Поездка в Крым

Рассказ-фантазия

-Присядем на дорожку, – Валентин Андреевич сел у стола. Его примеру последовали жена Ирина Пет-ровна, прижав к себе любимых внуков Бореньку и Арсюшу, и ее дочь Верочка с внучкой Тасенькой. Грустная тишина повисла в десятой квартире. Каж-дый думал о своем. Ирина Петровна о трудностях предстоящей поездки: надо ведь чем-то кормить этих ухогрызов, выводить гулять на больших остановках. Но есть опыт и силы. Верочка беспокоится за мужа. Евгению нелегко сейчас. Навалилось много работы. Сильно устает. Валентин Андреевич, как глава се-мейства, думает обо всех сразу. Отпускать родных людей в дальнее путешествие в наше ненадежное время – это надо иметь железные нервы. Сердце не на месте. Но не подает виду наш морской волк: пусть съездят, развеятся.

И только внуки ни о чем не думают. Они счастли-вы. Смена обстановки будоражит их воображение, заставляет усиленно работать мозг. Они знают навер-няка, что будут сыты и ухожены. Об этом позаботятся любимая бабушка и мама Вера. А большего им и не нужно…

-Ну, пойдем... – Валентин Андреевич встал и по-шел к дверям, неся в руках две хозяйственные сумки, доверху наполненные всем необходимым для путеше-ствия.

-Мамочка, Настя, не скучайте тут. – Ирина Пет-ровна обняла Веру Васильевну и дочь. Уже были ска-заны все слова и поэтому прощание не затянулось. На улице ждала машина. Евгений с Валентином Андре-евичем проводят до поезда, посадят в вагон и оста-нутся ждать вестей с места прибытия.

Но был еще один пассажир, никем не замеченный. Да и мудрено было заметить обыкновенную малень-кую муху, которая, забившись в щель между пакетами и свертками, сидела тише воды, ниже травы. Так она проделала путь от дома на Набережной до плацкарт-ного вагона поезда Воркута – Симферополь. И только тогда, когда все пассажиры расселись по своим мес-там, муха получила возможность вылететь из укры-тия. Взлетев к потолку, она нашла уголок, где бы ее никто не побеспокоил.

-Ой, бабушка, муха! – воскликнул Боря.

-Я тебя предупреждала не бить мух, – строго ска-зала Ирина Петровна.

-Но почему, бабушка? – заныл Арсюша, поддержи-вая двоюродного брата. – Они же такие противные…

-Мухи – тоже живые существа. И вообще, от-станьте от меня с этой мухой – летает и пусть. По-сидите спокойно, пока я всё не распакую.

Ребята сели у окна, притихли. Что-то странное творилось с бабушкой. Она, всегда учившая давить всех вредных насекомых, пожалела вдруг какую-то муху. За таким поведением крылась тайна. И братья не успокоятся, пока всё не выяснят.

Захватив домашний халат, Ирина Петровна ушла за перегородку. Там, в соседнем отделении Верочка с помощью дочери налаживала семейный быт. Ехать-то, всё-таки, двое с половиной суток! Постели уже были готовы. На столе теснились различные яства: сладкие сухарики, орешки, конфеты. Тася заканчивала натяги-вать наволочку, когда появилась бабушка.

-Ну как там Боря с Арсюшей? – спросила Верочка.

-Пока тихо, – ответила Ирина Петровна, пере-одеваясь и обретая душевное спокойствие. В дороге важна каждая мелочь, напоминающая о доме, где лю-бят и ждут.

За делами пропустили момент, когда поезд тронул-ся с места и, набирая ход, помчался навстречу морю, солнцу – одним словом, в Крым.

Боря прильнул к окошку, за которым проносились поля, леса, деревни с огородами. Арсюше скоро на-доело сидеть на одном месте и он начал подзуживать:

-Борь, давай пробежимся по вагону.

-Давай. Только бы бабушку не встретить.

-А мы в другую сторону… – Арсюша, выглянув в коридор, шепотом доложил обстановку: – Всё в по-рядке. Айда!

Но тут откуда-то сверху раздался грозный голос:

-Вы что это, голубчики, надумали?! А ну-ка, сядьте на место! Без согласия взрослых – никуда!

Ребята рты пораскрывали от неожиданности. Струхнули не на шутку. Вернулась Ирина Петровна, чтобы пригласить мальчишек к столу.

-Бабушка, мы слышали ГОЛОС! – наперебой, вол-нуясь, сообщили внуки. – Он на нас кричал. Страш-но…

-Вам, наверно, показалось, – тоскливо промолвила Ирина Петровна, а про себя подумала: «Вот только мистики нам недоставало».

Уведя напуганных ребят к Верочке, где их уже ждал накрытый стол, она вернулась на заколдованное место, оглянулась и тихо спросила:

-Андрей, это – ты?

-Я. Прости, что так вышло. А иначе их не удер-жать. Заблудятся еще.

-Ты нас скоро до инфаркта доведешь своими вы-ходками. Думаешь, приятно мне выслушивать люд-ские пересуды насчет придворного поэта? Ты-то со-ображаешь хоть, что делаешь?

-Всё, всё, больше не буду. Ну, хочешь, убей меня как муху!..

-Убить не убью, потому что очень люблю, а вот выпороть тебя за все твои художества не помешает. Чтобы впредь был более тактичен.

-Ну, с этим делом можно повременить. Тем более, что до украинской границы мне нельзя появляться на людях – сама понимаешь: безбилетник, то – сё… Так что укладывай детишек, а потом мы еще с тобой по-шепчемся.

Улыбаясь, Ирина Петровна приготовила постели на нижних полках и пошла за внуками…

Сгустились сумерки. Состав, мерно покачиваясь и перестукивая колесами по рельсовым стыкам, несется навстречу ночи. Ребята спят, сладко посапывая. Их ба-бушка, устроившись на верхней полке, лежит с откры-тыми глазами и прислушивается к доносящимся снизу звукам, готовая по первому зову прийти на помощь. Рядом на подушке сидит муха и приятно жужжит, словно поет ласковую песню. Слова той песни по-нятны Ирине Петровне.

