2020-01-14
98Конкурс «Между небом и тайгой» 2019
Работы участников
Варвара Воробьёва (ВВ),
Томск
(отрывок из "Драматическая история Ричарда Рондшталя")
***
Утро было унылым и серым. Невыносимо хотелось спать даже после восьми часов отключки под анестезией, особенно потому, что даже пошевелиться было весьма тяжело. Тело было словно налито свинцом, отказывалось слушаться и болело где-то в районе груди, где сейчас должен заживать шов. Наверное, он и заживает. И шрам наверняка просто ужасный, разве что добавляет ему ужасающей брутальности. Да уж, а что ещё ему, копу, нужно-то для полного счастья? Будем честны, для полного счастья ему нужно было ещё очень много вещей, но для них время ещё не наступило. Скорее нам нужно просто знать, что детектив Ричард Рондшталь очнулся после изнурительной операции в полном одиночестве. Он просыпался в одиночестве каждое утро, и после снотворного чувствовал себя точно так же, как и сейчас (хоть и без боли в груди), так что в данной ситуации не было абсолютно ничего примечательного. Кроме его попадания в больницу, конечно, хотя для копа в них тоже не было ничего примечательного. Ну погнался ты за карманником, ну упал неудачно на кучу переломанных ящиков. До свадьбы заживёт, подбодрят его сослуживцы, а пока вот тебе куча бумаг, раз ты понятия не имеешь, чем заняться. А так и будет, можно не сомневаться. Удивительно, если ему не подсунут бюрократию даже когда он отлёживается в больнице. Никакого отдыха от них, черти, хотя ты сам на это подписался, засиживаясь на работе по сто пятьдесят часов в неделю. Зарекомендовал себя – отрабатывай, нечего ныть.
|
|
|
Внутреннее чутьё подсказывает, что скоро должна прийти Вики, разве что общаться с ней будет проблематичнее обычного, когда у тебя руки не шевелятся, а телефон вообще неизвестно где. Ну ладно, хоть полюбоваться на живого человека можно будет. В полной мере живого, радостного и позитивного, который найдёт плюсы в любой ситуации. Лежишь в больнице? Отдохнёшь и прочитаешь все те книги, которые я тебе советовала! Сломал два ребра? Срастающиеся кости, между прочим, всегда прочнее старых. Иногда Ричард просто не понимал, откуда в абсолютно взрослом человеке, который каждый рабочий день копается в трупах, столько оптимизма. Иногда от него начинало тошнить, но потом ты понимал, что Вики была тем человеком, который тебе и нужен был в этой ситуации. Впервые он увидел её в год, принёсший ему слишком много несчастий, чтобы его забыть. Она научила его, как лучше справиться с потерей, как забыться в работе и как наслаждаться тем, что у тебя ещё осталось. В конце концов, в тот год у него никого, кроме неё, не осталось. Самым поразительным фактом для него оставался не столько её бесконечная доброжелательность, а то, что она сохранила это всё, потеряв способность слышать и говорить. Ричард никогда бы не подумал, что это действительно возможно, если бы не увидел этого человека наяву. Он, ещё целый (не морально, но всё же), никак не мог заставить себя хотя бы начать думать о хорошем по утрам, а эта хрупкая девушка каждый день сталкивается со смертью и живёт в оглушающей тишине, но всё ещё улыбается и напоминает ему сбрить наконец уродскую щетину.
|
|
|
Как-то раз она ему прямо сказала (ну как сказала, написала в личном чате), что его щетина так и кричит «девушка, не видите, я вдовец и устал от жизни, только попробуйте ко мне подойти!». Возможно, так и есть, но вот он сам от своих щёк и подбородка не замечал никаких подозрительных звуков, да и не особо горел желанием заводить новые отношения через два года после смерти дочери. Конечно, пора бы уже оправиться и прекратить засыпать только под снотворным, предварительно прогревая всю постель несколькими грелками. Ну глупо же, Ричард, какая тупость! Тебя же надоело ужинать в одиночестве дома только если повезёт, а если не особо – китайской лапшой из коробки прямо в офисе. Пора бы уже просто образумиться и прекратить валять дурака. Правда, для этого придётся сначала оправиться после операции, а потом уже снова рваться в бой на личном фронте. Если его, конечно, не заменит фронт рабочий, а то он вполне способен на такую подлость. Замутишь с красивой офицеркой Элизабет, и твоя квартира уже превращается в точно такой же кабинет, как и на работе, и вы уже не столько любите друг друга, сколько вместе любите свою работу. Звучит крайне извращённо, если быть честным, так что стоило бы воздержаться от служебных романов.
Именно в паре с этим потоком мыслей детектив Ричард Рондшталь провёл первые два часа бесполезного пролеживания кушетки. Всё ещё хотелось спать, но уже не так сильно (это состояние люди обычно называют «ну потерпеть можно для приличия»). Под боком пищала целая куча медицинских приборов, о которых Рич не имел даже смутного представления, хотя знал, что вот эта вот зелёная колеблющаяся линия, оказывается, его пульс. Вполне себе нормальный, вроде как. Можно быть спокойным за свою жизнь. Наверное. Чувствуя, как от взгляда на ещё несколько приборов, которые он точно помнит, но всё ещё понятия не имеет, зачем они нужны, в груди сворачивается неприятный склизкий ком смутных воспоминаний, мужчина стремится отвести взгляд куда-то в сторону. Ещё не хватало флешбэков и панических атак на больничной койке, этого добра и дома хватает. Особенно хватает, когда раз в неделю на работе тебе размеренно напоминают, что твоё место здесь крайне хлипкое с твоим ужасным ПТСР. Не дай бог тебя ещё перед подозреваемым скрутит на допросе. И плевать, что ты уже несколько лет один из лучших работников и вкалываешь без выходных и иногда с перерывами на обед. Всем плевать.
Вовремя его из этих не самых радужных мыслей выхватывает женская миниатюрная рука, осторожно сжимающая его широкую сухую ладонь. Вики садится на край кровати и немного смущённо улыбается, прекрасно понимая, что сейчас поговорить они не смогут. Она встрёпана и не выглядит особо выспавшейся, но всё равно улыбается, как всегда, и это хоть как-то обнадёживает. Её улыбка всегда обнадёживает. Есть в ней что-то такое, искренне человеческое и нежное, ласковое по-матерински. Она уж точно всегда поможет и не даст пасть духом. Без зазрения совести Вики отпускает его руку, чтобы откинуть одеяло с груди и заглянуть под больничную рубашку. Он бы с радостью возмутился и брыкнулся бы хотя бы для приличия, но шевелиться всё ещё было довольно проблематично. Да и не очень-то и хотелось, пусть посмотрит на его прекрасную форму, пусть и просто проверяет состояние ран и швов. А всё же этот придурок его пырнул. Найти бы его и засудить за тяжкие телесные сотруднику при исполнении, хоть компенсация наскребётся. «Спасибо» - неслышно хрипит Ричард, осторожно проводя едва слушающимися пальцами по чужой ладони, немного мокрой после латексных перчаток. Хорошо, когда рядом есть хоть одно живое понимающее существо. Жить уже становится капельку легче.
|
|
|
Вики берёт в руки телефон. Начинается самое интересное – разговор глухонемого с немым и практически недвижимым. Обычно они просто переписывались, но сейчас придётся пытаться изобразить мимикой (тоже не такой уж и превосходной) то, что нужно сказать. Но, кажется, новости от Вики не требуют толкового ответа. Когда она долго печатает, это значит, что она должна просто сообщить что-то крайне необходимое и не требует никакой реакции, кроме условного обозначения понимания. Через великолепную заметку из пятисот слов она рассказывает, что ему придётся лежать в больнице ещё две недели, что он временно отстранён от работы и что после выписки отправляется в Брайтон, охранять порядок в более тихом городке и параллельно отдыхать и устраивать личную жизнь. Откуда у неё вся эта информация – узнавать не хотелось, да и факт отпуска обосновывать ничем не хотелось. Окей, так бы и сказали, мол, Ричи, солнышко, лапочка, ты нас достал и едешь на море, чтобы мы всем отделом от тебя отдохнули. Ищешь тайны непонятно где, висишь на доске почёта так, словно твою фотографию туда приклеили, работаешь как проклятый, что нам даже стыдно уходить домой, когда ты пишешь отчёты за пакетом из суши-бара. Поезжай-ка далеко-далеко, найди себе там жену, чтобы хоть она тебя от работы отвлекала. Можно было ограничиться этим и оставить его выздоравливать спокойно, но нет, теперь ему покоя не даёт это тупое лицемерие.
