2018-01-21
409Джеймс Уиллард Шульц. Моя жизнь среди индейцев
ПРЕДИСЛОВИЕ
Вы не найдете имени Джеймса Уилларда Шульца в Американской Энциклопедии.Лишь в самых подробных биографических справочниках о нем сказано несколькослов. А ведь Шульц автор 40 романов и повестей, посвященных индейцам,Художественных произведений, непревзойденных по своей правдивости и знаниюиндейской жизни. Заговор молчания вокруг имени Д. Шульца в американскомлитературоведении не случаен. Его книги - яркий обличительный документпротив американского капитализма, обрекшего на гибель или нищенскоесуществование коренных жителей Америки - индейцев. Шульц родился в небольшом городке Бунвилл в штате Нью-Йорк 26 августа1859 года. Родители его занимались торговлей и были очень набожными людьми.Жизнь в городке текла настолько размеренно и однообразно, что даже похоронысчитались событием и чуть ли не главным развлечением горожан. Мальчика с детства угнетала серая рутина жизни провинциального городка,фанатичная религиозная нетерпимость его обывателей. Его тянуло на лоноприроды, и все свободное время он проводил в большом лесу к северу отБунвилла. Он зачитывался книгами о путешествиях на Дальний американскийЗапад, тогда еще дикий и мало заселенный. К западу от Миссури простиралисьобширные покрытые высокой травой степи-прерии. Здесь бродили миллионыбизонов. До середины XVI века в прериях было мало индейцев. Те племена, которыепозднее заселили прерии, жили в основном восточнее и севернее в лесныхрайонах, а также на западе в предгорьях Скалистых гор. Лишь когда индейцы научились использовать лошадь, привезенную в Америкуевропейцами, началось заселение прерий и сформировалась культура конныхохотников на бизона. Охота на бизона была главным занятием почти у всехиндейцев, она давала и пищу, и одежду, и шкуры для покрытия жилищ-типи, лишьнесколько племен (канза, хидатса, мандан), жившие в восточной части прерии вбассейнах Миссури и Миссисипи занимались в равной мере охотой и земледелием. Летом все племя охотилось вместе. Охоту организовывала существовавшая уиндейцев прерий своего рода племенная милиция; ее члены назывались акацита.Они посылали специальных разведчиков, чтобы установить, где находятся стадабизонов. Затем в палатке племенного совета они вместе с вождями истарейшинами обсуждали план предстоящей охоты. Верховые охотники окружалистадо и по сигналу акацита начинали бить животных из луков. Индеец,дерзнувший отправиться за бизонами в одиночку и спугнувший стадо, суровонаказывался. Зимой племя распадалось на несколько небольших отдельно кочующихохотничьих групп. Для успешной охоты на бизонов необходимы были лошади. Они покупались ввосточных штатах Америки или захватывались в военных набегах. Среди индейцевпрерий появилось имущественное расслоение, деление на богатых и бедных.Желание обзавестись лошадьми приводило к усилению межплеменных войн,искусственно разжигавшихся белыми, стремившимися ослабить индейцев иоблегчить таким образом колонизацию их земель. В XIX веке шла интенсивная колонизация Дальнего Запада поселенцами извосточных штатов. С 1830-х годов в прерии устремились толпы белых охотников,так как американские торговые компании стали закупать в больших количествахшкуры бизонов. Началось хищническое истребление бизоньих стад. При этомбелые охотники брали лишь шкуры животных, а мясо оставляли гнить в степи.Только в 1846 г. меховые фактории на реках Арканзас и Канада скупили 100тысяч бизоньих шкур. В то же время белые торговцы побуждали и самих индейцев все в большихмасштабах вести охоту на бизонов. Торговцы спаивали индейцев и за бесценокскупали у них шкуры. Миссионер отец Сколлен писал в 1876 г. губернаторуканадской провинции Манитоба "...сотни бедных индейцев пали жертвами жаждыбелого человека к деньгам, одни отравленные, другие замерзшие в состоянииопьянения, третьи пораженные пулями Соединенных Штатов". [A. Вegg. Historyof the Northwest, Toronto, 1894, v. II, p. 128.] Истребление бизоноввсячески поощрялось правительством Соединенных Штатов, стремившимся лишитьиндейцев средств к существованию, и тем самым сделать их экономическизависимыми. Одновременно заключались грабительские договоры о продаже земли, и,опираясь на них, правительство США захватывало индейские территории. Деньги,которые должны были получить за это индейцы, поступали в фондправительственного учреждения, так называемого "Управления по деламиндейцев". В счет этого фонда оно выдавало своим подопечным скудныепродовольственные пайки, одеяла и некоторые другие предметы первойнеобходимости. Большую часть денег за земли, купленные еще в прошлом веке,правительство США не выплатило и по сей день. Только индейцам Калифорнии онодолжно пять миллионов долларов. К 1880-м годам индейцы лишились значительной части своих земель и былиоттеснены в резервации - своего рода заповедники для людей. Именно в это критическое, переломное в судьбе индейцев прерий время иприехал к ним Шульц. Это было в 1878 году, когда Шульцу шел двадцатый год.Жизнь в прериях покорила юношу. "Никогда я не видел более прекрасной страны,чем эти обширные солнечные прерии и величественные горы", - писал онвпоследствии. Шульц решает поселиться среди индейцев, известных под именемчерноногих. Они входили в союз племен, объединяющих блад, или каина,собственно черноногих, или сиксиков и пикуни. Вскоре Шульц женился на индейской девушке Мут-си-ах-во-тан-акки [Вповести Шульца "Моя жизнь среди индейцев" она введена под именем Нэтаки] идо самой ее смерти в 1903 году жил вместе с черноногими в их резервации впровинции Альберта в Канаде. Шульц стремился как можно лучше узнать жизнь индейцев. Он в совершенствеовладел языком черноногих и много времени проводил со стариками, слушая ихрассказы о прежней вольной жизни, записывая предания и легенды. И чем большеШульц узнавал индейцев, тем большей симпатией он проникался к ним, тем болеесуровые слова осуждения находил он для варварства белых колонизаторов. И когда Шульц после смерти своей жены покинул резервацию, он решилрассказать правду об индейцах, правду, тщательно замалчивавшуюсябольшинством американских литераторов, изображавших коренных жителей Америкикровожадными дикарями. Даже в произведениях таких выдающихся писателей какМайн Рид и Фенимор Купер, в общем, относившихся с симпатией к индейцам, мыне найдем по-настоящему правдивого их изображения. И для Майн Рида и дляФенимора Купера индейцы все-таки дикари, иногда добрые и благородные, иногдазлые и коварные, но в любом случае дикари, существа другой породы, чем белыегерои их романов. И дело здесь не только в том, что над этими писателямитяготели традиционные представления буржуазного общества о "свирепыхкоманчах", но и в том, что никто из них не знал сколько-нибудь глубокобудничную жизнь индейцев. Лишь Шульц сумел проникнуть в душу и сердце этихлюдей, узнать их так, как если бы он по рождению был одним из них. И поэтомуон смог сказать об индейцах так, как никто другой в американской литературе,так, как сказали бы о себе сами индейцы. Начиная с 1906 года один за другим появляются романы и повести Шульца:"Моя жизнь среди индейцев", "С индейцами в Скалистых горах", "Синопа -маленький индеец", "Глашатай бизонов", "Ошибка Одинокого Бизона", "Ловецорлов", "Сын племени навахов", "Кража шкуры белого бизона", "Большоезнахарство Короткого Лука" и многие другие. Некоторые из этих произведенийбыли переведены на русский язык еще 30 лет назад, но уже перед войной сталибиблиографической редкостью и частично были переизданы только в последниегоды, большая же часть творческого наследия Шульца остается поканепереведенной. Д. Шульц не выдумывал сюжетов своих произведений, все его книгирассказывают о событиях, действительно имевших место в недалеком прошлом илиописанных в индейских легендах. Автор рассказывает о том, что он слышал отстариков или видел сам. Герои всех его книг индейцы - такие, как они есть,не романтически приподнятые дети природы и не кровожадные злодеи, а простолюди, которые