2020-08-05
60Жизнь на Гранд-Ривер
Тут я мог бы угробить уйму времени, занявшись описанием тех чувств, что нахлынули на меня при виде Аманды. Впрочем, достаточно сказать, что они, эти самые чувства, налетели на меня целым роем и с ураганной скоростью, и некоторое время я оставался с ними наедине, поскольку, занимаясь своим делом, как и подобает истинной женщине Сиу, которую она изображала, Аманда ни разу не встретилась со мной взглядом.
Кроме того, поскольку я уткнулся подбородком в грудь, натянув на нос шляпу, девушка, даже если бы и взглянула на меня, все равно не смогла бы разглядеть лицо. Стоит отметить, что войдя в хижину, я так и не снял шляпы, и вовсе не из неуважения, а просто потому, что Сидящий Бык жил в ней словно в типи, где можно покрывать голову всем, чем угодно. Другими словами, снимать шляпу в помещении - чисто белая традиция, и Бык мог даже оскорбиться, поступи я так в его доме.
Аманда молча поставила тарелку между нами и вышла наружу.
Я не знал, что и подумать, и на ум не приходило ничего путного, поэтому оставалось лишь молчать в тряпочку. Кроме того, приличия ради, следовало попробовать хоть что-то из предложенного мне завтрака, но я даже не прикоснулся к нему, такая сумятица царила в моей голове.
Бык со смаком жевал, причмокивая растрескавшимися губами. Поскольку для первого завтрака время было явно позднее, это, скорее всего, был уже второй, и я решил, что он обрадован моему появлению хотя бы потому, что представился случай еще раз перекусить - вместе с гостем, которого требовалось накормить.
Какое-то время он ел молча, а потом и заявляет:
- Это первая известная мне белая женщина, которая умеет хорошо готовить.
Как я уже говорил, кусок не лез мне в горло, поэтому про ее стряпню сказать ничего не могу.
Вождь продолжил:
- Другая была совсем скверной стряпухой, но рисовала красивые картинки. Потом я покажу тебе одну из них.
Я был сильно благодарен ему за эту зацепку:
- Здесь была и другая белая женщина?
- Она уехала, - ответил он. – Та женщина не одобряла Пляску Духов и, как любая другая белая, слишком много говорила. Она совала свой нос куда не надо, даже после того, как Замеченная Народом и Четыре Накидки объяснили ей, что этого делать не стоит.
Эти две последние многие годы были его индейскими женами и приходились друг другу сестрами. Энни Оукли, как женщине, сильно не нравилось, что обе были куплены им за одну лошадь каждая, хотя Фрэнк всегда громко смеялся над этим фактом. Энни, поскольку сама никогда не попадала в такую ситуацию, просто не догадывалась, что для тех дней это была вполне достойная цена. И уж во что она совсем не могла поверить, так это в то, что мужчина может заботиться о жене, полученной в обмен на лошадь, не говоря уже о двух. Но Энни просто не была индеанкой.
- Я не выгонял ее, - говорит Бык, подозреваю, на тот случай, чтобы я не счел его плохим мужчиной. – Она сошла с ума и уехала.
Я помнил, зачем здесь нахожусь. Личные чувства надо было отложить в сторону.
- Медвежий Мундир считает, что именно ты являешься причиной всех бед с Пляской Духов. Так думает и агент, и солдаты в форту. Все они согласны с тем, что тебя надо взять под стражу. Думаю, надо поскорее убираться отсюда.
Сидящий Бык кивнул и засунул в рот очередную порцию:
- Не беспокойся об этом. Все предрешено.
Я сильно опасался, что он придет к каким-то таким выводам. По своему прежнему знакомству со Старыми Шкурами Типи я твердо знал: ни в жизнь не отговорить индейца от того, что он увидел в видении или услышал от какого-нибудь зверя. На этот раз таким зверем оказался луговой жаворонок – «сдосдона», поскольку именно так называется этот вид, как знает каждый, свободно говорящий на Лакота (и даже тут Бык прервался, чтобы поддразнить меня по поводу моего якобы безграмотного владения этим языком). Птицы всегда были друзьями вождя - с тех пор, как одна из них спасла ему жизнь, еще мальчишке, велев притвориться мертвым, когда на него набросился гризли.
- Если однажды Сдосдона спас мою жизнь, он может подготовить меня и к смерти, - произнес Сидящий Бык. – Он не сообщил, когда меня убьют, но сказал, кто это сделает.
Неважно, поверил я в это, или не поверил. Скажу вам – и да, и нет, поскольку вырос индейцем, но с тех пор успел побывать во многих столицах мира, встречался с королевами и папами, поднимался на Эйфелеву башню, ездил по железным дорогам, плавал на пароходах и стоял рядом с теми, кто говорил по телефону. А здесь, на полу примитивной хижины передо мной сидел и ел руками этот чертов суеверный тупой краснокожий – слезы наворачиваются на глаза, когда я рассказываю это, как и тогда, поскольку дрожь пробирала от мысли, что он знает, о чем говорит.
- Веришь, что солдаты тебя в конце концов убьют?
Возможно, именно так он и хотел уйти, в одном последнем бою.
Вождь покачал своей тяжелой, обрамленной косами головой и хмыкнул:
- Всю жизнь мне было абсолютно плевать на солдат. Это всего лишь еще один враг, противник гораздо более сильный, чем Кроу и Пауни, но, все-таки, всего-навсего враг. Те, кто меня убьют, сказал мне сдосдона, принадлежат к моему собственному народу.
Такое просто не укладывалось в голове:
- Он не мог говорить о Лакотах.
- Мог, - ответил Сидящий Бык. – И он говорил правду.
Дело десятое, верил ли я ему или нет. Ведь сам он верил, и от меня тут больше уже ничего не зависело. Я любил старину Быка, но сомневался, что тот испытывает ко мне какую-то особую привязанность, и я никогда не был в долгу перед ним, как это было бы, будь он Шайеном: вождь не был членом моей семьи.
Но я всегда восхищался людьми, неважно какого цвета кожи, твердо отстаивающими свою позицию, когда все остальные вокруг уже задрали кверху лапки. Вспомните – эта моя точка зрения касалась и моих чувств относительно Джорджа Армстронга Кастера, на которого во всем прочем мне было глубоко плевать. То, что он считал слабаками всех, кто не мог быть собственно Кастером, сослужило ему в конце концов добрую службу. Так и с Сидящим Быком: коли птица сказала, что он умрет, вождь воспринял это, как еще одно доказательство своего духовного превосходства над врагами, белыми или красными, и в этом случае смерть может расцениваться как величайшая из побед.
Однако, я не собирался сидеть сложа руки и спокойно смотреть, как убивают еще одного из моих друзей, предчувствующих приближение собственной смерти. Иначе я никогда не смогу избавиться от чувства вины за то, что не сумел предотвратить убийство Дикого Билла Хикока.
Но не успел я развить тему, как в дверях появилась Аманда. Я сидел к ней спиной, поэтому смог увидеть лишь ее тень.
Сидящий Бык сказал:
- Желтоволосая не слишком хорошо освоила Лакота. Поэтому трудно объяснить ей, что от нее требуется. Замеченная Народом и Четыре Накидки, конечно, обучили ее кое-чему, но если она хочет принести пользу, ей следовало бы говорить на нашем языке.
Заметьте – он вовсе не просил меня стать ее переводчиком. Это было оставлено на мое усмотрение, но вряд ли я смог бы этого избежать, и в любом случае рано или поздно мне пришлось бы предстать перед ее светлыми очами. Думал я об этом с ужасом, но не стал откладывать дело в долгий ящик.
Поэтому я осведомился у Сидящего Быка, что сейчас он хочет ей сказать. Тот спросил меня, хочу ли я еще поесть, и когда я отказался, вождь произнес:
- Хенана.
Тут, не оборачивая головы, я говорю Аманде, которая до сих пор стояла у меня за спиной:
- Он больше не хочет.
Она подходит, садится на корточки, чтобы забрать пустую тарелку, и в это время в упор смотрит на меня. Теперь она уже может заглянуть под поля моей шляпы, но все еще не произносит ни слова.
- Привет, Аманда, - говорю я.
- Привет, Джек, - отвечает она, легко поднимается и выходит из хижины.
Сидящий Бык промолчал, но я чувствовал, что должен объясниться:
- Мы с ней знакомы.