Вики сжимает его руку немного крепче и обнадеживающе улыбается. Это же просто отпуск, всем нужен отпуск. Особенно тебе. Просто отдохни и развейся, повеселись, сбрей щетину не потому, что в зале суда будешь выглядеть непрезентабельно, а потому, что целоваться будет неудобно. Дерзай, хватит держаться за прошлое. Смотри в будущее. Наверное, именно это она и хотела бы ему сказать, если бы могла, и очень жалеет, что не может, как и множество других вещей. С двойным сердечком после простенького «поправляйся, я ещё зайду» она поднимается и поправляет немного помятый халат. Кто бы говорил, Вики, трудоголик трудоголика издалека замечает. Тебе бы тоже в отпуск, а не с больными детективами сидеть.
|
|
|
Девушка вздыхает и выходит из палаты, оставляя Ричарда в полном одиночестве. Что ж, к этому ему уже не привыкать. Ричард снова кидает взгляд на приборы и глухо усмехается. Пищат. С периодичностью пищат, вот и слава врачам. А вот с Джулией они не справились. И рядом тогда была только Вики, когда весь этот схрон разнообразного оборудования запищал на разные голоса после недели комы. Он снова бежит от паники, закрывая глаза и поворачивая голову к стене. Красивая стена. Капельки краски на ней расплываются, перемешиваются, веки наконец тяжелеют.
Впервые за несколько месяцев сон приходит к нему сам.
Двери открываются неприятно шумно, вырывая Ричарда из не такого уж и сладкого сна в автобусе. Вместо того, чтобы отлежаться несколько дней на кровати в заслуженном отпуске, он уже в день выписки тащится на автобусе на окраины, предварительно обшарив все заначки и купив не самый дешёвый букет белых лилий. Разговор с начальством был не самым приятным, но вердикт оказался строг и неоспорим – его переводят в одно из самых спокойных отделений полиции, чтобы он не сошёл с ума (хотя куда уж ещё) без работы, но и отдохнул нормально. Будто бы он собрался отдыхать, очень смешная шутка, вы просто хотите проверить, что его фотка ещё к доске почёта не приклеилась. Фотка, где он ещё с отросшими по-уродски волосами, счастливый и радостный. Вроде, на тот момент Рози было два годика, и она уже даже могла говорить нечто чрезвычайно осмысленное для ребёнка её возраста. Тут не соврать – Ричард был совершенно очарован и по уши потонул в домашних заботах. Особенно – в заботе о дочке. Даже после смерти жены он продолжал холить и лелеять её ребёнка, пообещав себе самому, что если с ней случится хоть что-то, то он будет готов убить сначала виновника, потом себя. Он честно пытался, но провалился. Надломленная ветка над двумя могилами – тому свидетель.
Нужно было позаботиться о них перед тем, как уехать. Сменить цветы, подмести, почистить почерневшие серебряные буквы на тёмном граните, барельеф с лицом Джулии. Иногда ему казалось, что он сделал совсем не столько, сколько было нужно. Нужно было больше, а он сделал ничтожно мало. Мог убедить её поехать в больницу раньше. Мог не уезжать в командировку во время праздников. Мог, в конце концов, не полагаться на Лилию, у которой, конечно, была уйма забот помимо его ребёнка. Ты же мог, Ричард. Но не сделал, и сам виноват. Теперь сам мучайся с этим ужасом до конца своей жизни. Ты же не можешь позволить себе умереть, так? Невообразимая роскошь, которой ты недостоин. Даже на смерть право ты должен заслужить, а ты ещё ничего такого не сделал, чтобы отойти наконец на покой. Всем плевать на ежемесячные пожертвования, на то, что ты почти каждую неделю ездишь сюда, меряешь поросший травой квадратик земли шагами, плачешь, молишься, страдаешь, упрашиваешь забрать тебя наконец туда же. Просто увидеть их хотя бы ещё раз, это ведь то, чего ты хочешь, правда? Увидеть, прикоснуться, поговорить. Снова гулять в парке по воскресеньям, а не убиваться на работе круглые сутки семь дней в неделю. Хочешь, но не можешь. Терпи теперь. Мучайся. Заслужил.
Вылет уже на следующее утро – начальство настояло на самолёте, хотя до Брайтона легко можно было бы доехать на машине. Видимо, они не забыли, как его трясло на сдаче права на водительскую лицензию, а выделять персонального водителя какому-то там копу было слишком накладно. Вот и лети теперь на самолёте, как бы ты их не ненавидел. Всем плевать. Сказали самолёт – значит самолёт, и не смей им слово поперёк сказать. Ужасные люди. Хотя, они же заботятся, вдруг ты разобьёшься на трассе? Так что это даже милосердно. Весь багаж детектива – маленький чемоданчик, вызывает недоумение, учитывая, что обратные билеты он ещё не брал. Срок неограниченный, а в багаже разве что пара костюмов с общим пиджаком, несколько футболок и смена белья. Удивительный человек, цыкают туристы с огромными чемоданами, которые едут прохлаждаться у прохладных вод Ла-Манша. Удивительный человек особо не нравится этим туристам – уж слишком подозрительным он кажется. Федерал, наверное. Под прикрытием. С усталым взглядом, но железной осанкой. Военный, видимо. И обязательно с тяжёлым, трагическим прошлым! Иначе неинтересно.
Новоиспечённый бывший военный-федерал с тяжёлым прошлым пытался как можно вежливее отвязаться от стайки крайне заинтересованных в его компании девиц, забивая в их телефоны совершенно чужой номер, не имевший к нему совершенно никакого отношения. Ну выпадет кому-то такое счастье – даже выбрать из этих счастий можно свободно. Красота, да и только, но вот Ричарду эта красота совсем не сдалась. У него и своих проблем по горло, а тут ещё и подсовывают каких-то наштукаренных туристок, которым лишь бы валяться на пляже. И не только валяться, конечно, но смысл вполне ясен, и детектива этот смысл совсем не интересовал. Ему вполне хватило итогового количества женщин в его жизни, больше тянуть он совсем не хотел. Наобщался с прекрасным полом, нужен перерыв. Лет эдак пять перерыв, как оклематься за меньшее время, он совсем не понимал. Как не прослыть за это время геем или ханжой – тоже не особо. От не самых радужных мыслей его отвлекло смс от Вики (смс от первого в важных номера сложно не заметить), которое сделало пребывание вместе с кучей людей на борту самолёта капельку менее ужасным. Иначе и не скажешь, сообщение о том, что тебе нашли нового психотерапевта прямо там, где ты работаешь, делает что угодно капельку менее ужасным. Учитывая, что она подкрепила это документами специалиста, который, кажется, вполне себе компетентный и даже не подозрительный (если не учитывать имени – Каин, это, вроде, что-то из библии, кто так ребёнка назовёт?), Ричард действительно вздохнул с облегчением. Врача он подыскивал себе давно.
С такими мыслями даже новость о задержке багажа показалась не такой уж и трагичной. Ну поживёт он пару дней на гостиничном, поносит пару дней одну и ту же одежду – ничего страшного не случится, особенно потому, что он всё же не собирался особо высовываться в люди хотя бы первые пару дней. От людей уже тошнило, нужен отдых – хотя бы чуть-чуть, самую малость передохнуть от суеты, а потом снова можно нырнуть в работу с головой. Даже есть надежда на то, что на новом рабочем месте есть кофе-машина, а больше ему ничего и не нужно. Разве что какая-то пища для ума, хотя бы немного, совсем чуть-чуть о чём-то поразмышлять. Это найти, пожалуй, можно всегда. Наверное. Не факт, конечно. Совсем нет. В этом Ричард убедился ещё когда вышел из здания аэропорта. Обычный пляжный туристический городок. Максимум, кто-то толкнёт наркоту, да и то, навряд ли его на этом остановят. Эдакое сотрудничество простого народа и полиции – первым больше свободы, вторым меньше работы. Идиллия, в которой хаос творит лишь ветер, который нещадно треплет чужие каштановые пряди, да вероломная неопрятная-холостяцкая-щетина, которую он так и не удосужился сбрить.
