2020-06-08
195Более того, в интересах исследования, прежде всего, необходимо остановиться на принципе [5] рассмотрения в чистом виде и субординации категорий, поскольку никакое движение научной мысли невозможно без него. Незнание этого принципа или неумение сознательно применять его в исследовании не раз приводило в истории научного познания ко всякого рода теоретическим недоразумениям. порождало серьезные логические затруднения и парадоксы.
Как показал К. Маркс, главная ошибка всех политико- экономов, в том числе А. Смита и Д. Рикардо, состояла как раз в том, что вследствие незнания этого принципа они прибавочную стоимость рассматривали
не в чистом виде, не как таковую, а в особых формах прибыли и ренты, не представляли ее ясно выраженным
образом в форме определенной категории, отличной от ее особых форм. И чем более последовательно они проводили основной закон стоимости, тем более они прямо смешивали, не вводя никаких посредствующих звеньев, прибавочную стоимость с более развитой формой, с прибылью. Отсюда возникал ряд непоследовательностей, бессмыслиц и противоречий, которые пытались разрешить схоластическим путем, с помощью словесных ухищрений.
В научном исследовании путаница начинается не там, где та или иная категория рассматривается специально, особо, в чистом виде, а как раз там, где этого не делается, где категории не рассматриваются особо, со стороны их специфики, в чистом виде.
Суть этого принципа, говоря словами Маркса, состоит в следующем: для мысленного воспроизведения предмета в его чистом виде надо оставить в стороне все отношения, не имеющие ничего общего с данным объектом анализа, надо отвлечься от всех тех обстоятельств, которые не вытекают из имманентных рассматриваемому предмету законов, и которые скрывают внутреннюю игру механизма исследуемого процесса; затемняют и деформируют его истинный ход. Но такое рассмотрение всегда есть огрубление, омертвление, без чего познание невозможно, ибо «мы не можем представить, выразить, смерить, изобразить движение, не прервав непрерывного, не упростив, огрубив, не разделив, не омертвив живого. Изображение движения мыслью есть всегда огрубление, омертвление, — и не только мыслью, но и ощущением, и не только движения, но и всякого понятия.
И в этом суть диалектики. Эту-то суть и выражает формула: единство, тождество противоположностей»[6]. Природа теоретического познания такова, что оно не есть молниеносный, одновременный акт непосредственного, исчерпывающего, всестороннего отражения вещи, а есть сложный противоречивый временной процесс последовательного, постепенного отражения различных сторон вещи через ряд абстракций, законов, категорий и т. д. в совокупности, в итоге воспроизводящих данный предмет. Всестороннее познание предмета возможно через познание его отдельных сторон в чистом виде, через отдельные абстрактные определения, т.е. через односторонность, и иначе невозможно.
Если предмет есть некая система, некое образование и вне познающего субъекта существует как некое нераздельное, нерасчлененное целое, то его познание осуществляется путем его разделения, огрубления, членения. Если он в своем объективном бытии невозможен в разделении своих сторон (а сами эти стороны невозможны друг без друга), то его познание невозможно без членения, без разделения. Даже весьма отдаленное, поверхностное представление о предмете мы получаем таким же путем, не говоря уже о теоретическом познании, возможном лишь через ряд абстракций.
Так, атом есть единство электронной оболочки и ядра. Он невозможен без этих двух сторон. Однако его познание возможно только путем его разделения на эти стороны и изучение их порознь. Человеческий организм есть единство взаимосвязанных сторон, каждая сторона (орган) которого выполняет свои сложные, сугубо определенные физиологические функции, что возможно только в этом единстве и невозможно вне этого единства. Рука вне организма не есть рука. Но если организм объективно невозможен в разделении, в виде изолированных друг от друга частей или «кусков», то его познание невозможно без разделения, членения и т. д. Поэтому существуют десятки наук, имеющих вполне самостоятельное значение, каждая из которых изучает только свой особый предмет, изолируя ту или иную сторону этого единого живого организма и рассматривая ее в чистом виде, как самостоятельный объект (предмет) исследования.
Выполнение этого требования является важной предпосылкой открытия в чистом виде самой сущности предмета. Вычленение сущности всегда есть частный случай рассмотрения в чистом виде, но его основной аспект. Этот аспект определяется Марксом как необходимость рассматривать внутреннюю природу исследуемого процесса независимо от всех конкретных форм ее существования, от всего того, что затемняет ее познание. Выделение чистых абстракций составляет главную трудность теоретического исследования, и в то же время оно играет в нем решающую роль. В таких абстракциях с наибольшей ясностью выражена общая природа всех тех сложных и запутанных процессов, которые являются лишь ее проявлением и модификацией. Поэтому путь познания конкретного один — через чистые абстракции, абстрактные определения к их синтезу, к генетическому и синтетическому воспроизведению конкретного в мышлении. Следовательно, наше мышление является не только аналитическим, но и синтетическим, оно не только разделяет и открывает сущность, закон, всеобщую основу и т. д., но и синтезирует разделенные абстрактные определения в одно целое. Но сам этот синтез обусловлен опять-таки принципом рассмотрения в чистом виде и без него невозможен.
Для рассмотрения в чистом виде чрезвычайно важно, чтобы, во-первых, познание долго не задерживалось, а тем более не останавливалось навсегда на знании отдельных сторон предмета, чтобы остановка мысли была временной и снималась восхождением; во-вторых, чтобы это знание не выдавалось за всестороннее знание, знание предмета в целом; в-третьих, чтобы всестороннее знание не выдавалось за знание одной отдельной стороны предмета и т. д., чтобы не обеднялось более полное знание, не принижалась его роль и значение путем его подмены тощей абстракцией. Нарушение этих условий является характерной особенностью всех разновидностей метафизики, как способа познания вообще.
Исследование категорий в чистом виде отнюдь не означает, что категории существуют изолированно друг от друга. Каждая категория есть ступенька, узловой пункт в познании лишь в связи с другими категориями и, напротив, вне этой связи она не является таковой. Категории, не находящиеся во взаимоотношениях друг с другом, не представляющие внутренне необходимой, взаимосвязанной диалектической системы, могут быть только мертвыми, раз навсегда данными, неподвижными абстракциями, ничего общего не имеющими с диалектическим процессом отражения.
Вообще никакая наука невозможна без системы понятий, категорий, без их взаимоотношений, взаимосвязи, взаимопереходов; каждое понятие неразрывно связано с другими, переходит в другие. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал всестороннюю, универсальную гибкость понятий, категорий, гибкость, доходящую до тождества противоположностей. Категории логики отражают живую связь только благодаря тому, что они гибки, вечно движутся, переходят друг в друга, переливаются одна в другую, составляя внутренне необходимую систему, где все они одновременно тождественны и различны. Такова их диалектическая природа.