А потом, поскольку вождь так ничего и не сказал и, насколько понимаю, мог прийти к выводу, что мы с ней принадлежим к какому-то одному белому племени, все члены которого знакомы друг с другом, вроде его Хункпапов, мне пришлось подробно рассказать ему, что нам довелось встречаться в Нью-Йорке, который сам он посещал с «Диким Западом» в 85-ом году.
- Можешь забрать ее с собой, если хочешь, - ответил Бык.
Пусть он был стар и весьма отяжелел после сытной трапезы, но поднялся на ноги грациозно и без усилий.
Я же в свою очередь, несмотря на худощавость, словно у подростка, в полной мере ощущал свои годы и отсутствие привычки сидеть на полу. Мои колени вовсе не были столь подвижны как прежде, и мне пришлось протопать тридцать миль за ночь, поэтому я слегка одеревенел. Когда, наконец, со скрипом мне удалось принять вертикальное положение, я задумался, как ответить на его предложение:
- Если не возражаешь, я поговорю с ней попозже.
- Мне бы этого хотелось, - произнес Бык. – Я эту женщину сюда не приглашал, но не могу просто так взять и выгнать. Она кажется приятным человеком, но при ней мне неуютно, а других Хункпапов ее присутствие раздражает, особенно во время Пляски Духов.
Так вот, я добрался до того, чтобы разъяснить, почему этот знаменитый мудрец и вождь грозного народа Сиу оказался не в силах избавиться от нежеланного гостя: это был все тот же священный закон гостеприимства. В былые дни индеец попадал в затруднительное положение, если злейший враг ухитрялся войти в его палатку: он мог преспокойно убить того в любом другом месте, но в своем доме был вынужден обращаться с ним, как с гостем - кормить и давать приют столь долго, как тот пожелает. Одним из худших грехов в Степях считалось негостеприимство.
Возьмите ту итальянскую семейку, Борджиа. О них я узнал, когда «Дикий Запад» находился в Италии, поскольку они властвовали во времена, когда были построены многие из тех старых дворцов и церквей, которые нам довелось посетить. Борджиа, якобы, прославились тем, что приглашали людей к себе на пир и добавляли яд в питье и еду. Ни один из знакомых мне индейцев на этакое не способен, что и следует отметить, наряду с полным фиаско краснокожих внести хоть небольшую лепту в историю архитектуры.
- Ты должен взглянуть на картинку, которую другая белая женщина нарисовала с меня,
Можно не сомневаться, что он говорил об амандиной предшественнице.
- Она висит в другой хижине, где на нее могут смотреть женщины.
- Как ее звали?
- Забыл это имя, - говорит он. – Потому что его тяжело было выговорить. Но оно написано на той картине.
- Белое имя Желтоволосой – Аманда Тисдейл.
Не знаю, чего ради я это сказал: для него оно ровным счетом ничего не значило.
- Я был бы счастлив, если бы она уехала, - сказал Бык. - Можешь сам ей это предложить, если хочешь.
- Идет! - ответил я и, зная, что у него на уме, добавил. – Сделаю так, чтобы она решила, будто это моя мысль. Поговорю с ней прямо сейчас, чтобы не забыть.
Я вышел наружу.
Меня радовала возможность поговорить с Амандой, поскольку я понял, что ни шиша не добьюсь в своих попытках убедить Сидящего Быка убраться отсюда до появления Коди, что, между прочим, судя по положению солнца, должно было произойти довольно скоро. Эта трапеза, хоть и не отпечатавшаяся в моей памяти, тем не менее отняла немало времени.
Снаружи было полным полно народу. Женщины сновали от строения к строению, мужчины валялись без дела, а дети носились, увлеченные какой-то игрой. Как оказалось, все эти люди состояли в близком родстве с Сидящим Быком – жены, дочери, сыновья, зятья и внуки, хотя кое-кто из молодняка были его собственными детьми. Все выглядело в точности, как и в любом индейском лагере из тех, что мне довелось посетить на своем веку, за исключением прямоугольных хижин, сооруженных из бревен. И, кроме того, теперь Сиу не было дозволено заниматься двумя делами, из которых ранее состояла вся индейская жизнь, а именно – охотой и войной (если, конечно, они не присоединялись к «Дикому Западу Баффало Билла», где изображали это понарошку).
Я нашел Аманду возле другой хижины, где она поддерживала огонь в костре, на котором готовилась пища. Теперь я мог разглядеть девушку при дневном свете. Одна щека была измазана сажей, думаю, когда она отводила перепачканной рукой локон с лица, склонившись над тлеющими угольками. Подол платья, будучи слишком длинным для такой жизни, затвердел от налипшей грязи. Припоминаю, что и все платье выглядело весьма грязным, поскольку, пока я шел к ней, она дважды вытерла о него руки. К счастью, оно было настолько темным, что черная сажа была на нем незаметна, хотя более светлые пятна бросались в глаза – например, желтоватая глина. А сзади красовалось пятно, очень похожее на то, что кого-то из детей стошнило прямо там, куда она потом села.
Аманда ковыряла палочкой тлеющие угли, разгребая их, чтобы они побыстрее догорели. Думаю, ее научили этому женщины Сидящего Быка. Любой белый просто залил бы костер водой, в изобилии имевшейся в протекающей рядом реке, но если так поступить, то углями нельзя будет воспользоваться, пока они не высохнут, и, кроме того, вы безрассудно растратите воду, которую приходится таскать с реки ведрами. Кончиком палочки Аманда преграждала путь бегущим язычкам пламени, чтобы они не распространились вокруг.
Первым делом я сходу задал самый важный для меня вопрос:
- Аманда, где твой муж?
Она выпрямилась, снова обтерев щеку левой рукой и оставив на ней еще больше сажи.
- Муж? – вопрошает девушка. Её темно-синие глаза смотрели на меня с большим недоумением. – Какой муж? У меня нет мужа.
- Разве ты не вышла замуж в Нью-Йорке?
Она состроила рожицу, словно маленькая девчушка – уголки рта опустились, брови удивленно поднялись, глаза вытаращились. Такого выражения у нее на лице мне видеть еще не доводилось.
- Джек, - говорит она. – Я не выходила замуж в Нью-Йорке.
- Я заходил в тот офис «Друзей Красного Человека», - сообщил я. – И там на дверях висела записка, что он закрыт. А уборщик сказал мне…
- Ох, - оборвала она меня на полуслове. – Теперь я понимаю, о чем это ты. Когда мой компаньон, Агата Уэрлинг, выходила замуж, свадьба проходила в Бостоне. Я тогда была свидетельницей невесты. Нам пришлось на несколько дней закрыть офис. Из руководящего персонала, кроме секретаря, там были только мы двое.
Аманда фыркнула.
- Слишком много народу состояло в правлении, хотя большинство из них были мужчины. А вскоре после этого наша организация прекратила свое существование.
Она уткнулась взглядом себе под ноги, царапая все еще тлеющей палочкой землю и бормоча что-то под нос, но потом вскинула голову, ухитрившись выглядеть гордо, пусть и в растрепанном виде.
- Поэтому я решила сделать то, что должна была сделать с самого начала: вместо того, чтобы пытаться разобраться с индейской проблемой на расстоянии – углубиться в саму суть вопроса.
Во мне тут же с прежней силой вспыхнула симпатия к Аманде, хотя при этом я решил, что напрасно она сюда заявилась.
- Что ж, - говорю я. – Ты приехала к правильному парню. Среди ныне живущих нет никого, кто был бы более истинным индейцем, чем Сидящий Бык, но его втянули в историю, в которой ему, похоже, никто уже не сможет помочь. Даже его старый приятель Баффало Билл, который, между прочим, как раз сейчас сюда направляется.
- Ох, только не этот ужасный мошенник, - произнесла Аманда с холодным презрением. Но следом она одарила меня ласковым взглядом:
- Джек, ты не мог бы от него как-нибудь избавиться? Ты ведь его хорошо знаешь.