Хозяйкой гостиницы оказалась приятная молодая женщина, выдавшая ему ключ от комнаты, разъяснившая, где и что лежит, и заботливо пообещавшая погладить с утра его пиджак. Как же великодушно с её стороны. Лучше бы душу погладила, разгладила там все складки, склеила все трещины, потом любуйся сколько хочешь своей работой, начерта мне пиджак-то гладить, он всё ещё вполне себе неплох. Накрахмаленные до хруста (кто-то всё ещё крахмалит постельное бельё?) простыни немного кололи кожу под задравшейся рубашкой, но, в общем и целом, всё было вполне неплохо. Уютно. Не совсем по-домашнему, но достаточно миленько, чтобы считаться временным пристанищем. Нашлась даже бутылка воды, к слову, очень даже кстати – телефон тонко запищал, уведомляя о времени заботы о ментальном здоровье. Прозак сам себя не выпьет, Ричи, сделай это хоть раз не на пьяную голову и не заработай интоксикацию, ты же можешь. Полюби свой организм наконец, он же заботится о тебе, дубина ты стоеросовая.
В ванной его встречает прислонённое к стене зеркало в полный рост, от которого он испуганно шарахается от неожиданности. Кто ж так делает, людей пугает? Осознав, что это всего лишь его отражение, Рондшталь подошёл ближе. Вроде даже не страшно. Навряд ли в отражавшемся в зеркале мужчине около тридцати, между прочим, довольно привлекательном, если бы не общее впечатление ужасно уставшего от жизни человека, можно было бы найти, чего пугаться. Разве что того, что он внезапно решит сожрать ваш мозг, потому что круги под глазами были крайне схожи с трупными. Вики даже приглашала его попугать новичков иногда в ночные дежурства. Получалось, конечно, отменно, но почему-то социализироваться не помогало. Интересно, почему, чёрт возьми. Всё же, стоит побриться. Выпрошенная у хозяйки опасная бритва оказалась настолько тупой, что навряд ли разрезала бы даже кусок подтаявшего масла, так что вместо бритья Ричард получил великолепную возможность поелозить железкой по своим щекам. Великолепная возможность, ничего не скажешь, лучше и не выдастся никогда в жизни.
После не особо удачного бриться, хотелось потерпеть удачу хоть в чём-то. Как жаль, что ему в казино нельзя не только по работе, но и по моральным принципам. Вот там вот удача наконец вышла бы из отпуска впервые за несколько лет, разгулялась бы на раздолье, ускакала бы куда-нибудь снова. Права была Вики – в таком виде он даже удачу отпугивает, что там до обычных привередливых женщин, которым есть дело не только до внешности, но и до богатого внутреннего мира и материального состояния, которым Ричард похвастаться особо не мог. Ужасно, просто ужасно. Да и зачем ему снова жениться? Будто бы конкретно ему это больше всех на свете необходимо. У него есть работа, достаточно любимая, между прочим. Хоть с работой и не поспишь, но имела она его просто отменно, круглосуточно, каждую секунду его жизни. Капризная дама, ничего не скажешь. И требовательная безумно, ничем её не пронять.
От Вики приходит новое сообщение уже тогда, когда Ричард выбирает в магазине бритву – максимально дешёвую и минимально тупую, потому что затачивать он её не имел никакого желания. Она уведомляла, что его первый визит к психиатру назначен уже сегодня, и не просто уже сегодня, а уже сегодня через ровно два часа по конкретному адресу. Время на покупку бритвы и прочих гигиенических средств весьма сократилось, но вышел он из магазина всё же уже вооруженный оружием будущей красоты своего уставшего лица. А вот с мешками можно будет разобраться попозже.
Ровно в семь часов вечера он переступил порог реабилитационного центра в попытках найти нужный кабинет. Ровно в семь часов вечера он понял, что жизнь меняется, и меняется даже к лучшему.
Горшенин Никита
Стрежевой
Тайна шкатулки
“Первый шаг во взрослую жизнь” – подумала Настя. Наконец- то она получила паспорт.
- Можно замуж теперь выходить,- шутила Настина мама.
Ну уж нет, для девочки никакие мальчишки не существовали.У нее был один единственный друг Виталик. Они каждое лето с ним проводили у своих бабушек в Краснодарском крае. В последние годы между ними установились гораздо более тёплые отношения, чем в начале их знакомства.
Виталик обычно приезжал на летние каникулы первым. Вот и сейчас, Настя только приехала, а он ее уже встречал во дворе ее бабушки Зинаиды Петровны. Не успела Настена зайти, как мальчик радостно оживился:
- Привет! Хорошо, что ты успела вовремя, и поезд не опоздал. Я билеты на представление купил. Цирк-шапито приехал. Так что поторопись!
- А ничего, что я устала? – скучно вздохнула девочка. – Я пять дней провела в поезде. Почему не завтра?
- Нет, сегодня,- чуть повысив голос, настаивал Виталик.
- Ну ладно, - согласилась она, глядя ему в лицо, спорить с ним не было никаких сил. – Ты же ведь всё равно не отстанешь. Пошли.
Шатёр цирка расположился на площади возле кинотеатра. Пришло много народа.
На удивление, представление Насте понравилось, хотя она цирк не очень любила. Ей всегда было жалко животных. Девочка считала, что дрессировка животных - это просто издевательство над ними. Последним номером была дрессированная светло-коричневая обезьянка. Когда номер подошёл к концу и дрессировщик хотел уводить её, макака неожиданно издала пронзительный крик и бросилась к не ожидавшим ничего плохого зрителям.
Она стала прыгать по людям, забирать у них вещи: очки, сотовые телефоны, ключи, сумки и бросать их на арену. Через несколько секунд обезьяна была уже возле Настёны. Девочка отпрянула, машинально прикрыв голову. Но макака всё равно больно дёрнула её за волосы, схватила рюкзак, который лежал у Насти на коленях, и швырнула его к остальным брошенным предметам.
Обезьяна повернулась к Виталику и хотела выхватить у него из рук сотовый телефон, но тут дрессировщик смог, наконец, её поймать и увести за кулисы.
- Мерзкое животное! – крикнул возмущенный незнакомый мужчина. – Где мои очки?
- Все вещи мы сейчас вернём, - смущённо проговорил работник цирка. – Извините, она случайно отстегнулась от поводка.
Почти все потерянные вещи раздали хозяевам. Тут дошла очередь и до Настёны.
- Твой? – спросил работник цирка, протягивая ей розовый с пайетками рюкзак.
- Да, спасибо, - девочка с облегчением перевела дух. Она вытащила из кармана любимых джинсов мобильник и показала его Виталику. – Хорошо, что я его в рюкзак не положила.
- Тебе крупно повезло, - сказал мальчик, и они зашагали к дому, так как стало уже темнеть. – Я видел, что у женщины с первого ряда телефон разбился. Она там до сих пор возмущается.
Возле Настиного дома дети попрощались и разошлись по домам, договорившись, что утром встретятся.
Утром Настя проснулась и вышла на веранду. На веранде была бабушка Зинаида Петровна. На плите в кастрюле кипела вода, на доске лежала недорезанная картошка. В глубокой тарелке – готовое тесто. Бабушка собиралась лепить вареники. Не успела девочка с ней заговорить, как услышала голос Виталика.
- Настён, привет! Какие у нас сегодня планы? Может, снова в цирк пойдём? – шутил он.
- Нет, спасибо! – рассмеялась она. – Кстати, я привезла тебе вкусные конфеты. Вчера забыла отдать.
Девочка взяла свой розовый рюкзачёк, открыла его, достала из него деревянную шкатулку и покрутила её в руках.
- Ну, и где мои конфеты? – нетерпеливо спросил мальчик.
- Ничего себе! – Настя стремительно повернулась к Виталику, он заметил в её глазах удивление. Это не мой рюкзак!
- Как это? – не понял мальчик. – Вроде бы твой.
- Вернее, он внешне похож на мой, - продолжала Настёна. – А вещи в нём чужие. Наверное, вчера в цирке кто-то с таким же рюкзаком был. Мне вернули чужой рюкзак.
- Что делать будем? – сказал Виталик задумчиво.
План действий девочке представлялся достаточно простой, нужно было бежать в цирк. Через полчаса дети были на площади возле кинотеатра, но шатёр исчез.
- Пошли, зайдём в кинотеатр, - предложила Настя. – Может там что-нибудь знают?
В фойе кинотеатра сидела спиной к ним женщина. Почувствовав их взгляд, она оглянулась. На груди у неё был бейджик с надписью “Администратор”.