-Знаешь, мне стало так тошно, когда ты сказала, что скоро уедите в Крым. Даже три недели разлуки невыносимы. И я решил превратиться в крылатое насекомое, чтобы душой быть с вами. В годы юности слышал радиоспектакль «В стране дремучих трав». Там один профессор превратился в жука. И когда мне уже было невмоготу, я страстно желал уйти туда, в травяные джунгли. Теперь же наивная мечта сбылась на более высоком уровне. И я почти счастлив.

-Почему почти? – спросила Ирина Петровна.

-Потому что ты меня до сих пор не простила. А мне твое прощение дороже всего на свете.

-Да прощаю я тебя, прощаю, бедный мой маль-чик… – Осторожно посадив муху на ладонь, ласково погладила крылышки, лапки, головку. Если бы домо-чадцы увидели в этот момент бабушку, подумали бы, что с ней творится неладное. Но Ирина Петровна знала, что делала…

Снизу донеслось:

-Бабушка, иди сюда…

Приходиться спускаться и успокаивать:

-Что ж вы не спите-то, а?

-Полежи с нами, бабушка…

-Вы уже большие и мы не поместимся…

-Ну, бабушка… – канючили внуки.

-Хорошо. Но если свалюсь с полки, вы будете от-вечать. Кто первый пустит меня?

-Я, – прорезался Боренькин нежный голосок.

-Конечно, – проворчал Арсюша, – Бориске всегда везет…

-Не ссорьтесь, дети, умоляю вас. Голова болит. Спать надо!..

Снова относительная тишина, нарушаемая рит-мом движения поезда да топотом по коридору вхо-дящих и выходящих пассажиров. Все спят. Муха то-же. Снится ей, что она и не муха вовсе, а маленький Андрейка, едущий с мамой и папой в Евпаторию на лечение. Прислонясь к маминому боку, он чувствует скорую разлуку и набирается родного тепла…

Следующие сутки были отмечены монотонностью мелькавших за окном лесов, полей и рек вперемежку с торгашами на станциях и полустанках. Веселую но-ту в однообразие дорожной жизни вносили долгие стоянки, во время которых Ирина Петровна «выгули-вала» застоявшихся же… ой, простите великодушно, засидевшихся ребят, постоянно хрумкающих сухари-ки и орешки, точно кролики. К Тасе это не относится. Она уже большая девочка и первая помощница маме с бабушкой. Но и ей охота побегать. Интересно наб-людать за тем, как по перрону впереди всех мчится бабушка, вспомнившая пионервожатскую молодость, а за ней едва поспевают юные, полные сил, не отяго-щенные «букетом» болезней, внуки. Энергия этой женщины поистине неиссякаема!

Верочка не бегает. Сидит у окна пригорюнившись. Все ее мысли о муже. Как он там, бедный? Сыт ли, ухожен? Отдыхает ли после работы? Работа у него от-ветственная – переводчик на комбинате. Принимает иностранные делегации. А заморские гости приверед-ливы: то им не так, официантки не улыбаются, меню бедное. Прямо мука какая-то…

Вбегает великолепная четверка, плюхается на полку. Все запыхались. Ирина Петровна особенно. Го-ворит:

-Бабушка устала. Не трогайте меня, пожалуй-ста… – Валится на подушку, затихает. Муха, сплани-ровав с потолка, садится на плечо. Борина рука Да-мокловым мечом нависает над беззащитным творе-нием природы, но Верочка вовремя уводит детей, са-ма того не подозревая, что совершила подвиг. (Бла-годарные потомки поставят ей памятник за то, что спасла драгоценную душу поэта и гражданина.)

Вот и граница. Дюжие хлопцы в погранформе ходят по вагонам, проверяя документы. Всё это сма-хивает на эпизод из фильма о гражданской войне. Что называется, доигрались в демократию.

Хоть и волновалась Ирина Петровна изрядно, но всё обошлось. Паспорта в порядке. Тут бы, кажется, и успокоиться. Ан нет! Каждую минуту ждешь «явле-ния Андрея народу». В каком виде, один Бог ведает. Лишь бы не в голом и неходячем. Но время шло, поезд катился по Украине, а муха и не думала менять свою ипостась.

Ирина Петровна шепотом спросила:

-Когда?

-На Перекопе, – услышала твердый ответ.

Проехали Каховку, Мелитополь. Напряжение на-растает. Не выдавая своего волнения, бабушка расска-зывает любознательным внукам о степях Причерно-морья, о Сиваше. Ребята прилипли к оконному стеклу. Словно губка, впитывают знания по истории и геогра-фии.

И вдруг раздался ГОЛОС:

-Ну-ка, Боря, подвинься маленько – мне тоже охо-та на Сиваш глянуть. Давно не видел.

Боря отпрянул назад и, не устояв на ногах, сел на пол. А на его месте, явившись из воздуха, уже вос-седал Андрей Карп собственной персоной. В безру-кавке, брюках и сандалетах. У всех присутствующих, кроме Ирины Петровны, глаза на лоб полезли. Среди всеобщего смятения был слышен облегченный вздох бабушки.

-Вот и я, – улыбнулся Андрей. – Не ждали? Друзья называются: сами – в Крым, а я, значит, остался на Севере комаров кормить. Нет уж, нет уж, куда вы, туда и я. Пришлось схимичить.

-Кошмар какой-то, – вырвалось у Верочки.

-Это не кошмар, милая моя, а переселение душ или по-научному – трансформация. Человек – муха – человек. Вот и вся разгадка. И чего вы, право, испу-гались? Я – здоровый, ходячий… – Встав, прошелся от одного окна к другому. – И деньги имеются на авто-бусный билет до Черноморска. Всю пенсию забрал с собой. Хватит на три билета.

-А паспорт? – спросила Ирина Петровна.

-Що? Що та жiнка каже? Пачпорт? Що це таке? А, здаеться, це та цидулька, що нашi справнi хлопцi вымогають з москалiв. Так я вже не москаль…

И пошло – поехало. Из Андрея лезла хлестаков-щина украинского разлива. Вспомнился Кучма, «мiй найкрашчiй друже», его дочь, с которой он «кохался у дев`ятому класi». Она дала ему гарбуз, а он «ii не зразумiв, з`iв i казав спасiбi». Хохот стоял такой, что весь вагон сбежался послушать новоявленного хохла, ой, простите, запорiжского козака. У бедной Верочки схватило живот. Ирина Петровна плакала. Дети ката-лись по полу, стеная и всхлипывая. Видя такое дело, Андрей резко оборвал:

-Всё! Хватит! Концерт окончен. Артист устал и хочет тишины.