Однако движение, развитие, взаимопереход не есть чисто логическое самодвижение или самопознание понятий, как это утверждает Гегель, а есть отражение движения, развития объективного мира. Субъективная диалектика есть отражение объективной диалектики. Наше мышление и объективный мир, указывал Энгельс,
подчинены одним и тем же законам и не могут противоречить друг другу в результатах, а должны согласовываться между собой. Отражение объективной диалектики мира в категориях означает, что последние сами подчинены законам диалектики. При этом, разумеется, марксизм не отрицает относительной самостоятельности понятий и категорий. Положение Маркса о том, что идеальное есть материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней, включает в себя, предполагает относительную самостоятельность понятий, поскольку под «преобразованием» понимается обобщенное, абстрагированное выражение действительности в понятиях и категориях, а не непосредственное выражение в чувственных образах.
Вместе с тем принцип рассмотрения в чистом виде должен быть проведен с такой последовательностью и с таким пониманием, чтобы обеспечить восхождение от абстрактного к конкретному, создавая диалектическую систему субординированных, переходящих друг в друга категорий. Источником восхождения является противоречие. Переход от одной категории к другой есть разрешение противоречия, выражающее собою генетическое развитие новой категории, переход к новой категории, с удержанием в себе предыдущей в снятом виде. Строго говоря, субординация категорий возможна в движении, в действии, в их применении к познанию и невозможна вне этого.
Категории, вступая в различные связи и отношения, должны меняться своими местами и ролями. В определенной связи та или иная категория выдвигается на первый план и для своего определения, выражения и исследования в чистом виде как бы подчиняет себе другие. Например, когда говорим: «материя есть объективная реальность, существующая вне нашего сознания и данная нам в ощущениях», то категория «материи» для своего определения, выражения подчиняет себе категории «сознание», «ощущение» и т. д. Но когда говорим: «истина есть верное, проверенное практикой, отражение объективной реальности» или «совпадение мысли с предметом», то категория «истина» для своего выражения и определения подчиняет себе «отражение», «практику», «объективную реальность», «мысль», «предмет» и т. д. Исследуемой категории для ее исследования подчиняются многие другие категории.
Восхождение от абстрактного к конкретному в любом научном исследовании есть процесс. Но поскольку это — временной процесс, то сразу, одновременно выводить генетически все категории восхождения невозможно. Это можно делать только постепенно, последовательно, руководствуясь диалектической природой познания — движением мысли от простого к сложному.
С другой стороны, процесс восхождения не следует понимать как некую заранее мертвую схему, по которой мысль должна осуществлять свое движение. Например, последовательность генетического выведения категорий нельзя понимать в том смысле, что сначала излагается одна категория изолированно от других, уже известных, а затем — другая, тоже изолированно и т. д. Рассмотрение категорий в чистом виде не есть абсолютная их изоляция друг от друга. Напротив, исследование одной категории в чистом виде возможно только с помощью других категорий. Иначе ее исследование станет просто невозможным. Нельзя исследовать неизвестное с помощью неизвестного.
Вместе с тем важно учесть и следующее обстоятельство: практически исследователь приступает к изложению результатов своего исследования после того, как он закончил, завершил его. А что это значит? Это значит, что он, приступая к изложению исследования методом восхождения, уже имел в своем распоряжении богатство логических средств, с помощью которых он излагает результаты, достигая своей цели. А цель — воспроизведение исследуемого предмета, как сложной диалектически расчлененной системы взаимосвязанных, вытекающих одна из другой категорий, связей и отношений. Этой цели должны быть подчинены и средства восхождения.
Самым сложным вопросом процесса восхождения является вопрос об этапах восхождения. Но его не решить без подчинения одних категорий другим. При этом подчинение одних категорий другим, рассмотрение их в разных связях и отношениях является логическим законом восхождения.
Роль, место, назначение категорий меняется по мере перехода от одного этапа восхождения к другому,
по мере движения мысли от абстрактного к конкретному. В данном случае данные категории выступают как средство исследования других категорий, в другом — как предмет и цель исследования. И то и другое вытекает из необходимости восхождения и служит его задачам.
Сложность процесса восхождения состоит в том, чтобы верно установить логическую последовательность категорий этапов, ибо никакое генетическое выведение, развитие категорий невозможно, если нарушается принцип последовательности. А для этого категории с неизбежностью должны меняться ролями и местами: то, что в данной связи, на данном этапе восхождения выступает как средство, орудие познания, в другой связи, на другом этапе восхождения выступает как предмет и цель познания. Таким образом, весь путь восхождения состоит из взаимосвязи, взаимодействия и взаимопереходов категорий, которые в единстве, в итоге воспроизводят предмет как сложную диалектически расчлененную систему.
Далее, поскольку категории логики — предельно общие категории и применяются к любой области знания, то в каждой конкретной области исследования, точнее, в каждом конкретном исследовании они должны подчиняться предмету исследования, ибо этот предмет имеет свою отличную, специфическую исходную абстракцию, свою специфику восхождения от абстрактного к конкретному и т. д. Иными словами, предмет исследования и специфика восхождения должны подчинить себе соответствующие категории для воспроизведения исследуемого предмета как диалектически расчлененного единого целого.
Как показал Маркс, экономические категории у Рикардо находятся не в соподчинении, не в диалектических переходах, не в развитии, а в координации, существуют рядом, друг возле друга, поскольку Рикардо хитроумно подводит все конкретные категории под всеобщий закон стоимости, или делает мучительные усилия, чтобы вывести неопровержимые эмпирические явления непосредственно, путем простой формальной абстракции, из этого закона. У него из стоимости не развивается прибавочная стоимость, из последней — прибыль и т. д., а эти категории берутся в координации. Иными словами, поскольку Рикардо не развивает категории друг из друга, у него не может быть и речи о субординации. Метафизике, вообще говоря, чужда субординация категорий, ей присуща координация категорий, что и делает ее неспособной адекватно, верно отражать действительные глубокие отношения и связи.
У Маркса же, наоборот, категории находятся в отношении субординации, поскольку высшие категории генетически развиваются из низших. Высшая категория отрицает низшую диалектически, т. е. так, что низшая не отбрасывается полностью, а снимается, сберегается, сохраняется в высшей своим положительным содержанием. Например, прибавочная стоимость отрицает стоимость, но в то же время содержит ее в себе, поэтому прибавочная стоимость конкретна, а стоимость абстрактна; первая богаче, сложнее второй. Но прибавочная стоимость, в свою очередь, отрицается прибылью и в то же время сохраняется, сберегается в ней. Поэтому прибыль конкретна, прибавочная стоимость абстрактна и т. д. Восхождение от абстрактного к конкретному у Маркса, таким образом, есть диалектическое развитие категорий от низшего к высшему, от простого к сложному, есть развитие высших форм из низших, высших категорий из низших.
Следовательно, сам способ восхождения от абстрактного к конкретному включает в себя субординацию категорий, ибо высшие из них подчиняют себе низшие. Но характерно то, что Маркс для достижения цели исследования предмета приводит в движение, действие и подчиняет ему множество категорий логики, такие, как качество и количество, тождество и различие, противоречие и противоположность, сущность и явление, содержание и форма, внутреннее и внешнее, возможность и действительность и т. д.
Он предмету, задачам, цели своего исследования подчиняет категории диалектики и в той связи, в какой обеспечивается восхождение от абстрактного к конкретному в исследовании капиталистической экономики как единого организма. Применение материалистической диалектики к законам и формам мышления дает ключ к верному пониманию их природы, к уяснению их роли, места, значения в процессе познания, является методологическим началом, «ариадниной нитью» постановки и решения еще не решенных вопросов, связанных с исследованием философских категорий вообще, вопроса об их субординации, в частности.