- Можно вам вопрос задать? – начала девочка.
Администраторша кивнула.
- Скажите, может кто-нибудь приходил к вам, интересовался потерянным рюкзаком? – спросила Настя слегка напряжённым голосом.
- Ничего не знаю, - тётка потёрла очки и покачала головой. – Идите отсюда, не мешайте работать. Ходят тут всякие.
Дети поблагодарили её и направились к выходу.
- Сама вежливость! – съязвил Виталик. – Что дальше? Где хозяйку рюкзака искать?
- Остаётся теперь полагаться лишь на собственные силы, - вздохнула Настёна. – Давай сначала посмотрим, что внутри шкатулки.
Они устроились на одной из лавочек около кинотеатра и открыли шкатулку. Внутри шкатулки была пачка писем, перевязанная лентой, толстая тетрадь, две старые пожелтевшие фотографии и выкованная из какого-то металла роза.
Девочка взяла фотографии.
На одном пожелтевшем фото была девушка с волосами закрытыми платком. У девушки были тонкие спокойные черты и тёплый взгляд. Настёна перевернула фотографию. С обратной стороны было написано “Степанида 1941 год ”.
На втором фото была эта же девушка, но уже с молодым человеком, одетым в военную форму. С обратной стороны была тоже надпись “Степанида и Павел 23 июня 1941 год”.
Настя развязала стопку треугольных писем. Они были грязные серые и потёртые. Если там и был адрес, то он уже от времени стёрся.
- Знаешь, Виталик, - вдруг осознала она. – Для кого-то это дорогие и памятные вещи. Мы обязаны их вернуть.
После ужина почти сразу девочка легла спать. Она долго ворочалась, раздумывая о событиях прошедшего дня. В конце концов, сообразив, что так и не заснёт, Настёна открыла шкатулку и достала старую пожелтевшую тетрадь.
Признаться, Насте было очень любопытно узнать, что там написано. На обложке была надпись “Дневник”. Искушение было слишком велико! Она взяла тетрадь и открыла первую страницу. Девочка наклонилась поближе, чтобы лучше разглядеть. На страницах был текст, написанный красивым аккуратным почерком. Слова были немного размыты, а некоторые даже с трудом читались.
“1 мая 1941 года
Меня зовут Степанида. Мне 16 лет. Я учусь в училище, на педагогическом. Сегодня я начала вести свой дневник. Буду записывать сюда все события своей жизни…
Сегодня был чудесный день. Я познакомилась с молодым человеком. Его зовут Павел. Ему 18 лет. Мне он показался простым и искренним…
Договорились снова встретиться…
15 мая 1941 года
Сегодня дождливо. Павел чтобы поднять мне настроение, принёс мне кованую розу. Паша кузнец. Про него все говорят, что он обладает непревзойдённым искусством ковки. Он мастер. Мой дед говорит, что в стародавние времена кузнеца часто считали колдуном. И действительно, смотришь на розу, и кажется, как будто закроешь глаза…и вот он еле уловимый аромат этого прекрасного цветка…
1 июня 1941 года
Уже целый месяц мы встречаемся с Павлом. Я чувствую, что он мой самый близкий и родной человек. При виде его, я чувствую, что–то особенное, чего до сих пор никогда не чувствовала…
22 июня 1941 года
Сегодня узнали страшную новость, началась война…
23 июня 1941 года
Мы сегодня провожали Павла на фронт. Когда осталась одна тоска до боли сжала сердце. Захотелось бежать отсюда и кричать. Чувствую себя слабой и беспомощной…
5 сентября 1941 года
Писем от Паши ещё нет. Наши женщины ждут треугольных писем. Они говорят, что если к тебе приходил треугольник, значит, тебе написал твой сын, муж, отец. Он писал его сам. Значит, он жив. Ну, а если домой приходило аккуратное письмо с маркой написанное ровным почерком, женщины сразу начинали плакать. Значит, родного человека больше нет…
1 октября 1941 года
Сегодня легли очень поздно, слушали последние известия. Я проснулась в семь часов, чтобы идти в училище. В восемь часов пришёл почтальон. Я с ним поздоровалась, сердце у меня стукнуло. А он мне вдруг говорит: “Стеша, тебе письмо”. Я растерянно ответила: “Мне? Письмо? От Павла?” Почтальон говорит: “Да от него, возьми”. И подал мне письмо. Я взяла его, как драгоценную золотую вещь и сразу стала распечатывать. Это было первое письмо от Павла. Он жив…”
Настя оторвала свой взгляд от дневника и несколько раз глубоко вздохнула. Прочитанное, в деталях стояло у неё перед глазами. Девочка решила взять одно из писем и тоже прочесть. С первых строчек Настёна поняла, что это письмо Павла Степаниде.
“30 июля 1941 года
Здравствуй Стенюша!
Обычно мой боевой день начинается в три часа. Пули летят над головами, жужжат. Но на это уже не обращаешь внимания, дело привычное. Даже ракеты снарядов, их взрывы уже не заставляют вздрагивать…
Многие говорили, что война убивает в душе солдата нежность. Мне кажется, что это ерунда. Мои чувства окрепли, углубились. Я верю в наше будущее. Оно у нас светлое…
Твой Павел ”
Следующий день для Насти начался суматошно. Пришёл Виталик и стал задумчиво перелистывать страницы дневника и писем.
- Настён, я знаешь что подумал, - произнёс мальчик, не оборачиваясь. – В дневнике написано, что Степанида родилась и жила здесь в нашей станице. Давай, твоей бабушке фотографию покажем. Может она девушку когда-нибудь видела.
- Ну не знаю? – отозвалась девочка.- Стеша моей бабуле в матери годится. А на фото девушка чуть старше меня.
Дети позвали Зинаиду Петровну и вкратце рассказали, что с ними произошло. Зинаида Петровна посмотрела фотографии Степаниды и Павла.
- Нет. Что-то не припомню её, - покачала головой бабушка. – Я сейчас альбом достану с моего детства ещё. Фотографий там мало. Я лет сорок его не смотрела.
Бабушка взяла из шкафа старый кожаный альбом.
На первой странице была маленькая девочка с двумя косичками.
- Узнаёте? – улыбнулась Зинаида Петровна. – Это я.
- Ба, ты здесь такая смешная, - засмеялась Настёна.
Вдруг бабушка взяла одну фотографию.
- Ой! Чудеса какие-то! Смотрите ка.
Виталик, забыв о приличиях, практически вырвал у бабушки фото. На старой фотографии были три девушки. В центре была Степанида.
- Кто это? – завопил мальчик, показывая на двух девушек.
- Так это, - начала Зинаида Петровна. – Та, что слева моя мама Вера, а справа её сестра Анна. Анна Яковлевна мама моей двоюродной сестры Ольги. Сходите ка вы к тёте Оле, может она, в чём поможет.
Не прошло и пятнадцати минут, как дети уже были во дворе Ольги Михайловны. Не далеко от дома под деревом стоял большой стол. Ольга Михайловна стояла рядом и разливала по банкам мёд. У неё своя пасека. Вокруг летали пчёлы, тётя Оля их неторопливо отгоняла. Заметив детей, она так и расцвела улыбкой.
- Вот и наша Настюша! – всплеснула руками женщина. – Приехала уже! И Виталик здесь!
Тёте Оле они поведали события, которые произошли с ними и показали фотографии.
- Давайте сначала чаю попьём, а потом я альбом принесу. Она налила чай в большие кружки.
- Тёть Оль,- спросила Настёна. – А почему кружки такие большие?
- Маленьких у нас в доме нет, - сказала довольная Ольга Михайловна и погладила девочку по волосам. – Я считаю, что чай если уж наливать, то нужно сразу много.
Она принесла горячий круглый хлеб, отрезала по большому куску и налила мёд в глиняную миску почти дополна. Пока дети пили чай, женщина сходила за альбомом.
- Знаете, - начала Ольга Михайловна. – Я нашла в альбоме такую же фотографию, как и у вас с тремя девушками. Но даже не знаю, чем вам помочь? Моя мама умерла совсем молодой. Я была еще мала, поэтому ничего про эту девушку не слышала.
Дети расстроенные ушли домой. Целый день они читали дневник и письма. Виталик пораньше ушёл домой, просто падая от усталости. Настя, почувствовав себя расслаблено, моментально уснула.