Слушатели разошлись. Лишь Ирина Петровна, ос-тавшись, помогла Андрею устроиться.

-Ну, ты, друг, даешь!.. Такое отмочил, – пригова-ривала она, взбивая подушку.

-Хотел вас как-то встряхнуть и ребят повеселить... –Андрей чувствовал, что гроза прошла стороной и его по-прежнему любят как самого близкого человека.

Обласканный теплой рукой, пробормотал, погру-жаясь в сладкую дрему:

-До Симферополя не будить… Дети тоже пусть поспят. Не дай Бог, ночью выходить…

На этот раз Андрею приснилась Надюша Синицы-на. И с чего бы это? Он и не думал о ней. А вот на тебе – пришла, обвила шею горячими руками и цело-вала долго-долго, пока кто-то не потряс его за плечо и не сказал:

-Андрюша, вставай, пора…

Темная крымская ночь. Привокзальные фонари тускло освещают перрон, по которому медленно пле-тется группа зевающих людей. Дети хнычут:

-Спать хотим! Спать хотим!

-Потерпите до автобуса, – умоляющим голосом го-ворит бабушка.

В зале ожидания ребята валятся на свободные ска-мейки и моментально засыпают. Верочка остается сторожить их сон, а Ирина Петровна с Андреем ус-тремляются к билетной кассе. Кассирша – типичная украинка с полтавщины. Дебела жiнка, як кажуть у Сорочiнцах. Андрей пудрит ей мозги – розмовляе на мовi Шевченкi та Коцюбiньского. Кассирша тает, як свечечка. Билет куплен. Ирина Петровна в восторге. Давится смехом. А кассирша под впечатлением от приятного собеседника отстегивает еще пять билетов, не спрашивая паспорта. С драгоценными квиточками в руках вернулись к Верочке и детям. Ирина Петровна делится с дочерью тем, что видела и слышала. Ве-рочка стонет, обессиленная от смеха. Андрей невозму-тимо сидит на жесткой скамейке, откинувшись на спинку и прикрыв глаза, как бы говоря всем своим видом: “А чего тут такого выдающегося? Подумаешь, заговорил зубы кассирше…”

В автобусе Андрей сел рядом с Верочкой. Дал ей мятную конфету, чтобы не мучилась неприятными ощущениями. Вскоре, убаюканная мерным покачива-нием, она уснула на Андреевом плече. Ей-богу, он не хотел такой ситуации, но тут не убавить, не приба-вить… Была бы Надюша на месте Верочки, Андрей бы не сомневался в своих чувствах. Пусть бы автобус всё катил и катил без остановок. Только бы не кон-чалось это прекрасное мгновение блаженства…

Приехали на место. Черноморск – бывшая Ак-ме-четь – городок небольшой, расположенный на северо- западе Крыма. Все его достопримечательности – это море и пляж. Но Андрея интересовало не общее место купания, где полно народа и людской говор перекры-вает шум моря, а тихие бухточки, заливчики, в тиши-не которых можно слиться с природой и познать то великое и загадочное, что составляет суть нашего ми-роощущения, смысл всей нашей жизни. И он надеялся с помощью Ирины Петровны найти те уединенные уголки на побережье моря, которое любил с детства. Так уж получилось, что, мотаясь по санаториям, Ан-дрей купался лишь в Черном море и навсегда за-помнил соль на губах, разморенное тело на горячем песке, волны, набегающие на кромку берега. Андрея несли к воде сильные руки нянечки, окунали с голо-вой, несмотря на беспомощное дрыганье ног. Захле-бываясь, он знакомился с огромным чудищем, цепко держащим в своих объятиях. Чудище хохотало, видя, как Андрей барахтается, борясь за жизнь. И урок, преподанный морской стихией, запомнился надолго: хочешь жить – не сдавайся, плыви и достигнешь сво-его берега…

У Ирины Петровны свои заботы. Она лихорадочно соображала, как представить родственникам Андрея Карпа. То, что он не может передвигаться, знают все и его внезапное появление создаст напряженную атмо-сферу. Это еще мягко сказано. Словно угадав ее мы-сли, Андрей предложил вариант:

-Скажем, что я выпросил у судьбы три недели от-пуска.

-Не поверят, – улыбнулась Ирина Петровна и по-махала кому-то рукой. – Вон они – легки на помине: пришли встречать.

На автобусной остановке стояла группа людей, в которой выделялись две женщины в легких летних платьях, очень похожие на Ирину Петровну. Только в отличии от нее загорелые, как мулатки. Потом Андрей узнал, что это ее сёстры Надюша и Люся. Пришли встречать гостей с северного края вместе с мужьями и детьми. Дети уже взрослые. Среди них была высокая стройная девушка в длинной бежевой юбке и от-крытой блузке. Бронзовый загар прекрасно сочетался с ее карими глазами и густыми пепельными волосами, свободно падающими на обнаженные плечи. У Анд-рея ёкнуло сердце, но, вспомнив Наденьку Синицыну, дал себе клятву не приближаться к этой кареглазке на расстояние вытянутой руки. Уж свой-то характер Андрей изучил досконально: стоит лишь подойти по-ближе, заговорить – и всё, “попалась птичка в клет-ку”. А тем более такая красавица…

Пока гости и встречающие обнимались и целова-лись, выражая бурный восторг по поводу долгождан-ного свидания, Андрей стоял в стороне и наблюдал за происходящим. Боря с Арсюшей, воспитанные по доктору Споку, крутились под ногами, мешая всем – в том числе и нашей кареглазке. Она морщилась от детского крика, неожиданных толчков, из чего Анд-рей, как истинный писатель, наблюдающий жизнь во всех своих проявлениях, мог заключить, что наша ге-роиня любит тишину и уединение. Этакая Татьяна Ла-рина наших дней.

Ирина Петровна представила неожиданного спут-ника. Гостеприимные хозяева сделали вид, что пове-рили рассказу об улучшении здоровья Андрея.