Понимание и сознательное применение принципа рассмотрения в чистом виде и субординации категорий в данной работе должно обеспечить имманентное движение познания по материалу, переход от одной категории к другой и воспроизведение предмета — марксистской философии — как диалектически расчлененного, генетически и синтетически развитого, единого целого.
Единичное
Вопрос о начале или исходной абстракции (отношении) в любой науке является исключительно сложным, но вместе с тем чрезвычайно важным. От его правильного решения в значительной степени зависит само научное исследование и логическая последовательность его изложения — как по содержанию, так и по форме. Однако задача облегчается тем, что этот сложный вопрос достаточно полно разработан Гегелем на мистической основе и Марксом — на материалистической.
Так, Гегель в «Науке логики» (в «Учении о бытии») предпосылает специальный параграф «С чего следует начинать науку», где излагает свое понимание этого вопроса. Его точка зрения состоит в следующем: начало должно быть абсолютным, абстрактным началом; оно, таким образом, ничего не должно предполагать, ничем не должно быть опосредовано, не должно также иметь никакого основания; оно, наоборот, само должно быть непосредственным основанием всей науки. Эта простая непосредственность как логическое начало есть, по Гегелю, «чистое бытие». Дальнейшее движение вперед от этого начала должно быть в то же время возвращением назад в это основание. Существенным для науки является не столько то, что началом служит нечто непосредственное, а то, что все ее целое есть в самом себе круговорот, в котором первое становится также и последним, а последнее также и первым. Вместе с тем это начало противоречиво: оно есть единство бытия и ничто. И то, что начинается, уже есть, но в такой же мере также его еще нет. Поскольку предмет должен выясниться только в ходе самой науки, то поэтому не существует никакой дру68 гой формы для получения иного начала, кроме пустого бытия[7].
Маркс исследование в «Капитале» также начинает с чистого «пустого бытия»: «сначала анализируется самое простое, обычное, основное, самое массовидное, самое обыденное, миллиарды раз встречающееся, отношение буржуазного (товарного) общества: обмен товаров» [8]. Это начало также есть единство бытия и ничто: оно и есть и одновременно его нет.
Началом изложения диалектического материализма также должно быть простое бытие. Таким чистым простым бытием является простое сознание того, что «миллиарды» раз наблюдаемые и изучаемые людьми вещи, явления, предметы существуют объективно, независимо от сознания людей: «Наивный реализм» всякого здорового человека состоит в том, что вещи, мир существуют независимо от нашего сознания. Реально существующие вещи есть, прежде всего, единичные вещи. Единичное или отдельное, индивидуальное есть ограниченное в пространстве и во времени явление или система явлений.
Разумеется, единичное в истории философии понималось не только материалистически, но и идеалистически, как нематериальное начало — нус (Анаксагор), идея (Платон), монада (Лейбниц), ощущения (Беркли, Юм) и т. д., — вносящее порядок в пассивную, безликую материю. Гегель также мистифицировал единичное. В его понимании единичное есть необходимая форма внешнего существования идеальной действительности, необходимый момент всеобщего, форма опредмечивания понятия, ступень процесса его опредмечивания.
Таким образом, единичное выступает исходным принципом, началом познания в историческом плане. Но оно является исходным, началом познания и в логическом плане. Индивидуальное познание есть не что иное, как восхождение от единичного ко всеобщему и его определениям через особенное. То, что было первым в истории познания, то и является первым для самого логического познания. Следовательно, единичное есть одновременно как историческое, так и логическое начало, исходный принцип познания.
Единичное есть объективно существующая качественная определенность, есть способ бытия действительности, необходимая форма бытия всеобщности. Следовательно, единичное связано с всеобщим, переходит в него. Метафизическая ограниченность во взглядах на единичное и всеобщее состояла в том, что эти категории отрывались друг от друга и абсолютизировалось либо единичное, либо всеобщее. Между тем эти противоположности тождественны и различны. Единичное не существует иначе, как в той связи, которая ведет к всеобщему. Всеобщее существует лишь в единичном, через него. Всякое единичное есть всеобщее, и наоборот. Как возникновение, так и развитие единичного обусловлено всеобщим, всеобщими закономерностями развития, которым подчиняется множество других единичных явлений. Поэтому нельзя понять (познать) единичного, если (как понимает плоский эмпиризм) изолировать его от всеобщего. Но, разумеется, путь к последнему лежит через единичное.
Познание начинается с анализа, эмпирически данного и подтверждаемого практической деятельностью людей единичного, и, опираясь на полученный результат, оно неизбежно восходит к всеобщему, закону, сущности. Объективной основой самого этого восхождения является предметная деятельность людей, потребности этой деятельности. Именно последняя для себя и в своих интересах ставит перед познанием постоянную задачу восхождения к всеобщему, к открытию все новых и новых закономерностей развития. И чем глубже и шире фронт предметной деятельности, тем сложнее эта задача, а чем успешнее реализуется и опредмечивается эта задача, тем эффективнее, действеннее практическое изменение действительности. Неисчерпаемость познания обусловлена неисчерпаемостью практической предметной деятельности. Таким образом, переход от единичного к всеобщему не есть «субъективная фикция», как думают неопозитивисты, а является объективным законом познания, обусловленным закономерностями практической деятельности людей.
Всеобщее
Переход единичного к всеобщему есть превращение первого во второе, есть восхождение мысли.
В античном материализме всеобщее рассматривается как простая непосредственность, как чувственно-конкретное и в принципе не отличается от единичного: оба они слиты, еще нерасчленены. Так, вода у Фалеса — единичное, чувственно-конкретное и в то же время является всеобщим началом всего сущего, то же самое — огонь у Гераклита и т. д.
У идеалистов общее как нематериальное начало оторвано от реальных материальных вещей и существует без них, как некая самостоятельная сущность. Но в то же время это все же есть единичное, отдельное существо. Аристотель делает шаг вперед, подвергая критике учение Платона об идеях, считая, что всеобщее составляет сущность вещи и нельзя ее рассматривать отдельно от вещи, без единичного, ибо идеи, будучи сущностями вещей, не могут существовать отдельно от них. Но в то же время Аристотель все-таки отрывает всеобщее от единичного, рассматривая его не только как сущность единичных вещей, но и как цель, во имя которой возникают и исчезают единичные вещи. Хотя Аристотель непоследователен, «путается», как говорил Ленин, в диалектике единичного и общего, тем не менее, у него по этой проблеме имеются такие элементы диалектики, которые не были развиты последующим ходом философской мысли — вплоть до Гегеля.
В средние века реалисты всеобщее понимали как «слово» (Логос) бога, а номиналисты как «слово» человеческого духа.
