Факторы, обусловившие выделение культурологии в самостоятельную область познания

Изучение культуры в XX веке постепенно трансформировалосьиз академического познания в необходимую компоненту практической деятельности. В настоящее время во всех развитых странах культур­ные переменные начинают включаться в структуру выработки и реализации практически каждого социально значимого решения, подобно тому, как это было с экономикой, а после второй мировой войны — с социологией.

Современная экономическая политика строится на базе не только социального, но и культурного расслоения общества; не только экономических, но и культурных особенностей групп интересов. В организационных структурах принимаются во внимание влияния информаци­онных связей на формально ролевые; все более входит в обиход выражение "культура организации". В рамках локального управления применяются социокультурные технологии, связанные с активизацией участия граждан в совершенствовании собственного качества жизни. На уровне международной политики обычной практикой становится пристальное внимание к культурной специфике стран-участниц межна­циональных отношений, к ее влиянию на формы таких отношений. Итак, есть все основания утверждать, что научное и прагматичное знание о культуре стало сегодня в мире социально необходимой ком­понентой "картины мира", и Россия в этом отношении не исключение. Соответственно, следует выделить основные факторы, обусловившие такую необходимость на уровне как мировой, так и отечественной науки.

Наука о культуре как область социально-научного, а не философского или гуманитарного познания, имеет несколько различных, но практически синонимических названий. В США это культурная антропология, в Великобритании — социальная антропология, во Франции — этнология.

В любом случае речь идет об изучении искусственного, неприрод­ного мира человека, заученного поведения, разделяемых представле­ний.

Наука о культуре является составной частью мирового европейс­кого понимания антропологии, которое как познавательная программа сформировалось в последней четверти XIX века и связывалось с задачей полного изучения человека. Эта программа объединяла опре­деленный набор познавательных направлений: собственно антрополо­гия, или естественная история человека как вида, включая его эмб­риологию, анатомию, психофизиологию; палеонтология, или пра­история, происхождение и первобытное состояние человеческого вида; этнология — распределение человеческих сообществ на Земле, изучение поведения и обычаев людей; социология — отношения людей между собой; лингвистика — образование и существование языков, фольклор; мифология — возникновение, история и взаимовлияние религий; социальная география — воздействие на человека климата и природных ландшафтов; демография — статистические данные о составе и распределении человеческой популяции. Эта программа как целое не была реализована, но породила ряд направлений исследова­ний совместной жизни и деятельности людей, постепенно сложившихся в самостоятельные области познания. Культурная (социальная) ант­ропология, или этнология (в западном понимании), стала одной из них.

В истории становления культурной антропологии (остановимся на этом обозначении) как области научного познания обычно выделяются следующие периоды: этнографический (1800—1860 гг.), эволюционис­тский (I860—1895 гг.), исторический (1895—1925 гг.) (Д. Стокинг). В это время происходило накопление знаний, формирование представлений о пред­мете и границах этой познавательной области, кристаллизация исхо­дных оснований и ключевых категорий. С конца XIX века можно гово­рить о культурной антропологии как самостоятельной области социально-научного познания, внутри которой не только провозгла­шалась, но и решалась задача перехода от описания отдельных наб­людений к их систематизации и обобщению, а затем — объединению.

На Западе культурная антропология получила новые стимулы раз­вития после второй мировой войны. Их можно разделить на следующие основные категории.

Политические факторы. В этот период начались глобальные про­цессы, во многом определившие мировую ситуацию второй половины XX века. Во-первых, завершилась эпоха колониализма; подавляющее количество бывших колоний получило официальную политическую самостоятельность. Между развитыми и развивающимися странами начали формироваться новые отношения, сопровождающиеся специфическими напряжениями. Развивающиеся страны оказались перед выбором политических режимов, динамических ориентации, включенности в систему геополитических связей и т.п. Соответственно, актуализировалась необходимость осмыслить изменившийся контекст международных отношений, оценить возможные стратегии политической активности в его рамках. В развитых странах это обусловило расширение сферы познания, связанного с культурным многообразием и динамизмом. В результате здесь интенсифицировались исследования культурной специфики различных политических режимов, национальных и этнических образований и т.п. Во-вторых, активизировались националистические движения, межрегиональные, межэтнические, межконфессиональные конфликты, локальные войны, международный терроризм и преступ­ность. Это стимулировало культурные антропологические исследова­ния политических отношений, войн, агрессивности, преступности.