А кареглазую пушкинскую Татьяну по-настояще-му звали Сонечкой. Она была дочкой тети Люси (про себя для удобства Андрей уже называл сестер Ирины Петровны не иначе, как тетя Надя и тетя Люся). Со-нечка – девушка умная, начитанная. У Андрея наш-лось бы много тем для разговоров с этой миловидной девушкой, но сейчас его занимала только одна мысль: скорей бы лечь и отдохнуть с дороги. Устал с от-вычки.

Поэтому, когда гости ступили за порог большого тети Надиного дома, с просторной светлой верандой, на которой уже были расставлены раскладушки, Анд-рей попросился прилечь. Тетя Надя расстелила мат-рац, взбила подушку и наш герой вытянулся во весь свой “лангерский” (отцовское выражение) рост, слы-ша знакомый скрип пружин и ощущая полное рас-слабление. В висках еще постукивало. Через два дня это пройдет.

А пока, закрыв глаза, он пытался уловить шум моря. Но сегодня оно молчало. Из внутренних комнат доносился звон посуды, приглушенный гул голосов. То Ирина Петровна рассказывала родным о своих повседневных заботах. Верочка увела детей к морю, чтобы не мешались. Мимо несколько раз пробегала Сонечка, помогавшая готовить обед. Андрей узнавал ее по легкому перестуку каблучков и нежному арома-ту духов. Ему всё еще не верилось, что он в Крыму. И она, Сонечка, хозяйка древней Тавриды, угощает до-рогого гостя плодами сего благословенного края. Размечтавшись, Андрей уже видел Сонечку в лавро-вом венке, усыпанную розами. А он, преклонив коле-но, целует край ее парчового одеяния…

-Андрей, ты жив? – Голос Ирины Петровны спуг-нул сладкое видение.

-Живой я, живой, - ответил Андрей и потянулся, хрустя косточками. – К ужину встану. Слушай, можно мне тебя мамой называть? А то по имени-отчеству длинно и скучно. И потом сразу две буквы “р” присут-ствуют.

-Можно, дорогой мой… – Теплая рука обняла Ан-дрея, притихшего, отрешенного от всего земного. Лишь биение сердца близкого человека заполняло всё его существо. И в этом стуке ему слышалась пуль-сация Вселенной, излучающая мощную энергию. Та энергия вливалась в каждую клеточку Андреева орга-низма, придавая силы для жизни и творчества. Заряд был столь велик, что Андрей, переполненный чувст-вами, всплакнул. Но, тотчас же успокоившись, попро-сил:

-Мама, завтра, пожалуйста, покажи мне место на берегу, где можно побыть одному. Как-то не по душе общий пляж, эта толкучка, крики, визги…

-Хорошо, родной, – отозвалась Ирина Петровна и сердце ее сжалось от боли. Она почему-то всегда те-рялась, слыша из уст Андрея это святое слово. И хотя за то время, пока длится их дружба, она многое узнала о жизни этого необыкновенного человека, но про себя считала, что не вправе называться матерью Андрея. Ибо не испытала всего того, что выпало на долю нас-тоящей мамы Галины Петровны. Но раз уж Андрей желает, пусть будет так…

Быстро сгустились сумерки. Только теперь Андрей уловил море. Оно дышало. Глубоко и ровно. И это ды-хание являлось неотъемлемой частью мировой гармо-нии, которую надо было постичь, чтобы не сбиться с верной дороги.

Позвали ужинать. Стол накрыли во дворе. Длинный, врытый в землю, он живо напомнил Анд-рею первые дачные годы, когда за большим столом под раскидистой березой собиралось много народу. Сколоченная из досок столешница, покрытая клеен-кой, простояла три года. Потом были другие столы, но тот, первый, остался в памяти. Вот и сейчас в тесном кругу людей, ставших сегодня ему родными, Андрей почувствовал, что не одинок в этом мире. Детей уже уложили спать и при свете гирлянды лампочек, разве-шанной на столбах вокруг стола, сумерничали только взрослые, отдыхая от дневной суеты. Пили чай с пи-рогами, испеченными хозяйкой по случаю приезда до-рогой сестрицы с дочкой и внуками.

Андрей сел рядом с Ириной Петровной. Так ему было спокойнее.

-Что будешь есть? – спросила тетя Надя.

-Только чай с пирогами, – ответил Андрей, хотя за день во рту у него не было маковой росинки.

-Что, голодовку объявил? – ехидно поинтересова-лась Верочка.

-Голодовку – не голодовку, а пока не привыкну к здешнему климату, желудок перегружать не собира-юсь.

-Андрей у нас насчет еды осторожный, – пояснила Ирина Петровна.

-А я готовила, старалась... – Махнув рукой, тетя Надя унесла в дом кастрюлю с домашним жарким со всевозможными специями.

-Ну вот, обидел хозяйку, – не упустила случая уко-рить Андрея Верочка.

-У меня еще будет возможность попробовать тети Надину стряпню, – парировал виновник неловкой си-туации.

-Всё! Довольно! – Голос Ирины Петровны по-строжел. – Верочка, не провоцируй, а ты, дорогой мой Андрюша, чем пикироваться, лучше бы стихи почи-тал. Всё-таки приятно, когда автор сам читает свои творения.

-С удовольствием... – Андрей растаял от добрых слов. Но, чтобы не оставить без ответа Верочкин вы-пад, обратился к сидящим: – Будьте свидетелями – она первая начала…

-Всё! Инцидент исчерпан. Читай.

И Андрей читал. Вдохновенно. Пытаясь досту-чаться до сердец слушателей. И не без успеха. Он видел, как блестят у женщин глаза, наполненные со-леной влагой. Но больше всех поразили немигающе смотрящие, бездонные, как звездное ночное небо, очи Сонечки. Андрей смело бросился в эту бездну. Его стихи, подобно искрам незатухающего огня, улетали в ночь и падали прямо в душу кареглазки. И слезы ду-шевного волнения катились по ее щекам. Не замечая их, Сонечка слушала, чуть подавшись вперед всем телом, впитывая каждой клеточкой существа слова искренней поэзии. А наш поэт распалялся, увлечен-ный всеобщим вниманием. И казалось, всю ночь го-тов услаждать благодарных слушателей. Но силы не бесконечны. Андрей задохнулся, закашлялся. И все поняли, что пора на покой.