радуются и страдают, люди со всеми их достоинствами инедостатками. И поэтому произведения Шульца образуют настоящую эпопею жизнииндейцев прерий, дают одновременно художественно яркую и научно достовернуюкартину, изображающую индейские племена в последний период их независимостиперед поселением в резервациях, а также начало жизни в peзервациях. КнигаШульца "Моя жизнь среди индейцев", впервые издаваемая на русском языке, поформе изложения отличается от его остальных произведений. Обычно в своихпроизведениях сам Шульц или совсем не фигурирует или выступает в ролислушателя. В "Моей жизни среди индейцев" автор и его жена Нэтаки - главныегерои. Как видно из названия книги, она написана в форме автобиографическойповести. Но фактически это не совсем так. Большая часть книги посвященарассказу о жизни черноногих до их поселения в резервациях. Автор пишет очерноногих так, как если бы он приехал к ним в 1865 году или даже ещераньше, а не 1878 году, как это было в действительности. Шульц не мог бытьочевидцем многих событий, происшедших задолго его приезда в прерии. Онпишет, что осенью 1870 года вместе с торговцем Ягодой построил фортСтенд-Оф. В действительности же Шульцу было в это время 11 лет и он жил сосвоими родителями далеко на востоке США. Не мог видеть Шульц и бесчисленныестада бизонов, об охоте на которых он рассказывает так ярко и красочно, ибок 1878 году почти все бизоны были истреблены. Не участвовал Шульц, очевидно,и в военных набегах черноногих на другие племена, хотя описывает он такиенабеги как очевидец. Форма автобиографической повести для Шульца - литературный прием,позволивший живо и образно рассказать о жизни индейцев прерий в 1860-1870годах. А главное, сделав самого себя действующим лицом, автор получилвозможность непосредственно выражать свои мысли, во весь голос сказать освоей симпатии и сочувствии к индейцам и осудить хищничество колонизаторов."Я так же, как и индейцы, считаю, - пишет Шульц, - что белый человек -ужасный разрушитель. Он превращает покрытые травой прерии в бурые пустыни;леса исчезают перед ним и только почерневшие пни указывают, где некогданаходился их зеленый прелестный приют. Да что, он даже иссушает реки исрывает горы. А с ним приходят преступление, голод и нужда, каких до негоникогда не знали. Выгодно ли это? Справедливо ли, что множество людей должнорасплачиваться за жадность немногочисленных пришельцев". Шульц здесь правильно характеризует хищническое отношение колонизаторов кприроде и к людям. Но он не понимает, что дело не в белом человеке и егоцивилизации вообще, а в капиталистической системе хозяйства, которая невечна. Поэтому взор Шульца обращен не вперед, а назад. Вспоминая жизньиндейцев до прихода колонизаторов, он пишет: "Увы, увы! Почему эта простаяжизнь не могла продолжаться и дальше. Зачем железные дороги и мириадыпереселенцев наводнили эту чудесную страну и отняли у ее владельцев все,ради чего стоит жить? Они не знали ни забот, ни голода, не нуждались ни вчем. Из своего окна я слышу шум большого города и вижу бегущие мимоторопливые толпы. Сегодня резкая холодная погода, но большинство прохожих, иженщин и мужчин, легко одеты, лица у них худые, а в глазах светятся грустныемысли. У многих из них нет теплого крова для защиты от бури, многие незнают, где добыть пищу, хотя они рады были бы изо всех сил работать запропитание. Они "прикованы к тачке" и нет у них другой возможностиосвободиться, кроме смерти. И это называется Цивилизация! Я считаю, что онане дает ни удовлетворения, ни счастья. Только индейцы, жители прерий, в тедалекие времена, о которых я пишу, знали полное довольство и счастье, а ведьв этом, как нам говорят, главная цель человека - быть свободным от нужды,беспокойства и забот. Цивилизация никогда не даст этого, разве что очень,очень немногим". Так, непонимание законов общественного развития приводит Шульца котрицанию цивилизации, к реакционной к утопической идее, "назад к природе, кпредкам". Узость взглядов, оторванность от пролетариата и прогрессивнойинтеллигенции больших городов лишили Шульца возможности понятьпоступательный характер исторического процесса. Зло и несправедливостикапиталистической цивилизации для автора неотделимы от цивилизации вообще, ион зовет к примитивной полупервобытной жизни, к отказу от культурныхценностей, созданных человечеством за много тысяч лет. Шульц не видит будущего для индейцев и, в частности для черноногих. Онсчитает, что они обречены на неизбежное вымирание, и Шульц, всем своимтворчеством протестуя против этого, все же не борется активно за праваиндейцев. Шульц не смог понять социальной и политической природы угнетения индейцевв капиталистической Америке. Не видя выхода из создавшегося положения, онпытается спрятаться от трагедии народа, среди которого жил, за пологом своейпалатки, укрыться в мирке личного счастья. В одном месте книги он пишет осебе и Нэтаки: "мы были молоды, любили друг друга; какое нам было дело довсего остального". Взаимоотношения белых и индейцев, часто недружественные, Шульц наивнообъясняет личными качествами того или иного человека. В действительностидело обстояло сложнее: в конце XIX века правительство США стремилосьизолировать индейцев от белых, всячески препятствовало их сближению, всейсвоей колониалистской политикой порождало взаимную вражду. Индейцы, хотя и синтересом относились к культуре белых, но часто они не отделяли ее от тогозла, которое щедро сеял американский капитализм. Именно поэтому средииндейцев в конце XIX начале XX века было широко распространено движение,звавшее к отказу от всего, что принесли с собой белые. Шульц, живя среди индейцев, занимался торговлей. Правда, она была длянего побочным, второстепенным занятием, но все же он не раз на протяжениисвоего повествования пытается оправдать обман индейцев и другиезлоупотребления своих собратьев-купцов. Следует сказать, что в какой-то мере Шульц приобщился и к примитивнойплеменной идеологии. Он нередко несправедливо отзывается о племенах,враждовавших с черноногими. И все-таки, несмотря на общественно-политическуюограниченность и непоследовательность Шульца, его книга "Моя жизнь средииндейцев" звучит суровым приговором капиталистической цивилизации, гимном взащиту индейцев. Несколько слов о современном положении индейцев черноногих. Живут онисейчас в трех маленьких резервациях на юге провинции Альберта в Канаде. Водной резервации обитают собственно черноногие, или сиксики (1250 человек),в другой каина, или блад (2000 человек), в третьей пикуни (730 человек). Всеони занимаются земледелием, скотоводством, а также батрачат у белыхфермеров. Подавляющая масса черноногих, как и другие индейцы Канады и США,живет очень бедно. Немногих зажиточных индейцев канадская администрация темили иным способом проводит в вожди племени. Рядовые члены племени относятсявраждебно к этим назначенным сверху вождям и называют их "вождями белых"[L.М. Нandts and J.R. Handts. Tribe under trust, Toronto, 1950, p.125]. В последние годы в резервации черноногих создалась группа прогрессивноймолодежи, борющаяся против подкупленных администрацией вождей и выступающаяв защиту интересов рядовых индейцев. Это свидетельство роста политическогосамосознания индейцев и залог их будущих успехов в борьбе за свои права. Книга Джеймса Шульца, рисующая героическое прошлое индейцев, ихограбление и порабощение колонизаторами, сохраняет свою актуальность и внаши дни. Советского читателя эта правдивая и увлекательная книга познакомитс недавним прошлым индейцев прерий - одной из крупных групп американскихиндейцев. Л. ФайнбергГЛАВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
ГЛАВА I