Социально-экономические факторы. После второй мировой войны начался переход от индустриализации к постиндустриализму в разви­тых странах и активизировались процессы модернизации в развиваю­щихся. Это вызвало ряд важных социальных и культурных последствий глобального масштаба. Во-первых, активизировались процессы форми­рования транснациональных корпораций международных экономических сообществ и т.п. В области науки о культуре подобные явления наш­ли отражение в развитии организационной и правовой антропологии, исследовании культурных, информационных процессов в организации. Во-вторых, интенсифицировались урабанизационные процессы, ас ними и миграции значительных групп населения, в основном бедных и пло­хо адаптированных. Это обусловило развитие урбанистической антро­пологии, включающей в себя, в частности, изучение культуры бедно­сти, субкультур групп риска, проблем городских сообществ, социа­льного участия. Изменения в мировой экономике породили ряд новых социокультурных проблем, связанных с ростом безработицы, увеличе­нием общего объема свободного времени, переструктурированием сис­тем профессиональной подготовки и переподготовки. Соответственно, в культурной антропологии усилился интерес к теме образа, качест­ва, стиля жизни, проблема маргинальных групп, изменениям гендерных отношений и ролей, развитию индустрии досуга и т.п.

Социокультурные факторы. Вторая половина XX века, как извест­но, характеризуется интенсификацией и усложнением социокультурной жизни в глобальном масштабе. Ломка традиционалистских структур, усиление аналитических процессов, релятивизация культурных ценно­стей обусловили кризис личностной, культурной идентичности в зна­чительных масштабах. Это стимулировало психоантропологические исследования в области социализации и инкультурации, отклоняюще­гося поведения. Далее, глобальное распространение массовой куль­туры обусловило формирование унифицированного языка, стандартизи­рованных эстетических образов, упрощенных, алгоритмизированных образцов суждений, поведения, отношений. Естественно, что в рамки этих стандартизированных форм не укладывается специфика индивиду­альных переживаний, и за их пределами остается многое, чему пока еще не найдено приемлемых выразительных средств. Отсюда — уси­ленное внимание людей к личностной идентичности. В культурной антропологии это находит отражение в изучении стилистических осо­бенностей индивидуального и социального поведения. Расширение межкультурных коммуникаций обусловило изменение отношения людей к чужим культурам. Соответственно, в культурной антропологии все большее место занимают исследования, связанные с межкультурными коммуникациями. Наконец, обнаруживается, что эффективность функ­ционирования организаций зависит не только от технологических и экономических факторов. Недостаточное внимание к социокультурным аспектам организации существенным образом ограничивает возможнос­ти актуализации ее потенциала. Применение культурно-антропологических теорий и методов в этой области позволило с новой точки зрения взглянуть на отношения внутри организации, складывающиеся между нею и ее внешним окружением. Формируется область исследования, называемая организационной антропологией или культурой организации с особым акцентом на изучении микросо­циальных и культурных процессов.

Внутринаучные факторы. Изменение предметных областей культурно-антропологических исследований вызвало целый ряд проб­лем, новых для этой науки. Повышенный интерес к микросоциокультурным процессам обусловил обращение к неустойчивым, неопределимым, несистемным феноменам, для изучения которых в рамках классической социально-научной парадигмы не оказалось ни теорий, ни методоло­гии. Расширение сравнительно-культурных исследований вынудило исследователей уделить специальное внимание феноменам, заранее считавшимся в рамках социальных наук маргинальными. Так, было выявлено, что практически во всех культурах можно обнаружить области представлений — сновидения, бред, галлюцинации, фанта­зии, не совпадающие с усредненным отношением людей к элементам окружения.

Подобные представления, сколь бы ни были они недоступными эмпирической верификации, составляют элементы реальности для разделяющих их людей. В то же время самые рационально выстроенные и эмпирически проверенные суждения ученых могут встречаться людьми с недоверием и пренебрежением; они могут сопротивляться предла­гаемым знаниям и технологиям во вред себе. Соответственно, пред­метом изучения становятся причины и механизмы формирования подоб­ных представлений, предпочтения их позитивному знанию.

Для решения перечисленных проблем не существует не только тео­рий, но и общепринятых методологических принципов. Классические способы извлечения информации, имеющиеся в культурной антрополо­гии и смежных науках, базируются на представлениях об объектах изучения как об устойчивых самотождественных целостностях, к которым полностью применима экспериментальная логика. Однако накопление ошибок в объяснениях и прогнозах, относящихся к куль­турным феноменам, сделало очевидным, что классическая методология должна быть пересмотрена в свете новых проблем, связанных с изу­чением культуры. На этой почве сформировалось культурно-познавательное течение постмодернизма, в рамках которого новые проблемы существования искусственного мира хотя и не решены,но очерчены и активно обсуждаются.