Девочка проснулась от яркого солнечного луча, весело скользившего по лицу. У неё было хорошее настроение, и она чувствовала, что сегодня должно что-то произойти.
Виталика не пришлось долго ждать. Они снова начали день с прочитывания дневника и писем.
“13 марта 1942 года
Каждую ночь во сне вижу Павла. В училище я перестала ходить. Хотела пойти на фронт. Многие женщины рвались на фронт, защищать родных, но получили отказ в военкомате…
Я помогаю раненым русским бойцам, работаю санитаркой в больнице…
В ночь с 11 на 12 марта была бомбёжка. Одна бомба попала в почтамт. Я еще подумала, а куда теперь будут письма приходить с фронта. Павлу я ничего плохого не сообщаю. Пищу, что у нас всё спокойно.”
Дети узнали из дневника, что Павел несколько раз приезжал в отпуск. Ещё был серьёзно ранен и после госпиталя целый месяц был со Степанидой.
Чтобы как-то поддержать её в трудное время и порадовать Павел сделал много кованых скульптур. Он много работал, чтобы придать металлу нужные размеры с формой. В его руках любой металл легко поддавался ковке. Результат был потрясающий и волнительный. Его умение было почти магическим искусством. Здесь были птицы, сидящие на ветках, причудливые цветы, аист в гнезде, две задорные лягушки, даже паук на паутине был как живой.
А ещё дети прочитали последнее письмо Павла.
“20 октября 1941 года
Здравствуй, моя Стенюша.
Мы не встретимся больше с тобой. Вчера был очень страшный бой. Я ранен. Рана моя жестока. Но когда я пишу тебе, даже боль немного стихает, и на душе полегче…
Прекрасная у нас с тобой была жизнь, но короткая. Обидно, что не всё сделали, но я думаю, что наши товарищи погонят врага…
Я думал, что после войны соберёмся все вместе и уже никогда не расстанемся.
Война скоро закончится. Пройдёт время, люди залечат раны, построят новые города. И будет другая жизнь…
Ты ещё будешь любить! Будь мужественна моя родная.
Твой Павел.”
Когда Степанида узнала, что Павла больше нет, она перестала вести дневник. Настёна подумала, что девушка была не намного старше её, но через какие испытания ей пришлось пройти. Рано повзрослела. Сколько терпения и силы воли было у Степаниды в таком юном возрасте.
Какое-то время Настя с Виталиком сидели молча, погрузившись каждый в свои мысли. Настёна взяла дневник и письма и хотела их убрать в шкатулку. Но вдруг замерла поражённая внезапной догадкой.
- Виталик! – оживилась девочка. – Я кажется, знаю, как нам найти хозяйку рюкзака.
- Бабушка!- закричала Настёна.
- Ты чего кричишь! – зашла обеспокоенная Зинаида Петровна, вытирая руки полотенцем.
- Бабуль! – торопливо перебила её девочка. – Ты не припомнишь, у вас тут был дом такой необычный, с коваными статуями.
- Да, был такой, - ответила бабушка.- Мы детьми туда бегали. Считали, что дом сказочный. Он находится в самом конце нашей улицы. Первый дом у реки. Но я не знала, как звали тогда хозяйку дома. Только знала, что она учительницей была.
- Прекрасно! – выдохнула с облегчением Настя. Взяла рюкзак, положила туда шкатулку, и они с Виталиком поспешили по нужному адресу.
Когда они подошли к дому, девочка остановилась, как зачарованная. Здесь было от чего растеряться. Она такого ещё не видела. Хотя дом был в запустении, а все скульптуры покрылись ржавчиной, всё равно это было впечатляюще.
Во дворе дети увидели незнакомую девочку, наверное, такого же возраста, как Настёна. Она подошла к ним. Настя поздоровалась и протянула ей рюкзак.
- Спасибо, - сказала девочка.- Меня Алёна зовут.
- Я Настя, а это Виталик.
- Как вы меня нашли? – спросила Алёна.
- Нам пришлось дневник и письма прочесть, - извиняющимся тоном ответила Настёна.
- Степанида была моя прабабушка, - начала их новая знакомая. – Она прожила девяносто восемь лет.
- А Павел, наверное, твой прадед? – осторожно поинтересовался Виталик.
- Нет, - продолжала Алёна. – С моим прадедом она познакомилась уже после войны. Мой дедушка её сын. Степанида никому не рассказывала о Павле. Дедушка узнал, когда разбирал вещи. Он нашёл дневник и письма. Дедуля продаёт дом, и мы забираем его в город. Ему тяжело жить одному.
- А не жалко продавать дом с такой историей? – с сожалением сказала Настя.
- А, что делать,- вздохнула Алёна. – За ним ухаживать надо. Я надеюсь, новые хозяева приведут его в порядок. Я сейчас вынесу твой рюкзак.
Алёна принесла рюкзак, дети попрощались с ней, и она скрылась во дворе дома.
- Ну, и где мои обещанные конфеты? – Виталик выжидающе посмотрел на девочку.
- Вот они,- Настёна достала из рюкзака яркую коробку и протянула её мальчику.
-Шоколадные, мои любимые!- мальчик был в восторге.
- Виталик, ты такой хороший, - хитро улыбнулась Настя.- Может, поделишься, от волнения мне сладкого захотелось.
- О нет! Я вовсе не хороший, - он рассмеялся. - Не обольщайся! Не поделюсь!
Сотникова Лада
Стрежевой
Живите так, как вас ведёт звезда
Часто меня посещают мысли, почему жизнь человека устроена так несправедливо. Я не затрагиваю экономические и политические отношения в стране. Я имею в виду человеческие чувства. Почему не могут любить оба? Если же один любит всем своим сердцем, другой холодно отвергает его. Конечно, не всегда происходит именно так, бывает, что люди много лет таят свою любовь глубоко в душе, скрывая её под фальшивыми чувствами к другим. Глупо ли это или нет, непонятно. Понятно лишь одно, чтобы влюбиться, необходимо найти человека, близкого духовно. Ясно, что сделать это крайне тяжело, ведь вы можете не отыскать его в школе или на работе, но эта встреча может произойти случайно. В толпе, среди людей, где-то в метро или на площади. Достаточно перекинуться взглядом с прохожим, и в сердце кольнёт новое чувство. Да, всего лишь прохожий, ставший мыслью в вашей голове надолго. Спустя время вам удастся познакомиться с тем самым человеком, и как только начнётся диалог, будет понятно-это ваше.
Как ни странно, близкими людьми становятся не из-за кровного родства, а по причине родства духовного. Одинаковые мысли, похожие голубые мечты, такое же восприятие мира-всё это проводит невидимые нити между душами. Надо помнить, что люди влюбляются не в красивые лица, ведь это может лишь заинтересовать, а в чудесные глаза, горящие искрами, в волосы, блестящие на свету, в мелочи, совсем незаметные окружающим.
Много ли надо сил, чтобы любить человека, зная, что он с другим? Не ясно. Любить всем телом и мыслями, желать объекту своей любви всего самого хорошего, благородно. Но как же печально, если выпадет шанс ухватиться за человека, как за самую яркую мечту, но, к сожалению, не удаётся этого сделать. Одним случаем может поменяться жизнь. Похожая ситуация раскрывается в произведении Антона Павловича Чехова «О любви», герой постоянно задаётся вопросами: «Почему не со мной?», «Из-за чего так несправедливо?» Любящий человек и в реальной жизни тревожит себя такими вопросами, но ответов на них убийственно мало. Почему же, если люди любят друг друга на самом деле, они не вместе?
Наверное, сейчас в глазах человека, которого любят, кто-то видит неподдельное счастье, но навсегда ли это? Разумеется, «Пройдут голубые года, и ты позабудешь, мой милый, с другою меня навсегда…». У каждого участника истории будет своя жизнь и семья, каждый перекроет былой огонь новым. Но в душе навсегда останется лишь один, по-настоящему близкий человек. Люди, которые как «птицы одного полёта» должны держаться вместе, пускай не физически, но душой точно. В вашем сердце будет навеки тот человек, который как бездомный кот, будет приходить к одному и тому же дому -вашему сердцу, хоть везде красиво, у вас самое тёплое место. Люди не задумываются о проблемах душевных, думают пройдёт, забудется, но нет. Слушать сердце - одно из главных правил счастливой жизни. «Живите так, как вас ведёт звезда».