ФОРТ-БЕНТОН Широко раскинувшиеся побуревшие прерии; далекие крутые холмы с плоскимверхом; за ними огромные горы с синими склонами и острыми вершинами,покрытыми снеговыми шапками; запах полыни и дыма костров лагеря; громдесятков тысяч копыт бизонов, бегущих по твердой сухой земле; протяжныйтоскливый вой волков в ночной тишине, - как я любил все это! Я, увядший, пожелтевший лист, сухой и сморщенный, готовый упасть иприсоединиться к миллионам предшественников. Вот я сижу ни на что негодный,зимой у камина, в теплые дни на веранде; я могу только переживать в памятиволнующие годы, проведенные на границе [Имеется в виду граница США иКанады]. Мысли мои все возвращаются к прошлому, к тому времени, когдажелезные дороги и доставленные ими толпы переселенцев еще не стерли с лицаземли всех нас, - и индейцев, и пограничных жителей, и бизонов. Любовь к вольной жизни в лесу и поле, к приключениям у меня в крови отрождения; должно быть, я унаследовал ее от какого-то далекого предка, потомучто все мои близкие - верующие люди трезвых взглядов. Как я ненавидел всеудовольствия и условности так называемого цивилизованного общества! С раннейюности я чувствовал себя счастливым только в большом лесу, лежавшем к северуот нашего дома, там, где не слышно ни звона церковных колоколов, нишкольного колокольчика, ни паровозных свистков, Я попадал в этот огромныйстарый лес лишь ненадолго, во время летних и зимних каникул. Но настал день,когда я мог отправиться куда и когда захочу, и однажды теплым апрельскимутром я отплыл из Сент-Луиса на пароходе вверх по реке Миссури, направляясьна Дальний Запад. Дальний Запад! Страна моей мечты и моих надежд! Я прочел и не раз перечел"Дневник" Льюиса и Кларка, "Восемь лет" Кэтлина, "Орегонскую тропу", книгуоб экспедициям Фримонта. [Мериуэзер Льюис (1774-1809) - солдат пограничноймилиции, сосед и друг Джефферсона. Избранный в президенты Джефферсон сделалЛьюиса своим секретарем. Вместе с Вильямом Кларком (1770-1838) Льюорганизовал на государственные средства экспедицию (1803-1806), прошедшуювверх по Миссури, через Скалистые горы и вниз по реке Колумбии к Тихомуокеану. Написал историю этой экспедиции, богатой приключениями,столкновениями с индейцами и т.п. Джордж Кэтлин (1796-1872) - художник иэтнограф, проживший много лет среди индейцев Дальнего Запада и Флориды,написал свыше 600 портретов индейцев и несколько книг. Джон Чарльз Фримонт(1813-1890) - военный топограф, крупный исследователь Дальнего Запада. В1842 г. прошел по Орегонской тропе и пересек Скалистые горы. Принималучастие в завоевании Калифорнии. Автор многих книг ("Экспедиция в Скалистыегоры", "Записки о Верхней Калифорнии" и др.). - Прим. перев.] Наконец-то яувижу страну и племена, о которых рассказывали эти книги. Наш крепкийплоскодонный, мелкосидящий пароход с кормовым колесом каждый вечер, когдатемнело, пришвартовывался к берегу и снова отправлялся в путь утром, когдарассветало. Благодаря этому я видел все берега Миссури, фут за футом, напротяжении 2600 миль, от впадения ее в Миссисипи и до места нашегоназначения, Форт-Бентона, откуда начинается навигация по реке. Я видел красивые рощи и зеленые склоны холмов в нижнем течении, мрачные"бедленды" ["Дурные земли". Сильно расчлененные и запутанные формы рельефа;образуются в результате интенсивной разрушительной работы поверхностных вод(особенно весенних).] выше по течению и живописные скалы и обрывы изпесчаника, изрезанные ветрами и ливнями, придавшими камню всевозможныефантастические формы, типичные для берегов судоходного верхнего теченияреки, Я увидел также лагеря индейских племен на берегах реки и такоеколичество диких животных, какого и не мог себе представить. Часто нашпароход задерживали большие стада бизонов, переплывающие реку. Бесчисленныевапити [Вапити - крупный американский олень (Cervus Canadensis).] и оленибродили в рощах на склонах речной долины. На открытых низинах у реки паслисьнебольшие стада антилоп и чуть ли не на каждом холме и скале в верхнемтечении реки можно было видеть горных баранов. Мы видели многомедведей-гризли, волков и койотов, а вечерами, когда стихал шум на пароходе,у самого борта играли и плескались бобры. Но больше всего меня поражало огромное количество бизонов. По всей Дакотеи Монтане до самого Форт-Бентона на холмах, в долинах у рек, на воде можнобыло изо дня в день видеть бизонов. Сотни утонувших бизонов, распухших,валялись на отмелях, выброшенные течением, или плыли мимо нас по реке. Ядумаю, что коварная река со своими плывунами, зимой покрытая льдомнеравномерной толщины, причиняла стадам не меньший урон, чем живущие поберегам индейские племена. Наш пароход часто проплывал мимо несчастныхживотных, сгрудившихся иногда по десятку и больше, под крутым обрывом, накоторый они тщетно пытались взобраться; они стояли, медленно, но вернопогружаясь в вязкую черную грязь или плывуны, пока наконец мутное течение непокрывало целиком их бездыханные тела. Естественно думать, что животные,переплывающие реку, оказавшись под высоким обрывистым берегом, должныповернуть обратно и плыть вниз по течению, пока не найдут хорошего места,чтобы выйти на берег. Но как раз этого бизоны во многих случаях не делали.Решив плыть к какой-либо точке, они направлялись к ней по прямой. Судя потем бизонам, которых мы видели мертвыми или издыхающими под береговымиобрывами, животные как будто предпочитали скорее умереть, чем направиться кцели обходным путем. Когда мы достигли страны бизонов, стало попадаться много мест, оставляякоторые я испытывал сожаление. Мне хотелось сойти с парохода и исследоватьэти места. Но капитан говорил мне: не торопитесь, езжайте до конца, доФорт-Бентона; это то, что вам нужно, там вы познакомитесь с торговцами итрапперами всего Северо-Запада, с людьми, на которых можно положиться, скоторыми можно путешествовать относительно безопасно. Боже мой, да если бы явас здесь высадил? По всей вероятности, не прошло бы и двух дней, как с васбы сняли скальп. В этих оврагах и рощах скрываются рыщущие повсюду военныеотряды индейцев. Ну, конечно, вы их не видите, но они тут. Мне, глупому, наивному "новичку", никак не верилось, что я могупострадать от рук индейцев, когда я так хорошо к ним отношусь, хочу жить сними, усвоить их обычаи, стать их другом. Наш пароход в Форт-Бентон этой весной пришел первым. Задолго до того, какмы увидели форт, жители заметили дым судна и приготовились к встрече. Когдамы обогнули речную излучину и приблизились к набережной, загремели пушки ивзвились флаги. Все население форта приветствовало нас на берегу. Впередитолпы стояли два торговца, не так давно купившие здесь дело Американскойпушной компании, вместе с фортом и всем имуществом. Они были одеты в синиекостюмы из тонкого сукна; длиннополые сюртуки со стоячими воротниками былиусеяны блестящими медными пуговицами; на белых рубашках с воротничкамичернели галстуки; длинные, гладко причесанные волосы спускались на плечи.Рядом с торговцами стояли их служащие - клерки, портной, плотник - вкостюмах из черной фланели, тоже с медными пуговицами. Служащие также носилидлинные волосы, а на ногах у них были мокасины [Мокасины - обувьсевероамериканских индейцев, обычно сшитая из одного куска кожи и украшеннаяорнаментом.] с подметками из сыромятной кожи, пестро расшитые замысловатымияркими рисунками из бисера. Позади этих важных лиц теснилась живописнаятолпа. Здесь стояли группы служащих-французов, в большинстве креолов изСент-Луиса [Креолы - здесь потомки французских колонистов на юге США.] и снижней Миссисипи, проведших всю свою жизнь на службе Американской пушнойкомпании и протащивших бечевой немалое число судов на огромные расстояниявверх по извивам Миссури. Одежду этих людей составляли черные фланелевыеверхние куртки с капюшонами и фланелевые или замшевые штаны, перехваченныеяркими поясами. Толпились здесь еще погонщики мулов, независимые торговцы итрапперы, одетые большей частью в костюмы из замши, гладкой или вышитойбисером и отороченной бахромой; почти у всех за поясом торчали ножи ишестизарядные револьверы Кольта с пыжами и пулей; головные уборы, особенно уторговцев и трапперов [Трапперы - охотники на пушного зверя в СевернойАмерике, пользующиеся преимущественно ловушками, а не ружьем.] былисамодельные, главным образом из меха прерийной лисицы, грубо сшитого вкруглую шапку мордой вперед, со свисающим сзади хвостом. Позади белых стоялииндейцы, взрослые мужчины и юноши из близлежащего лагеря, и женщины - женыпостоянных и временных белых жителей. По тому, что я успел увидеть среди различных племен на пути вверх пореке, я уже знал, что обычный житель прерий - индеец - не похож на роскошноразодетое, украшенное орлиными перьями существо, каким он мне представлялсяпо картинкам и описаниям. Конечно, у всех у них есть такой маскарадныйкостюм, но носят его только в торжественных случаях. Индейцы, толпившиеся наберегу, были одеты в леггинсы из одеяла или кожи бизона, в гладкие или шитыебисером мокасины, ситцевые рубашки и плащи из одеяла или шкуры бизона.