Обобщая сказанное, следует подчеркнуть, что в течение XX века в рамках культурной (социальной) антропологии (этнологии) сконцентрировался обширный эмпирический и теоретический материал. И не только благодаря научному переосмыслению многочисленных и раз­нообразных исторических данных. Теперь основными источниками сис­тематической информации о культурных феноменах стали результаты многочисленных полевых исследований, изучения смыслов и значений культурных объектов для новых людей, побуждений их к активности, влияющих на поддержание или изменение элементов искусственного мира. И если в первой половине XX века такие исследования носили академический характер и во многом определялись стремлением удержать информацию об уходящих в прошлое племенных бесписьменных культурах, то после второй мировой войны ситуация изменилась. Стала очевидной прагматическая ценность знаний об истоках, факто­рах, механизмах, обусловливающих существование общего и специфичного, устойчивого и изменчивого в культуре. Такого рода знания начали эффективно применяться в сферах массовой коммуникации, бизнеса, социокультурной адаптации, в практике транснациональных корпораций, дипломатии и т.п. В результате культурно-антропологические исследования стали лучше финансироваться, что способствовало укреплению статуса и расширению эвристических возможностей этой области социально-научного познания.

Отечественная ситуация в области изучения культуры

В досоветский период в России познание культуры по качеству и формам мало чем отличалось от мирового уровня, и его направлен­ность была обусловлена теми же факторами. В библиотеках страны хранится неосвоенное наследие отечественных авторов, уделявших специальное внимание изучению культуры, причем отнюдь не только философскому, но и на уровне позитивного знания.

Современная мода на русскую религиозную философию и культурную эссеистику обусловила стереотипное представление о том, что имен­но такие подходы к изучению культуры были характерны для России в прошлом и остаются специфичными для нее теперь. На самом деле это далеко не так. В дореволюционной России рациональное изучение культурных феноменов было многонаправленным. Среди исследователей того времени можно выделить эволюционистов, позитивистов, неокантианцев, нео­гегельянцев.

Сильна была и эмпирическая струя: наряду с профессиональной этнографией широкое распространение имели краеведческие движения, инициируемые и поддерживаемые образованными дилетантами. Соответственно, к началу XX века в России складывались предпосыл­ки для формирования научного направления в изучении культуры. Однако сам этот процесс был вынужденно заторможен на долгие деся­тилетия.

Советский период до Второй мировой войны. В период после уста­новления Советской власти социально-научное познание в России начало сворачиваться. Это было обусловлено следующими основными факторами.

Политические факторы. В этот период происходит возвращение социокультурной жизни к традиционным имперским канонам. Восстанавливается авторитарная форма государственного управления с усиле­нием олигархических тенденций. Сокращается объем международных связей России, и ее геополитическая позиция становится источником постоянных внешнеполитических напряжений. Обостряются проблемы укрепления отношений между союзными республиками внутри СССР. Такая консервативно-имперская реакция на общественные беспорядки, порожденные первой мировой войной, и социально-экономический и политический кризисы в стране усилили здесь насильственно интеграционные процессы. В такой ситуации характерная для культурной антропологии тематика многообразия и самоценности различных куль­тур не представляла интереса для политического руководства стра­ны, а достоверное знание о механизмах сохранения культурной само­бытности представлялось опасным в свете инициируемых ими интег­рационных процессов. В этой области позитивное знание вытесняет­ся идеологемами бесклассового общества, братства народов, интер­национализма, социалистического содержания, воплощаемого в нацио­нальную форму, и т.п. Неизбежная в такой ситуации идеология опас­ности со стороны внешних и внутренних врагов способствовала существенному упрощению представлений о культуре. Ленинское выс­казывание о двух культурах — буржуазной и демократической — на долгое время стало догмой при рассмотрении и оценке культурных феноменов.