Матюкова Регина
Томск
Почемучка
Впервые за долгие годы учитель обществознания испытывал сильную досаду и раздражение. Он был уже немолодым спокойным, рассудительным человеком с твердым и ясным взглядом на мир. Ему нравилось преподавать, нравилось доносить до примерных детей из приличной школы простые, необходимые и красивые мысли. И уроки были ему в радость.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды в классе не появился Почемучка. Учитель отчего-то все никак не мог запомнить его имя и мысленно называл мальчика именно так. Слушая школьника, он вспоминал надоедливых маленьких детей, пристающих к взрослым с вопросами: почему да почему…
Этот ученик вечно не давал преподавателю покоя. Он задавал вопросы на совершенно недопустимые темы и в самое неподходящее время, мешал вести уроки и портил настроение. Учителю оставалось только утешиться тем, что другие дети вовсе не обращали никакого внимания на Почемучку. Это, впрочем, было еще одной странностью: вот уж кого никак нельзя было назвать неприметным ребенком.
Почемучка всегда представлялся учителю каким-то неправильным. На перемене он не бегал и не играл с другими детьми, а подходил и снова и снова задавал свои раздражающие вопросы. Это было очень утомительно, странно и неуместно: никто из класса не вел себя так. И, вдобавок ко всему, учителю все чаще становилось не по себе оттого, что слишком сложные для школьника задает Почемучка вопросы, и что слишком взрослые у него глаза.
Однажды произошел совсем странный случай. Почемучка, как всегда, не давал никакого покоя своими вопросами и внезапно упомянул одну историю, приключившуюся с преподавателем много лет назад.
- Откуда ты знаешь об этом? – перебил его изумленный учитель.
- Как же мне не знать? – в свою очередь удивился ученик, - ведь вы сами рассказали об этом.
- Вот, значит, как, - ответил учитель.
Ему вдруг и самому показалось, что он действительно говорил на уроке об этом случае, совсем давно, по другому поводу. Но позже учитель никак не мог вспомнить, когда же это было?
Почемучка, казалось, с каждым уроком становился все смелее, умнее и проницательнее. И все больше беспокоил, раздражал и даже пугал учителя. Часто ответы преподавателя звучали жалко и неубедительно, а мальчик, казалось, все понимал и нисколько не боялся ни замечаний, ни отметок в журнале.
И вот однажды Почемучка посмотрел учителю прямо в глаза и как-то очень грустно спросил: «А может, чепуха это все, что ты говоришь?».
Неслыханная наглость в такой приличной школе и в таком примерном классе! Учитель весь побагровел, закричал и выгнал мальчика из класса, заявив, что не желает больше ни видеть, ни слышать его. А Почемучка посмотрел в ответ с нескрываемой обидой, покачал головой и ушел. В школе он больше не появлялся.
Учитель потом спрашивал о нем у детей и коллег, но странное дело: никто не знал никакого дотошного мальчишку, ушедшего с урока со скандалом. И вот еще что удивительно: только спустя долгое время удалось ему вспомнить, как же звали Почемучку. А ведь мальчик был учителю тезкой.
Залевский Егор
Северск
Непоэт
Недавно прошёл конкурс “Мир словами детей”. Мероприятие, поистине, масштабное. По крайней мере думаю, хочет таким казаться. Я представил своё стихотворение, идеальное, по словам многих: родители, друзья, учителя и знатоки сайта “Поэзия.ру”. К примеру, некая Фольга написала: “Очень красиво! Знакомый поэт тоже высоко оценил”. Значит, большинству должен понравиться. Но волнение не покидало всё равно.
Пришлось целых два дня ждать звёздного часа, слушая чужие работы. Среди них, на мой взгляд, были как посредственные, так и примечательные, в плохом смысле. Темы выбраны либо классические (к примеру, любовь), либо страшные (насилие), либо абсурдные (конкретного не припомню). Я слушал и тревожно проверял свое стихотворение в поисках ошибок, какие были у выступавших. Для начала тема: пейзажная лирика. Прикопаться, думаю, к не чему. А что с исполнением? Всё выверено: приёмы – ого-го, с грамматикой порядок… С другой стороны, чем дольше себя проверяю, тем сложнее усидеть на стуле.
-"Дайте уже выступить! Отпустите несчастного!" – вспыхнула мысль в одну прекрасную минуту. И в эту же минуту меня, наконец, вызвали.
- Александр Рифмо́в. – торжественно огласил старый поэт. Увы, фамилию забыл. Он сидел на сцене за столом сбоку.
- Здесь! - прозвучал по-солдатски ответ. Вот уже я собирался выйти, резко спрыгнув со стула. Но второй критик внезапно остановил:
-Подожди, дорогой. – сказала молодая женщина, сидящая с первым жюри. Её тоже не знаю. - Мой коллега ошибся. Сейчас выступает Ольга Фальшивина. Ты за ней.
- “Вот засада...”
На сцену легко пропрыгала с улыбкой милая девушка. Хм, симпатичная особа... И кажется, интерес взаимный: поглядывала на пути в мою сторону. Она проговорила: “Простишь ли мне ревнивые мечты?..”.
- Простишь ли мне ревнивые мечты,
Моей любви безумное волненье?
Ты верен мне: зачем же любишь ты
Всегда пугать моё воображенье?
- “Ух ты! Как же близко это душе моей!”
Я волшебным образом предугадывал целые предложения. Стих - будто тонкая нить между нами, что Оленька прекрасно понимала: между строками посматривала иногда на меня вопрошающе. Какая же, однако, странная вещь происходила. То заметил ещё и старик: он, сложа руки, смущённо бегал глазами. Остальные с воодушевлением слушали поэтессу. Картина напоминала далёкое детство: как читал наизусть Пушкина, а родители восхищались и умилялись. Да!.. И сейчас люблю Александра Сергеевича, многие стихи помню…
Последний факт смутил тогда очень сильно. Через мгновение пазл сложился, и лампочка загорелась над головой: “Стоп, так это же его! И название совпадает, и слова. Только род кое-где Оля поменяла. А смысл изменить ума не хватило? Взять стих забытого любителя? Прошлогодние работы зачитала бы, в конце концов! Теперь понятно, отчего глазками играет: думает, обман не найду. Нет, так нельзя. Непоэт это! Надо же сказать, надо... Надо же поставить человека на место - конкурс ведь для творческих людей, а не повторяющих!”
Резко встаю, как на собственный выход, и дальше читаем в унисон:
- Скажи мне: соперник вечный мой,
Наедине застав меня с тобой, -
Фальшивина остолбенела и затихла. Все с испугом уставились на меня, продолжившего со сверлящим взглядом:
- Зачем тебя приветствует лукаво?..
А он-то что тебе? Скажи, какое право
Имеет он бледнеть и ревновать?..
В нескромный час меж вечера и света,
Без матери, одна, полуодета,
Зачем его должна ты принимать?.. – закончил я высокой нотой. Взяв паузу, чётко и громко добавил:
- Александр Сергеевич Пушкин!
Наконец, и старика осенило: рот открыв, назад закинул голову. Другие молчат с выпученными глазами и не могут ничего понять. Они, точно, ошарашены наглостью, только непонятно чьей: красной, как помидор, непоэтессы или моей. Женщина с надеждой, мол "скажи хотя бы что-нибудь", смотрела на коллегу. А сам коллега, вытащив из кармана телефон, начал быстро что-то набирать. Небось, искал в Интернете стих. И по лицу видно, нашёл. Он удивлённо смотрел в экран, удручённо задумавшись. Затем поднял на девочку взгляд, какой бывает у недовольных отцов. Оленька начала жалко трястись. Застучали старые пальцы судьи по столу.
Преступница улетала прочь, никого не видя. Что натворить за дверями-то может?! Из уст моих вырвалось: “Оль, подожди”; лететь за ней дёрнулось тело. Послышалось сзади: “Рифмо́в, а стихи?”. Побегом закончилось дело.
Точилина Наталья
Томск
История одного Пьеро
В святом неистовстве поэт,
Напитком упиваясь лунным,
В восторге к небу обратил
Лицо, и жадно пьет, шатаясь,
Вино, что только взглядом пьют.