На этот раз приснилась Сонечка. Протягивая к Андрею руки, звала за собой. Прозрачное платье обе-щало райское блаженство. Противиться женским ча-рам бесполезно и даже вредно. Ибо это сама природа дает тебе шанс познать свою сущность. И, полон же-ланием, Андрей приблизился к Сонечке. А та, неожи-данно обернувшись желтогрудой синичкой, больно задела крылышком его щеку. Проснувшись от испуга, Андрей почувствовал глубокий стыд. Вспомнил На-деньку, свою клятву. И вдруг ясно представил себе, как его Надюша, свет небесных глаз которой был воспет в каждом стихотворении, горько плачет, узнав об измене. Ведь она любит Андрея, больного, неходя-чего, но жизнестойкого и жаждущего тепла, женской ласки. Нет, надо вытерпеть – не поддаться соблазну. А Соня? Что Соня? Девушка красивая, поклонников хватает. И вообще, довольно про эту тихоню. Выбро-си из головы. Знаешь, народ не зря придумал про ти-хий омут и чертей…

Завтракал Андрей вяло, боясь поднять глаза от та-релки с яичницей. Причина в том, что напротив си-дела Сонечка в таком сногсшибательном платье, – не хочется его описывать, дабы снова не обвинили в эротике, – что можно получить обморок, если слабые нервы. Андрей еще не успел закалить свою нервную систему откровенными женскими нарядами и посему опасался за свое здоровье. Наскоро выпив чашечку кофе, выбежал из дома и устремился вслед за Ириной Петровной. Та, захватив большое махровое полотен-це, шагала к морю. Любимое Андреем платье с разре-зом сразу успокоило душу. Идя рядом, он, как бы между прочим, спросил:

-Скажи, мам, Соня не думает выходить замуж?

-Нет. А что?

-Да так. Ничего… – Прошагав в задумчивости не-сколько метров, Андрей снова начал выпытывать: – Случайно не знаешь, парень есть у Сонечки?

-Это ты у нее самой спроси… – Ирина Петровна вдруг резко остановилась, повернулась и погрозила пальцем Андрею. – Смотри, парень, племянницу мою не трогай, а не то уши надеру. Сонечка у нас чистая, невинная…

-Да ты что, мам?! За кого ты меня принимаешь? – искренне возмутился Андрей.

-За кого надо. Натуру твою уже изучила. Ты в сущ-ности – страшный Казанова.

Сказав это, Ирина Петровна пошла вперед, не ог-лянувшись на стоявшего в растерянности парня. Ас-фальт кончился и под ногами заскрипел песок. Ски-нув босоножки, ощутила зыбкость почвы и пожалела о своих словах.

-Андрюша, иди мириться, – позвала нежным голо-сом.

И, когда он подошел, обняла, по-матерински при-жала к себе. Андрей снова впал в детство. Забыты все обиды. Лишь мамина теплота, ласковое касание чут-ких рук – что еще нужно для счастья?

Так, обнявшись, они дошли до безлюдного прост-ранства на побережье. Море лениво лизало песчаную кромку, притворяясь приветливым и спокойным. Сол-нце, еще не такое палящее, катилось по небу рыжебо-ким колобком.

-Купаться будешь? – спросила Ирина Петровна, вдыхая свежий морской воздух.

-Не-а. Боюсь. Ты за меня не беспокойся. Полежу тут, позагораю…

-Ну, как знаешь… – Сняв платье, оказалась в розо-вом купальнике с белой окантовкой. Чисто по-женски поинтересовалась: – Нравится?

-Нормально. Вообще-то я в купальниках не раз-бираюсь. Лишь бы удобно было, – смущенно пробор-мотал Андрей, искоса поглядывая на ту, что была ему сейчас дороже всех на свете. Боязнь обидеть ее не-ловким словом, прикосновением сковывала, не давая выплеснуться чувствам.

-От тебя, видно, комплиментов не дождаться, – сказала, как отрезала, Ирина Петровна и пошла к во-де.

Андрей расстелил полотенце, лег на спину. Заки-нув руки за голову, слился с природой. Над ним – бесконечная синева неба, у его ног плескалось Черное море. Для полного счастья не хватает Наденьки… Сладко заныло где-то под сердцем. Хорошо бы иску-паться с ней под луной, а потом ласкать ее, приникая жадными губами к обнаженному телу, покрытому со-леными капельками. Надюша, податливая, разморен-ная купанием, плыла бы навстречу желаниям Андрея, растворяясь в его большой любви…

Прохлада водяных брызг вернула Андрея к дей-ствительности. То пришла с моря наша купальщица, легла рядом на живот, сказала мечтательно:

-Водичка сегодня что надо…

-Не дразни. Всё равно не пойду в море.

-Хорошо. Не буду… – Чуть помедлив, вдруг вспомнила: – А ты отлично в автобусе с Верочкой смотрелся. Прямо «сладкая парочка»…

-Не сыпь мне соль на рану. Еще с Евгением объ-ясняться придется. Скажет: «Дуэль, милостивый госу-дарь». А я сроду оружия-то в руках не держал.

-Да не узнает он, Господи! – воскликнула Ирина Петровна.

-Как это не узнает? Узнает. Верочка расскажет.

-Да не бойся ты Жени! Человек он незлобивый, всё понимает…

-Ладно, там будет видно… – Андрей повернулся на живот, устроился поудобнее, чтобы видеть лицо Ирины Петровны. – Знаешь, мам, о чем я думаю?

-Так о чем же думает мой любимый сын Андрю-шенька? – явно подыгривая, полюбопытствовала со-беседница.

-О том, что как было бы прекрасно здесь, если бы мы захватили с собой Наденьку Синицыну…

-Ну вот, приехали, что называется… Тебя, брат, не поймешь: то ты о нас тоскуешь, то о Надюше. Твоему сердцу не угодишь… – Повернулась на спину, спрята-ла глаза под темными очками.

-Понимаешь, я тебя люблю, как маму – ее не забу-ду до последних дней своих. Верочку – как сестру, которой у меня не было. Настю тоже. Ведь по сути своей она – глубоко несчастный человек. Примерно, как я. Только я несчастен физически, а Настя – ду-ховно. Словом, люблю всех вас одинаково горячо и нежно. Но мне уже этого мало. Я хочу любить жен-щину…

И на Ирину Петровну обрушился поток искренних признаний, выстраданных долгими бессонными ноча-ми. Она не могла да и не хотела останавливать Андрея – пусть выскажет всё, что скопилось в душе. Легче будет.

