согласиться с Н. Луманом, что все современные общества устроены одинаково (обычно, говорит Луман, считается, что Франция немного отличается от Герма­нии, тогда Россия существенно отличается от США, но в таком слу­чае Парагвай отличается от Уругвая, иронизирует он). Все современ­ные общества в противовес традиционным построены однообраз­но — по принципу дифференциации социальных подсистем, где эко­номическая подсистема выступает «фундаментом» для других подси­стем, это индустриальные и урбанизированные общества, в основе ко­торых нуклеарная семья, безличные социальные отношения и высокая социальная мобильность, в двух словах — это «общества индивидов», согласно определению Н. Элиаса.Но более точным будет все-таки на­звание «капиталистическое общество». Почему? Потому что современ­ное общество — это экономическое и рыночное общество, в нем капи­тал (не только деньги, способные приносить прибыль, но и определен­ное общественное отношение) определяет основы социального и по­литического устройства.

Но «номотетический» характер социологической науки не снима­ет ряд вопросов:

«Каким должно быть общество вообще?»;

«Каким должно быть капиталистическое общество, правильно (по правилам) устроенное?»;

«Каким должно быть справедливое общество?»

Много усилий потребовалось социологии, чтобы представить общество как систему обменов, теперь настало время представить общество еще и как систему распределения — статусов, прав, обязанностей, ролей, богатства. Но как устроено распределение? Каковы прин­ципы этого распределения? Социология не может (не имеет права?) быть в стороне от этих вопросов. Это когда она была позитивистской наукой (исследовала то, что есть), ее поисковый характер пересили­вал нормативный. Но те времена в прошлом, социология теперь другая — она не просто фиксирует существование неравенства или изме­ряет его (как требует принцип единства общественных и естественных наук — по типу «социология как социальная физика»), но и протесту­ет против этого неравенства (особенно преуспели представительницы феминистской социологии, обогнав марксистов, последние ведь не до­гадались эксплуатацию различать по тендерному признаку), либо в болеe мягкой (структурно-функциональной) форме неравенство объяв­ляется нефункциональным, т.е. препятствующим эффективной рабо­те социального механизма. Поэтому и требуется разобраться с научной точки зрения — какое неравенство в системе распределения оправдано (справедливо) и какое нет. И вот где Россия действительно отличается от США, а Парагвай от Уругвая и т.д.

Ассамблея ООН в специальной резолюции провозгласила Всемир­ный день социальной справедливости (World Day of Social Justice), с инициативой выступила Киргизия (видимо, в свете последних собы­тий у нее были на то особые основания). «Когда же праздник?» — спро­сите вы. А он «уже тут», его отмечают 20 февраля начиная с 2009 г., а вы не заметили? «Что празднуем?» — спросите вы. В резолюции ООН го­ворится об искоренении нищеты, о равноправии мужчин и женщин, о достойной работе и полной занятости: вероятно, все это и есть справед­ливость для ООН. Но как добиваться такой «справедливости по ООН», не указано, поэтому в борьбе с бедностью, как и прежде, побеждает бедность. В докладе Мирового банка за 2006 г. отмечается, что спра­ведливость — это равенство возможностей, т.е. равные шансы для всех при возможном неравенстве результатов. Но как давно уже было пока­зано постструктуралистской социологией, возможности, как правило, скрыты для людей в их повседневной жизни (и доминирование носит здесь символический характер — те, кого эксплуатируют, могут и не до­гадываться о существовании эксплуатации), чтобы ими воспользовать­ся, необходимо обладать «ключом к расшифровке» этих возможностей. Разные социальные классы обладают разными способностями к такой работе — значит, сами по себе равные шансы не означают справедли-иого распределения.

Стало быть, влиятельные международные организации скорее ис­пользуют понятие справедливости как некий знак или символ, но что он, означает, не вполне ясно. Поэтому надо разобраться — как можно пони­мать справедливость и как ее добиваться. Да и современные кризисные события привлекли внимание всего мира к новым «проделкам» капита­лизма и проблеме справедливости. Экономисты и социологи заговори­ли именно о моральной стороне капитализма. Во всех без исключения странах правительства взяли контроль над рынком в свои руки. Для спа­сения финансовых институтов и крупных финансовых компаний прави­тельства предоставляют беспрецедентную денежную помощь. Но все эти деньги они, конечно, берут не из своих карманов, а из наших: за ошиб­ки трейдеров, инвесторов, генеральных директоров корпораций, госу­дарственных чиновников, контролирующих финансовый рынок, пла­тит, как всегда, обычный налогоплательщик. Оправдано и справедливо ли это? Но оказывается, капитализм основан на доверии, и разрушение доверия грозит нам еще большей экономической катастрофой.