Я разрывался на части. Аманда всегда умела зацепить меня на крючок, к тому же я не одобрял миссию Коди в том виде, как ее обозначил генерал Майлз. Однако я ни на секунду не поверил, что Билл предпримет попытку арестовать Сидящего Быка - скорее всего, он просто поговорит с вождем о возвращении того в шоу. Да и маловероятно, что Коди стал бы прислушиваться ко мне (ну разве что, только в том случае, если я буду петь под его дудку), и как бы он себя ни повел, было бы лучше, чтобы с ним приехали индейские полицейские, твердо намеренные на деле доказать, что они в состоянии управиться с собственным народом,
- Аманда, говорю это только ради твоей же пользы, верь мне. Знаю, у тебя добрые намерения, но – прости за то, что спрашиваю об этом, в моих словах нет никакой критики – мне хотелось бы знать, что ты намеревалась делать, приехав сюда и работая тут, как индейская женщина.
Слава Богу, вопрос, похоже, ее не оскорбил.
- Просто внезапно поняла, - ответила девушка. – Что изначально жутко обманывалась. Я смотрела на этих людей с огромной дистанции. Так было даже в школе Майора.
Она усмехнулась:
- А работать в Нью-Йорке было совсем уж смешно.
На меня нахлынуло горячее желание защитить ее, в данном случае - от самой себя.
- Что ж, - говорю я. – Нью-Йорк именно то самое место, куда всем приходится ехать, чтоб поднять хорошие деньги, разве не так? Действительно, индейцев там не сыскать, ну разве что в шоу Коди, но здесь на Западе, где краснокожие повсюду, белые, как правило, ненавидят их и не отнесутся к тебе по-дружески.
Ну надо же, и тут она согласилась.
- Они ужасны. Несчастная Катерина Уэлдон[31]. Газеты обозвали ее белой скво Сидящего Быка, живущей в грехе со старым дикарем. А в Форте Йейтс ее наградили гораздо худшими прозвищами – белые жены, конечно.
- Вот как все обернулось, - говорю я. – Слушай, даже не сомневаюсь, что ты великолепно справлялась с работой там, на Востоке, к тому же прямо возле Уолл-Стрит.
У меня не имелось ни малейшего представления о том, что я сейчас несу, но так хотелось ее расшевелить.
Она опять усмехнулась, хотя, как и в прошлый раз, эта усмешка относилась не ко мне, а к ней самой:
- Я так хорошо потрудилась, что все с таким трудом собранные деньги исчезли без следа, хотя ни я, ни Агата не взяли из них ни цента, за исключением служебных расходов.
- Сомневаюсь, что ты единственная, кто попался на такой крючок, - сказал я. – В следующий раз будешь знать, чего ожидать.
- Не будет никакого следующего раза, - ответила Аманда. – Я хорошо усвоила этот урок.
Сперва до белого каления меня довел Сидящий Бык, теперь она. Ну почему люди такие упрямые? Теперь настал мой черед упереться рогом.
- Так вот, Аманда, - говорю я. – Сколько еще ты собираешься тут ошиваться, работая прислугой? Ты ж вроде не индейская женщина и никогда ей не станешь. То, что ты делаешь, это всего лишь притворство, поскольку в любую минуту можешь вернуться в белый мир, как только устанешь от происходящего.
Девушка гордо вскинула голову и отвернулась.
- Думаю, сделаешь ты это довольно скоро, поскольку индейские женщины выполняют всю самую тяжелую работу в лагере, а мужчины почти все время бездельничают. И согласно взглядам на жизнь белых людей это неправильно.
Тут она наконец взглянула на меня и произнесла:
- Ха!
- Хорошо, - говорю я. – Действительно, среди белых, за исключением богатых, женщины тоже выполняют большую часть домашних дел, но при этом их мужья ходят на работу. Я вот что хочу сказать. У индейцев все устроено по-иному. И не только в быту. Похоже, краснокожим и на самом деле нравится та жизнь, которой они живут. А ведь она включает, ну или включала в недавнем прошлом, безжалостное отношение к врагам – пытки, убийства, скальпирование и уродование трупов. Если ты решила, что сможешь стать скво, что ж, тогда тебе требуется как следует поразмыслить о том, каково это на деле – вырезать кишки у раненого кавалериста, лежащего на поле боя при Литтл Бигхорн.
Хоть я и резал правду-матку, но не смог себя заставить сказать ей, что иногда это были вовсе не кишки, а половые органы этих бедолаг, которые потом засовывали им в рот.
- Тем не менее, во всем свете не сыскать другой матери, так нежно и трепетно воспитывающей свое потомство, как индеанка. Поэтому далеко не всегда отличия между ними и белыми так разительны. Но потребуется немало времени на то, чтобы рассмотреть индейцев в общем и целом, равно как и на то, чтобы избавиться от излишней брезгливости.
Мне никогда не удавалось переспорить Аманду. Она улыбнулась и, хотя лицо ее было перепачкано сажей, ответила с непоколебимой самоуверенностью:
- Это была очень убедительная лекция, Джек, но, между прочим, я уже согласилась с ней по всем пунктам еще до того, как ты успел ткнуть меня в них носом. Я вовсе не собираюсь перевоплощаться в индейскую женщину. Просто пытаюсь понять, каково это - быть ею, с белой точки зрения, конечно. И думаю, здесь я узнаю об этом побольше, чем в каких-нибудь благотворительных индейских обществах или университете, которым руководит белый человек.
Я понял, что ее слова весьма разумны. Но что потом?
- Напишу об этом, - говорит она.
На меня всегда неизгладимое впечатление производили те, кто хотя бы мало-мальски умел читать и писать, ведь всю свою жизнь я был полным невеждой и в том, и в другом, но писать о каких-то событиях или людях подразумевает нечто большее, чем просто подписать почтовую открытку или составить перечень лагерных принадлежностей.
- В газету?
- Может быть, - ответила девушка. – Или книгу.
-Прошу прощения за свое невежество, Аманда, - говорю я. – Но ведь на это тебе понадобится не меньше нескольких дней, разве не так?
- Не меньше. – Мой вопрос, похоже, сильно ее позабавил.
- Угу. Ну что ж, сомневаюсь, что здесь тебе на это хватит времени. Так или иначе, но Быка замыслили отстранить от дел. Способов для этого хватает, и в любом случае добром это не кончится. Пожалуйста, уезжай отсюда прямо сейчас. Я знаю, о чем говорю!
Кой-чего я все-таки этим добился: Аманда взглянула на меня по-иному, не так, как обычно.
- Джек, - произнесла она потеплевшим голосом. – Ты всегда изо всех сил стараешься помочь, и я давно это заметила. У тебя доброе сердце.
Услышав это, мое доброе сердце погибло. Какой мужик захочет, чтобы женщина, к которой тот воспылал страстью, восхваляла его за отзывчивость? Я не был ни священником, ни доброхотом из какого-нибудь благотворительного фонда. Но она не была бы Амандой, если бы не ввернула пассаж, возвративший все мои надежды.
- Хотелось бы знать, не мог бы ты оказать мне еще одну услугу?
- Все, что угодно, Аманда.
- Главная моя проблема - незнание языка. Я надеялась, что хоть кто-то из Сиу мало-мальски говорит по-английски, но на поверку все вышло не так. Конечно, я выучила немного слов, указывая на предмет и спрашивая, как он называется, но это трудоемкий процесс и бесплодный для нематериальных понятий, таких как чувства и мысли.
Ее улыбка, проступавшая сквозь грязь на лице была самой прекрасной из тех, что мне довелось видеть.
- Можешь научить меня говорить на Лакота?
- Уезжать, как понимаю, ты не собираешься?
- Сидящий Бык, - ответила она. – Величайший из живущих ныне индейских лидеров. Мое исследование касается не просто того, каково быть индейской женщиной, а каково быть женой Сидящего Быка. Я останусь с ним.
Ее слова означали, что, как обычно, всерьез она меня не воспринимает. Тем не менее, у меня не было иного выбора, как сказать: «Да, конечно, я начну уроки, как только ты того пожелаешь». А Аманда ответила, что с этим придется немного подождать, поскольку нужно еще похлопотать по хозяйству. Так вот, можете вместе со мной задаваться вопросом, как у Аманды все получилось, если она не могла общаться с индейцами. Однако я вскоре выяснил, что ей в голову пришла блестящая идея - таскаться за женщинами и во всем им подражать. И как выяснилось, по их мнению она оказалась весьма способной ученицей – например, в приготовлении пищи, которая нравилась Сидящему Быку. И раз так, то почему бы ей не заниматься этим и дальше! Какими бы странными нам не казались индейцы, практичности им было не занимать.