Альбер Жиро «Опьяненный луной»
Глубоким зимним вечером в городском парке случилось вот что: По главной аллее, ярко освещенной желтыми, зелеными и лиловыми фонарями, метался нескладный долговязый персонаж. Он то беспрестанно вертел по сторонам головой, то начинал кружиться с невидимой партнершей в стремительном вальсе, то кидался в объятия одной из многочисленных статуй, являющих собой украшение парка, то вдруг заваливался в снежный сугроб и замирал там неподвижно. Лицо его, покрытое толстым слоем белил, отражая фонарный свет, казалось то желтым, то зеленым, то лиловым.
Поговорим же подробнее о чудаковатом персонаже. Впечатление нескладности создавалось не только из-за высокого роста и экзальтированного поведения, но также во многом, благодаря его костюму. Черное полупальтишко было явно велико в плечах. Узкие черные брючки, наоборот, чуть коротковаты. Полосатые черно-белые носки. Грубые ботинки на тяжелой подошве. Белая сорочка-балахон доходила почти до самых колен. Черная вязаная шапочка на голове. В довершение всего, шею обматывал полосатый, в цвет носок шарф такой невероятной длины, что, несмотря на то, что был обернут вокруг шеи раза на четыре или пять, края его все равно волочились по земле. К левой руке персонажа тонкой, но крепкой полупрозрачной леской был привязан чехол, в каких музыканты обыкновенно таскают свои инструменты. И если приглядеться внимательно, обрывки точно такой же лески можно было обнаружить на запястьях, локтях, плечах и даже на коленях. Ведь (теперь мы откроем этот секрет) наш герой был марионеткой.
Пьеро – так звали персонажа, всю свою кукольную жизнь прослужил в театре. Вернее, в совсем небольшом, крошечном, театрике. Там же, в театрике, был и его дом. Каждый день, отрепетировав все сцены, отыграв спектакль и выйдя несколько раз на поклон, он отправлялся в помещение, где хранились костюмы, и там затихал на вешалке, свесив голову вниз. Совсем близко, на соседней вешалке, вздыхала красотка и кокетка Коломбина:
- Ах, чудный вечер! Спать! Что за чушь?
Иногда нашему Пьеро удавалось принять такое положение, чтобы слегка касаться рукой подола платья или фарфорового локотка Коломбины. Кокетка ничего не замечала. Пьеро же, не в силах погрузиться в обычное забытье, не смея поменять неудобную позу, не смыкал глаз до самого утра.
Да, наш персонаж был влюблен! И конечно, у него был более удачливый соперник. – Таков закон жанра. – Ловкач и забияка Арлекин. Недаром в последнее время стоило Пьеро лишь чуть придвинуться к красотке Коломбине, как та начинала жаловаться на тесноту, так что несчастному влюбленному приходилось забиваться в самый дальний и пыльный угол шкафа.
Но нынче вечером наш кукольный артист смог так пристроиться на вешалке, чтобы кончиком мизинца задевать золотистый локон предмета своего воздыхания. – Ах, какой там сон! Что за сладкие грезы! – И вдруг - шорох. Коварный Арлекин! Шушуканье. Шуршание. Смешки. Хитрый паяц, помогая Коломбине высвободиться из опутывавшей ее лески, одновременно нашептывал ей на ушко разные словечки, подлащивался, сыпал комплименты, завлекал и соблазнял. Пьеро мог расслышать лишь обрывки фраз: «Блестящий лакированный авто… глоток «Veuve Clicquot»… Chanel… шелк и шифон, и бархат… миндальные орешки в белом шоколаде и шоколадной пудре… огромные светящиеся цветки, с громким хлопком распускающиеся прямо в небе…».
- Ах! Ах! – восторгалась Коломбина - Хочу!
Под конец они совсем забылись и так расшумелись, что Доктор даже всхрапнул, а Панталоне заворочался и что-то недовольно заворчал во сне. Когда же тайные любовники покинули шкаф, Пьеро в безумии оборвал сдерживавшие его лески, схватил первую попавшуюся под руку зимнюю одежонку и бросился за ними в погоню.
За всю жизнь наш артист ни разу не покидал стен театрика. Мастер-кукольник создал его в мастерской театра. Костюмеры сшили и облачили его в подходящий наряд. Гримеры наложили грим. Драматург написал пьесу, где Пьеро отводилась определенная роль. А режиссер поставил пьесу на сцене. Точно так же было и у других кукол. Лишь один Арлекин отличался от прочих персонажей. Он прибыл из волшебной Италии, упакованный в огромную коробку, обернутую пестрой шуршащей, пахнущей солнцем и солью бумагой. Среди марионеток ходили слухи, что его сотворил таинственный и гениальный итальянский маэстро. Сам Арлекин беспрестанно похвалялся своим происхождением, вставляя к месту и не к месту все новые истории из своей жизни в той далекой стране. Пьеро не знал, можно ли верить рассказам кривляки Арлекина, и существует ли на самом деле Италия? Иногда, после спектакля, перед тем, как впасть забытье, нашего персонажа посещали тревожные мысли: откуда же берется в театре публика? И его воображению представлялось огромное множество пыльных шкафов, где безвольно свисают с вешалок куклы в костюмах зрителей.
Правда, несколько раз театрик выезжал на гастроли в другие города. Но в фургончике для перевозки марионеток имелось лишь одно маленькое окошко, место возле которого занимала капризная Коломбина. (Ведь иначе ее начинало укачивать!) И конечно же, рядом вился прилипала Арлекин. Пьеро же, как всегда, болтался где-то в углу, раскачиваясь и стукаясь головой о стенки при резких поворотах фургона.
После всего выше сказанного, стоит ли удивляться, что мир снаружи театра поразил Пьеро своим размером? Ошалелый, оглушенный многообразием звуков и красок, наш кукольный артист мгновенно потерял из виду тех, кого так яростно бросился догонять. Мотая во все стороны головой, стоял он посреди мостовой, а мимо куда-то спешили толпы людей, рыча моторами, гудя клаксонами и визжа тормозами, проносились на бешеной скорости автомобили с горящими глазами-фарами, мигали огнями витрины кафе и магазинов.
Крепко зажмурившись, закрыв уши руками, Пьеро кинулся прочь от театра и таким образом, чудом избежав гибели под колесами авто, он оказался в городском парке, где продолжил свои чудачества. Опьяненный свободой, вальсировал наш артист сам с собой на аллее парка. То вдруг, вспоминая ветреную изменницу Коломбину, бросался в объятия статуй, как бы желая тем самым вызвать ее ревность. Но гипсовые статуи надменно не замечали мятущегося у их ног персонажа. Тогда, сознавая всю бестолковость своих действий, Пьеро ложился на снег, пока новый приступ отчаянного куража не заставлял его вскакивать и начинать все сначала.
Наконец, уже порядком охладив свой пыл, Пьеро поднялся из сугроба. Налипший на шарф снег сыпался ему за шиворот и там таял, затекая ледяными каплями под ворот рубашки, но наш марионетка не замечал этого. Свернув на боковую тропинку, понурив плечи и погрузившись в свои мысли, он брел куда-то вглубь парка.
Итак, еле плетясь по тропинке, весь ушедший в себя, Пьеро совершенно не обратил внимания на взъерошенный колючий Куст, росший у самого края дорожки. Но к несчастью, того же самого нельзя было сказать о Кусте. (Кстати, это был Куст совершенно неизученного наукой вида, с длинными, загнутыми в виде крючков шипами, покрывающийся в летнее время мелкими бурыми, терпко пахнущими цветками, из которых вырастали по осени мелкие и кислые фиолетовые ягоды). Куст терпеть не мог прохожих, ведь они мешали ему расти, вечно задевали его, ломали ветки, обрывали листья. За это он мстил им: колол своими колючками и цеплялся за одежду.
Однажды за скверный характер Куст едва не поплатился жизнью. Вредный озеленитель парка чуть было не выкорчевал его из земли. Но тот всеми своими корнями вцепился в землю, в камни, в глину и даже в произрастающие поблизости деревья, так что озеленитель, пробившись безрезультатно весь день, в конце концов, плюнул на эту затею. После этого случая Куст стал еще более коварным и злопамятным и уже не упускал случая как-нибудь подцепить своим «крючком» даже самого безобидного гуляку. Хулиганы-мальчишки, с которыми у Куста были особые счеты, дали ему прозвище «Обдирайка». Прозвище, как ни странно, пришлось Кусту по душе, и он даже втайне гордился им.