Социально-экономические факторы. В этот период положение Рос­сии в мировом разделении экономических функций существенно осла­билось. По ряду причин экономического и политического порядка замедлились процессы модернизации производства в России; российс­кая продукция утратила былую конкурентоспособность на мировом рынке из-за резкого снижения качества рабочей силы, с одной сто­роны, и тотального государственного регулирования хозяйственной жизни — с другой; квазимодернизация производства осуществлялась директивным путем и унифицированным образом без учета региональ­ной специфики. Кроме того, резко упростилась — как это обычно бывает в ситуациях тотального кризиса общества — социальная стратификация. По сравнению с предыдущей формой расслоение в СССР целенаправленно осуществлялось в двух направлениях: во-первых, в соответствии с системой общественного разделения труда, упрощен­ной до трех классов: рабочие, крестьяне, интеллигенция (куда относили всех, кто не был рабочим или крестьянином). Во-вторых, в соответствии с заслугами в деле поддержания режима: номенклатур­ные работники; не относящиеся к ним люди, отмеченные высшими пра­вительственными наградами; все "остальные". Естественно, что в подобных условиях вопросы культурных различий в обществе стано­вились достаточно опасными идеологически. С одной стороны, реаль­ные групповые различия внутри выделенных классов противоречили постоянно повторяющимся лозунгам об их монолитности. С другой стороны, социальные напряжения и трения, постоянно возникающие в стране, не соответствовали идеологеме о движении СССР к состоянию монолитного бесклассового общества. Идеологический контроль над общественными науками препятствовал изучению не только происходя­щих в стране процессов социокультурной дифференциации, но и тако­му рассмотрению и интерпретации этих процессов в прошлом, которое противоречило установленным догматам в их трактовке. По этой же причине практически перестали изучаться социокультурные проблемы, обусловленные хозяйственными процессами. Здесь идеологические догматы также предпочитались руководством страны рациональному знанию о том, что происходит в реальных структурах хозяйствования и как это сказывается в сфере культуры.

Социокультурные факторы. Широкие миграционные процессы, порож­денные целенаправленным стимулированием перенесения людей из сел в города, привели к росту городов. В России эта волна урбанизации в социально-психологическом смысле была относительно безболезнен­ной. Новые горожане не меняли социального положения, меняя один тип низкоквалифицированного труда на другой. Уровень бедности у них сохранялся, но жизнь в городе была немного более комфортабе­льной, а труд значительно легче, чем в селе. С другой стороны, активное использование механизма репрессий привело к особым моди­фикациям социальной структуры. По форме система общественного разделения труда и институтов более или менее соответствовала мировым стандартам. По содержанию деятельности они резко отлича­лись от таких стандартов. Репрессии распространились прежде всего на культурные элиты — экономические, политические, правовые, научные, художественные, религиозные. Их освободившиеся в сохра­нившей форму социальной структуре места заняли выходцы из низших слоев. Соответственно, такие сложные функции, как управление государством, модернизация производства, законодательство, право­применение, рациональное познание, требующие высокого уровня про­фессиональной подготовки и общей культурной компетенции, стали выполняться представителями первого поколения горожан, получивших более чем посредственное образование. Кроме того, от царской Рос­сии наследие в этих областях было небогатым и нуждающимся в моде­рнизации, но представители низших слоев не могли ее осуществить, поскольку не понимали происходящих в мире процессов, не имели соответствующих знаний и навыков. Таким образом, если изменения социальной структуры после перемены политического режима в России оказались незначительными, то культурные были радикальными и зак­лючались в резком упрощении культурного содержания общественной жизни. К этому следует добавить целенаправленное блокирование внешней информации, поскольку работа с ее нарастающими объемами и многообразием была не по силам людям, чья культурная компетент­ность ограничивалась рамками низших классов. Итак, уничтожение культурных элит во многом способствовало реставрации традиционных культурных форм, таких, как миф, идеология, проповедь, символ веры, культ предков, предание и т.п.

Разумеется, в таких условиях рациональное знание о культуре оказалось ненужным и невозможным. Культурные феномены оставались предметом художественного и исторического рассмотрения и в обоих случаях носили партикуляристский (описание отдельных случаев), а не генерализирующий (рациональное обобщение) характер. Ни в фило­софии, ни в науке искусственный мир человека, культура в этот период не были специально выделены как познавательные области.

Внутринаучные факторы. Резкое снижение уровня культурной ком­петентности людей, функции которых в обществе были связаны со специальным познанием общества и культуры и трансляцией соответс­твующих знаний, привели к упрощению институциональных структур такого познания. Знания об обществе и культуре были сконцентриро­ваны в традиционных познавательных областях — в философии, исто­рии, археологии, этнографии, каждая из которых имела не более одного-двух официально санкционированных направлений. Эти области познания приобрели название философских и гуманитарных наук. Тем самым подчеркивалась ненадобность специального статуса социальных наук, с одной стороны, и к рангу научного знания приравнивалась гуманитарная эссеистика — с другой. Люди, прочно занявшие свои места в этом культурном порядке и непривычные к сложным рациона­льным познавательным процедурам, заблокировали проникновение в отечественную культуру социально-научного знания с его последова­тельно дифференцирующейся структурой, все более прагматизирующимися функциями, расширением общенаучной методологической базы. В период консервативной традиционалистской реакции внутренние пред­посылки для развития рационального, научного познания культуры отсутствовали.