Не хочу показаться бестактным, но должен признаться - когда Аманда упомянула о своем намерении изучить, каково это быть женой Сидящего Быка, я понадеялся, что она не включила в свои исследования совместную с ним постель. Конечно, спрашивать об этом напрямик я не мог. Но мне достаточно было посмотреть, где она сегодня ляжет спать, если, конечно, я встречу эту ночь на свободе или вообще до нее доживу. Я понял, что Сидящий Бык вежливо даст Коди от ворот поворот, но окажет яростное сопротивление любым попыткам индейской полиции или белых солдат увезти его отсюда в качестве арестанта. Действуй только в своих интересах, я бы смылся еще до того, как все это случится. Я сделал все, что мог, чтобы предотвратить беду, и исполнил моральные обязательства перед человеком, которого считал своим другом. Но присутствие Аманды вынуждало меня остаться и попытаться помочь как ей, так и вождю, рискуя здоровьем и не исключено, что и жизнью
Но чтобы не держать вас в дальнейшей тревоге, позвольте сразу рассказать о том, что случилось, и чего не случилось тем вечером и в ближайшие пару недель.
Во-первых, весь день я пробыл в ожидании Баффало Билла, но он так и не объявился. Как я узнал позже, агент МакЛафлин и полковник Драм сумели все-таки его остановить, переслав срочное донесение Президенту Гаррисону, который в ответ отправил депешу, согласно которой Коди отстранялся от дела и отсылался обратно на Восток.
За это время в окрестностях не объявилось и никого враждебного Сидящему Быку. А кое-кто из Хункпапов приступил к Пляске Духов, облюбовав для нее близлежащее поле - к зиме опустевшее и идеально ровное, как нельзя лучше подходящее для этой церемонии. Рядом соорудили палатку потения – покрытый шкурами куполообразный шалаш, где на раскаленные камни лили воду, создавая пар, от которого тела участников покрывались потом, и дух их очищался для церемоний. После обряда танцоры могли надеть особые рубашки Пляски Духов, сшитые из материала, который белые признали бы за замшу высшего качества, и особо разукрашенные. Но на самом деле это были всего-навсего кожаные рубахи, вовсе не защищавшие от пуль, как могли внушить себе суеверные Сиу. Однако не думаю, что Сидящий Бык зашел бы так далеко, чтобы попытаться проверить это на деле, хотя сам ходил в палатку и потел вместе с другими.
Об этом нельзя было спрашивать напрямую, но, находясь в том же самом лагере, я имел возможность почерпнуть довольно много, чтобы получить общее представление о ситуации, и большая часть информации исходила от самого Сидящего Быка. Он не купился на Пляску Духов, но и не противился ей. Единственно, что он хотел – отстоять право на ее существование. Вероятно, вся эта затея ни к чему не приведет, а может и наоборот. Но тем временем она предлагала людям нечто, выходящее за пределы ограниченного существования, в которое индейцев загнали победоносные вашичу.
Вождь довольно много слышал о христианстве от всевозможных миссионеров, включая даже одну женщину, и иногда носил как личное украшение то распятие, что вручил ему некий католический священник. Хотя в основном все это было весьма далеким от него и от образа жизни его Лакотов. Что хорошего было в Духе, по учению которого следовало подставлять щеку вооруженному топором врагу?
Сидящий Бык не порицал белых за их верования, казавшиеся ему противоречащими здравому смыслу, ведь было очевидно, что из них они черпают великую силу. Однако, он успел убедиться в том, что наибольшей властью наслаждались те белые, которые поступали так, словно не верили ни во что, кроме силы, то есть спокойно нарушали все те заповеди, о которых сами и разглагольствовали. И это вносило еще большую бессмыслицу в их верования, да к тому же миссионеры никак не могли этого объяснить. Они только болтали о том, что земная жизнь не имеет никакого значения и является лишь ступенькой к новой, лучшей жизни для неудачников, а тем, кто ходит в победителях, уготованы вечные муки. Быку казалось, что надо было сильно ненавидеть свою настоящую жизнь, чтобы верить в такое устройство – отвергать то, что можно увидеть, потрогать и попробовать на вкус ради чего-то совершенно абстрактного и неопределенного. И странно, что те самые люди, которые правили всем миром и снимали сливки с жизни, имели религию, все это отвергающую.
Но вождь соглашался с тем, что в христианстве мало что было доступно его пониманию, также как, скорей всего, и для многих белых, поскольку на поверхности все намного проще чем то, что таится внутри. Именно этим и привлекала его Пляска Духов - то, что скрыто в ее глубине. Быку хотелось выяснить, нет ли в ней какой-то сокрытой выгоды для индейцев - вроде той, что в христианстве таилась для белых. Например: возможно, магическая рубаха и не могла отразить свинцовую пулю в буквальном смысле, но давала ее обладателю такую духовную силу, что он становился практически неуязвимым. Как подтверждалось в любом из сражений, храбрейшие воины были последними из тех, кого удавалось убить или ранить. Что до предсказанного Вовокой великого земельного потопа, который погребет под собой белых людей, в то время как краснокожие люди поднимутся над поверхностью - возможно, не стоит понимать это буквально. Быть может, речь идет о некоем духовном пути, благодаря которому индейцы возвысятся над белыми.
Вот что скажу. Где бы он ни родился, Сидящий Бык стал бы вожаком любого народа. Мне очень жаль, что ему не довелось встретиться с Королевой Викторией, поскольку, бьюсь об заклад, каждый из них восхищался бы другим, как мудрым лидером, лучшим в своем роде. Не говорю, что он был лишен недостатков, главным из которых было тщеславие. К тому же его не минуло чувство зависти, о котором так часто упоминал мой отчим Преподобный Пендрейк. Бык считал себя главным вождем всех Сиу, а поскольку в племени не проводились выборы и отсутствовали наследственные титулы, этот статус был им присвоен. Поэтому он не испытывал особой любви к другим претендентам, которых обвинял в том, что те продались белым. Я ни разу не слышал от него похвалы в адрес других вождей, за исключением Неистовой Лошади, который, конечно, давно уже был благополучно мертв. Старик не слишком жаловал Ссадину – одного из основных боевых предводителей на Сочной Траве, когда сам Бык так и не показался на поле битвы. То, что Быка, когда тот вышел на люди с «Диким Западом», изображали убийцей Кастера, с одной стороны смущало и озадачивало вождя, но, вероятно, и льстило самолюбию старика, возвышая его над менее известным Ссадиной, который свел счеты, более умело лавируя в сложных взаимоотношениях между различными фракциями Сиу в резервациях.
А это подводит к тому, что предсказал ему луговой жаворонок. В конце концов, Сидящий Бык испортил отношения со всеми группировками, белыми или красными, и, за исключением семьи и друзей в собственном лагере, все остальные строили планы его погибели, включая некоторых пришлых Сиу, гостеприимно принимаемых как гостей, но на самом деле шпионивших на индейскую полицию и агента МакЛафлина.
Но прежде, чем продолжу об этом, должен сказать, что я исправно давал Аманде уроки Лакота, о которых она меня просила. Однако, со всеми теми заботами по хозяйству, которые девушка добровольно на себя возложила, ей не хватало времени. Поэтому она не слишком много успела осилить, за исключением ряда имен и предметов, которые считала необходимыми в первую очередь, вроде «говядина» – «тадо»; «прут» -«чан»; «горшок» - «чега», ну и так далее, большинство из которых касалось домашних дел, наряду с несколькими простыми фразами, такими как «он приходит», что звучало просто «у»; «мы едим» - «унйатапи»; «ты пьешь» - «дактан».
Я попытался было объяснить Сидящему Быку, почему мне так и не удалось ее увезти отсюда, но все оказалось проще, чем я ожидал. Когда я заговорил на эту тему, он улыбнулся и сказал:
- Это для меня не сюрприз. Белые мужчины никогда не могли справиться со своими женщинами.
Знаете, сэр, меня это задело, и я ответил, что она вовсе не «моя» женщина, а просто одна из моих хороших знакомых - друг, почти что сестра.
- Но тебе хотелось бы сделать ее своей женщиной, - говорит он. – Любой может это понять по тому, как ты на нее смотришь. Мои жены и дочери хихикают и удивляются, почему ты не берешь ее в жены. Но в отличие от меня, они не понимают души белого человека.