Что касается метафизики XVII—XVIII вв., то она отрывает всеобщее от единичных вещей, рассматривая его в качестве субъективной абстракции, созданной разумом для собственного употребления. Так. Джон Локк считал, что общее и универсальное не принадлежит действительному существованию вещей, а изобретено и создано разумом для собственного употребления и касается только знаков, слов или идей. Спиноза, а также французские материалисты XVIII в. хотя и признавали, что абстрактные, общие «слова» имеют источник в вещах, но понимали этот источник как простое сходство вещей.
Слабость метафизического материализма была использована идеализмом. Д. Юм, развивая локковское понимание всеобщего, приходит к отрицанию материальности мира, а Кант рассматривает всеобщее как непознаваемое, как трансцендентально-психическую реальность. В его понимании, существует эмпирическое общее и априорное общее. Первое есть абстракция от одинаковых фактов, данных в пределах опыта. Второе — подлинное всеобщее существует вне всякого опыта, apriori. Первое недостаточно, поскольку всегда есть возможность появления такого факта, которого не знал опыт, или который опыт до сих пор не фиксировал; второе всеобщее является всеобщим не потому, что реально существует в действительности, а потому, что «трансцендентальное сознание» по своей природе неспособно воспринимать явления действительности иначе, как в форме априорных категорий.
Гегель отвергает субъективно-идеалистическое понимание всеобщего Кантом и Фихте. Однако он критикует их справа, т. е. с точки зрения объективного идеализма, понимая под всеобщим «абсолютную идею». Причем последнюю он отличает от абстрактно-общего или от простого общего и считает, что в высшей степени важно как для познания, так и для практического поведения, чтобы не смешивали лишь общее с истинно всеобщим, поскольку абстрактное общее есть простое сходство явлений, в то время как конкретное всеобщее есть сущность, закон развития явлений, который осуществляется в единичном, отдельном особо, специфически, воплощая в себе богатство отдельного, особенного. Эта, по оценке В. И. Ленина, «прекрасная формула» выражает ту мысль, что конкретно всеобщее наполнено глубоким содержанием и несравненно богаче абстрактного всеобщего, подобно тому как одно и то же нравоучительное изречение в устах юноши, понимающего его совершенно правильно, не имеет для него того значения и охвата, которое оно имеет для умудренного жизнью зрелого мужа, видящего в нем выражение всей силы заключенного в нем содержания[9]. Верно указав на то, что всеобщее содержит в себе богатство единичного и особенного, Гегель в то же время абсолютизирует всеобщее, превращает его в самостоятельную сущность, существующую до реальных единичных вещей, в самостоятельный субъект, демиург действительности. Вот почему у него в основе всего лежит всеобщее как идея, идеальная цель. Оно первично, начале реальной истории и результат в логике, где всеобщее или идея достигает самопознания в логических категориях.
Материалистически переосмыслив диалектику Гегеля, классики марксизма развили ее дальше, показав, что категория общего есть, прежде всего, отражение реально общего. Конкретно всеобщее — это не «идея» или ее порождение, а объективная реальность, существующая независимо от сознания, как внутреннее конкретное тождество явлений, как объективный источник, основание, закон единичных явлений. Форма всеобщности — это закон, это форма внутренней завершенности и тем самым бесконечности; она есть соединение многих конечных вещей в бесконечном.
Абстрактно всеобщее, безусловно, имеет важное значение в познании, поскольку оно является «понятием рассудка». Однако оно не выходит за рамки последнего, не восходит к разуму и, следовательно, не наполняется конкретным противоречивым содержанием, не отражает объективно всеобщего, как оно есть в себе. Поэтому, не отрицая значения абстрактного всеобщего в познании, изучаемого традиционной логикой, в то же время следует указать на его ограниченность, снимаемую диалектической логикой.
Таким образом, всеобщее в познании имеет два аспекта: всеобщее как внешнее сходство, как внешнее абстрактное тождество и всеобщее как внутреннее конкретное тождество, тождество многообразного, как сущность, закон, проявляющийся в единичном многообразии особо.
Особенное есть синтез, единство единичного и всеобщего, их взаимопереход, который всегда протекает особо, имманентен только данному случаю. Не может быть никакого взаимоперехода единичного и общего без особенного. Односторонность единичного и всеобщего снимается в особенном.
Незнание диалектики единичного и всеобщего, как показано выше, является гносеологическим источником различных разновидностей идеализма. Но вместе с тем это является и гносеологическим источником догматизма и ревизионизма в рабочем движении. В настоящее время особенно важно четко представлять диалектику общего и единичного при анализе общих закономерностей социалистической революции и социалистического строительства и их своеобразного, специфического проявления в отдельных странах.
Как показал исторический опыт, путь различных стран к социализму отмечен такими общими для всех их вехами, как: а) социалистическая революция в той или иной форме, включая слом государственной машины эксплуататоров; б) установление в той или иной форме диктатуры пролетариата, вступившего в союз с другими слоями трудящихся, ликвидация эксплуататорских классов; в) обобществление средств производства и утверждение социалистических производственных и других отношений; г) культурная революция.
Уже построенный социализм характеризуется следующими общими основными чертами: а) власть трудящихся при авангардной роли рабочего класса, руководство общественным развитием со стороны марксистско- ленинской партии; б) общественная собственность на средства производства и на ее основе плановое развитие всего народного хозяйства на высшем техническом уровне в интересах благосостояния всего народа; в) осуществление принципа «от каждого по его способностям — каждому по его труду»; г) воспитание всего народа в духе идеологии научного коммунизма, в духе дружбы с народами братских стран социализма и трудящимися всего мира; д) внешняя политика, основанная на принципах пролетарского интернационализма. Это общие коренные признаки социализма, основные его закономерности[10].
Правые ревизионисты игнорируют всеобщее — главные закономерности перехода от капитализма к социализму и строительства социалистического общества и преувеличивают, раздувают единичное, — конкретные национальные (исторические, экономические и т. п.) условия различных стран. Рассуждая об особых, — «национальных путях» каждой страны к социализму и конструируя различные «национальные модели» социализма, современные буржуазные идеологи (Р. Даниельс, Г. Симон) и ревизионисты (Р. Гароди, О. Шик и др.) под видом учета национальных особенностей отрицают общие законы всякого социализма и выпячивают единичные его черты. Тем самым их желание «улучшить», «усовершенствовать» социализм превращается на деле в попытку его ликвидации (события в Чехословакии). «Теория» множественности «моделей социализма» потянула за собой логически вытекающую из нее концепцию о плюрализме, множественности марксизмов, с точки, зрения которой чуть ли не каждая страна должна иметь «свой» марксизм. В этой связи отрицается международное значение ленинизма, содержание которого ограничивается чисто «русскими условиями».
Догматики (и левые ревизионисты), наоборот, игнорируют единичное, специфическое и абсолютизируют общее. Они считают, что социализм должен строиться всегда по одной и той же раз навсегда установленной схеме, независимой от конкретно-исторической обстановки в той или иной стране, в ту или иную эпоху. Догматики, выступая под знаменем «ортодоксального марксизма», не учитывают изменившихся условий современного общественного развития, не видят новых проблем и настаивают на старых формулах, не пригодных в новых обстоятельствах. Они стремятся слепо применять общие принципы социализма без учета конкретных исторических условий, не понимая того, что требуется такое применение, «которое бы правильно видоизменяло эти принципы в частностях, правильно приспособляло, применяло их к национальным и национально-государственным различиям»[11].