-А, вот вы где, голубки! Всё воркуете тут, а я должна без отдыха этих ухорезов «пасти», чтобы не утонули, глаза песком не засыпали… – Верочкин го-лос прервал идиллию.

Андрей посмотрел на сестру с явным неудоволь-ствием. Не помог смягчиться даже купальный кос-тюм, состоявший из двух синих полосок на груди да на бёдрах. Не до того было Андрею. Весь он раство-рился в сладостных грёзах. А тут пришли и без цере-моний спустили на грешную землю.

-Андрей отказывается идти в море, – сообщила Ирина Петровна.

-Это что еще за новости? Как он смеет отказы-ваться? – возмутилась Верочка. – У моря быть и не окунуться! Да я его сейчас силком утяну, – подбежала, схватила за руку и потащила к набегающим волнам. Андрей еле успевал перебирать ногами. Еще минута – и он плюхнулся в воду у берега. А Верочка тянула всё дальше и дальше. Андрей жутко перепугался, потеряв из поля зрения береговую полосу. Верочка крикнула:

-Андрюша, держись за меня! Только плавки не стащи, а то обвиню в сексуальных домогательствах.

А нашему горе – купальщику не до шуток. Уже до-статочно наглотавшись соленой воды, он барахтался на поверхности, лихорадочно ища опору. Подплыла Ирина Петровна и вместе с дочерью ослабевший Андрей был благополучно доставлен на берег. Почув-ствовав твердую почву, спасенный накинулся на мо-лодую спасательницу:

-Ты что, Вера, опять за свое?! В прошлом году ед-ва меня в озере не утопила, сейчас чуть ко дну не по-шел… Это что, навязчивая идея или заказ на ликвида-цию?

-Она просто хотела тебя искупать, – попробовала защитить дочь Ирина Петровна.

-В гробу я видел такое купание, – буркнул Андрей.

-Какой ты грубый, – разочарованно протянула старшая спасательница.

-Будешь грубым, когда жизни лишают… Эй, куда убегаешь, сестра моя Вера? А где братские объятия, невинные поцелуи? Всё-таки ты тоже спасала, хоть сама довела до этого…

Ирина Петровна с умилением смотрела на друже-ские объятия Андрея и Верочки. Пусть цапаются иногда, но водой не разлить…

Последующие дни протекали однообразно: зав-трак – море – обед – снова море. Андрей весь день пропадал на пляже, лишь к вечеру возвращаясь до-мой. Там, на пустынном берегу он превращался в Адама, ждущего свою Еву. Но она была далеко и Андрей скучал. Лежа на мелководье, омываемый лас-ковой волной, мысленно вызывал образ любимой. И она, возникнув из воздуха, склонялась над обнажен-ным телом и целовала теплыми губами, рисуя на коже замысловатые узоры.

Такие видения возбуждали, разнообразили жизнь. После сеансов телепатии и пребывания на свежем воздухе Андрей набрасывался на еду, приготовленную умелыми руками тети Нади, как голодный волк – только успевай подкладывать. Надежда Петровна не нарадовалась.

-Вот человек, – говорила она, наполняя Андрееву тарелку добавкой, – что не дам, всё съест. Не то, что ваша Вера: поклюет, поклюет – и скок из-за стола.

-Фигуру бережет, – улыбнулась Ирина Петровна, вспомнив один из рассказов Андрея, в котором автор уже высказывался на эту актуальную тему.

-Фигуру, говоришь, бережет? – С половником на-перевес тетя Надя ринулась в наступление. – А на кой черт девке такая фигура?! Кожа да кости…

-Мне так нравятся худышки, – вставил слово Анд-рей, спасая репутацию сестры. По правде говоря, это было не совсем так, вернее, совсем не так, но сейчас он был целиком и полностью на стороне Верочки.

-А ты, милый мой, ешь и помалкивай. В женские разговоры не встревай. А не то по лбу получишь… – Тетя Надя замахнулась половником.

-Вера мне не чужая. И хватит ее обсуждать!! – Андрей повысил голос, что бывает с ним очень редко.

Наступила тишина. Сёстры от удивления рты по-раскрывали. Особенно Ирина Петровна. Для нее пол-ным откровением явилась такая болезненная реакция Андрея на в общем-то пустяковые замечания в адрес Верочки. Не зная, что и думать, во всем обвинила морской воздух, обилие солнца, действующее парню на нервы. После ухода Андрея спать она поделилась этими соображениями с сестрой и та согласилась.

Наутро всё было забыто и Андрей снова нахвали-вал тети Надин завтрак.

Так шли дни за днями, пока Сонечка, нарушая Андреево уединение, не пришла к нему на пляж. Со-нечкин облик напомнил Надюшу и первое впечатле-ние от ее красоты. В своем коротком сиреневом платьице она казалась бабочкой, порхающей с цветка на цветок. Поднимется ветер и унесет ее за моря-океаны… Поймать бы ту бабочку, посадить в коро-бочку и любоваться прелестными крылышками.

Тем временем Сонечка разделась и в одних би-кини пошла навстречу пенистому прибою…

-Спасите! Тону!.. – Девичий крик ударил по ушам, вонзился в сердце. Андрей вскочил и посмотрел на море. Там, среди волн мелькала головка Сонечки, то погружаясь в бездонную пучину, то вновь показыва-ясь над гребнем пены. Не раздумывая, Андрей бро-сился на помощь. И откуда только взялось мужество и умение грести руками? Подхватив одной рукой легкое тело девушки, он плыл, что есть силы отталкиваясь ногами и свободной рукой…

Вот и желанный берег. А на нем – неподвижное тело Сонечки.

Надо оживить эту русалочку. Нельзя допустить, чтобы такая юная и здоровая девушка навсегда ушла от нас. И Андрей сделал всё возможное…

Спасая Сонечку, он думал о другой. И та, другая, влекла к себе с неимоверной силой. Через тысячи километров Андрей ощущал магнетическую силу Надюшиных глаз, певучесть ее голоса. И зачем ему этот благословенный берег, это ласковое море у ног, если нет рядом любимого человека? Некому показать все эти красоты, не с кем разделить радость пребыва-ния в земном Раю. Нет, надо возвращаться…

Больше Андрея никто не видел. Может, снова пре-вратился в муху. Или еще в кого-нибудь. Все загру-стили. Привыкли уже к его шуткам, пародиям на щи-рых украинцев.