В этой фразе заключалась еще одна его черта. В вожде укоренилась тщеславная мысль, будто он имеет влияние на американцев. Думаю, может так оно и было, особенно если сравнивать его с другими краснокожими, и Бык вовсе не стеснялся выпендриваться перед белыми.
-Если ты говоришь о том, что я думаю, то это - нарушение закона, - указал я.
- Американского закона, возможно, - отвечает он. – Но это земли Хункпапов.
Так вот, спорить с ним об этом было бы небезопасно, поэтому я проглотил свою гордость и забормотал какую-то чушь, якобы у него неверное представление обо мне и Аманде. Все это трудно было изложить на Сиу.
- Надеюсь, ты учишь ее говорить на хорошем Лакота, - говорит Бык, усмехнувшись. – Хотя сам не слишком хорошо им владеешь.
И добавляет, что слышал, как она задает вопрос, используя «хуо» вместо «хе», что было между прочим чисто по-мужски, а вовсе не по-женски. Очень может быть, Аманда так и сказала, поскольку, вынужден признать, я не всегда был так внимателен, как надо бы – да и вспомните мой английский. Но вождь мог и просто подтрунивать, поскольку ему было присуще чувство юмора, о чем меня забавляет постоянно напоминать в связи с его репутацией человека, начисто лишенного этого самого чувства. Впрочем, это касается и большинства индейцев.
А про Аманду я сказал, что торчит она здесь не для того, чтобы мозолить ему глаза, а дабы узнать о нем побольше и написать книгу, которая принесет вождю славу. Сам я отнюдь не был уверен, что Аманда будет восхищаться всем без разбора, особенно когда дело дойдет до женского вопроса, но так ли уж ли это важно, ведь если Бык и выйдет живым из нынешней передряги, то все равно читать-то он не умеет.
Если я рассчитывал на то, что эта новость польстит вождю, то сильно заблуждался. Его самомнение было на такой высоте, что он даже не сомневался, что и все остальные придерживаются того же мнения, особенно женщины, если только по природе они не скудоумны или порочны. А поскольку Бык не был обучен грамоте, то никакая книга для него ровным счетом не значила ничего того, что значила бы для тех, кто в силах был понять, о чем говорят значки на ее страницах. Гораздо больше ему нравились картинки той, предыдущей белой женщины, имя которой, если верить Аманде, было Катарин Уэлдон. Вот их он мог понять. А кроме того, по меркам Сиу он сам был весьма неплохим художником, не так давно описав в рисунках подробное повествование о своих боевых подвигах в молодые годы. Бык отдал его своему приемному сыну Прыгающему Быку – Ассинибойну, в мальчишестве попавшему в плен к Сиу и теперь уже давно возмужавшему. Я отвел Прыгающего Быка к Аманде, чтобы тот показал ей эти рисунки, чего иначе он ни за что не сделал бы, поскольку, как и остальные индейцы, стеснялся ее.
Спали мы с Амандой под одной крышей в главной хижине, хотя и не вместе. Не совсем чтобы порознь, тем не менее, поскольку в комнатушке того размера было крайне тесно, учитывая всех тех, кто там ночевал: пару детей Сидящего Быка, жену его племянника, довольно часто одного или двух танцоров Пляски Духов, а также самого Сидящего Быка и его жену, Замеченную Народом. Будучи прямоугольной, хижина не была так приспособлена для ночлега как типи, где спящие располагаются словно спицы в колесе, но каждый находил себе место для сна. Аманда обычно укладывалась неподалеку от меня. Но дотянуться до нее не представлялось возможным, если только она сама ко мне не потянулась бы, однако никаких позывов не было и в помине.
На самом деле, я так и не сказал ей, о чем про нас судачили индейцы – и не столько из-за заботы о ее чувствах, как о своих собственных: я боялся, что она тоже сочтет это забавным, со своей точки зрения.
Вот каково было положение дел на Гранде в течение пары недель после того, как Коди покинул Форт Йейтс. В поселении Сидящего Быка не показалось ни одного представителя властей, и вождь продолжал жить безмятежной жизнью, словно врагов у него и вовсе не было. Он не только изучал ту Пляску Духов, что проводилась у него под боком, но теперь еще приехал человек из резервации Сиу в Пайн-Ридже, пригласив его посетить их собственную пляску, поскольку ожидалось, что вскорости она принесет те великие плоды, что были предсказаны.
Сидящий Бык решил принять приглашение, но требовалось испросить соизволения агента МакЛафлина. поскольку по сути вождь на тот день все еще пребывал на положении военнопленного.
- Я намерен сделать это должным образом, - сказал он мне. – Написав бумагу, которая прояснит причину моего желания посетить Пайн-Ридж.
Разнообразия ради, я счел идею неплохой и сказал Быку, что если тот изложит, что именно он хочет сказать, то буду рад передать его слова Аманде. А она напишет это на прекрасном английском.
Сидящий Бык поблагодарил нас за предложение, но сказал, что при всем уважении вынужден его отвергнуть. Поскольку речь шла о Лакотских делах, касающихся религии, ему не следует довериться белым людям, пусть и дружески расположенным, в этом щепетильном вопросе, поэтому он решил поручить своему зятю, Эндрю Фоксу, перевести его слова на английский и изобразить на бумаге.
Так вот, все что мне удалось – это не рассмеяться во весь голос. Ведь Фокс изучал то, что считал английским, в резервационных школах, где и получил имя Эндрю, возможно, от кого-то вроде Майора. То, чему ему удалось там обучиться, оказалось полной белибердой, но я не мог сообщить об этом Сидящему Быку, возлагавшему большие надежды на юношу, жена которого, дочь Быка, заболела и умерла всего пару лет тому назад.
Вот то, что Сидящий Бык сказал Эндрю Фоксу на Лакота, хотя я и опустил часть его краснобайства,
Сегодня я встречался с моим народом и теперь шлю тебе это послание. Вакантанка сотворил всех нас, белых и красных, и белые оказались сильнее, но сейчас наш общий Отец решил помочь красному человеку. Поэтому мы молимся, пытаясь найти верный путь, и не хотим, чтобы кто-то пришел с ружьем или ножом и потревожил наши молитвы. Молитвы не делают из меня глупца. Ты думаешь, что не будь здесь меня, мои люди стали бы цивилизованными, но поскольку я здесь, они тоже глупцы. Когда-то ты так не думал. Приехав однажды ко мне в гости, ты сказал, что мои молитвы хороши, но теперь в тебе произошли перемены. Пусть все будет, как будет. Этим письмом извещаю тебя, что я должен ехать в Пайн-Ридж посмотреть, как там проводят свою Пляску Духов. Я слышал, ты хочешь забрать у нас ружья и лошадей. Это правда? Буду благодарен тебе за своевременный ответ.
Так вот, Эндрю Фокс был весьма горд своей английской версией вышеизложенного, когда показал мне и Аманде с трудом нацарапанный карандашом текст. В первую очередь должен сказать, что его каракули было крайне трудно разобрать, но, впрочем, меня самого никогда не отмечали за успехи в каллиграфии, поэтому не мне и критиковать. Я просто указал на то, что мы могли неверно истолковать кое-что из этой писанины. Опять же привожу лишь суть, а не все послание, которое более менее соответствовало словам Быка.
Я встречаюсь сегодня с моими индейцами и пишу тебе этот документ. Господь сотворил вас, всю белую расу а также красную расу, но белые выше индейцев, но сегодня наш Отец помогает нам индейцам. Так знаем все мы индейцы. Я хочу, чтобы никто не приходил к моей молитве с ихним ружьем или ножом. Ты думаешь, я глуп. Если меня здесь не будет, тогда все индейцы будут цивилизованными. Но раз я здесь, все индейцы глупы. Когда ты был здесь в моем лагере то сказал хорошие слова о моей молитве, а теперь ты забираешь все обратно. Я дам тебе знать кое о чем. Я намерен ехать в Пайн-Ридж и узнать эту молитву. Полицейский сказал мне, ты собираешься забрать всех наших лошадей, ружья тоже, так что дай мне об этом знать. Я хочу ответ быстро.
После того, как сначала Аманда, а следом за ней и я, прочли письмо, оба не проронив ни слова, Сидящий Бык улыбнулся Эндрю Фоксу и с гордостью произнес:
- Теперь можете убедиться, почему я хотел, чтобы именно мой зять написал это послание. Оно не переиначено вами. Юноша не только превосходно знает английский, но также может говорить с американцами голосом, который вызывает у них уважение.