Обобщая сказанное, следует подчеркнуть, что традиционалистская реакция на разрушение монархии в России сделала невозможной моде­рнизацию социально-научного знания. Во-первых, резко снизился и до того не особенно высокий уровень профессиональной и общекультурной компетенции специалистов, изучающих культуру. Во-вторых, закрытость общества, идеологическое давление, репрессии, связан­ные с попытками сохранить империю, препятствовали дифференциации знаний о культуре внутри страны и их диффузии извне. В-третьих, в этих условиях запроса на такое знание не существовало ни от властей, ни от широкой общественности, довольствовавшейся мифологиче­скими и идеологическими формами знания, а также индивидуальным практическим опытом настолько, что эти культурные формы приобрели статус высших ценностей социалистического общества.

Советский период после Второй мировой войны. В этот период отчетливо прослеживаются две основные тенденции в динамике социально-научного познания вообще и в изучении куль­туры в частности. С одной стороны, продолжают существовать сложи­вшиеся на предыдущем этапе модели познания культуры в областях философии, филологии, археологии, истории. Здесь происходит нако­пление эмпирического знания и фактов, которые все более перестают укладываться в простые идеологические формы интерпретации. С дру­гой стороны, усиливается диффузия знаний об обществе и культуре, имеющихся к этому времени в развитых странах. Глобальные измене­ния, характерные для послевоенного периода, затронули и Россию (СССР), что повлекло за собой необходимость перехода от мифологи­ческого к более рациональному осмыслению культурных процессов, происходящих в обществе.

Политические факторы. Необходимость поддержания геополитичес­кого статуса СССР как великой державы в меняющихся глобальных условиях побудила советское руководство переосмыслить стратегию в сфере внешнеполитических отношений. Это привело к некоторым поверхностным переменам в политической культуре, по крайней мере, на уровне руководства страны. Продолжение противостояния СССР развитым странам после союзничества в период второй мировой войны потребовало усложнения отечественного идеологического дискурса. Жесткая конфликтная лексика сменилась категориями соперничества, что означало признание правомерности существования капиталистиче­ского мира, хотя и с отрицательной оценкой этого факта. Изменив­шаяся идеологическая стратегия предполагала постоянную критику соперника на мировой арене. Это имело определенные последствия, связанные с усилением прежней идеологической модели. Во-первых, критика в условиях интенсивного развития средств массовой инфор­мации предполагала уже не традиционную безоглядную брань, но определенное знание о том, что реально происходит в развитых странах. Это знание извлекалось из текстов квалифицированных западных журналистов и обществоведов. Соответственно, приходилось пользоваться и их лексическими единицами, поскольку в отечествен­ной философии и гуманитарном словаре не было категорий и понятий, отразивших изменения, произошедшие в концептуализации общества и культуры за первую половину XX века. Через язык социальных наук и политической журналистики, хотя и примитивно, но осваивались новые социокультурные реалии. Необходимость критики вынуждала идеологов, работающих в гуманитарных областях, стараться понять, о чем идет речь в политически и социально ориентированных текс­тах, и искать опровергающую аргументацию. Соответственно с конца 1960-х гг. началось активное освоение западной социально-научной культуры, которая с послевоенного периода стала широко распрост­раняться через средства массовой информации.

Социально-экономические факторы. Послевоенный период вплоть до конца 1980-х гг. характеризовался медленным массовым повышением уровня и качества жизни. Гигантские строительные проекты, быстрое расширение военно-промышленного комплекса при условии внешней закрытости общества обеспечивали такое количество платных рабочих мест, что стали сворачиваться концентрационные лагеря с их бесп­латной рабочей силой. Труд оставался низкоквалифицированным, общество бедности продолжало воспроизводиться, но общая социокультурная ситуация начала улучшаться. Постепенно усложняется сис­тема социальной стратификации. И, хотя по-прежнему идеологическое общество описывалось с помощью таких понятий, как "рабочий класс", "крестьянство" и "интеллигенция", наиболее интеллектуаль­ная часть общества начала воспринимать его усложнение благодаря все более проявляющимся культурным различительным признакам (оде­жда, лексика, способы проведения досуга и другие особенности сти­ля жизни). Это активизировало интерес к происходящим в стране социокультурным процессам, в частности, к различиям в образе жиз­ни людей, их ценностных ориентациях, их культурной компетентности в рамках системы общественного разделения труда.

