История звёзд балета и большого театра

Своим небывалым успехом постановки Фокина были обязаны и участию в них замечательных молодых артистов балета Мариинского и Большого театров, сила которых заключалась в их талантливости, в «искренности» и «святости» их творчества и в том, что в них горело пламя служения искусству.

Среди этой молодежи первое место принадлежало величайшей мировой танцовщице начала XX века Анне Матвеевне (по театру Павловне) Павловой(1881-1931).

Случайное знакомство с балериной Е. П. Соколовой, преподававшей в балетной школе, и ее протекция помогли Павловой стать воспитанницей Петербургского хореографического училища. Здесь она проявляла исключительное прилежание и была первой ученицей по общеобразовательным дисциплинам, но в отношении классического танца вызывала сомнение у Соколовой. Отсутствие выворотности грозило ей исключением из школы за профнепригодность. Лишь авторитетное мнение Иогансона и Гердта, увидевших в этой воспитаннице яркое индивидуальное дарование, обеспечили ей дальнейшее спокойное пребывание в училище. В последних классах необыкновенный талант Павловой стал уже очевидным. Ей начали регулярно поручать сольные номера в балетах, и она была выпущена в 1899 году в труппу на положение корифейки. Через четыре года после выпуска Павлова достигла уже звания первой солистки. Из школы балерина вынесла мягкость и выразительность исполнения, унаследованную от Соколовой, необычайное чувство стиля, переданное ей Гердтом, и любовь к строгой простоте классического танца, а также сознание первостепенной важности труда и совершенствования, внушенные ей Иогансоном. Вся последующая творческая жизнь Павловой до самой смерти проходила под знаком непрерывной учебы. Она поглощала бесконечное количество книг, занималась рисованием и лепкой, совершенствовалась в технике танца у Чекетти, брала уроки у итальянской балерины Баретта в Милане и самым серьезным образом изучала народные танцы повсюду, куда бы ни заносила ее судьба. Редкий, чисто русский талант Павловой помогал ей разбираться во всех получаемых ею знаниях и впечатлениях, отбирать из них самое главное и нужное и, органически переработав, применять в своем творчестве. Павлова была яркой представительницей русской школы в балете. Она отрицала танец ради танца, уделяя особое внимание выразительности исполнения. Балерина часто пренебрегала точностью передачи движений классического танца, но это не только не портило впечатление, а, наоборот, усиливало его. С. К. Маковский писал о ней: «Анна Павлова никогда не поражала своей техникой, она очаровывала своим вдохновением. Даже в прошлом никто никогда не осуждал ее танец (который всегда был полон ошибок), хотелось только любоваться ею, забывая все правила танца, чтобы уноситься вдаль чарами ее священного таланта». Павлова была не только замечательной танцовщицей, но и исключительно одаренной актрисой. Дар перевоплощения и из ряда вон выходящий талант позволяли ей создавать как характерные, так и лирические образы, тем самым, делая диапазон ее творчества необъятным. Так, Павлова с одинаковым мастерством исполняла роли Китри и Жизели и выступала в «Умирающем лебеде» и в «Вакханалии». Но жизнерадостность, бодрость, задор были наиболее близкими ее таланту. Не личная заинтересованность и не честолюбие заставили Павлову стать в 1905 году одной из самых деятельных и решительных сторонниц Фокина в организованной им забастовке балета, а стремление вперед, вера в то, что победа революции принесет что-то новое искусству балета, то есть чисто идейные побуждения. Работа в забастовочном комитете и последовавшие репрессии в отношении Фокина со стороны дирекции сблизили с ним Павлову. Случайная услуга, оказанная Павловой Фокиным (в конце 1905 года балерина неожиданно в день назначенного концерта оказалась без партнера и молодой балетмейстер, выручая ее, молниеносно поставил ей знаменитый номер «Умирающий лебедь»), сблизила их еще больше. Именно с этого момента началось их сотрудничество. Фокин еще раньше верно определил сущность дарования Павловой, и потому поручил ей при постановке «Виноградной лозы» самую жизнерадостную искрометную вариацию «Шампанское», в которой она имела необычайный успех. В «Павильоне Армиды» ей уже была поручена главная роль балета. После этого Павлова начала постоянно участвовать в спектаклях Фокина. Вслед за выступлениями Павловой за границей к ней пришла мировая слава, превосходившая легендарную славу Тальони. В течение последующих двадцати лет художественный мир, говоря о балете, говорил прежде всего о Павловой - ее имя стало олицетворять все искусство хореографии. Слава не испортила Павлову, она оставалась такой же принципиальной, такой же русской, какой была и до этого, но петербургская дирекция императорских театров, боясь потерять танцовщицу, применила к ней свой излюбленный метод репрессий. В 1909году, заключив с ней контракт на оклад в 10 тысяч рублей в год, дирекция одновременно связала ее огромной неустойкой в случае перерыва в выступлениях в течение трех лет. Обладая независимым характером, Павлова уже и раньше имела недоразумения с дирекцией и не раз заставляла ее идти на уступки. В 1913 году произошел окончательный разрыв балерины с дирекцией из-за удержанной с нее неустойки, и она уехала за границу. Перед отъездом Павлова прямо заявила: «Дирекция никогда за все время существования театров в России не ценила и не уважала должным образом артистов и была к ним в тяжелые для них годы бессердечной. Теперь я хочу поступить таким же образом с дирекцией и хоть немного отплатить за всех моих сестер по профессии». Первая мировая война и последовавшая за ней революция удержали Павлову от возвращения на родину, так как она оказалась связанной контрактами. В "дальнейшем попытки артистки возвратиться в Советский Союз не дали результатов, но Павлова до конца своих дней оставалась русской. На вопрос, где бы она хотела жить, артистка неизменно отвечала: «Где-нибудь в России». Последние годы жизни Павловой не были легкими - обеспеченное существование давалось путем неимоверного труда, сопряженного с постоянной тоской по родине. Трудоспособность артистки не имела пределов,она выступала в год до двухсот раз, при ежедневных тренировочных занятиях. Павлова была одной из немногих русских эмигранток, которые до конца своих дней не изменили своим принципам в служении искусству и не снизили качества своего исполнения. Нарушая обычаи капиталистического мира и рискуя своей популярностью, она упорно боролась с рекламой, отказываясь от бесед с представителями прессы, никогда не повторяла на бис исполненного номера, считая, что пережить дважды одно и то же невозможно. Павлова творила не для узкого круга капиталистов, S для широких масс народа тех стран, в которых она выступала. Ее искусство было поистине народным. Достаточно сказать, что в Мексике она выступала с небывалым успехом перед аудиторией в 40 тысяч человек. Подобные выступления не были единичными. Капиталистический мир завладел этой замечательной артисткой, но она никогда не изменяла идеалам русской национальной школы в балете.