Я испугался, что Аманда окажется не столь дипломатичной, и поспешил высказаться ясно и громко, дабы предотвратить любое возможное проявление двусмысленности с ее стороны. У меня не имелось иного выбора, кроме как сказать Сидящему Быку:
- Понимаю, что ты имеешь ввиду. Давай просто надеяться, что МакЛафлин поступит правильно.
Хотя сам я, например, вовсе не знал, что будет правильней. Я и правда сильно привязался к старине Быку, но отнюдь не был уверен в том, что ему следует разрешить визит в Пайн-Ридж. Он бы сильно рисковал - очутись вождь вдалеке от Гранд-Ривер, его люди целиком оказались бы на милости врага.
Что ж, только одно из требований, содержащихся в этом письме было исполнено: МакЛафлин был скор на ответ. На следующий же день он прислал категорический отказ по главному пункту. Нет, Быку решительно запрещается посещать и Пайн-Ридж, и любое другое место. Вместо этого, ему следует остановиться и воздерживаться от собственного участия в Пляске Духов, а также отправить восвояси всех индейцев, в настоящее время вовлеченных в нее на Гранд-Ривер.
МакЛафлин не сообщил того, что вместе с полковником Драмом они, в конце концов, дали ход планам по аресту вождя. На рассвете следующего дня, без предупреждения, целое подразделение индейской полиции, возглавляемое лейтенантом Бычьей Головой и сержантами Красным Томагавком и Бритой Головой, должно было вторгнуться в поселение и взять Сидящего Быка под стражу, живым или мертвым.
Четырнадцатью годами ранее Бычья Голова участвовал в бою на Сочной Траве. Думаю, мне стоит уточнить – на индейской стороне.
20
Смерть на Гранд-Ривер
Поскольку по жизни мне приходилось быть ранней пташкой, спал я обычно крайне чутко. Но тем утром я забылся тяжелым сном – вероятно из-за того, что снилось нечто ужасное, касающееся Сидящего Быка, чего мне не по силам было предотвратить. Поэтому я не проснулся от адского шума снаружи, производимого стуком копыт и спешивающимися людьми. Окончательно я не смог продрать глаза даже тогда, когда отчаянно стали стучать в дверь, и чей-то голос, полный предвещающих беду интонаций, прокричал: «Татанка Йотанка!». Наверное, я воспринял это как продолжение неприятного сновидения. В конце концов, я все-таки очнулся в уютной комнате, заполненной близкими друг другу людьми. Тепло их тел надежно защищало от холода, ведь уже выпал снег, и Гранд начало затягивать льдом. Неважно, кто вопил, но без сомнения это был индеец. Он выкрикивал имя Быка на Лакота, а это значило, что напала не армия США, как случилось однажды, когда я жил в селении Черного Котла на Уашите, и там на нас налетела Седьмая Кавалерия
Не могу сказать, что происходило снаружи до того, пока не распахнулась дверь, и вся толпа не ввалилась внутрь. Вошедшие стали бесцеремонно расхаживать между беззащитно лежащими на полу людьми. Меня пнули под ребра и даже наступили на живот. Потом кто-то зажег спичку, а следом свечу. И тут, чудом увернувшись от ноги, метившей мне прямо в кишки, в мерцании свечи я разглядел лежащую фигуру Сидящего Быка и склонившийся над ним профиль со здоровенным Сиукским носом, торчащим из-под полей полицейской шляпы.
- Мы пришли за тобой, - говорит этот последний без особых эмоций в голосе, а затем отступает в сторону и несколько человек в форме хватают старого Быка и грубо вытаскивают из-под одеяла. Впрочем, тот особо и не сопротивлялся. Они подняли его на ноги, абсолютно нагого, на голой груди вождя виднелись шрамы от старых ран, и потащили через комнату, на этот раз ни на кого не наступив, поскольку большинство обитателей уже выбежало наружу. Однако я не спешил вслед за ними, опасаясь за Аманду, которая яростно требовала объяснений, прежде чем сдвинется хоть на дюйм.
Позвольте отметить, в отличие от Сидящего Быка, спала она полностью одетой, как и я, впрочем, я это делал только из-за боязни замерзнуть.
- Аманда, ради Бога, пойдем отсюда!
- Ты не можешь поговорить с ними, Джек?
- И что мне им сказать?
Я прижал ее к стене, прикрыв собой от погромщиков. Так близко друг к другу мы с ней еще ни разу не были, и даже в такой переделке я боялся, что она может превратно истолковать мои намерения.
Крики и вопли стояли просто оглушительные, причем в основном они исходили от полицейских, поэтому, обращаясь ко мне, девушке пришлось перейти на крик.
- Напомни им, что они все индейцы! – прокричала она.
- Думаю, они это и так знают! – проорал я в ответ стоявшей вплотную Аманде.
Святая вера Аманды в добрые дела всегда трогала мое сердце, быть может потому, что сам я скептически относился к таким материям, убедившись на собственном опыте в том, что добро редко одерживает верх, однако допускал возможность, что подобный опыт не раскрывает всего того, что можно сказать о людских делах, особенно творимых сердобольными женщинами.
- Люди одного того же роду и племени вполне могут быть врагами, - продолжил я. – Вспомни Гражданскую войну!
- Ты можешь хотя бы попытаться, - говорит она укоризненно, более тихим голосом, поскольку теперь суматоха переместилась наружу, и мы остались наедине.
Что ж, вы знаете о моей слабости к этой девушке, поэтому я вышел на улицу, где к тому времени заря разгорелась ярче, кучками лежал снег, а толпа Сиу в растерянности топталась на месте, выдыхая пар в кристально-холодный воздух, так же как и стоящие рядом животные – лошади полицейских и тот большой серый жеребец, которого Баффало Билл подарил Сидящему Быку. Конь был привязан возле хижины, готовый к поездке Быка в резервацию Пайн-Ридж. Запрос о разрешении для визита и стал непосредственной причиной этого набега.
За исключением меня, все остальные были Лакотами: сорок или пятьдесят полицейских и может быть вполовину от их числа - сторонники Сидящего Быка, родственники и танцоры Пляски Духов, выбежавшие из хижины для гостей и служебных построек. За ними стояли женщины и маленькие дети.
Жена Сидящего Быка, Замеченная Народом, принесла кой-какую одежду, но полицейские все еще крепко держали вождя.
- Почему вы не даете мне одеться? – спросил он, выдыхая пар. – Холодно.
-Мы сами тебя оденем, - сказал один из голубых мундиров и выхватил у Замеченной Народом одежду, грубо отпихнув женщину в сторону, а пара других полицейских принялась напяливать все это на тело старика, один предмет за другим, веля ему то повернуться, то поднять ногу, то руку ну и так далее, словно он был беспомощным ребенком.
И чтобы еще раз доказать вам, каким великим человеком был Сидящий Бык, думаю, мне стоит упомянуть вот о чем. Даже в этот тяжелый момент он предпочел не выказывать свою горечь, а еще один, последний раз продемонстрировал свое остроумие.
- Вам не стоит оказывать мне столько почестей, - сказал он, ссылаясь, как было известно любому Сиу, на их обычай помогать вождю одевать убранство по случаю великих церемоний.
Так вот, я дал обещание Аманде, смотревшей из дверного проема, что попытаюсь что-нибудь сделать, поэтому обратился к остролицему индейцу с лейтенантскими золотыми погонами на гимнастерке – самому старшему по званию из присутствующих.
- Почему вы ведете себя столь непочтительно по отношению к этому великому вождю?
Лейтенант наставил на меня сверху вниз свой нос:
- Не лезь не в свое дело, - грубо ответил он по-английски, чем немало меня удивил.
Парень ставил меня на место и, хотя возможно, он был прав, я взбеленился на слова какого-то краснокожего «офицера», позволившего себе обращаться со мной, словно с какой-нибудь швалью. Как всегда режу правду-матку: я спасал индейца от его же сородичей, и когда меня оборвали на полуслове, первое, что пришло в голову, что сам-то я, черт побери, белый – но к чести своей могу сказать, я тут же смутился и с должным почтением произнес, обращаясь к нему, как к любому официальному лицу:
- Да, господин лейтенант, я осведомлен о том факте, но мне кажется, наверное, вы могли бы проявить больше выдержки, забирая его в тюрьму…
Но когда индеец в ответ просто насупился и отошел, до меня дошло, что он не так хорошо понимает английский, как мне показалось. Это был мой последний шанс, потому что Сидящего Быка уже полностью одели, и лейтенант, которого звали Бычьей Головой, схватил вождя за правую руку, сержант Бритая Голова - за левую, а Красный Томагавк стал подталкивать старика револьвером в спину.