Оба рассмотренных взгляда являются односторонними, а поэтому ошибочными, и не соответствуют реальной жизни. Истина состоит в том, чтобы противоположности — общее и единичное — рассматривать в их внутреннем тождестве, подчеркивая, что всеобщее возможно лишь в единичном и лишь особо, специфически. Раскрывая общие закономерности перехода к социализму и строительства социалистического общества, марксизм-ленинизм требует их творческого применения к конкретным условиям каждой конкретной стороны.
Восхождение от единичных явлений к их всеобщему, а затем от последнего к конкретному в познании есть не что иное, как движение мысли от эмпирии к теоретическому обобщению, к открытию сущности, закона, конкретного всеобщего и далее преломление последнего через практику в единичном особо, специфически. Обнаружение особенного непременно предполагает установление различия, поскольку оно есть форма, в которой реализуется единичное и всеобщее, переходя друг в друга.
Категории общего, особенного и единичного, будучи отражением свойств, сторон, реальных предметов, являются вместе с тем логическими формами, в которых фиксируются знания об этих предметах, и ступенями познания. Познать всеобщее, установить закон можно только путем изучения, сопоставления и обобщения многих единичных явлений. Поэтому познание есть восхождение от единичного через особенное к всеобщему, от менее общего к более общему, от абстрактно-общего к конкретно-общему[12]. Отыскав сущность, закон определенного класса предметов, познание движется затем в обратном направлении — от общего к единичному и объясняет особенную природу каждого конкретного предмета или предсказывает специфику еще не известного явления, относящегося к тому же классу (например, открытие Менделеевым периодического закона и предсказание свойств еще не известных тогда химических элементов)[13].
Поскольку процесс восхождения от единичного к всеобщему и от него к конкретному есть сложный процесс перехода от единичного, данного в чувственной конкретности, к абстрактному мышлению, просвечивающему всеобщее, не связанное непосредственно с материальным его носителем, то имеется возможность преувеличения одной из этих сторон. Так, сенсуалисты преувеличивали познание от единичного к всеобщему, рационалисты, например, — от всеобщего к единичному. Ф. Бэкон считал, что единственно истинным методом является индуктивный метод, метод постепенного восхождения от частного к общему и недооценивал движения мысли от общего к отдельному, единичному, полагая, что метод, основанный на понятиях, отвлеченных от вещей, всегда является сомнительным, подозрительным.
В противоположность индуктивному методу Р. Декарт преувеличивает значение общих понятий, полагая, что чувственные данные «нас обманывают», что только разумом можно постичь все существующее. Этому способствуют «врожденные идеи», которые, представляя собой нечто реальное, исходящее от бога, ясны и очевидны, и поэтому могут быть только истинными.
Односторонность этих двух крайностей преодолена еще Гегелем, однако, на мистической основе.
Истина состоит в том, что ни единичное и общее в объективном мире, ни чувственное и рациональное в познании друг без друга невозможны. Вместе с тем в каждом конкретном случае, в самом процессе восхождения, на данном отрезке витка познания в зависимости от характера, состояния предмета исследования и от состояния познания тот или иной момент может приобретать решающее значение для того, чтобы затем снимать себя для самого восхождения. Как говорилось ранее, и исторически и логически познание начинается с единичного, отдельного, без чего оно, попросту говоря, невозможно. Но вместе с тем абстрактное мышление, «просвечивая» единство многообразного, вычленяет всеобщее, которое, выступая в форме научных абстракций и определений, является кроме того и ступенью познания конкретного, т. е. возвратного движения мысли к синтезу абстрактных определений, к мысленно-конкретному.
Современные позитивисты (логический позитивизм, аналитическая философия и др.) недооценивают роль научных абстракций в познании. Но они в этом отношении не оригинальны. Как известно, вульгарные экономисты задолго до них «решительно» отвергали научные абстракции. Если А. Смит и Д. Рикардо недостаточно развивали научную абстракцию, что и помешало им постичь истину, то их последователи — вульгарные экономисты вовсе отвергали научные абстракции. Маркс показал, что без последних невозможно за многообразием единичных, эмпирически данных явлений открывать сущность. Так, например, изменения меновой стоимости, бросающиеся в глаза при поверхностном взгляде, без научной абстракции можно принять за сущность — стоимость. Но тогда становится невозможным научное исследование, попросту говоря, тогда наука излишня.
Современные неопозитивисты, так или иначе недооценивающие роль научных абстракций, роль всеобщего в познании, представляют дело, таким образом, будто бы по мере развития процесса абстрагирования последнее отрывается от единичного предмета и понятия становятся пустыми звуками (фикциями, лишенными предметного содержания). Они пытаются доказать, что научная абстракция мешает постижению истины и чем неразвитее, эмпиричнее абстрагирование, тем легче постичь истину предмета.
Так, с точки зрения логического позитивизма в его различных формах — «синтаксического позитивизма» (Фейгель), «формализма» (Баркер), «инструментализма» (Поппер) и др., подлинным знанием о мире является только эмпирическое знание, выражаемое в «языке наблюдения», а абстракции выступают только как вспомогательные «оперативные средства», удобные логические конструкции, обеспечивающие обработку эмпирической информации. Задача научного познания заключается в установлении связей между эмпирическими данными, наблюдаемыми нами непосредственно, без обращения к теории. Как видим, налицо явное умаление познавательной силы научных абстракций, сведение их к вспомогательным логико-языковым средствам.
Научные абстракции есть некоторый отход от предмета, но это — отход для подхода, для познания сущности. Научное (а не всякое) мышление, восходя от чувственно-конкретного к абстрактному и от него к мысленно- конкретному не отходит от предмета исследования, а подходит к нему, вернее, полнее, воспроизводит его в научных абстракциях.
5. Категории материи
Важнейшей научной абстракцией является марксистское понятие материи. Вопрос о материи всегда
стоял в центре философской мысли. Для всех материалистов бесспорным было то, что реально существующие единичные вещи первичны, не зависят от сознания человека. Но вопрос не в том, что существует мир, природа независимо от сознания, объективно, это для любого материалиста, даже «наивного реалиста», очевидно, а в том, как эго выразить в познании, в логике понятий. Вот что из себя представляло большое логическое затруднение и порождало различие взглядов на протяжении всей истории домарксистской философии.
На первом этапе истории философской мысли, как показано выше, решение этого вопроса было связано с поисками всеобщей объективной основы (субстанции) бесконечного множества единичных вещей, причем эта основа непременно представлялась как телесное, чувственно-конкретное (вода, воздух, огонь и т. д.). Ограниченность таких представлений о материи, являющихся продуктом непосредственного живого созерцания, заметил еще Аристотель. Однако его попытка решить этот вопрос посредством гипостазированной абстракции формы означала уступку идеализму. В понимании Аристотеля, материя есть лишь возможность вещей. Она пассивна, не действенна, не имеет в себе активного начала и т. д. Активной, действенной является форма, которая выступает как действительность, как импульс, как цель, как конечная причина становления вещей, как творец, бог.