Особенно способствовала успеху Фокина в эти годы деятельностьВацлава Фомича Нижинского (1890-1950).

Происходя из потомственной балетной семьи, Нижинский, получив первоначальное хореографическое образование у отца, в 1900 году был определен в Петербургскую балетную школу. Здесь он очень скоро обратил на себя внимание педагога училища Н. Легата, который,помимо плановых занятий, стал заниматься с ним отдельно, тщательно и осторожно развивая его талант. На шестой год обучения непосредственный учитель Нижинского М. К. Обухов официально заявил, что ему уже нечему учить своего ученика, так как он танцует лучше всех своих педагогов. Все же Нижинского продержали в школе еще один год. После блестящего выступления в балете «Сон в летнюю ночь» в 1906году он на следующий год был зачислен в труппу на положение корифея, но фактически стал исполнять партии первых артистов. Фокин сразу оценил необыкновенные возможности молодого танцовщика, его необычайный прыжок, легкость,воздушность, мягкость движений и природную грацию. Специально для Нижинского балетмейстер создал партию раба в «Павильоне Армиды» и стал занимать его во всех своих постановках. Нижинский тем временем пополнял свое образование,усердно посещал уроки Чекетти и много читал. Помимо исключительного дарования танцовщика, он стал проявлять и выдающиеся актерские данные.