Однако в зимнее время мало кто из прохожих забредал в ту часть парка, где торчал из земли Обдирайка. Вот почему он так обрадовался, почувствовав приближение Пьеро. Всем известно, что у растений нет глаз (за исключением, разве что анютиных глазок) и они не могут видеть того, что происходит вокруг. Но зато у них прекрасно развиты органы осязания, ведь они чувствуют окружающий мир каждым лепесточком, каждой своей веточкой. Обдирайка ощутил присутствие рядом прохожего, и оставшиеся на нем с осени редкие скукоженные листочки задрожали от радостного предвкушения.
Ничего не подозревая о готовящемся на него нападении, кое-как переставляя свои непривычные к долгой ходьбе длинные ноги, наш персонаж медленно тащился по дорожке. Куст затаился и приготовился к нападению. И вот, когда Пьеро оказался в пределах досягаемости, он разом выбросил в его сторону все свои колючие шипастые ветки, крепко-накрепко вцепился в одежду, стараясь проникнуть сквозь нее и побольнее поранить неосторожного прохожего. Поскольку одежонка на нашем персонаже была довольно потасканная, то план Обдирайки вполне удался, и он сделал несколько глубоких царапин на нежной кукольной коже.
- Ах, остро и больно! – Вскрикнул Пьеро, очнувшись от грез.
Он попытался осторожно освободиться от шипов, прежде всего, чтобы не повредить растение. Ибо, будучи романтиком, Пьеро во всем видел живых существ. Но злобный Куст не собирался отступать так скоро, ведь схватка еще только началась. Он сильнее обхватил марионетку крепкими нижними сучьями, в то же время, стараясь сверху добраться до волос и до лица противника. Все еще не догадываясь о коварстве Куста, наш артист продолжал бережно отгибать вцепившиеся в него ветки. Но когда Обдирайка впился ему в ладони, да еще, дотянувшись самой тонкой и длинной иголкой, поранил губу, вот тут уж он осознал всю черноту души и вероломство Куста.
Словно разъяренный раненый тигр, атаковал он Куст, нещадно сминая и ломая ветки, обрывая остатки листьев и ягод и разбрасывая их по сторонам. Вооружившись чехлом для музыкального инструмента, продравшись в самую гущу, к основанию Куста, Пьеро стал трясти и раскачивать его в разные стороны. Да! Это было лучшее сражение, какое когда-либо происходило с Обдирайкой. Ему попался достойный соперник. Не какая-нибудь там кисейная (или кисельная? – второй вариант нравился Кусту больше) барышня. Наконец, почувствовав, что одержал победу, наш герой выбрался из порядком поредевших зарослей Куста. Однако, напоследок Обдирайка успел-таки незаметно уцепиться за свисающий до земли конец шарфа. Из последних остатков сил Пьеро тянул шарф на себя, но враг цепко держал его своими корявыми игольчатыми сучьями. Казалось, противостояние будет длиться бесконечно долго, но внезапно, когда нити шарфа были натянуты до предела, зловредный Куст спрятал шипы, и наш персонаж, резко дернув на себя свой конец, потерял равновесие, шлепнулся в снег и кубарем покатился с откоса. (Ведь по другую сторону тропинки уходил вниз довольно крутой откос). При этом вязаная шапочка слетела с Пьеро, обнажив голову с торчащим в разные стороны ежиком волос и чуть оттопыренными ушами, и в виде трофея повисла на макушке Куста. Одержав таким подлейшим образом реванш, Обдирайка ехидно помахал ветками вслед катящемуся противнику.
Оказавшись внизу, горе-вояка Пьеро полный решимости, попытался было тут же вскочить на ноги, чтобы с разбегу одолеть подъем и опять ринуться в бой, но поскользнулся на льду, вновь неуклюже шмякнулся, после чего уже окончательно потерял охоту воевать.
На дне оврага, куда столкнул его противный Куст, находилось небольшое овальное озерцо. И если бы сражение Обдирайки и Пьеро произошло в какое-нибудь более теплое время года, то последний вполне мог бы промокнуть и даже подхватить простуду. Но стояла зима, поверхность озера была покрыта прочным слоем гладкого, словно зеркало, льда, лишь кое-где исчерченного следами коньков, так как днем служила для храбрецов, отважившихся пройти мимо Обдирайки, прекрасным катком. В столь же поздний час озеро было пустынно и тускло поблескивало в свете одинокого фонаря. Присев на корточки, не зная, какие действия предпринять далее, Пьеро поплотнее запахнул на себе пальтишко, ибо, несмотря на то, что был марионеткой, начинал чувствовать холод. Затем он осмотрел свои израненные ладони и, поглядевшись в зеркало льда, обнаружил на губе капельку запекшийся крови.
- Как солоно, - прошептал наш персонаж, слизнув капельку языком. Кровь он тоже видел и чувствовал впервые. Репертуар театрика состоял в основном из буффонад и опереток, изредка разбавляемых слезливыми пьесками, в которых нет места крови. Но даже, вздумай режиссер поставить на сцене что-либо более драматическое, уж конечно, для этих целей использовалась бы бутафорская кровь, ведь в театре все ненастоящее.
И вот, в тот момент, когда наш артист склонился над своим отражением в ледяном зеркале, он вдруг увидел прекрасное лицо. Скорее, это был даже лик неземной красоты, излучающий мягкий и нежный свет.
- Ах! – Тихо вскрикнул Пьеро и прижал руки к груди в том месте, где у людей бывает сердце. – Ах! – Еще раз повторил он. Ибо ему почудилось, будто Обдирайка, дотянувшись своей узловатой корявой веткой, пронзил его иглой. Но, конечно, при всем своем злобном характере и коварстве, Обдирайка не мог сделать этого, так как он был всего лишь кустом. Это была любовь.
Образ ветреной актриски Коломбины мгновенно и без следа выветрился из памяти нашего персонажа. Разве мог кто-либо в целом мире сравниться по красоте с той, чье отражение видел он в зеркале застывшего озера! Оторвавшись от отражения, Пьеро обратил лицо к темному небу, чтобы воочию увидеть ту, что пленила его. Глаза его расширились от восторга.
- Божественна. - Выдохнул он.
Высоко над головой персонажа сияла круглая полная Луна.
- Смертельно ранен! – Вскричал влюбленный герой и вновь схватился за грудь.
Стоит, пожалуй, объяснить, что коротенький ум марионеток устроен так, что в него вмещаются лишь тексты ролей. Вот почему вне сцены куклы обычно молчат, а если им приходит охота поболтать, то изъясняются они, как правило, вздохами да междометиями, иногда используя реплики и отдельные слова из заученных пьес и употребляя их, чаще всего, не совсем к месту. Нужно ли удивляться тому, что находясь в состоянии влюбленности, Пьеро стал выкрикивать совсем уж не подходящие к случаю слова:
- Безумно! Феерично! Симфония! – Восклицал он, простирая руки к возлюбленной в надежде дотянуться до нее.
Но томная капризная и холодная Луна была слишком далека.
Не стоит осуждать Луну за то, что она совсем не обратила внимания на кукольного артиста. Она висела в небе так высоко, что наш марионетка казался ей совсем крошечным, едва различимым. К тому же, за те века, что Луна озаряла своим светом Землю, она лицезрела бессчетное количество влюбленных безумцев. Великий Бетховен назвал ее именем сонату, изображал на своих полотнах Куинджи, посвящал стихи Бодлер, даже этот фантазер и выдумщик Верн сочинил о ней фантастический роман. Да мало ли их было? Мог ли произвести на нее впечатление жалкий мальчишка Пьеро? Напрасно он заламывал руки и выкрикивал бессвязные, полные тоски и любовного томления фразы. Его страдания могли разве что рассмешить бесчувственную красавицу.
Ах, как скучно было Луне! Как, в сущности, одиноко вечно висеть на небе! Порой ей хотелось перемолвиться с кем-нибудь словечком. Но пролетающие мимо кометы были так заняты, они вечно куда-то спешили, а глупышки-звезды болтали только о своих сверкающих нарядах, да еще ссорились и спорили между собой, выясняя, кто ярче блестит. Луна вставила в мундштук тоненькую сигаретку, закурила, и полупрозрачная туманная дымка обволокла ее, сделав еще более загадочной. Докурив сигаретку, Луна принялась наряжаться. Она то обертывала туманную дымку наподобие фантастического головного убора, то закрывала ею лицо, словно вуалью, то распускала за собой длинным шлейфом, то куталась, будто в дорогие меха. А там, внизу, несчастный трогательный влюбленный Пьеро не смел даже мо