Большинство стояло с непокрытой головой; волосы их были аккуратно заплетены,лица раскрашены красновато-коричневой охрой или красно-оранжевой краской. Унекоторых за плечами висели луки и колчаны со стрелами, у других кремневыеружья, у немногих более современные пистонные ружья. Женщины были в ситцевыхплатьях, на нескольких женах торговцев, клерков и квалифицированных рабочихя заметил даже шелковые платья, золотые цепочки и часы; у всех безисключения были наброшены на плечи яркие цветные шали с бахромой. Весь тогдашний город можно было охватить одним взглядом. По угламбольшого прямоугольного форта из сырцового кирпича высились бастионы спушками. Немного поодаль, за ним стояло несколько домиков, бревенчатых илииз сырцового кирпича. Позади домов на широкой плоской речной долинерассыпались лагеря торговцев и трапперов, ряды фургонов с брезентовымверхом, а еще дальше на нижнем конце долины виднелось несколько сот палатокпикуни. Вся эта пестрая публика скапливалась здесь уже в течение многихдней, нетерпеливо ожидая прибытия пароходов. Запас продовольствия и товаров,доставленный пароходами в прошлом году, далеко не удовлетворил спроса.Табаку нельзя было достать ни за какие деньги. Только у Кено Билля,содержателя салуна и игорного дома, были еще крепкие напитки, и то это былспирт, разбавленный водой - четыре части воды на одну спирта. Кено Билльпродавал этот напиток по доллару за стопку. В городе не было ни муки, нисахара, ни бекона, но это не имело значения, так как имелось сколько угодномяса бизонов и антилоп. Но все - и индейцы и белые жаждали ароматного дыма ипенящихся бокалов. Все это наконец прибыло, весь груз парохода состоял изтабака и спиртного и, кроме того, некоторого количества бакалеи. Неудивительно, что гремели пушки и развивались флаги, а населениеприветствовало появление парохода криками ура. Я сошел на берег и поселился в отеле Оверлэнд, бревенчатом домепорядочных размеров с рядом пристроек из бревен. На обед нам подали вареныйфилей бизона, бекон с фасолью, лепешки из пресного теста, кофе с сахаром,патоку и тушеные сухие яблоки. Постоянные жильцы почти не прикасались кмясу, но поглощали хлеб, сироп и сушеные яблоки в поразительных количествах. Для меня - новичка, только что прибывшего с востока "из Штатов", какговорили здесь пограничные жители, первый день был чрезвычайно интересен.После обеда я вернулся на пароход за багажом. На берегу, рассеяннопоглядывая на реку, стоял седобородый длинноволосый траппер. Его замшевыештаны так вытянулись на коленях, что казалось он стоит, согнув ноги, в позечеловека, собирающегося прыгнуть в воду. К нему приблизился один из моихспутников, легкомысленный, болтливый, заносчивый парень, направлявшийся врайон золотых приисков; парень уставился на вздувшиеся мешком коленитраппера и сказал: - Что ж, дядя, если собрался прыгать, почему не прыгаешь, - чего тутдолго раздумывать? Человек в замшевых штанах сначала не понял парня, но проследив, куданаправлен его взгляд, быстро сообразил, что означает этот вопрос, - Прыгай сам, новичок, - ответил он и, внезапно обхватив ноги юношипониже колен, швырнул его в неглубокую воду. Стоявшие около разразилисьхохотом и насмешками, когда сброшенный в воду, окунувшись, вынырнул и,отдуваясь и отплевываясь, вылез мокрый на берег. Не оглядываясь ни направо,ни налево, он помчался на пароход, чтобы укрыться в своей каюте. Больше мыэтого парня не видели до его отъезда на следующее утро. Я привез с собой рекомендательные письма к фирме, купившей дело уАмериканской пушной компании. Меня приняли любезно, и один из владельцевотправился со мною, чтобы познакомить с разными служащими, постоянноживущими в городе, и с несколькими приезжими торговцами и трапперами. Я познакомился с человеком всего на несколько лет старше меня; это был,как мне сказали, самый преуспевающий и самый смелый из всех торговцев впрериях Монтаны. Он превосходно говорил на нескольких индейских языках и былсвоим человеком в лагерях всех кочующих вокруг племен. Мы как-то сразупонравились друг другу, и остаток дня я провел в его обществе. Со временеммы стали настоящими друзьями. Он жив и сейчас, но так как мне придется вэтой повести рассказывать о кое-каких наших совместных делах, в которых мысейчас оба искренне раскаиваемся, то я не назову его настоящей фамилии.Индейцы звали его Ягодой, и в этой хронике прежней жизни в прериях он будетназываться Ягодой. Он не был красив - высокий, худой, с длинными руками и немного сутулый, -но у него были великолепные ясные, смелые темно-карие глаза, которые моглисветиться добродушной лаской, как у ребенка, или буквально сверкать огнем,когда Ягода бывал разгневан. Не прошло и получаса с момента прибытия парохода, как цена виски упала донормальной в "две монетки" за стопку, а табака до двух долларов за фунт.Белые, за немногим исключением, поспешили в бары пить, курить и играть вкарты и кости. Некоторые бросились поскорее грузить в фургоны разныебочонки, чтобы отправиться в индейский лагерь в нижнем конце речной долины,другие, закончив погрузку, выехали на реку Титон, погоняя вовсю своихлошадей. У индейцев скопились сотни первосортных шкур бизона, и они жаждаливиски. Они его получили. С наступлением ночи единственная улица городанаполнилась индейцами, мчавшимися взад и вперед с песнями и криками на своихпегих лошадках. Бары в этот вечер бойко торговали с черного хода. Индеецпросовывал в дверь хорошую шкуру бизона с головой и хвостом и получал за неедве или даже три бутылки спиртного. Мне казалось, что индейцы могли бы стаким же успехом смело входить через двери с улицы и вести торг у прилавка.Но мне сказали, что где-то на территории находится шериф, представительвластей США, и он мог появиться совершенно неожиданно. [Продажа спиртаиндейцам была запрещена, но закон этот не соблюдался, и торговцы получалибольшие барыши, спаивая индейцев и за бесценок приобретая у них шкурыбизонов и пушнину.] В ярко освещенных салунах у столов толпились жители города и приезжие:шла игра в покер и в более распространенный фараон. Я должен сказать, что вте бесконтрольные и беззаконные времена игра велась совершенно честно. Многораз я бывал свидетелем того, как счастливые игроки срывали банк в фараоне,оставляя банкомета без единого доллара. Теперь не услышишь о таком событии в"клубе", привилегированном игорном притоне наших дней. Люди, имевшие в товремя игорное дело в пограничной области, довольствовались своим заранееопределенным процентом. В наше время профессиональные игроки в любом городке или большом городе,где запрещены азартные игры, начисто обирают игроков, пользуясь крапленымикартами, ящиками с двойным дном для фараона и другими подобнымижульничествами. Я никогда не играл; не то, чтобы я считал это недостойным для себязанятием, но я не видел никакого интереса в азартных играх. Как бы честно нивелась игра, но вокруг нее всегда возникают более или менее частые ссоры. Улюдей наполовину или на две трети пьяных возникают странные фантазии, и онисовершают проступки, от которых в трезвом виде сами бы отшатнулись. А еслиприсмотреться, то видишь, что, как правило, тот, кто играет в азартные игры,большей частью много пьет. Карты и виски как-то связаны между собой.