Нижинский обладал редкой способностью полного внешнего и внутреннего перевоплощения «Его лицо, кожа, даже рост в каждом балете казались иными». Лучшими его ролями были: Альберт («Жизель»), Зигфрид («Лебединое озеро»). Золотой раб («Шехеразада»), Видение розы. Голубой бог и Петрушка (из одноименных балетов). Вместе с актерским мастерством росла и танцевальная выразительность танцовщика. Знаменитый французский скульптор Родэн утверждал, что Нижинский был одним из немногих, которые могли выражать в танце все волнения человеческой души. Через год после выпуска Нижинский уже пользовался всеобщей известностью, что, между прочим, никак не отражалось на его поведении- он оставался таким же скромным и простым в обхождении, как и раньше. На следующий год состоялись первые выступления Нижинского за рубежом, сразу стяжавшие ему мировую славу. Дягилев в своих интересах умело развивал успех танцовщика, обеспечивая ему баснословные гонорары и исключительные условия для работы. Фокин ставил для него отдельные танцы и целые балеты. Но ни мировая слава, ни деньги не заставили Нижинского забыть о родине. Выступая со все растущим успехом за границей, он в 1909-1910 годах в назначенное время приезжал в Петербург и безропотно менял свое положение первого танцовщика мира, получавшего в Париже 4000 рублей в месяц, на амплуа второго солиста петербургской балетной труппы с ежемесячным окладом в 80 рублей. В 1911 году у Нижинского произошел конфликт с дирекцией из-за костюма Альберта в балете «Жизель». Так как дирекция не только не стремилась уладить инцидент, а, наоборот, заняла в этом деле непримиримую позицию, Нижинский подал в отставку и в 1911 году покинул Россию. С этого момента началась трагическая половина жизни этого необыкновенного артиста. Оторванный от горячо любимой родины, он сразу ощутил пустоту и неудовлетворенность окружающим. Вначале он продолжал работать с Дягилевым и Фокиным и с прежним мастерством создавал новые яркие образы. Прославленная французская драматическая актриса Сара Бернар, увидев его в роли Петрушки, призналась: «Мне страшно, я вижу величайшего актера в мире!». Не антраша с десятью заносками, не знаменитый прыжок в балете «Видение розы»,когда он с сидячего положения на полу совершал свой изумительный прыжок назад и«улетал» в открытое окно, а глубина проникновения в образ изображаемого персонажа делала Нижинского подлинно неподражаемым. Но чем дальше он работал с Дягилевым, тем сильнее росло в нем чувство протеста. В том же 1911 году, поддержанный Дягилевым и Бакстом, Нижинский решил попробовать свои собственные силы как постановщик. К этому времени он пришел к заключению, что не только общепринятые положения классического танца, но и любое человеческое движение может быть использовано в балете и всегда будет красиво и выразительно, если оно подсказано самим произведением и одухотворено искренним переживанием. Эти взгляды он и пытался воплотить в трех своих балетах - «Полуденный отдых Фавна» (1912), «Игры» на музыку Дебюсси и «Весна священная» на музыку Стравинского. Появление в 1913году «Весны священной» вызвало грандиозную полемику в парижских газетах. Наряду с гневными обвинениями Нижинского буржуазной и эстетской прессой в ниспровержении основных требований эстетики и нравственности звучали голоса людей, видевших в его попытках зерно нового. Дело доходило до скандалов и открытых столкновений на спектаклях. А. В. Луначарский в двух своих статьях подробно разобрал положительные и отрицательные стороны постановок. Указав, что в танцах, поставленных Нижинским в «Весне священной», чувствовалось «декадентское ухищрение, присущее неопримитивизму, ребячливости дряхлеющей культуры», которое вредило общему интересному эффекту, что композитор Стравинский идет по «спорному пути» и что его музыка «полна диких и грубых монотонных и неуклюжих ритмов», Луначарский в то же время утверждал, что«прекрасное далеко не целиком сводится к красивому, а тем более к красивенькому» и что создатели спектакля были правы «давши художественное современное произведение, имеющее своей целью воссоздать младенческую красоту, которая в необработанном виде не может не показаться нам уродством». Луначарский хвалил Нижинского за то, что в поисках «примитивного жеста» тот обратился к народному творчеству, к вышивкам и очень старым лубкам. К «Фавну» Луначарский отнесся скорее отрицательно, чем положительно, но одновременно признался, что в отношении игры Нижинского «как мима и танцора приходится выразить одно только безусловное одобрение». Все же в этих балетах было больше недостатков, чем достоинств. Нижинский всячески стремился вырваться из пут Дягилева, который закабалил его контрактами. Наконец, это ему удалось. Танцовщик, проживавший тогда с женой в Австро-Венгрии, собрался возвратиться в Россию, но в день, когда он пошел брать билеты, началась первая мировая война. Нижинский был немедленно арестован и посажен в лагерь для военнопленных. С большим трудом удалось добиться его освобождения и разрешения на переезд в Америку. Это разрешение было дано артисту лишь после того, как он обещал не пытаться перебраться из Америки на родину. Нижинский приехал в США в очень тяжелом состоянии. По словам его жены, он только и «бредил Россией и войной». В Америке в 1916 году он поставил свой последний балет, избрав для него сюжетом предание о Тиле Уленшпигеле - народном герое Фландрии. Это была одна из его наиболее любопытных, хотя и очень спорных работ. Вскоре после этого Нижинский заболел «черной меланхолией». Постепенно он перестал реагировать на окружающее и впал в молчаливое созерцательное состояние, никогда его не покидавшее. Попытки вывести его из этого состояния не давали никаких результатов. Жена перевезла его в Европу, некоторое время они жили в Париже, а затем поселились в Венгрии, в маленьком городке Оденбурге. Здесь Нижинский в годы Великой Отечественной войны встретился с советскими войсками, освобождавшими Венгрию. Встреча эта произвела на артиста очень сильное впечатление. После многолетнего перерыва он впервые заговорил, ощупывал обмундирование бойцов, как бы не веря себе, и плакал от радости. Когда после войны артисты советского балета посетили Венгрию, Нижинский пожелал побывать на их концерте. Это было совершенно неожиданно для окружающих, так как до этого он всячески избегал появляться в публичных местах. После окончания концерта его жена передала артистам, что ему очень понравился концерт и что он приятно поражен тем, насколько русский балет развился и вырос по сравнению с дореволюционным периодом. Это были последние предсмертные проблески сознательной жизни артиста. Он собирался возвратиться во что бы то ни стало на родину, что потребовало устройства его дел. Для этого он поехал в Лондон, где и скончался.