Социокультурные факторы. Расширение сферы интереса в обществе к происходящим здесь социокультурным процессам сочеталось с уве­личением степени информационной открытости. Как уже отмечалось ранее, идеологическое противостояние по отношению к развитым странам породило такой канал диффузии западной культуры, как кри­тика западных ("буржуазных") философии, науки, искусства, идеоло­гии, образа жизни. Причем по мере расширения объема информации о западных странах эта критика все более дифференцировалась, поско­льку неоднородность западной культуры становилась для ее критиков все более очевидной. С другой стороны, попытки советских полити­ческих лидеров вовлечь в сферу своего влияния страны третьего мира обусловили повышение внимания к особенностям их культур. Различные выставки, фестивали, конкурсы, гастроли, переводы лите­ратуры развитых и развивающихся стран, информация обо всем этом в средствах массовой коммуникации расширили массовые культурные горизонты. Межкультурные различия стали очевидными для членов общества и постепенно начали восприниматься как естественное положение дел, не заслуживающее реакции нетерпимости и враждебно­сти. Хотя идеологема двух культур — "демократической" (уже не пролетарской!) и "буржуазной" — сохранилась на уровне массовых представлений и обсуждений, связанных с явлениями культуры, даже идеологии приходилось постоянно нарушать узкие рамки этой дихото­мии. В то же время идеологическая трактовка социокультурной ситу­ации внутри страны оставалась монистической: "единая социалисти­ческая культура", "интернационализм" и т.п. Но и здесь наметились определенные изменения, связанные с тем, что все попытки идеоло­гов трактовать межкультурные различия в СССР в пользу "единства" тем не менее, привлекали внимание к таким различиям, свидетельст­вовали о признании их фактором культуры. Соответственно, в рамках этнографии демонстрировались различия феноменов народной культу­ры, в сфере искусствоведения начали подчеркиваться различия в эстетических ориентациях национальных литератур, кинематографов, театров, изобразительных искусств, музыки. Эти различия перестали трактоваться согласно формуле "национальные по форме, социалисти­ческие по содержанию", но просто признавались в качестве культур­ных особенностей. Интерес к ним возрастал на уровне не только обыденных представлений или искусствоведения, но также философии и социологии. Это стало фактором, побудившим представителей общественных наук с 1970-х гг. включать категорию "культура" в совокупность ключевых философских категорий и формировать новое направление в философии — "теорию культуры".

Вненаучные факторы. Познание человека, общества, культуры в послевоенный период можно охарактеризовать наличием двух основных тенденций: во-первых, поддержанием сложившихся ранее стереотипов, во-вторых, заимствованием представлений из западной философской и социально-научной культуры. От предыдущего периода в этой области сохранились такие черты, как:

- престижность гуманитарного знания и его носителей как трансляторов традиционных культурных ценностей (история, история философии, история искусства);

- идеологизированность знаний о современной социокультурной жизни;

- несистематизированность этнографических данных.

Новые тенденции в познании человека, общества и культуры были обусловлены следующими факторами:

- усложнение социокультурной жизни в стране вызвало необходи­мость рационализировать и упорядочить представления о ней, что привело к выделению в отдельные области познания социологии и философских теоретических концепций культуры;

- внутренняя дифференциация отечественного обществоведения обусловила формирование специалистов в этих областях знания, дис­куссии между которыми привели к более четкому определению и раз­делению предметов и объектов познания, т.е. к установлению межди­сциплинарных границ;

- в рамках философии "теории культуры" стали постепенно наме­чаться внутренние границы между философской, гуманитарной и социально-научной ориентацией в познании культуры;

- критика западных социальных наук обусловила диффузию новых для отечественного обществоведения категорий, терминов, представ­лений об обществе и культуре, характеризующих их различные состо­яния в прошлом и настоящем.

Вместе с этим в отечественной обществоведческой культуре нача­лась плюрализация представлений о существующих в мировой науке моделях и теориях, относящихся к социокультурной жизни; вначале были попытки приспособить к этим моделям марксистский понятийный аппарат, а позже категории и понятия из различных направлений западных социальных наук и философии стали самостоятельно сущест­вовать наряду с марксистскими.

Во взаимодействии эти тенденции обусловили появление некоторо­го обширного синкретического познавательного поля, где одновре­менно сосуществовали множество представлений о культуре, фрагмен­ты разноплановых теорий, разнокачественные категории и в то же время не было оснований для дифференциации и упорядочения этой синкретической смеси. Как и в конце XIX века на мировом уровне, в России в это время дифференциация знаний о социокультурной жизни лишь начала намечаться.

Период с конца 1980-х по 1990-е гг. Этот период характеризует­ся для социально-научного отечественного знания его установлением в качестве социально значимой компоненты культуры.