Прощание с Черноморском, обратный путь в Ко-ряжму окрасились в унылые тона. Дети капризнича-ли, взрослые нервничали, срывались на крик. Как-то неспокойно было на душе. Да еще Боря набил шишку на затылке, задев головой край нижней полки. Реву было…

Сразу по возвращении Ирина Петровна зашла к Карпам на дачу. Стоял дождливый август. Под ногами хлюпала размокшая земля. Но какая-то неизъяснимая тревога звала ее вперед, чтобы увидеть Андрея и убе-диться, что всё в порядке.

Сидя у компьютера, Андрей работал над макетом будущей книги. Услыхав родной голос, про себя об-легченно вздохнул: слава Богу, дождался…

Первый вопрос Ирины Петровны был несколько неожиданен:

-Андрюша, ты – здесь?

-А где же мне быть-то? – искренне удивился Анд-рей.

-Но как же… – осеклась, прикрыв рот ладонью.

Подмигнув, Андрей достал из-за клавиатуры ка-кой-то предмет и протянул дорогой гостье. Ирина Петровна узнала ракушку с черноморского побережья и расплакалась. Сказалось напряжение последних дней. Утешая ее, Андрей тихо говорил:

-Что ж ты плачешь, мама? Всё же хорошо. Мы опять вместе. С Верочкой, Настей, Валентином Анд-реевичем, бабушкой Верой… Как это у Чехова: «Мы еще поживем. Мы еще увидим небо в алмазах». Я люблю вас, милые мои люди. Вы – мое счастье, моя опора в жизни…

Июль – август 2002 г. Дача.

“ПОД МУХОЙ”

Рассказ

Епифан Ерофеевич Краснухин, работающий экс-курсоводом в небольшой картинной галерее городка Энска, что раскинулся на берегах Оки, в обеденный перерыв зашел в пивную, чтобы пропустить пару кружек “Жигулевского”. Щуплый, среднего роста, в видавшем виды пиджаке, он производил впечатление человека из породы так называемых “неудачников”. Общую картину постепенной деградации дополняла недельная щетина на узком морщинистом лице. При-мечательны были лишь карие глаза Епифана: они све-тились лихорадочным блеском – отсветом прошед-шей молодости…

-Привет, Пишка! – Сквозь гул голосов и звон по-суды Краснухин услышал знакомый бас Сашки Гвоз-дева – приятеля и собутыльника.

-Здорово, Гвоздь! – хмуро ответил Епифан. – И, пожалуйста, не называй меня Пишкой…

-Ты чего это, Ерофеич? Не с той ноги встал? Или давно бабу не щупал?..

-Не твое собачье дело, – огрызнулся Краснухин.

-Вот тут ты жестоко ошибаешься, дорогой това-рищ, – с нажимом проговорил Гвоздев. – Я к нему со всей душой, а он… А еще друг называется… Я, что ли, виноват, что от тебя Ольга сбежала…

-Не сыпь мне соль на рану. Без тебя тошно. – Подтверждая сказанное, Епифан скривился.

-Ладно, Ерофеич, не журись, будет и на твоей улице праздник, – утешил Сашка. Загадочно подмиг-нув, продолжил: – Лучше посмотри, что у меня есть…

На столике рядом с двумя полными кружками пи-ва появилась четвертинка “Столичной”. Краснухин облизнулся.

-Давай, по-братски. – Гвоздев, откупорив бутылку, плеснул в обе кружки. Пиво и водка смешались в ог-ненный коктейль. Приятели чокнулись, выпили. При-ятное тепло разлилось по телу Епифана. Но он знал свою норму и не хотел терять работу. Поэтому, от-ставив кружку, Краснухин отдыхал, положив голову на сжатые кулаки.

Вообще-то Епифан не всегда был таким потерян-ным, несчастным человеком. Будучи студентом стро-гановского училища, он подавал определенные надеж-ды. Преподаватели прочили ему славу пусть не Су-рикова, но, по крайней мере, Перова. И жизнь Крас-нухина складывалась удачно до той минуты, когда его однокурсник Илья Юхтин уговорил подхалтурить на малярных работах. Обещал большие “бабки”. В то время Епифан нуждался в деньгах особо, так как крутил роман с пышногрудой натурщицей Асей – си-неглазой хохотушкой, скрашивающей студентам уны-лые дни учебы. Ася приходила, раздевалась, садилась на стул и замирала в позе. Краснухин помнил, что он – всего лишь художник, но Асино тело, теплое, луча-щееся живой энергией творения, волновало, манило к себе. У Епифана потели ладони, дрожали пальцы, а мысли превращались в капельки воды, струящиеся по складкам Асиной кожи… Словно почувствовав неви-димые токи, исходящие от студента с карими глазами, постоянно роняющего кисти, Ася пригласила Красну-хина к себе и отдалась ему без остатка. Епифан был неопытен в любовных делах, и для Аси открылось широкое поле деятельности. Она научила его достав-лять женщине истинное удовольствие, и сама млела от ласк способного ученика. Но Асе, как настоящей представительнице прекрасного пола, было мало те-лесной любви. Она желала получать не только духов-ное, но и материальное удовлетворение в виде доро-гих букетов и безделушек. Но возможности Епифана никаким образом не отвечали запросам любимой. Краснухинское семейство жило небогато…

Халтура, на которую согласился Епифан, состояла в оформлении Дома культуры энской спичечной фаб-рики. Захолустный городишко, тоска зеленая и юхтин-ские приятели-собутыльники, которых нашлось нема-ло среди местных мужиков, – все эти обстоятельства отрицательно повлияли на Краснухина. Он начал пить. Быстро втянулся…

Так, между работой и “теплыми” компаниями, прошел месяц. И всё же не только выпивку и разу-крашенные стены остались в памяти Епифана от пре-бывания в Энске. Там, на берегу Оки, он встретил Ольгу Лаптеву – девушку сказочной красоты. И она, Олюшка, заставила его забыть Асю. Сравнивая про себя двух девушек, Краснухин искренне удивлялся: как он мог позариться на пышные формы Аси, когда есть такая утонченная, нежная и, в то же время, недо-ступная девушка? Ольга работала кассиром в кино-театре “Фабричный” и была воспитана в строгости. Но ей приглянулся молодой художник, обещавший жениться после окончания училища.