Тамара Платоновна Карсавина (1885-1978) была дочерью известного петербургского танцовщика и педагога П. К. Карсавина. В балетной школе она сразу обратила на себя внимание особой музыкальностью и бесспорной одаренностью в области рисования. Танцевальным успехам Карсавиной несколько мешала ее косолапость недостаточная выворотность одной из ног. Выпущенная из балетной школы в 1904 году, она была зачислена в кордебалет, что не помешало занимать ее и в сольных номерах, где вскоре обнаружились ее сильные и слабые качества. При необычайной мягкости и выразительности танца, согретого искренним внутренним темпераментом, при чрезвычайно выгодной внешности и большом обаянии артистка не обладала ни силой, ни свободным владением техникой танца. Сознавая свои недостатки, она продолжала совершенствоваться у Иогансона и Е. П.Соколовой, а в дальнейшем - у Баретта в Милане. Через два года после выпуска, когда Карсавиной была поручена главная партия в балете «Пробуждение Флоры», она блестяще с нею справилась и была переведена в разряд вторых солисток. Выступив в следующем году в главной роли в балете «Грациелла», она проявила себя как незаурядная актриса. Последующие выступления Карсавиной в ответственных ролях и в особенности участие в 1906 году в гастрольной поездке по России, во время которой балерина исполняла ведущие партии в балетах, окончательно выдвинули ее на первое положение. Выступление Карсавиной в том же году в «Лебедином озере» явилось решающим для раскрытия всей глубины ее самобытного таланта. В образе Одетты-Одиллии артистка показала высокую художественную культуру, врожденное чувство стиля и исполнительского такта, простоту и искренность переживаний и редкое умение придавать самым темпераментным сценам и танцам лирическое звучание. Так, например, она первая отказалась от 32 фуэте в третьей картине балета, заменив их кодой. Артистка ярко выраженного реалистического направления, Карсавина решительно отрицала технику ради техники, утверждая, что техникой следует пользоваться «только как средством для достижения определенной цели, а не как материалом для достижения легкого успеха». Балерина участвовала и в первом дягилевском сезоне русского балета, но мировую известность завоевала лишь во время гастролей 1910 года. Карсавина отличалась очень большими знаниями, начитанностью в области искусства, истории и философии, занималась переводами и изыскивала пути усовершенствования системы записи танцев Степанова. Выйдя замуж за англичанина, она покинула Россию в конце 1918 года, некоторое время выступала за рубежом, преимущественно в Лондоне, и принимала участие в возобновлении «Жар-птицы» в театре «Сэдлер Уэллс». Карсавина проживала в Лондоне и занималась вопросами методики хореографического преподавания. Тамара Платоновна Карсавина прожила долгую, очень достойную жизнь. Умерла она в Лондоне 25 мая 1978 года.