Другие полицейские в голубых шинелях взяли Быка в кольцо, отделив от все нарастающей толпы его сторонников. Люди возмущенно роптали, и среди криков выделялся голос сына Сидящего Быка - Вороньей Ноги, который обычно ночевал вместе с нами в главной хижине. Он был одним выжившим из пары мальчишек-близнецов, родившихся ночью накануне боя на Сочной Траве, и поэтому считался воплощением великой магии. Бык возлагал на него большие надежды, даже посылал на какое-то время в миссионерскую школу, которой в агентстве заправляла женщина-проповедник. Воронья Нога был симпатичным юношей четырнадцати лет – возраст, в котором мальчишка любой расы начинает ершиться со старшими.
Поэтому, вместе со всей толпой понося на чем свет стоит полицейских, Воронья Нога не удержался и выкрикнул своему папаше:
- Отец, если ты храбрый вождь, почему позволяешь им забрать тебя?
Сидящий Бык до сих пор вел себя покорно, хотя эти полицейские ломали комедию, будто старик сопротивляется - без сомнений, дабы утвердиться как в своих собственных глазах, так и глазах зрителей. Но услышав голос сына, вождь напряг свое старое тело, в котором еще хватало скрытой мощи, и отказался двигаться дальше. И, хотя пленители тянули и толкали его изо всей мочи, сила Быка черпалась из источника, расположенного под его ногами, глубоко в земле. Вождь стоял, словно высокая шестовая сосна с корнями, уходящими вниз прямо к центру Земли.
Он тихо произнес:
- Нет.
Лейтенант Бычья Голова начал заметно нервничать и отпустил пленника, чтобы поправить шляпу, которая во всей этой сумятице чуть не свалилась на землю. Он говорит, чуть ли не с мольбой в голосе, сильно разволновавшись из-за враждебно настроенной толпы:
- Тебе надо идти. У меня есть приказ. И я тут командую.
Один из полицейских отвязал серого жеребца и повел его к вождю. Это животное было надрессировано для выступлений в «Диком Западе Баффало Билла» и до сих пор, под седлом или под уздцы, шло грациозным шагом, будто на представлении, что сразу же бросалось в глаза.
Я все еще стоял как вкопанный, не привлекая к себе никакого внимания. Мне не хотелось возвращаться к Аманде, поскольку я не смог сделать того, чего она от меня ждала, и, как было видно, сейчас ей не угрожала никакая опасность. Я решил, что толпа так и будет бушевать и угрожать, но Сиу не прольют кровь Сиу, и, в конце концов, высказав свое мнение, Сидящий Бык уступит, оседлает своего коня и его увезут в агентство, где следующий акт начнется, когда вождь предстанет перед агентом МакЛафлином.
Немыслимым казалось то, что Бык отправится в тюрьму, однако худшее, что обычно происходит с воинами столь великой отваги – они выживают во всех битвах, но терпят поражение в мирное время.
Тут Сидящий Бык медленно огляделся, будто изучая их всех - полицейских, друзей и семью - словно орел с пылающим взором и сильным клювом, не жестокий, но мощный и встревоженный. А затем он заметил меня, одиноко стоящего поодаль и поэтому невидимого никому. Индейцы никогда не замечают того, с чем не знают, как иметь дело - до той поры, пока в силу обстоятельств им не приходится обратить на это внимание: именно поэтому белые называют их примитивными. Но теперь вождь отправил взглядом мне молчаливое послание. Я прочитал его в секундном мерцании глаз: Это всего лишь то, что предсказывал Сдосдона.
И я подумал: Что ж, часть из напророченного сбылась, вождя только что арестовали его собственные люди, но не убили, и, быть может, луговой жаворонок слегка преувеличил, как это свойственно и предсказателям рода человеческого, утверждающим, что правы на сто процентов, тогда как правы всего лишь на десять. Скажу вам, я вздохнул с облегчением, решив, что птица так сильно промахнулась.
Тут через бушующую толпу протолкнулся мужчина по имени Поймать Медведя, обернутый на утреннем морозе синим одеялом. Многие годы он был одним из ближайших друзей и последователей Сидящего Быка, но в той же степени уже давно на дух не переносил лейтенанта Бычью Голову, поспорив с тем из-за говяжьих языков. Более серьезного повода для ссоры быть просто не могло.
Теперь застарелая вражда вспыхивает с новой силой, они с Бычьей Головой смотрят друг другу в глаза, и Поймать Медведя прямо переходит к делу:
- Вы не арестуете Татанку Йотанку.
- Ты меня не остановишь, - отвечает Бычья Голова голосом, полным презрения.
- Ну же! – взывает Поймать Медведя к толпе. – Не дадим им увезти вождя!
Люди начинают кричать в поддержку и давить на кольцо полицейских.
Бычья Голова обвел нервным взглядом толпу и достал из кобуры свой револьвер.
- Я здесь командую, - говорит он Поймать Медведя, который, хотя все еще смотрит ему прямо в глаза, слегка отступает назад. Затем Бычья Голова приказывает держащему коня полицейскому подвести того ближе.
Поймать Медведя внезапно издает боевой клич Лакотов, от которого – неважно, как часто вам доводилось его слышать - волосы на голове поднимаются дыбом, даже если вы на той же самой стороне. Последний раз я слышал его четырнадцать лет назад на Литтл Бигхорне, и, должен признаться, он потряс меня до глубины души. Если бы мог, я тут же сбежал бы куда подальше.
А потом Поймать Медведя отбрасывает в сторону одеяло, вскидывает ружье, которое прятал под ним, и стреляет в Бычью Голову. Тот падает, но, все еще живой, поднимает револьвер и почти в упор стреляет Сидящему Быку в сердце, а Красный Томагавк приставляет свой револьвер к затылку вождя и вышибает старику мозги.
И тут во все стороны полетел свинец: полисмен по имени Одинокий Человек убил Поймать Медведя, а люди Сидящего Быка нашпиговали пулями лежавшего Бычью Голову. И началась такая пальба, что я не стал смотреть, что будет дальше, а кинулся на землю и пополз в противоположную от огня сторону, хотя шандарахало отовсюду - наверное, я ползал по кругу.
Больше всего мне хотелось поскорее добраться до Аманды. Оставалось лишь надеяться, что она окажется достаточно благоразумной, дабы найти себе хоть какое-то укрытие. Я не сильно смогу ей помочь, если погибну сам. В тот миг я вовсе не размышлял о смерти Сидящего Быка, а лишь спасал собственную шкуру, впрочем, гибель вождя меня сильно шандарахнула. Ведь мне показалось, что смерть вовсе не входит в его планы. Я не только стискивал землю в объятиях, наплевав на слякоть и грязь, но меня всего просто колотило. За годы, прошедшие со времен Тумбстоуна, я уже отвык от того зрелища, что ружейный огонь делает с человеком. Если этот человек вам знаком, пусть даже и неприятен, оно всегда вызывает ужас. Если же это тот, о ком вы заботитесь и кем восхищаетесь, то сперва ощущаете страх и лишь после - нахлынувший гнев.
Ползая, я натыкался на лежащие тут и там тела, все были индейцами, некоторые в голубых шинелях, а кто-то в обычной одежде. Если бы я поднял глаза, то не разглядел бы ровным счетом ничего из-за густого порохового дыма. Кроме того, поскольку это было шансом схлопотать пулю в лицо, мне пришлось держать голову пониже, но в какой-то момент я решил, что меня все равно ранили, поскольку щека вдруг намокла, а опустив глаза, увидел на земле красное пятно. Я ждал, когда нахлынет боль, поскольку, если не знаешь, что ранен, то боль приходит не сразу. Мне довелось видеть умиравших людей, которые понятия не имели, что их задело. Но на самом деле меня даже не зацепило. Кровь принадлежала лежавшему рядом мертвому Хункпапе, его нос был разбит, а один глаз все еще смотрел в небо.