Накануне отъезда Ольга приоткрыла для Епифана свою душу. Свидание состоялось на скамейке над рекой. Был теплый июльский вечер. Легкое ситцевое платье и белые туфельки так шли Ольге, что Кра-снухин “завелся” с полоборота. Обнимая девушку, он осыпал горячими поцелуями лицо, шею, плечи. Ольга тихо смеялась, наслаждаясь своей маленькой победой. Епифан, раззадоренный кажущейся доступностью, хотел, было, пойти дальше, но плотно сжатые колени и твердое “нет” охладили его пыл.

-Только после свадьбы, – мягко сказала Ольга, сбрасывая с колен Епифанову руку. – Не обижайся, пожалуйста.

Краснухин не обиделся…

Вернувшись в Москву, Епифан порвал с Асей: резко и безповоротно. Слезы, мольбы и упреки, несу-щиеся вслед, он выдержал со стойкостью олимпийца. Тосковал по Оле, ее плечам с атласной кожей, ее чувственным губам, к которым хочется снова и снова припасть, чтобы напиться чистейшего любовного напитка… Такое состояние души сказалось на учебе: оценки снизились, и будущее заволокло туманом…

После окончания “Строгановки” Краснухин при-ехал в Энск и устроился работать в местную, картин-ную галерею, основанную сто лет назад купцом пер-вой гильдии Щербаковым. Работа Епифана состояла в том, чтобы водить экскурсии туристов по четырем залам старинного особняка, где по стенам развешены точные копии произведений русских и зарубежных живописцев XIX – начала XX вв. Получал Краснухин мало, но был доволен: всё же душа каждый день прикасается к прекрасному…

Женившись на Ольге, Епифан поначалу воспарил в небеса, окрыленный любовью самой желанной, единственной и неповторимой… Но вскоре пришлось ему спуститься на землю. Денег не хватало. Ольга нервничала, так как все тяготы семейной жизни сва-лились на нее. Она терпела, но всякому терпению приходит конец. И после смерти полугодовалого сына Алешки Ольга вдруг взорвалась упреками и руганью, жалобами на судьбу. Краснухин, как мог, успокаивал жену, обещая, что всё наладится. Но Ольга уже разу-верилась и не воспринимала никакие уговоры. После сорокового дня собрала вещи и ушла. Горевал Епифан долго. Хоть и говорится, что время лечит, но, видно, не каждого. Краснухин искал, кому бы излить душу, и нашел такого человека в пивной недалеко от своей работы. Это и был Сашка Гвоздев, бывший сторож спичечной фабрики, которого уволили за пьянку. Те-перь их часто видели вместе в прокуренном зальчи-ке…

Вот и сейчас они сидят рядом: Гвоздев неторопли-во тянет свое пиво, разбавленное водкой, а Епифан смотрит на него невидящими глазами. Вдруг что-то щелкнуло в голове у Краснухина, и он, взглянув на большие часы, висящие на противоположной стене заведения, резко встал и заспешил к выходу.

Свежий воздух оказал на Епифана воздействие, которого он никак не ожидал. Хмель не только не выветрился, но еще больше сгустился в мозгу. “Лишь бы начальник не заметил”, – с маленькой надеждой подумал Краснухин, открывая тяжелую дубовую дверь щербаковского особняка.

-А вот и наш долгожданный Епифан Ерофеевич, – с плохо скрываемой ехидцей в голосе приветствовал опоздавшего экскурсовода директор галереи Михаил Петрович Зубакин, окруженный группой пестро оде-тых и оживленно жестикулирующих людей, по-види-мому, иностранных туристов.

-Извините, так получилось, – еле слышно пробор-мотал Краснухин.

-Ничего, всё нормально, – громко сказал Михаил Петрович, а на ухо Епифану злобно прошептал: – Опять нализался, скотина! После работы зайдешь ко мне…

У Краснухина сердце упало, и пересохло во рту. Но он не хотел так просто сдаваться обстоятельствам. Напоследок Епифан решил показать класс и хлопнуть дверью. И пусть заплетается язык, и в голове полный сумбур, но душа кипит от обиды и стремится выр-ваться из тисков дурмана.

Подведя экскурсантов к картине “Иван Грозный убивает своего сына Ивана”, Краснухин начал:

-Перед вами, господа, картина великого русского живописца… э-э… как его обзывают-то, дай Бог па-мяти… Совсем уж голова не соображает… Ладно, не важно, как его звали, важно то, что от него осталось это, так сказать, полотно… Как оно называется? А вы разве не видите, кто изображен на холсте, и что про-исходит? Да, происходит убийство, но вот вопрос: кто убийца и кто жертва? Судя по одежде и орудию убийства, преступник – человек авторитетный, изве-стный в широких кругах… Но история не сохранила для потомков его имени… Что? Под картиной написа-но? Ага, сейчас почитаем… Ива-а-ан Гро-о-озны-ый… Как странно… Неужели этот худой мужик с длинным носом и есть царь?.. Нет, не похож… Я ж его в кино видал… Он же один в один с артистом Яков-левым… Мать честна-а, это же подделка… – прошеп-тал Краснухин, и в расширенных глазах его застыл ужас. Вдруг, зашатавшись, Епифан опустился на пол, лег на бок и захрапел. Туристы закричали. Прибежав-шие охранники перенесли спящего экскурсовода в со-седний зал, усадили на стул и ушли, оставив Епи-фана в покое.

А Краснухину снился кошмар: будто сам царь Иван Васильевич пришел к нему и загремел голосом Михаила Архангела:

-Как ты посмел, смерд вонючий, не признать сво-его господина, царя всея Руси? Да я тебя четвертую…

Цепкие пальцы Грозного схватили Епифана за плечо. Он дернулся и… проснулся. Смотритель, раз-будивший его, сказал:

-Епифан Ерофеевич, вставайте, вас начальство требует.

-Да, да. Я сейчас… – Краснухин медленно встал, оправил пиджак и поплелся в кабинет директора.

Май 2003 – февраль 2010 гг. Коряжма.