Профессор Йельского университета Роберт Шиллер в статье «Ка­питализм и справедливость» пишет:

«Мир сейчас открывает новые грани капитализма и его способности транс­формировать экономики. Но капитализм основан на добросовестности. Чувство беззащитности перед несправедливостью может оказаться смер­тельным для экономического роста...» [7].

Тем не менее нас интересует не только современный капитализм,' но и его история — как он возник, как параллельно ему в обществен­ном сознании формировался дискурс справедливости, как капитализм превратил справедливость в центральную общественную проблему, как справедливость вытеснила из морального сознания все другие мораль­ные категории и стала претендовать на центральное место.

Теперь о России и справедливости. Однажды политический деятель, характеризуя партии современной России, в полемике воскликнул в те­леэфире: «Справедливая Россия? Это что еще такое? Как Россия вооб­ще может быть справедливой?» И действительно, вопрос точный. Но оставляя в стороне думских «эквилибристов» (эквилибристика — жанр циркового искусства, основанный на способности сохранять равнове­сие при исполнении трюков — иногда политических — на неустойчивый предметах), надо ответить на вопросы : «Возможно ли в России справед­ливое общество?», «Подчиняется ли Россия законам справедливости?»

Есть и другое мнение: некоторые солидные научные «модернизато­ры» говорят о будущем России как о европейском обществе и «справед­ливом капиталистическом обществе».

«Модернизация России — это построение в стране справедливого капита­лизма, системы, в полной мере реализующей творческие и предпринима-тельские способности россиян, создающей равные возможности для всех... Справедливый капитализм — это система, в которой закон писан для всех, сломан хребет "государственно-патриотической" коррумпированной бю- рократии, чиновничество поставлено на службу гражданам, а финансовые институты поддерживают не надувание рыночных пузырей, а развитие и t диверсификацию реального сектора» [8].

Но возможна ли справедливость при капитализме вообще? Ведь всех «рожденных в СССР» учили, что капитализм — это неравенство и несправедливость по своей природе и определению, под это подво­зили научную базу: теорию прибавочной стоимости и историческую тенденцию капиталистического накопления (мол, рабочий производит стоимость, необходимую для простого воспроизводства, и прибавочную — для расширенного, но прибавочную забирает капиталист, и не потому, что злой, а потому, что такова экономическая необходимость. Вотвам и неравное распределение. В историческом плане такое нера­венство накапливается, все более увеличивая пропасть между трудом и капиталом, и ставит под сомнение само дальнейшее существование ка-питализма). Налицо противоречие: справедливое понимается правы­ми и левыми по-разному. Слово «справедливость» превратилось в знак, связывающий разные означающие и означаемые. Тогда возможны ли единые принципы справедливости или общее понимание справедливости, и в России в том числе? Мы признаем, что само слово «справед­ливость» уже затерто до дыр. И тем интереснее нам было разбирать на нем все эти «вмятины, трещины и пятна».

Теперь о логике данной работы. В первой главе мы исследуем дове­рие как теоретическую проблему. Здесь соединяются социологический, экономический и философский методы в исследовании доверия: сна-чала речь идет об общей социологической концепции доверия; затем раскрывается экономическая концепция доверия: мы хотим показать, что в экономической науке начиная со времен Смита есть свое представление о доверии и его роли в экономике. Следующая часть работы посвящена российским проблемам, в ней мы попытаемся применить нашу теоретическую концепцию к объяснению трансформации дове­рия в России XX в.: сначала речь пойдет об изменяющемся доверии в истории советского общества; затем мы рассмотрим эпоху современ­ных преобразований в России. Пример России в исследовании дове­рии весьма показателен.

Во-первых, Россия XX столетия — трансформирующееся общество («дореволюционная Россия» — «советская Россия» — «современная Россия»), в котором метаморфозы доверия проявляются весьма ярко.

Во-вторых, рыночные преобразования в современной России представляют интересную возможность непосредственно наблюдать, как меняется природа доверия.

В-третьих, интересно разобраться с тем стереотипом, который ча­сто используется, если речь идет о доверии в России — обычно россий­ское (и советское) общество объявляется зарубежными учеными клас­сическим, или чистым, типом общества низкого уровня доверия.

Но это утверждение не так очевидно, ведь советское (российское) общество никогда не было неизменным, оно постоянно менялось и ме­няется, как и феномен доверия в его истории. Тем более существен­ные изменения произошли в ходе современных реформ. Таким обра­зом, проблема доверия в России заслуживает особого внимания и бо­лее тщательного исследования. Во второй главе дается общий социаль­ный и исторический обзор происхождения понятия справедливости и развития его от античного общества до капитализма; разбираются раз­личные теоретические проблемы справедливости.