Профессиональный игрок тоже бывает пьет, но не во время игры. Вот почему онодет в тонкое сукно, носит бриллианты и массивные золотые часовые цепочки.Он сохраняет хладнокровие и загребает монеты пьяного отчаянного игрока. Втот первый вечер я смотрел в баре Кено Билля на игру в фараон. Один изигроков в фараон, высокий, грубый, бородатый погонщик быков, накачавшийсявиски, все время проигрывал и норовил ввязаться в ссору. Он поставил синююфишку, два с половиной доллара, на девятку и "посолил" ее, то есть наложилна нее маленький кружок в знак того, что эта ставка должна быть бита; новыпавшая карта выиграла, и банкомет, смахнув кружок, забрал фишку. - Эй ты, - крикнул погонщик, - ты что делаешь? Отдай мне фишку и ещетакую же в придачу. Ты разве не видишь, что девятка выиграла? - Конечно, выиграла, - ответил банкомет, - но ваша ставка была посолена. - Врешь! - крикнул погонщик, хватаясь за револьвер и привстав со стула. Я увидел как банкомет поднял свой револьвер; в то же мгновение Ягодакрикнул: - "Ложись, ложись", - и потащил меня за собой вниз, на пол. Все,кто были в комнате и не могли сразу выскочить в двери, тоже бросились ничкомна пол. Раздалось несколько выстрелов, следовавших один за другим с такойбыстротой, что сосчитать их было невозможно. Затем ненадолго наступиланапряженная тишина, прерванная задыхающимся, клокочущим стоном. Лежавшиеподнялись на ноги и бросились в угол; комнату заволокло дымом. Погонщикбыков с тремя пулевыми отверстиями в груди сидел мертвый, откинувшись наспинку стула, с которого только что пытался встать. Банкомет бледный, но навид спокойный стоял по другую сторону стола, пытаясь носовым платкомостановить кровь, лившуюся из глубокой борозды, прорезанной пулей на егоправой щеке. - Еще бы чуть левее, Том, и все! - сказал кто-то. - Да, он бы меня припечатал, - мрачно ответил банкомет. - Кто он? Из чьего обоза? - спрашивали кругом. - Не знаю, как его фамилия, - сказал Кено Билль, но, по-моему, он приехалс обозом Джефа с Миссури. Давайте, ребята, уложим его в задней комнате, а ядам знать его друзьям, чтобы забрали хоронить. Так и сделали. Вынесли испачканный кровью стул и посыпали золой темневшиена полу пятна. После того, как участники уборки выпили по стопке за счетхозяина салуна, игра возобновилась. Ягода и я вышли из салуна. Мне было непо себе; дрожали ноги и поташнивало. Ни разу я еще не был свидетелемубийства. Больше того, я даже ни разу еще не видел кулачной драки. Я не могзабыть ни этого ужасного предсмертного хрипа, ни перекошенного лица инеподвижных раскрытых глаз мертвеца. - Ужасно, правда? - заметил я. - Ну, не знаю, - ответил Ягода, - получил, чего добивался. С этими типамивсегда так бывает. Он первый начал вытаскивать револьвер, но немногоопоздал. - Что же теперь будет? - спросил я. - Банкомета арестуют? Нас вызовутсвидетелями по делу? - Кто его арестует? - задал в свою очередь вопрос мой приятель. - Здесьнет ни полиции, ни каких-либо представителей судебной власти. - Но как же при таком количестве отчаянной публики, какое, очевидно,здесь бывает, как вы тут ухитряетесь соблюдать какой-то законный порядок? - Семью одиннадцать - семьдесят семь, - наставительно ответил Ягода. - Семью одиннадцать - семьдесят семь, - повторил я машинально, - что этотакое? - Это Комитет общественного порядка. Точно не известно, кто в неговходит, но можете быть уверенными, что эти люди, представляющие общество,сторонники закона и порядка. Преступники боятся их больше, чем судов и тюремвосточных штатов, так как Комитет всегда вешает убийц и разбойников. Крометого, не думайте, что люди, которых вы видели за игорными столами у КеноБилля, отчаянная публика, как вы их назвали. Правда, они здорово играют издорово пьют, но в общем это честные, смелые парни с добрым сердцем, готовыеподдержать до конца друга в справедливой борьбе и отдать нуждающемуся свойпоследний доллар. Но я вижу, что эта небольшая переделка со стрельбойрасстроила вас. Идемте, я покажу вам кое-что повеселее. Мы пошли дальше по улице и подошли к довольно большому дому из сырцовогокирпича. Через открытые двери и окна слышались звуки скрипки и гармонии.Мелодия была из самых веселых, какие мне доводилось слышать. Много раз впоследующие годы я слышал эту мелодию и другие танцевальные мотивы,исполняемые вместе с ней; эту музыку привезли из-за моря на корабляхЛюдовика XV, и из поколения в поколение отцы обучали ей сыновей на слух.Французы-путешественники исполняли эту музыку по всему беспредельномутечению Миссисипи и Миссури, и наконец она стала народной музыкойамериканцев на Дальнем Северо-Западе. Мы подошли к открытым дверям и заглянули внутрь. "Алло, Ягода, заходи" и"Bon soir, monsieur Berry, bon soir entrez, entrez" [Добрый вечер, месьеЯгода, добрый вечер, входите, входите (франц.).] кричали нам танцующие. Мывошли и уселись на скамью у стены. Все женщины в зале были индианки, как,впрочем, все женщины в Монтане в те времена, если не считать несколькихбелых веселых девиц на приисках в Хелине и Вирджиния-Сити; но о них лучше неговорить. У индианок, как я заметил еще утром, когда видел их на набережной, былиприятные лица и хорошие фигуры; они были высокого роста, платья на нихсидели хорошо, несмотря на отсутствие корсетов; на ногах у них былимокасины. Эти женщины были совсем не похожи на приземистых, темнокожихтуземных обитательниц восточных лесов, которых я встречал в Штатах. Спервого взгляда можно было видеть, что это гордые, исполненные достоинстваженщины. Но все же они были весело возбуждены, болтали и смеялись, как исобравшиеся вместе белые женщины. Это меня удивило. Я читал, что индейцынеразговорчивый, мрачный, молчаливый народ и редко улыбаются; не может бытьи речи о том, что бы они смеялись и шутили свободно, не стесняясь, как дети. - Сегодня, - сказал мне Ягода, - танцевальный вечер, устроенныйторговцами и трапперами. Хозяина нет дома, а то бы я вас представил ему. Чтокасается остальных, - он сделал широкий жест, - то все они сейчас слишкомзаняты, чтобы начинать церемонию представления. Женщинам я вас не могупредставить, так как они не говорят по-английски. Однако вы должныпотанцевать с ними. - Но если они не говорят на нашем языке, как я их приглашу на танец? - Подойдите к кому-нибудь из них, к той, которую вы выберете, и скажите"ки-так-стай пес-ка" - не потанцуете ли со мной? Я никогда не был застенчивым или робким. Только что окончилась кадриль. Ясмело подошел к стоявшей ближе всех женщине, повторяя все время словаприглашения, чтобы не забыть их, вежливо поклонился и сказал: "Ки-так-стайпес-ка?" Женщина засмеялась, кивнула, ответила "а" и протянула мне руку. Позже яузнал, что "а" - значит "да". Я взял ее за руку и повел, чтобы занять местосреди строящихся для новой кадрили пар. Пока мы ждали начала, она несколькораз заговаривала со мной, но я только тряс головой и повторял "не понимаю".Она каждый раз весело смеялась и что-то долго рассказывала своей соседке,другой молодой женщине с приятным лицом. Та тоже смеялась и поглядывала наменя; по глазам было видно, что она забавляется; я смутился и, кажется,покраснел. Заиграла музыка. Моя партнерша, как оказалось, танцевала легко играциозно. Я забыл о своем смущении и наслаждался кадрилью, необычнойпартнершей, необычной музыкой и всей необычной обстановкой. Как этидлинноволосые, одетые в замшу и обутые в мокасины жители прерий скакали,какие делали пируэты и глиссе, как подпрыгивали и летали по воздуху! Я думал о том, смогу ли я когда-нибудь научиться танцевать, как они, разуж здесь такой стиль. Во всяком случае я решил попытаться, но сначаланаедине. Кадриль кончилась. Я хотел было усадить свою партнершу, но она подвеламеня к Ягоде, который тоже танцевал, и что-то очень быстро ему сказала. - Это миссис Гнедой Конь (индейское имя ее мужа), - сказал он мне. - Онаприглашает нас пойти вместе с ней и ее мужем поужинать. Мы, конечно, приняли приглашение и после нескольких танцев отправились кГнедому Коню. Меня еще раньше познакомили с ним. Гнедой Конь был оченьвысокий, стройный мужчина с темно-рыжими волосами, темно-рыжими бакенбардамии синими глазами. Позже я узнал, что он обладал исключительно счастливымхарактером и сохранял бодрость в самых тяжелых обстоятельствах; это былискренний, готовый на жертвы, друг тех, кого он любил, и гроза пытающихсяпричинить ему зло. Домом Гнедому Коню служила отличная, просторная индейская палатка извосемнадцати шкур, стоявшая у берега реки, рядом с его двумя фургонами сбрезентовыми верхами. [Индейская палатка - типи - имеет коническую форму.