Материалисты XVII—XVIII вв. всеобщую основу видят уже не в том или ином чувственно-конкретном явлении, а в общих неизменных и первичных свойствах всех материальных явлений — таких как протяженность, тяжесть, движение, понимаемое как перемещение и т. д., а атомы, молекулы, «кирпичики» мироздания являются, в их понимании, носителями этих свойств. Но и такой взгляд на материю ограничен, поскольку материя противопоставляется единичным явлениям: явление распадается на первичные и вторичные качества. И самый главный недостаток этого взгляда состоит в том, что здесь имеет место попытка давать определение материи вне отношения к мышлению, без достаточно развитой абстракции.
Что же касается идеализма во всех его проявлениях, то он отрицает объективную реальность материи, ее объективное бытие путем отрыва абстракции от ее материального источника. Материю идеализм рассматривает как порождение или абсолютной идеи, духа, или человеческого сознания, что в сущности одно и то же.
Итак, если определение материи у домарксистских материалистов связано с недостаточным развитием научной абстракции, то у идеалистов, напротив, оно связано с чрезмерным раздуванием абстракции. Эту историческую ограниченность и тех и других снимает диалектический материализм.
Каков же диалектико-материалистический взгляд на эту важную категорию, которая, собственно, является краеугольным камнем диалектического материализма, его сущностью, исходным основанием? Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно ответить на другой вопрос, ибо, когда мы хотим знать, что такое материя, очевидно, мы хотим дать ее определение. Что такое вообще определение, какие его аспекты имеют место в научном познании и какими способами можно определять нечто, в данном случае материю?
Определение, или дефиниция, — это логическое сокращение для краткого выражения характерных, в то же время общих черт предмета. Эта логическая операция должна отвечать следующим требованиям: во-первых, вычленять предмет познания из системы или из универсальной связи, очерчивая его грани, формулировать его отличие, его специфику, кратко выражать его общие и характерные признаки: во-вторых, выражать тот или иной существенный признак предмета; в-третьих, выражать значение нового научного результата; в-четвертых, уточнять уже известные результаты научного исследования.
Дефиниции многообразны и бывают разного уровня абстрагирования. Их многообразие обусловлено как предметом, так и задачами и логической структурой определения. Определениями рассудка являются дефиниции через род и видовое отличие и можно назвать их формально-логическими. Хотя эти дефиниции могут быть вовлечены в научное исследование как необходимое его средство, т. е. как средство более сложного процесса, и играть роль в нем, тем не менее, они истинны в определенной области и непригодны вне ее, так как они не имеют всеобщего характера. Это объясняется тем, что, во- первых, определяемое нужно подводить под более широкое (родовое) понятие; во-вторых, нужно указать признак, отличающий определяемое от других понятий, входящих в тот же род, т. е. указать видовое отличие. Но таким способом определять предельно широкие понятия невозможно[14].
Этот недостаток снимается определениями разума [15], т. е. научной абстракцией более высокого уровня. Так, философские категории являются самыми широкими, предельно общими. Их нельзя подводить под другие, более широкие, поскольку более широких понятий не существует. Следовательно, здесь выступает на авансцену другой способ определения — диалектический. Суть его состоит в отношении определяемого к своему другому — своему противоположному. Этот способ содержит в себе в снятом виде формально-логическую дефиницию, но не сводится к ней, поскольку последняя не указывает, во-первых, на предельно общий характер определяемого; во-вторых, на определение через отношение противоположностей,
на определение определяемого через свое другое. Именно через свое другое, через свою противоположность, а не вообще другое.
Через какую свою противоположность, через какое свое другое возможно определять материю? Своим другим материи является сознание. Ее определение, поэтому, возможно лишь через ее отношение к сознанию. В. И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме вскрыл научную несостоятельность махизма, представители которого отрицали значение диалектического способа определения понятия материи через ее противоположность.
Как известно, махисты упрекали материалистов за то, что они материю и сознание определяют будто как «простые повторения», через их отношение, не замечая того, что они сами, определяя материю как «комплекс ощущений» или «совокупность ощущений» определяют ее также через то же отношение. Следовательно, упрек махистов представляет собой софизм. Безусловно, что иначе определять предельно широкие понятия, кроме как через их отношения к своему другому, нельзя. Разница состоит в том, что материалисты определяют материю как объективную реальность, существующую независимо и вне сознания, а махисты, наоборот, выводят материю из сознания.
Далее, поскольку любая дефиниция — и формальнологическая, и диалектическая — есть краткое выражение общих и характерных признаков, постольку она недостаточна, узка. Неосознание этой ограниченности дефиниции приводит порой к схоластическим спорам по поводу предмета, ибо само по себе стремление избавиться от предмета одной его дефиницией или объяснение всех сторон и черт предмета одной лишь его дефиницией наталкивается на узость самой дефиниции. С одной стороны, дефиниция должна давать ответы на все вопросы о предмете, с другой, — она не дает этих ответов, ибо она узка. Это противоречие может разрешиться только научным исследованием всего предмета, развертыванием его как диалектического процесса. Следовательно, нельзя дефиницию абсолютизировать. Всегда нужно помнить, что она недостаточна, неполна, несовершенна.
Вместе с тем дефиниции необходимы в познании, без них оно обходиться не может. Познание не может двигаться вперед, не обращая внимания на себя. Поэтому, не забывая условного, относительного значения дефиниций, которые никогда не могут охватить всесторонних связей предмета в его полном развитии, нужно применять их в процессе познания, не допуская ни их недооценки, ни их переоценки. При этом дефиниция должна быть логическим выводом из предшествующей истории познания данного предмета и содержать в себе в снятом виде ее результаты. Являясь результатом познания, синтезом результатов анализа, дефиниция вовлекается в научное исследование, в процесс производства новых научных истин в качестве необходимого средства и фактора этого процесса.
Итак, что такое материя? «Материя как таковая, — пишет Ф. Энгельс, — это — чистое создание мысли и абстракция. Мы отвлекаемся от качественных различий вещей, когда объединяем их, как телесно существующие, под понятием материи. Материя как таковая, в отличие от определенных, существующих материй, не является, таким образом, чем-то чувственно существующим»[16].
Развивая эти мысли, В. И. Ленин дает следующее определение материи: «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них»[17]. Это определение материи является высшим результатом теоретического определения материи, оно содержит в себе критику различных разновидностей идеализма — субъективного, объективного идеализма и агностицизма.
Ленинское определение материи имеет большое методологическое значение, как для философии, так и для естествознания. И это стало ясно уже тогда, когда оно впервые было сформулировано. Новейшие открытия в физике конца XIX — начала XX в., особенно открытие радиоактивности и электронов, произвели настоящий революционный переворот в этой области науки, так как они показали, что атомы отнюдь не являются последними и неизменными «кирпичиками мироздания», простейшими и неделимыми частицами вещества. В отличие от прежних представлений классической физики об абсолютно неизменных свойствах атома, было установлено, что атомы обладают «диковинными» свойствами, существенно отличными от свойств обычных веществ: делимостью, проницаемостью, способностью к превращениям, изменчивой массой и т. п.