Для правильного понимания доверия и справедливости как много­мерного социального феномена вряд ли достаточно частного подхода, будь это экономический, антропологический или другой метод. Этот феномен требует особого метода исследования — комплексного соци­ального подхода. С этой точки зрения наш подход вряд ли правомер­но называть «междисциплинарным». Хотя, на первый взгляд, это так и выглядит — философский, социологический и экономический методы в этой работе имеют равные права и обязанности, но дело не в этом. Часто междисциплинарность означает простое соединение различных методов в исследовании или, что еще хуже, — перенос некоторых нерешенных проблем и сомнительных приемов исследования из одной области исследования в другую. В XIX-XX вв. разделение социаль­ной науки на отдельные области знания (экономику, психологию, со­циологию и антропологию) было оправданным и результативным. В то время социальные науки конструировали свой предмет и специфические методы. Сейчас, в XXI в., эта дифференциация социальных наук и академических дисциплин достигла угрожающих размеров. Дальней­шая специализация идет уже в ущерб общему результату, искусствен­ные институциональные границы между социальными дисциплинами перерастают в непреодолимые барьеры между учеными, которые гово­рят на разных языках, не понимают и не хотят понимать друг друга. На­пример, расхождение экономики и социологии, как и психологии и со­циологии, привело к тому, что появились разные факультеты, зачастую расположенные в разных зданиях, и все, что происходит на одном фа

культете, малоизвестно на другом, не говоря уже об общих дискуссиях пли совместной работе. Наоборот, считается, что представитель от­вел ьной социальной науки по определению является дилетантом в дру­гой области. Если ведется «наступление» на другую научную область, то оно принимает форму «империализма», т.е. прямого перенесения методов одной науки в соседнюю область (показателен, кстати, пример «экономического империализма»).

Итак, разделение социальных наук становится опасным и вредным. Этот процесс уже приводит к тому, что общественные науки те­ряют свой престиж и популярность, превращаясь из наук позитивных (в хорошем смысле слова) в социальную схоластику. Совершенно спра­ведливо этот процесс разделения социальной науки критикуется не­которыми учеными (например, Валлерстайном). Объектом социаль­ной науки, а не социальных наук, становится единое общество и эко­номика, а не национальные общества и экономики. Интегрированный Объект требует и интегрированного метода — единого метода социаль­ной науки. Сейчас кажется, что никаких путей разработки такого метода нет, но на самом деле эта тенденция уже давно существует. Стоит вспомнить, например, такие интегративные области знания, как «эко­номическая социология» или «социальная психология». В этом плане такие комплексные многомерные феномены, как доверие или справедливость, требуют интегрированного метода исследования, т.е. подхода (точки зрения) единой социальной науки. Однако это задача скорее будущего, чем настоящего, тем не менее в этой книге сделана попытка Соединить философский, социологический и экономический методы в исследовании доверия и справедливости.

Выражаю огромную признательность за помощь в издании книги Литературному агентству «AD LIBITUM» А. В. Садовниковой, кото-рос счастливо избавило меня от всех забот общения с издательствами Н типографиями, также я очень благодарен своему секретарю Т. Е. Ко­вальской за точное согласование всех действий. Ваши отзывы, ком­ментарии и предложения присылайте, пожалуйста, по адресу: 191060, (,1нкт-Петербург, ул. Смольного, д. 1/3, 9-й подъезд, факультет соци-I югии СПбГУ, кафедра экономической социологии, а также по элек­тронной почте: te.kovalski@gmail.com

Литература

1. Экономика и социология доверия / Под ред. Ю. В. Веселова. СПб.: Со­циологическое общество им. М. М. Ковалевского, 2004; Trust and Social Transformation / Ed. by H. Schrader. Miinster: Lit Verlag, 2004; Экономик и общество: Проблема социальной справедливости. Материалы научно практической конференции 17—18 ноября 2005 г. / Отв. ред. Ю. В. Be селов. СПб.: Социологическое общество им. М. М. Ковалевского, 200!l

2. Капиталистическое общество: Проблема справедливости / Под ред Ю. В. Веселова. СПб.: НИУ ВШЭ, 2011.

3. Kapustkina E., Sinyutin M., Veselov Y. A note on entrepreneurial trust in ttJ Saint-Petersburg region of contemporary Russia // International Journal q Entrepreneurship and Small Business. 2008. Vol. 6. No 1. P. 94-102.

4. Ницше Ф. Воля к власти: Опыт переоценки всех ценностей // Поля собр. соч. М.: Московское книгоиздательство, 1910. Т. 9. С. 42.

5. Там же. С. 38.

6. Хорошая книга о становлении экономического человека: Лавалъ К. Ча ловек экономический. М.: Новое литературное обозрение, 2010.

7. Шиллер Р. Капитализм и справедливость // Ведомости. 2008. 12 сент. I

8. Иноземцев В., Титов Б., Явлинский Г. Modernizatsya.ru: Компас для ре форм // Ведомости. 2010. 8 февр.