Остов ее образовывали наклонно поставленные по кругу шесты. Верхние концы ихсвязаны ремнем, а нижние воткнуты в землю. Сверху остов крылся бизоньимишкурами. При переездах типи разбиралась и перевозилась на лошадях.] ЖенаГнедого Коня развела огонь, вскипятила воду и вскоре поставила перед намигорячий чай с испеченными в переносной духовке лепешками, жареный языкбизона и тушеные бизоновы ягоды. Мы ели с большим аппетитом. Меня восхищал комфорт палатки: мягкое ложе избизоньих шкур, на котором мы сидели, наклонные плетенные из ивовых прутьевспинки по его концам, веселый очаг посредине палатки, сумки из сыромятнойкожи оригинальной формы, раскрашенные и обшитые бахромой, в которых мадамГнедой Конь держала свою провизию и всякие вещи. Все было для меня ново, ивсе мне очень нравилось. Мы курили, разговаривали, и когда наконец ГнедойКонь сказал: "Вы, ребята, лучше бы остались переночевать", я почувствовалсебя совершенно счастливым. Мы заснули на мягком ложе, укрывшись мягкимиодеялами, под мягкое журчание речных струй. Первый мой день в прерии, думаля, был поистине богат событиями,ГЛАВА II
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ВЛЮБЛЕННОГО ИНДЕЙЦА Решено было, что осенью, когда начинается сезон торговли с индейцами, яприсоединюсь к Ягоде. Ему принадлежали большой обоз с упряжками быков, накоторых он летом перевозил грузы из Форт-Бентона в поселки золотоискателей.Ягода считал, что это гораздо выгоднее, чем закупать шкуры оленей, вапити иантилоп, почти единственный имеющий ценность товар, какой в это времяиндейцы могли предлагать для обмена: шкуры бизонов ценятся, только еслисняты с животных, убитых с ноября по февраль включительно. Я не хотелоставаться в Форт-Бентоне. Я хотел охотиться и странствовать по этой земле,залитой солнцем, дышать ее сухим, чистым воздухом. Итак, я купил себепостель, много табаку, патроны бокового огня калибра 11,2 мм для своегоружья системы Генри, обученную лошадь для верховой охоты на бизонов и седлои выехал из города с Гнедым Конем и его обозом. Может быть, если бы яотправился на прииски, мои финансовые успехи оказались бы большими. В Бентонприбыли новые пароходы, форт был полон людей, ехавших оттуда с тяжелымимешочками золотого песка в измятых чемоданах и засаленных мешках. Эти людисоставили себе состояние и направлялись обратно в Штаты, в "угодную богустрану". Угодная богу страна! Никогда я не видел более прекрасной земли, чем этиобширные солнечные прерии и величественные, возвышающие душу своейграндиозностью горы. Я рад, что не заболел золотой лихорадкой, иначе я,вероятно, никогда бы не узнал близко этот край. Есть вещи гораздо болееценные, чем золото. Например, жизнь, свободная от забот и всякихобязанностей; жизнь, каждый день и каждый час которой приносит с собой своючастицу удовольствия и удовлетворения, - выраженную в радостных занятиях иприятной усталости. Если бы я тоже отправился на поиски, то, возможно,составил бы себе состояние, вернулся бы в Штаты и осел в какой-нибудьсмертельно скучной деревне, где самые интересные события - церковныепраздники и похороны. Фургоны Гнедого Коня, передний и прицеп с упряжкой из восьми лошадей,были тяжело нагружены провизией и товарами: Гнедой Конь отправлялся налетнюю охоту с кланом племени пикуни, Короткими Шкурами. Это-то и заставиломеня сразу принять его приглашение ехать с ним. Мне представляласьвозможность познакомиться с этим народом. О черноногих-пикуни написаномного. Я очень подружился с шурином Гнедого Коня Лис-сис-ци-Скунсом. Я скоронаучился пользоваться языком жестов, и Скунс стал помогать мне изучать языкчерноногих, язык настолько трудный, что лишь немногие белые смоглиосновательно овладеть им. Я могу сказать, что, тщательно записывая то, чтоузнавал при изучении языка, и обращая особое внимание на произношение иинтонации, я научился говорить на языке черноногих не хуже, чем любой иззнавших его белых, - возможно, за одним или двумя исключениями. Как я наслаждался этим летом, проведенным частично у подножия гор Белт,частично на реках Уорм-Спринг-Крик и Джудит. Я участвовал в частых охотах набизонов, и мне удалось убить немало этих крупных животных, охотясь верхом насвоей быстроногой, хорошо обученной лошади. Вместе со Скунсом я охотился на антилоп, вапити, оленей, горных баранов имедведей. Я сидел часами на горных склонах или на вершине какого-нибудьотдельного холма, наблюдая стада и группы бродивших вокруг диких животных,смотрел на величественные горы и обширную молчаливую прерию и иногда щипалсебя, чтобы удостовериться, что это в самом деле я, что все этодействительность, а не сон. Скунсу, по-видимому, все это не могло надоесть,как и мне. Он сидел рядом со мной, глядя на окружающее мечтательнымвзглядом, и часто восклицал "И-там-а-пи" - это слово значит "счастье" или "ясовершенно доволен". Но не всегда Скунс чувствовал себя счастливым; бывали дни, когда он ходилс вытянутым озабоченным лицом и не разговаривал со мной, только отвечал навопросы. Как-то в августе, когда он был в таком настроении, я спросил, что сним. - Со мной? Ничего, - ответил он. Потом после долгого молчания добавил: -Я лгу, мне очень тяжело. Я люблю Пик-саки, и она любит меня, но она не можетбыть моей: отец не хочет выдать ее за меня. Снова долгое молчание. - Ну и что же? - напомнил ему я, так как он забыл, что хотел сказать илиему не хотелось говорить. - Да, - продолжал он, - отец ее из племени гро-вантров, но мать изпикуни. [Гро-вантр, или атсина, - индейское племя, жившее к западу отчерноногих на плато, непосредственно примыкавшем к Скалистым горам. Вописываемое Шульцем время культура атсина и других племен плато была оченьсходна с культурой индейцев прерий.] Давным-давно мой народпокровительствовал племени гро-вантров, сражался за них, помогал, оборонятьих страну от всех врагов. Но потом наши племена поссорились и в течениемногих лет воевали. Прошлой зимой, был заключен мир. Я тогда впервые увиделПиксаки. Она очень красива: высокая, с длинными волосами; глаза у нее как уантилопы, руки и ноги маленькие. Я часто ходил в палатку ее отца, и когдадругие не обращали на нас внимания, она и я смотрели друг на друга. Как товечером, когда я стоял у входа в палатку, она вышла взять охапку дров избольшой кучи, лежавшей рядом. Я обнял ее и поцеловал, и она обвила рукивокруг моей шеи и ответила на мои поцелуи. Так я узнал, что она меня любит.