Исказив эти достижения физики, идеалисты объявили, будто «атом дематериализовался», «материя исчезла» и, следовательно, материализм потерпел полный провал, выявил свою научную несостоятельность. В работе «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленина основе глубокого философского анализа новых открытий в физике опроверг эти утверждения. Он убедительно доказал, что нельзя, как это делают идеалисты, во-первых, отождествлять метафизический материализм (который действительно потерпел крах) с материализмом вообще и, во-вторых, смешивать учения о том или ином строении материи (которые непрерывно будут изменяться) с гносеологической категорией материи, смешивать вопрос о новых свойствах новых видов материи (например, электронов) со старым вопросом теории познания, вопросом об источниках нашего знания.
Разоблачая софистические выводы идеализма, Ленин подчеркивает, что исчезла не материя, а тот предел, до которого мы знали материю до сих пор, наше знание идет глубже. Исчезают такие свойства материи, которые казались раньше абсолютными, неизменными и которые теперь обнаруживаются как относительные, присущие только некоторым состояниям материи. «Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна, но она бесконечно существует» [18]. И вот это-то существование природы вне и независимо от сознания человека и отражается в философской категории материи.
Чтобы понять все значение этого, рассмотрим, что такое философская категория вообще, категория материи в частности.
Любая наука имеет свой арсенал законов, категорий, средств, методов, приемов и т. д. познания. В скобках заметим, что обычно одни авторы категории определяют как «основные и наиболее общие понятия наук». Другие считают, что категория и понятие одно и то же. Видимо, последнее суждение ближе к истине, поскольку не только категории бывают более широкие и менее широкие, основные и не основные, но и понятия. Однако главное не в этом, а в том, как понимать категорию, понятие,, какое логическое содержание вкладывать в понятие категории и т. д. Такая постановка вопроса необходима, поскольку в истории философии существовало и существует сегодня множество взглядов, точек зрения о категории, понятии, отражающих сложный путь восхождения от первоначальных абстрактных определений в античной философии до конкретного научного понятия о понятии в марксистской философии.
В ранней античной философии, когда мышление еще не было специальным предметом исследования, когда, в сущности оно было слито с предметной деятельностью людей, категория понималась как данный в живом созерцании материальный элемент. Позже, в философии Платона, категории (сущее, движение, покой, тождество, различие) хотя и представлены как логические формы, но они гипостазируются, не обусловлены материальным источником и не отражают его. Этот объективно-идеалистический взгляд Платона на категории подвергает критике Аристотель, делая дальнейший значительный шаг вперед в разработке логических форм. В специальном трактате «Категории» он рассматривает категории — сущность, количество, качество, отношение, место, время, положение, состояние, действие, страдание — как отражение и обобщение объективной реальности. Однако дуалистические колебания Аристотеля между идеализмом и материализмом сказались и на его понимании категорий.
В новое время борьба между материализмом и идеализмом развертывается и в сфере понимания мышления и его форм. Вместе с тем историческими условиями был обусловлен тот факт, что именно идеалистическая философия подвергает более детальному и специальному анализу логические формы. Если домарксистские материалисты в этой борьбе слишком «напирают на природу», то идеалисты упор делают на мышление, гипостазируя его. Так, в философии И. Канта, как показано выше, важное место занимает исследование мышления и его форм. Он в своей таблице категорий, построенной по триадичной схеме, устанавливает 12 категорий — качество (реальность, отрицание, ограничение), количество (единство, множество, цельность), отношение (субстанция и свойство, причина и действие, взаимодействие), модальность (возможность и невозможность, действительность и недействительность, необходимость и случайность). Но в понимании Канта категории оторваны от объективной реальности, не имеют своего источника в ней, а являются порождением субъективного рассудка, функциями последнего. Этот субъективно-идеалистический взгляд на категории у Канта дополняется их метафизической интерпретацией, поскольку они неподвижны, недиалектичны и, как раз навсегда данные, механически наклеиваются на чувственные явления.
Гегелю принадлежит историческая заслуга критики агностицизма Канта и субъективизма Фихте и исследование активной, творческой функции мышления. Вместе с тем эта активность у него не есть идеальное выражение активной предметно-преобразовательной деятельности человека, а является самостоятельным всеобщим демиургом.
Поэтому вся система Гегеля есть не что иное, как чистая логическая система субординированных категорий, самостоятельно порождающих друг друга и являющихся ступеньками, моментами самодвижения абсолютной идеи. Диалектическое развертывание категорий осуществляется по двум важнейшим логическим принципам, впервые открытым и сознательно примененным Гегелем: восхождения от абстрактного к конкретному и совпадения логического и исторического. Гегель не устанавливает определенного числа категорий, как это имело место у Аристотеля и Канта. Развертывание категорий, их гибкость, подвижность, переходы друг в друга и т. д. выражают собой диалектику развития мышления, впервые сознательно и последовательно в наиболее развитой форме разработанную и примененную Гегелем к исследованию мышления в его необходимости.
В чем суть марксистско-ленинского понимания категорий?
Во-первых, в том, что категории имеют объективный источник в самой действительности. Принципиальное отличие состоит не в том, что у идеализма категории есть формы рассудка, мышления и т. д., а у диалектического материализма есть нечто другое. И у идеализма и у диалектического материализма категории есть формы мышления. Отличие состоит в другом — в том, что у идеализма эти формы не являются отражением материального мира, объективной действительности, мистифицированы, оторваны от нее, в то время, как в диалектическом материализме они являются идеальным воспроизведением форм самой действительности, а потому уже эти формы являются формами мышления общественно исторического человека. Они порождены и обусловлены материальным источником — общественно-исторической практикой человека, являются выражением закономерности развития действительности. Иными словами, отличие состоит в идеалистическом и материалистическом понимании категорий.
Во-вторых, категории диалектического материализма являются формами не всякого мышления, а теоретического, научного мышления, не рассудка, а разума, потому они суть ступеньки познания мира, узловые пункты в сети, помогающие познавать его и овладевать им.
В-третьих, категории диалектичны, подвижны, гибки, текучи; они находятся в развитии, на основе практики и научно-технического прогресса возникают новые категории, а старые наполняются новым содержанием; они взаимосвязаны и взаимно превращаются друг в друга, обеспечивая восхождение, развитие познания в целом.
В-четвертых, категории диалектического материализма несут методологическую нагрузку, выступают как всеобщие логические принципы познания, вооружающие частные науки диалектико-материалистической всеобщей методологией, являясь логикой современного научного познания.
В-пятых, категории есть, как говорит Гегель, сокращение бесконечных частностей внешнего существования и деятельности. Вообще говоря, никакое познание, а тем более научное, невозможно без сокращений, без обобщений, в противном случае пришлось бы всякий раз перечислять все бесчисленные единичные, реально существующие вещи или столь же бесчисленные их свойства, что, разумеется, невозможно. Категории познания избавляют от подобного праздного и бесполезного занятия и являются сокращениями, служат для более точного определения и нахождения предметных отношений. Путь восхождения от живого созерцания к абстрактному мышлению как путь движения познания от единично существующих реальных вещей, явлений, данных в ощущениях к их всеобщей основе, к их сущности, есть в то же время сокращение бесконечной массы частностей «внешнего существования» и сведение их к их общей основе. При этом познание отвлекается от массы частностей, отличительных признаков, особенностей и т. п. явлений и вычленяет их сущность, их внутреннюю всеобщую основу.