Затем, ни с того ни с сего, шум стих, как бывает в любом сражении прежде, чем оно прекратится. Если закрыть глаза и заткнуть нос, чтобы не вдыхать пороховую гарь и запах крови, то даже не узнаешь, что идет бой, но это может быть похуже стрельбы, поскольку уверенность в том, что находишься вне опасности, может оказаться твоей последней ошибкой. Поэтому я по-прежнему полз, пригнув голову к земле и когда, наконец, ее приподнял, пытаясь сориентироваться, то увидел за усеявшими землю телами группу людей Сидящего Быка, бегущих к роще возле Гранд-Ривер. Никто их не преследовал и даже не стрелял вслед, поскольку в тот момент полицейские занимались своими собственными павшими.
С того места, где я лежал, трупа Сидящего Быка видно не было, но, без сомнений, он лежал там, за серым конем. Это животное, приученное выступать в шоу, было подарено вождю Баффало Биллом. Думаю, стоит рассказать вам о самой дьявольской картине из тех, что мне когда-либо довелось повидать в тех многочисленных сражениях, участником или свидетелем которых я оказался волею судьбы. Этот конь пританцовывал, кланялся и становился на дыбы, а затем делал реверанс, припадая на переднее копыто, выдрессированный, вероятно, для встречи королевских особ. Теперь, заслышав всю эту пальбу, обученное животное, не поняв, что это вовсе не холостые залпы «Дикого Запада», принялось исполнять свою партию в этом страшном представлении на снегу, и, завершая номер, оно село на задницу и подняло одно из передних копыт.
Решив воспользоваться минутой затишья, я вскочил на ноги и сломя голову помчался к хижине, где, слава Богу, нашел Аманду живой и невредимой, хотя она столбом стояла в дверном проеме. Припоминаю, девушка просто окаменела от представшей перед ней ужасной картины.
Она задыхалась. Я обхватил ее за талию, втащил внутрь и уволок в самый дальний угол. Было бы неплохо иметь под рукой хоть какую-то мебель, чтобы забаррикадироваться, но таковой в хижине не имелось.
- Сейчас снова начнут стрелять.
- О, Джек, - говорит она и прижимается ко мне всем телом, но вовсе не потому что боится, а потому что пребывает в шоке. Никогда не видел, чтобы Аманда выказывала хоть какие-то признаки испуга, пусть даже тогда, когда об этом стоит подумать, и говорю я это вовсе не со слепым обожанием, поскольку глупо не испытывать страха в нужный момент.
- Джек, - лепечет девушка, задыхаясь. – Как они могли такое сотворить?
- Это всего-навсего люди, - отвечаю я.
И тут же дверь, которую я только что притворил, распахнулась, и вошла группа индейских полицейских, неся своих раненых, среди которых находился лейтенант Бычья Голова, хотя и получивший множество ранений, но все еще живой.
Я быстро заслонил собой Аманду, но сержант Красный Томагавк и его люди не удостоив нас ни толикой внимания, искали место, куда положить раненых. Собирая постельные принадлежности тех, кто проводил тут ночь, они подошли к месту, где спал Сидящий Бык со своей женой, потянули на себя одеяла, а под ними на полу, съежившись от страха, лежал юный Воронья Нога.
После того, как прямо на его глазах убили отца, он больше не был задиристым молодым воином, а скорее перепуганным пареньком.
-Дядюшки, - говорит он. – Пожалуйста, не убивайте меня.
- Вставай, - отвечает Одинокий Человек, пнув парнишку под ребра ногой, а затем спрашивает лежащего рядом Бычью Голову. – Что нам с ним делать?
- Да все, что хотите, - говорит лейтенант слабеющим голосом, истекая кровью из многочисленных ран. – Он такой же скверный, как и все остальные.
Одинокий Человек бьет мальчишку прикладом в голову, и Воронья Нога кубарем вылетает в открытую дверь.
Аманда не понимала Лакотские слова, но увидев, что юноша ранен, она оттолкнула меня и рванула за Одиноким Человеком и всеми остальными, кто погнался за Вороньей Ногой.
- Аманда, - заорал я в ужасе. – Не лезь туда!
Однако, она так и не остановилась и беспрерывно орала на полицейских, на английском, конечно, да еще и по-женски. Но не успела она выскочить из хижины, как Одинокий Человек поднял свое ружье и выстрелил Вороньей Ноге в спину. От выстрела тот развернулся, и другие полицейские разрядили свои ружья мальчишке прямо в грудь. Они не перестали расстреливать его даже тогда, когда парнишка замертво рухнул оземь. Теперь они довели себя до состояния такой ярости, какой я не видал со времен Сочной Травы.
Аманда все еще визжала, но к счастью никто из полицейских так и не обратил на нее ни малейшего внимания. И тут снова началась стрельба. Люди Сидящего Быка стреляли из стоящей вдоль реки рощи, а полицейские отстреливались, укрывшись за хижинами и конюшней. А затем пришел другой звук – звук боли. Женская часть семьи Сидящего Быка, жены и дочери, собрались в меньшей хижине, и их причитания могли вырвать сердце.
Торчать на открытом месте под ружейным огнем было бы глупо, и я попытался уложить Аманду на землю – ну или хотя бы просто заставить ее пригнуться - а самому между тем высмотреть укрытие. Но она упрямо оставалась на ногах, пылая гневом и желая выплеснуть прямо в лицо обвинения тем, кто устроил эту бойню. Тут нам пришлось чуток побороться, и, будучи молодой и крепкой, она успешно сопротивлялась, пока я не вспомнил старинный Шайенский прием рукопашного боя – попросту говоря, подножку - и она не упала, удачно приземлившись на клочок земли, еще не залитый кровью, струившейся из скорченного тела Вороньей Ноги. Но еще чуть-чуть – и мы бы в нее угодили, поэтому я перекатился вместе с девушкой в сторону, по-прежнему вцепившись в нее мертвой хваткой.
В конце концов, мне пришлось заорать:
- Черт побери, Аманда, Да остановись, ты! Нам самим надо выбираться из этой заварухи!
Думаю, она была в шоке. Такое может случиться с человеком, оказавшимся в эпицентре сражения - особенно если он сам не является его частью, а попал туда волею случая, - но внезапно она перестала сопротивляться и сказала весьма разумным тоном:
- Все в порядке.
И тут же я смутился оттого, что буквально обвился вокруг нее - так сказать, в положении лежа - хотя в этом не было ничего личного. Я отцепился и приподнял голову достаточно высоко, чтобы взглянуть за мертвое тело Вороньей Ноги. Каждое строение в поле моего зрения использовалось как укрытие, из-за которого полицейские стреляли в людей, что находились в роще. Мы не могли вернуться в главную хижину без того, чтобы Аманда не набросилась на тех, кто убил Сидящего Быка и его юного сына, и, несмотря на сочувствие, я не смог бы вынести траурных причитаний индейских женщин в другой хижине, а останься мы здесь, нам пришлось бы слушать это часами.
Поэтому мы остались лежать на земле. Было так холодно, что кровь Вороньей Ноги вскоре начала покрываться ледяной коркой, а на нас была только домашняя одежда: на Аманде – все то же шерстяное платье, а на мне рубашка, штаны и сапоги, которые я, к счастью, не снял на ночь, поскольку не мог заснуть с ледяными ногами. Когда я увидел, что все это время Аманда была в одних только чулках, то перекатился, снял с Вороньей Ноги мокасины, которые теперь были ему совсем не нужны, и отдал ей. Больше на нем не оставалось ничего, что не было бы пропитано кровью.
Мне показалось, будто ее заколотило так, что у меня зарябило в глазах, и, извинившись, пробормотал, что нам придется либо обняться, либо замерзнуть до смерти, но, немного полежав в обнимку и слегка согревшись, понял, что дрожал по большей части я сам. Но она и сама обнимала меня безо всяких возражений, так что, полагаю, ничего дурного я не сделал.
Не знаю, сколько времени мы пролежали там, в одной из самых странных ситуаций в моей жизни, в которой было так много всего – с обыденной точки зрения она была настолько же ужасной, насколько примечательной с личной, – но прошло где-то около часа, и перестрелка угасла. Казалось, будто все уже закончилось, но вдруг в нашу сторону прогремел пушечный выстрел и снаряд взрыл землю возле конюшни. Кинув взгляд между строениями, я уви