Думаешь ли ты, - спросил он с беспокойством, - что она поступила бы так,если бы не любила меня? - Нет, думаю, что она так бы не поступила. Лицо его просветлело, и он продолжал: - В то время у меня было только двенадцать лошадей, но я отослал их ееотцу и просил передать ему, что хочу жениться на его дочери. Он отослаллошадей обратно и велел сказать мне: "Моя дочь не выйдет за бедняка", Яотправился с военным отрядом в поход против племени кроу, пригнал домойвосемь отборных лошадей. Потом прикупил еще, и у меня в общем собралосьтридцать две. Недавно я послал снова друга с этими лошадьми в лагерьгро-вантров еще раз просить отдать мне девушку, которую я люблю. Он скоровернулся и привел обратно лошадей. Вот, что сказал ее отец: "Моя дочьникогда не выйдет замуж за Скунса, так как пикуни убили моего сына и моегобрата". Мне нечего было сказать. Он решительно взглянул на меня два или три разаи наконец сказал: - Гро-вантры стоят сейчас на Миссури, около устья вот этой маленькой реки(Джудит). Я собираюсь выкрасть эту девушку у ее племени. Поедешь со мной? - Да, - быстро ответил я, - я поеду с тобой, но почему я? Почему ты непозовешь с собой кого-нибудь из Носящих Ворона; ты ведь принадлежишь к этомуобществу? - Потому, - ответил он с принужденным смехом, - что, может быть, неудастся заполучить девушку. Она может даже отказаться следовать за мной, атогда мои друзья расскажут об этом, и на мой счет постоянно будут отпускатьшуточки. Но ты, если меня постигнет неудача, никогда об этом не расскажешь. Однажды вечером, в сумерки, мы потихоньку покинули лагерь. Никто, кромеГнедого Коня, не знал о нашем отъезде, даже жена его ничего не знала. Она,конечно, хватилась бы брата и могла бы волноваться; Гнедой Конь должен былсказать ей, что юноша отправился со мной на день-два в Форт-Бентон. И какдобрый Гнедой Конь хохотал, когда я сказал ему, куда и зачем мы едем! - Ха, ха, ха! Вот это здорово. Новичок, проживший здесь всего три месяца,собирается помочь индейцу выкрасть невесту! - Когда человек перестает считаться новичком? - спросил я. - Когда он уже все знает и перестает задавать глупые вопросы. Чтокасается тебя, то, по-моему, тебя перестанут называть "новичком" лет этакчерез пять. Большинству требуется около пятнадцати на акклиматизацию, как увас говорится. Но шутки в сторону, молодой человек, ты ввязываешься в оченьсерьезное дело. Смотри не попадись в переделку. Держись все время поближе ксвоей лошади и помни, что лучше удирать, чем драться. И вообще,придерживаясь этого правила, ты проживешь дольше. Мы выехали из лагеря, когда стемнело, так как в те времена днем былоопасно ехать по обширной прерии лишь вдвоем. Много военных отрядов различныхплемен рыскало по прериям, охотясь за славой и богатством в виде скальпов иимущества неосторожных путешественников. Мы выехали из долины реки Джудит инаправились по равнине на восток. Отъехав достаточно далеко, чтобы можнобыло обогнуть глубокие лощины, выходящие в речную долину, мы повернули ипоскакали параллельно течению реки. У Скунса на поводу бежала бойкая, носмирная пегая лошадка, навьюченная одеялами и большим узлом, завернутым вотличную шкуру бизона и перевязанным несколькими ремнями. Узел этот Скунсвынес из лагеря накануне вечером и спрятал в кустах. Светила великолепнаяполная луна, и мы могли ехать быстро, рысью или галопом. Мы успели отъехатьвсего на несколько миль от лагеря, как услыхали рев бизонов. Было времягона, и быки непрерывно ревели низким монотонным ревом, атакуя друг друга исражаясь, то в одной, то в другой группе огромных стад. Несколько раз втечение ночи мы проезжали близко от какой-нибудь группы; спугнутые животныеубегали в мягком лунном свете, и твердая земля гремела под их копытами. Шумих бега был долге еще слышен после того, как они уже скрывались из виду.Казалось, что все волки края вышли этой ночью из своих логовищ: их тоскливыйвой слышался со всех сторон вблизи и вдали. Унылый торжественный звук, такнепохожий на задорный лающий фальцет койотов. Скунс все скакал, подгоняя лошадь, не оглядываясь назад. Я держался рядоми ничего не говорил, хотя считал, что опасно ехать слишком быстро по прерии,изрешеченной норами барсуков и мелких грызунов. Когда наконец началосветать, мы оказались среди высоких поросших соснами холмов и гребней вдвух-трех милях от долины реки Джудит. Скунс остановился и осмотрелся,пытаясь разглядеть дали, еще окутанные предрассветной полутьмой. - Как видно, - сказал он, - опасаться пока нечего. Бизоны и бегуны прерий(антилопы) спокойно пасутся. Но это не бесспорный признак отсутствияпоблизости неприятеля. Может быть, в этот самый момент кто-нибудь сидит насоснах вот тех холмов и смотрит на нас. Едем скорее к реке - надо напоитьлошадей, и спрячемся в лесу, в долине. Мы расседлали лошадей в роще тополей и ив и повели их поить. На мокройпесчаной отмели, там, где мы подошли к реке, виднелись многочисленныечеловеческие следы; они казались такими же свежими, как наши собственные.Вид следов заставил меня насторожиться; мы огляделись с беспокойством, держаружья наготове, чтобы можно было сразу прицелиться. На той стороне реки небыло леса, а через рощу на нашем берегу мы только что прошли: ясно было, чтоте, кто оставили эти следы, не находятся в непосредственной близости от нас. - Кри или люди из-за гор, - сказал Скунс, осмотрев следы. - Неважно, ктоименно, все они наши враги. Нам надо быть осторожными и все время следить затем, что делается вокруг; они могут быть близко. Мы напились вволю и ушли назад в рощу, где привязали наших лошадей так,чтобы они могли понемногу объедать траву и дикий горох, пышно разросшийсяпод деревьями. - Откуда ты знаешь, - спросил я, - что следы, которые мы видели,оставлены не кроу или сиу или людьми какого-нибудь другого племени прерий? - Ты ведь заметил, - ответил мне Скунс, - что следы были широкие,округленные; можно было даже видеть отпечатки их пальцев. Это оттого, чтолюди эти были обуты в мокасины с мягкими подошвами: низ, как и верх, ихмокасин сделан из выделанной оленьей или бизоньей шкуры. Такую обувь носяттолько эти племена; все жители прерий ходят в мокасинах с твердой подметкойиз сыромятной кожи. До того как мы увидели следы на песке, я почувствовал сильный голод, нотеперь я так усердно всматривался в окружающее и прислушивался, неприближается ли враг, что ни о чем другом не думал. Как я жалел, что неостался в лагере, предоставив молодому индейцу самому выкрадывать своюдевушку. - Обойду рощу и осмотрю местность, - сказал Скунс, - а потом мы поедим. Что же мы будем есть, думал я, отлично зная, что мы не смеем ни убитьдичь, ни развести огонь, если бы даже у нас было мясо. Но я промолчал, ипока его не было, вновь оседлал лошадь, помня совет моего друга - держатьсяк ней поближе. Скунс скоро возвратился. - Военный отряд прошел через эту рощу, - сказал он, - и ушел вниз подолине. Дня через два они попытаются украсть лошадей у гро-вантров. Ну,давай есть. Он развязал узел, спрятанный в шкуре бизона, и разложил множество вещей:красное и синее сукно - на два платья; материал был английский и продавалсяпримерно по 10 долларов за ярд; тут были еще бусы, медные кольца, шелковыеплатки, красно-оранжевая краска, иголки, нитки, серьги - набор вещей,излюбленных индианками. - Для нее, - говорил он, аккуратно откладывая в сторону эти вещи идоставая еду: черствый хлеб, сахар, вяленое мясо и нанизанные на ниткусушеные яблоки. - Украл у сестры, - сказал он, - предвидел, что нам, может быть, нельзябудет стрелять дичь или разводить огонь. День тянулся долго. Мы спали поочередно, вернее спал Скунс. Я же почти ине задремал, так как все время ждал, что на нас налетит военный отряд. Ведья был в то время новичком в этом деле, да и молодой индеец тоже. После того,как мы утолили жажду, нам следовало отправиться на вершину какого-нибудьхолма и оставаться там целый день. Оттуда мы могли бы издалека увидетьприближение неприятеля, и быстроногие лошади легко унесли бы нас за пределыдосягаемости. Лишь по счастливой случайности нас не заметили, когда мывъезжали в долину и тополевую рощу, где военный отряд мог бы окружить нас;отсюда нам было бы трудно или даже невозможно ускользнуть. У Скунса до сих пор не было определенного плана похищения девушки. Онговорил сначала, что прокрадется в лагерь к ее палатке ночью, но это,конечно, было рискованное предприятие. Если бы ему и удалось добраться допалатки своей девушки не будучи принятым за врага, конокрада, то он могразбудить другую женщину, и тогда поднялся бы страшный шум. Но и если бы онсмело явился в лагерь как гость, то, несомненно, старик Бычья Голова, отецДевушки, разгадал бы истинную цель его посещения и тщательно следил бы засвоей дочерью. Теперь сделанное нами открытие, что вниз по реке к лагерюгро-вантров продвигается военный отряд, давало Скунсу простой выход. - Я знал, что мой дух-покровитель меня не оставит без помощи, - сказал онвдруг днем со счастливым смехом, - и вот видишь, путь, которым мы пойдем,теперь ясен. Мы смело въедем в лагерь и направимся к палатке великого вождяТри Медведя. Я скажу, что наш вождь послал меня, чтобы предупредить одвижении к гро-вантрам военного отряда, Я скажу ему, что мы сами виделиследы на речных отмелях, Тогда гро-вантры станут стеречь своих лошадей; ониустроят неприятелю засаду. Будет большое сражение, сумятица. Все мужчиныбросятся в бой, и тут-то настанет мой час. Я позову Пиксаки, мы сядем налошадей и убежим. Всю ночь мы ехали быстро и на рассвете увидели широкий темный разрез,рассекающий равнину, - там текла Миссури. Накануне вечером мы перебралисьчерез Джудит и теперь продвигались по широкой тропе, изборожденной глубокимиследами волокуш и кольев для палаток многочисленных лагерей пикуни игро-вантров, кочующих между великой рекой и горами к югу от нее. Солнце стояло еще невысоко, когда мы наконец подъехали к окаймленнойсоснами долине реки и увидели внизу широкую и длинную низину в устье Джудит.