Политические факторы. Распад СССР и последующий кризис россий­ского общества, неотложность его модернизации породили необходи­мость рационального осмысления ситуации, ее достоверной диагнос­тики, реалистического определения направленности и способов реше­ния геополитических и внутрироссийских проблем. Стало совершенно очевидно, что политики-практики" советского образца в условиях открытого модернизирующегося общества не обладают достаточной компетентностью, чтобы оперировать большими объемами экономичес­кой, политической, социальной информации. Оказалось также, что советское обществоведение не готово к обобщению представлений о меняющейся социокультурной реальности и обеспечению общественнос­ти надежными социокультурными технологиями.

К руководству государством и институциональными структурами в системе общественного разделения труда пришли классические техно­краты из инженерной и экономической сферы. Однако недостаточность их знаний и навыков социокультурного характера делает уровень эффективности их решений сравнительно низким, хотя благодаря им в обществе и наметилась тенденция привлечения специалистов из обла­сти социальных наук — социологии, психологии, политических наук, правоведения, наук о культуре, этнографии — к анализу социокультурных ситуаций и событий в России, к консультациям на правитель­ственном уровне, к разработке и экспертизе государственных прог­рамм и проектов.

Изменение геополитического положения России потребовало смены политической доктрины, обновления содержания отношений с развиты­ми и развивающимися странами. В этой связи усилилась значимость знаний не только о глобальных социальных процессах, но и о межку­льтурных сходствах и различиях, о культурной обусловленности меж­дународных отношений. Наконец, обострение этнических и региональ­ных напряжений в связи с происходящими на территории СССР центро­бежными процессами обусловило необходимость решать возникающие здесь проблемы более эффективными, чем военные, политическими средствами. Соответственно, настоятельной стала необходимость разработки надежных социокультурных технологий, связанных со смя­гчением этнических и региональных противоречий. В этой области культурологическое знание становится необходимым дополнением к социологическому, экономическому, политологическому.

Социально-экономические факторы. Экономический кризис в России обусловлен необходимостью структурной трансформации всей хозяйст­венной системы. Этому препятствует традиционалистская форма орга­низации производства страны с ее монопольными громоздкими струк­турами, государственным внеэкономическим способом управления, малой эффективностью, низким уровнем производительности и квали­фикации рабочей силы.

Вхождение России в среду мировой рыночной экономики предпола­гает не просто технологическую модернизацию хозяйственных систем, но и изменения структур деятельности и взаимодействия, связанных с процессами жизнеобеспечения. Такого рода преобразования осущес­твлялись и продолжают осуществляться в других странах. Имеющийся опыт позволяет сделать вывод о том, что чисто экономические процессы модернизации оказываются неэффективными без анализа тех социокультурных условий, в которых они осуществляются. Соответст­венно, существует настоятельная необходимость культурологического анализа факторов, способствующих и препятствующих модернизации российских хозяйственных структур, и включения полученной инфор­мации в разработку государственно-экономической политики. Кроме того, культурологический анализ и прогноз необходимы при рассмот­рении интенсифицирующихся процессов социального расслоения в Рос­сии.

Эти процессы многократно описаны, проанализированы и обобщены в мировой социально-научной литературе. Соответствующие данные имеются в российских библиотеках. Однако мировой культурно-антропологический опыт остается в России практически невостребо­ванным, а собственные исследования проводятся с недостаточной квалифицированностью.

Таким образом, существует социальная необходимость в достовер­ном знании о социокультурных процессах в стране, обусловленная происходящими социально-экономическими изменениями.

Социокультурные факторы. Движение российского общества в сто­рону модернизации определяет ускорение социокультурных процессов: происходит частая смена социально значимых событий в пределах жизненного цикла одного поколения, возникает необходимость вно­сить постоянные корректировки в структуру образа жизни, в содер­жание профессиональной подготовки. Происходит также усложнение условий социокультурной жизни: в массовом масштабе людям приходи­тся отслеживать и контролировать сразу несколько параметров своей жизни, таких, как удержание рабочего места, поиск дополнительных заработков, ориентация в ассортименте товаров и услуг и ценах на них, политический выбор, отбор источников и содержания социально значимой информации и т.п. Все это обусловливает повышение степе­ни социальной напряженности, связанной с тем, что большинство членов общества не в состоянии контролировать сложную подвижную социокультурную ситуацию,

Привычные стереотипы поведения у старших поколений при воспро­изведении оказываются малоэффективными, а переучиваться они не могут и не хотят. Новые, более удачные образцы социокультурной активности пока не сложились. Молодые поколения остаются без социально необходимых знаний и навыков из-за кризиса институтов социализации и инкультурации. Им приходится осваивать социокультурное окружение методом проб и ошибок.