Категория материи есть также такое сокращение. По какому признаку или свойству можно производить это сокращение? Все явления, вещи и т. д. отличаются друг от друга чем угодно, но вместе с тем между ними имеется нечто всеобщее. Таким всеобщим является их реальное объективное бытие, т. е. их существование вне сознания. Вот единственный признак, с признанием которого связан материализм и по которому возможно провести это сокращение, все это многообразие обобщить и выразить в одном понятии материи.
Из сказанного следует, что материя не сводится к тому или иному своему состоянию, к тому или иному свойству, элементу или частице, к тем или иным представлениям о ней, к той или иной субстанции. Она есть научная абстракция, теоретическое, точнее диалектико-материалистическое отражение объективного мира, потому несводима ни к чему и единственное, что выражает эта абстракция, — это существовать, быть не зависимо от сознания [19]. Вот эта простая, непосредственная абстракция и является исходной в изложении диалектического материализма, движение которой вперед должно быть в то же время возвращением назад в это основание, т. е. должно быть восхождением, развертыванием этого абстрактного начала к конкретным модификациям, к диалектически расчлененному, генетически и синтетически развитому единому целому.
6. Объективность рассмотрения.
Из материалистического характера марксистской диалектики как теории познания и логики вытекает одно из основных ее требований — «объективность» рассмотрения (не примеры, не отступления, а вещь сама в себе)»[20]. Суть этого требования состоит в следующем: для адекватного отражения вещи в себе в нашей голове, а следовательно, для постижения истины, прежде всего нужно сосредоточить мышление на самой этой вещи (объекте познания), не отходить от нее, а проникать во всю ее внутреннюю жизнь, «просвечивать» ее внутренню природу, познать ее так, как она есть, независимо от сознания, в действительности, без посторонних прибавлений или убавлений, без привнесения субъектом познания в вещь того, что не принадлежит имманентно ей; пересадить в голову и преобразовать в ней самое эту вещь, а не нечто другое, не подменять эту вещь другой, не привносить в нее нечто постороннее, не принадлежащее самой этой вещи.
Мышление должно, как говорил Гегель, внимательно присматриваться к собственному движению предмета, «отдаться жизни предмета», «задержаться на нем и в нем забыться», не искажая этот предмет посредством примеси наших субъективных представлений и выдумок, не привнося со своей стороны никакого прибавка. Познание должно держаться по отношению к предмету исследования без предвзятости, сдержанно, дабы он мог себя показать не как определенный субъектом, а таким, каков он в самом себе. Мы должны всецело перенестись в сам предмет, рассмотреть его в нем самом, взять его со стороны тех определений, которыми он сам обладает, а не хвататься за что-нибудь другое. «Теоретическое отношение к предмету начинает с подавления вожделений, оно бескорыстно и оставляет предметам их самостоятельное существование и деятельность»[21].
Ученый, руководствующийся принципом объективности рассмотрения, должен тщательно изучать объективные, реальные факты, хорошие они или плохие, нравятся они ему или не нравятся. И чем больше он отрешится от своих симпатий и антипатий, тем лучше сможет судить о самих фактах и их последствиях.
В более широком смысле объективность рассмотрения вещи включает в себя все 16 элементов диалектики, перечисленных В. И. Лениным в «Философских тетрадях». По меньшей мере объективность рассмотрения непосредственно включает в себя следующие три элемента: во-первых, мышление должно быть направлено на самое вещь в себе (на предмет исследования); во-вторых, мышлением должна воспроизводиться «вся совокупность многоразличных отношений этой вещи к другим»; в-третьих мышлением должно воспроизводиться «развитие этой вещи (respective явления), ее собственное движение, ее собственная жизнь»[22].
Разумеется, рассмотрение не может быть объективным, если исключить из него второй и третий элементы и ограничиться только первым. Однако В. И. Ленин эти три элемента диалектики выделяет как самостоятельные моменты для того, чтобы оттенить, подчеркнуть значение каждого из них. Поэтому под объективностью рассмотрения в более узком смысле мы будем понимать рассмотрение самой вещи в себе, т. е. направленность мышления на предмет исследования.
Прежде всего, следует подчеркнуть, что объективность рассмотрения требует соответствующего истинного способа исследования. Не может быть объективным рассмотрение, если метод рассмотрения является неистинным. Рассмотрение как по своему содержанию, так и по форме в решающей степени зависит от того метода исследования, который применяется как к процессу познания в целом, так и к познанию данной вещи в частности. Говоря о том, что «один и тот же предмет различно преломляется в различных индивидах», Маркс в одной из своих ранних работ писал: «Не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным. Исследование истины само должно быть истинно, истинное исследование — это развернутая истина, разъединенные звенья которой соединяются в конечном итоге. И разве способ исследования не должен изменяться вместе с предметом?»[23].
Идея совладения истинного метода исследования с истинным результатом последнего, совпадения исследования с самой сущностью вещи и выражением ее своеобразия имеет исключительно важное значение для правильного понимания объективности рассмотрения.
Констатация того простого факта, что «один и тот же предмет различно преломляется в различных индивидах», указывает, что не всякое рассмотрение является объективным, не всякое отношение субъекта к объекту дает нам истину. В каких же случаях рассмотрение не является объективным, когда и как нарушается требование объективности рассмотрения?
1. Рассмотрение вещи не является объективным, когда отрицается объективное бытие, объективная реальность самой вещи; когда вещи в себе извне навязывается нечто субъективное, приписывается ей субъективное мнение, ничего общего не имеющее с ней. В этом случае к вещи самой в себе примешивается нечто субъективное, что нарушает объективность ее рассмотрения. Это особенно характерно для объективного и субъективного идеализма. Если объективный идеализм отрицает объективность бытия вещи в себе тем, что рассматривает ее как сотворение абсолютной идеи, то субъективный идеализм отрицает объективность существования вещей тем, что рассматривает их как продукты сознания изолированного субъекта, как комплексы его ощущений.
2. Объективность рассмотрения вещи в себе нарушается и тогда, когда хотя и признают ее объективное бытие, но в то же время считают, что она принципиально не может «объективным образом входить в нас», не может быть познана так, как она есть вне нас, т. е. в объективной действительности. Наиболее ярко эти мысли выражает кантианство. Исходным тезисом в логике и гносеологии Канта и кантианцев является метафизический отрыв явления от сущности как следствие отрыва познающего субъекта от объекта познания.
3. Нарушение требования объективности рассмотрения имело место не только в идеализме (в кантианстве в том числе), но и у всего домарксовского материализма. Не видя решающей роли общественно-производственной практики, как в познании, так и в преобразовании действительности, этот материализм, разумеется, не мог выработать научный метод для истинного, объективного рассмотрения вещи в себе. Он хотя и признает объект познания (вещь в себе) объективным, существующим независимо от субъекта познания, но понимает его абстрактно. Вещь в себе для него внутренне не противоречива, не содержит внутренне присущего источни