Триста или даже больше белых палаток гро-вантров виднелись среди зеленитополевой рощи. Сотни лошадей паслись в долине, поросшей полынью икустарниками. Тут и там галопом скакали всадники, перегоняя табуны наводопой или ловя лошадей для очередной охотничьей вылазки. Хотя мы были ещемилях в двух от лагеря, до нас уже доносился его неясный шум, крики, детскийсмех, пение, треск барабанов. - Ну, - воскликнул Скунс, - вот и лагерь. Сейчас начнется страшная ложь!- Затем более серьезным тоном: - Смилостивись, великое Солнце! Смилостивись,подводное существо, мое видение! [В религиозных воззрениях индейцев прерийбольшую роль играл культ духов-покровителей, являвшихся во сне в образеразличных животных. Скунс видел во сне какое-то подводное существо и оностало его духом-покровителем и сверхъестественным помощником.] Помоги мнеполучить то, чего я здесь ищу. Да, юноша был влюблен. Амур губит сердца красных так же, как и белых. И -сказать ли? - любовь красных, как правило, прочнее, вернее. Мы въехали в лагерь, провожаемые изумленными взглядами. Нам показалипалатку вождя. Мы слезли с лошадей у входа, какой-то юноша взял их, и мывошли. В палатке было три-четыре гостя, с удовольствием закусывавших в этотранний час и куривших. Вождь жестом пригласил нас сесть на почетное место,на его ложе в глубине палатки. Он был массивный, грузный мужчина, типичныйпредставитель племени гро-вантров (больших животов). Трубку передавали по кругу, и мы в свой черед затянулись из нее несколькораз. Один из гостей рассказывал что-то. Когда он кончил, вождь обратился кнам и спросил на чистом языке черноногих, откуда мы. В то время почти всестаршее поколение гро-вантров бегло говорило на языке черноногих, ночерноногие совершенно не умели говорить на языке гро-вантров. Язык последнихслишком труден, чтобы кто-нибудь, кроме родившихся и выросших средигро-вантров, мог ему научиться. - Мы приехали, - ответил Скунс, - с Желтой реки (река Джудит), изместности выше устья Теплого родника (Уорм Спринг). Мой вождь, БольшоеОзеро, посылает тебе этот подарок (при этом Скунс вынул и передал емудлинную плетенку табака) и просит тебя курить с ним, как с другом. - Так, - сказал Три Медведя, улыбаясь и откладывая в сторону табак, -Большое Озеро мой друг. Мы будем курить с ним. - Мой вождь поручил мне также передать тебе, что ты должен как следуетстеречь своих лошадей, потому что наши охотники обнаружили следы военногоотряда, направляющегося в эту сторону. Мы сами, этот белый, мой друг, и я,тоже напали на их следы. Мы видели их вчера утром на реке выше по течению.Их двадцать или даже тридцать человек пеших. Может быть, сегодня ночью и уж,конечно, не позже, чем завтра ночью, они нападут на ваш табун. Старый вождь задал много вопросов; он спрашивал, какого племени можетбыть этот отряд, где именно мы видели следы и тому подобное. Скунс отвечална все как мог. Затем нам подали вареное мясо, вяленое спинное сало бизона ипеммикан, и мы позавтракали. Пока мы ели, вождь разговаривал с другимигостями. Скоро они ушли, как я предположил, сообщить другим эту новость иподготовить внезапное нападение на участников предстоящего набега. ТриМедведя объявил нам, что его палатка - наша палатка и что наших лошадейпокормят. Внесли и сложили у входа наши седла и уздечки. Я забыл упомянуть,что Скунс спрятал свой драгоценный узел далеко от лагеря на нашей тропе. После завтрака мы курили, а вождь задавал нам разные вопросы, касающиесяпикуни. Потом Скунс и я прошлись по лагерю и спустились на берег реки. Подороге он показал мне палатку своего будущего тестя. Старик Бычья Голова былзнахарь, и жилище его снаружи было расписано символами особой силы, даннойему в видениях: изображены были черной краской два громадных медведя-гризли,а под ними круглые красные луны. Мы посидели у реки, поглядели на плавающихв ней мальчиков и юношей. Но я заметил, что мой спутник наблюдает заженщинами, которые все время подходили набирать воду. Очевидно, та, которуюон так хотел увидеть, не появилась, и мы спустя некоторое время пошлиобратно к палатке вождя. Позади палатки две женщины душили толстогочетырехмесячного щенка. - Зачем они убивают собаку? - спросил я. - Тьфу, - ответил Скунс, скривившись, - это угощение для нас. - Угощение для нас! - повторил я в изумлении, - ты хочешь сказать, чтоони собираются приготовить на обед эту собаку, и думают, что мы будем ееесть? - Да, гро-вантры едят собак. Они считают, что собачье мясо лучше мясабизона и вообще всякого другого. Да, они приготовят тушеное собачье мясо иподадут его нам в громадных мисках; нам придется есть его, иначе они будутнедовольны. - Я к нему не притронусь, - воскликнул я, - нет, я ни за что к нему непритронусь. - Нет, ты должен, ты будешь его есть, если не хочешь превратить нашихдрузей во врагов и, может быть, - добавил он грустно, - испортить мневозможность добыть то, зачем я приехал. Пришло время, когда нам подали собачье мясо; оно казалось очень белым и,право, запах его не был неприятным. Но это было собачье мясо. Ни разу вжизни я не испытывал ни перед чем такого ужаса, как перед необходимостьюотведать этого мяса, однако я почувствовал, что должен это сделать. Ясхватил ребрышко, решительно стиснул зубы, а потом проглотил бывшее на неммясо, жмурясь и глотая раз за разом, чтобы оно не пошло обратно. И оноосталось у меня в желудке. Я заставил себя удержать его, хотя быломгновение, когда неясно было, что победит - тошнота или моя воля. Так яухитрился съесть маленький кусок из поданного мне мяса, налегая на пеммиканс ягодами, служивший чем-то вроде гарнира. Я был рад, когда обед кончился.Да, я был чрезвычайно рад; прошло много часов, пока мой желудок пришел послеэтого в норму. [Пеммикан - вид консервированной пищи у индейцев СевернойАмерики: затвердевшая паста из высушенного на солнце и истолченного впорошок мяса оленя или бизона, смешанного с растопленным жиром. Иногдапримешивались также хорошо растертые дикие ягоды.] Предполагалось, что неприятель может появиться этой ночью. Поэтому, кактолько стемнело, почти все мужчины лагеря взяли оружие и прокрались сквозькустарники к подножию холмов, растянувшись цепью выше и ниже по реке ипозади того места, где паслись их табуны. Скунс и я приготовили и оседлалисвоих лошадей; он сказал вождю, что в случае если начнется сражение, он,Скунс, сядет на коня и присоединится к людям вождя. В начале вечера мойтоварищ ушел; я посидел еще с час и так как он не возвращался, лег на ложе,укрылся одеялом и, заснув скоро крепким сном, проспал до утра. Скунс как развставал. Позавтракав, мы вышли и пошли побродить. Он рассказал мне, что емуудалось накануне вечером шепнуть несколько слов Пиксаки, когда она вышла задровами, и что она согласна бежать с ним, когда наступит время. Он был впревосходном настроении и во время нашей прогулки по берегу реки не могудержаться от военных песен, которые черноногие распевают, когда онисчастливы. Ближе к полудню, когда мы вернулись в палатку, вместе с другимипосетителями вошел высокий, крепко сложенный человек со злым лицом. Скунстолкнул меня локтем, когда вошедший сел напротив и мрачно взглянул на