Неподконтрольность существующей проблемной ситуации членам общества порождает тревогу и беспокойство в массовом масштабе, готовность к деструктивному и агрессивному поведению. В этих условиях определение социокультурной ситуации и самоопределение в ней стало индивидуальной проблемой для подавляющего большинства членов общества. Люди пытаются искать социальных лидеров, способ­ных объяснить, что происходит и в каком направлении следует дви­гаться. Однако сейчас в России нет сильных лидеров, хорошо владе­ющих эффективными социокультурными технологиями. Да и большинство членов общества не подготовлены к рациональным действиям. Их представления об обществе и культуре, о себе, своем жизненном пути не выходят за пределы мифологии двух типов: исторических и фантастических. В этой ситуации распространение именно научных, а не философских или гуманитарных знаний становится приоритетным направлением культурологических исследований, образования и прос­вещения.

Внутринаучные факторы. Впервые за XX век в России сформировал­ся социальный запрос на достоверное, не образно-гуманитарное, но научное знание о культуре. С одной стороны, у большинства членов общества есть необходимость знать и понимать, что происходит в обществе, чего можно ожидать и на что можно усиленно влиять, а также как эффективно действовать в динамичной и сложной ситуации. С другой стороны, политическое руководство страны понимает, что без специальных достоверных социально-научных, а не исторических, философских или искусствоведческих знаний о культуре невозможно принимать рациональные политические решения, а без научно обосно­ванных социокультурных технологий (вместо религиозных заклинаний, эзотерических психопрактик, массовой истерии) невозможна эффекти­вная реализация таких решений. Однако радикальное отставание рос­сийских социальных наук от мирового уровня имеет результатом то, что лишь единичные ученые могут дать вразумительные ответы на социально значимые вопросы об источниках напряжений в обществе и нарушениях социокультурной идентичности, а также о возможностях урегулирования конфликтов такого типа.

Подобных ученых так мало, что их знания — сложные, требующие специального освоения — теряются среди множества квазифилософс­ких, идеологических, мифологических, обскурантистских невежест­венных суждений, являющихся вполне доступными для массового восприятия.

Сегодняшние представления об обществе и культуре в рамках отечественных социальных наук причудливы из-за сочетания историчес­ких мифологем, утопических гуманистических идеологем и заимство­ванных из разных областей научного познания категорий. Они не базируются на эмпирических исследованиях или рефлексивных гипотетико-дедуктивных рассуждениях.

В России новые направления в научном познании постоянно встре­чают жесткое сопротивление. Так было с социологией, когда в конце 1960-х гг. сторонники исторического материализма и научного ком­мунизма отрицали ее необходимость, ссылаясь на достаточность соб­ственных познаний. Нестойкость и плохая профессиональная подгото­вка отечественных социологов, их противопоставление себя западным коллегам, внутренняя борьба за академические места, нежелание овладевать социологическим знанием, хорошо представленным в оте­чественных библиотеках социально-научными монографиями и периоди­кой, привели к печальным последствиям. За четверть века существо­вания социологии в послевоенной России здесь нет ни одной собст­венной общей теории; существуют несколько теорий среднего уровня, не используемых в исследованиях и не входящих в программы высших учебных заведений. В настоящее время то же может произойти и с наукой о культуре. Во-первых, отечественная научная обществен­ность отказалась принять американское название науки о культуре — культурная антропология; французское название — этнология — трактуется здесь в националистическом этнографическом ключе.

Отечественное название — культурология, как всегда, утвержда­ет познавательный синкретизм, смешение в основном философского, гуманитарного и в малых долях социально-научного стилей рассужде­ний. Отечественная культурологическая общественность охраняет этот синкретизм, поскольку из-за отсутствия надлежащей профессио­нальной подготовки ее представители таким образом оправдывают свой дилетантизм, выдавая за теорию культуры свои слабые познания в области искусства, религии, истории. Если указанная тенденция сохранится, науку о культуре постигнет участь социологии: остане­тся название, обязательность преподавания в вузах, защита диссер­таций, но все это будет на уровне пустой игры словами, как это было в 1970-х, 1980-х гг;, как это продолжается поныне.

Тем не менее, сегодня имеет смысл подвергнуть анализу поток культурологической литературы и выделить в нем элементы знаний, которые хоть в какой-то степени отвечают социальным и внутринаучным необходимостям. Они при целенаправленной работе могут стать точками роста в развитии фундаментальных знаний о культуре и при­кладных культурно-антропологических разработок.