Продолжение - 2

2. Пришла пора поговорить об обращениях к знакомому человеку.

Поразительное множество обращений применяется к знакомым! Мы коснемся только общепринятых, образуемых из двух больших групп слов: наименований родства и собственных имен.

Мама, Папа, Бабушка, Дедушка... Что проще и обыденнее таких обращений? Однако русский язык и здесь имеет свои богатства, свои выразительные средства. Общение родителей и детей, других родственников регламентируется множеством признаков собеседников и сложившимися в семье отношениями, а также тем, общаются они с глазу на глаз или на людях (о присутствии третьего лица в "речевом пространстве" двух партнеров мы уже упоминали). Разговор ребенка младшего возраста и уже выросшего человека со своими родителями оказывается различным. Мы предпочитаем обращения Мама, Папа, однако слышим и Мать, Отец. Так иногда обращаются выросшие дети, особенно в момент серьезного разговора. То же можно сказать и о наименованиях Сын, Дочь. Кому из нас не приходилось наблюдать такую, например, ситуацию: Дочка, сходи за хлебом, пожалуйста! И через некоторое время, когда поручение не выполнено: Дочь, я сколько раз должна говорить?

А вот пример изменившихся отношений свекрови и невестки, отношений сложных, натянутых, так как молодая женшина вошла в дом свекрови уже имея собственного ребенка. Правда, перемена была подготовлена хорошими качествами невестки — хозяйки и жены, но все же две женщины ходили по дому как бы не замечая друг друга. А потепление отношений настало от желанного для свекрови именования — обращения Мама: "Свекровь хвалила меня! Я ушам своим не поверила. Да как хвалила! Я застыла за сараем с пустым ведром в руке и не могла сдвинуться с места. Саша, дескать, такая умница, заботливая, все умеет, сыну повезло, а как он хочет ребенка. Но пожаловалась свекровь: "Все хорошо, только не зовет меня Саша матерью".

Вечером она зашла к нам, как всегда. Снова как-то безразлично посмотрела на меня, поиграла с малышом и собралась уходить. Не знаю, как у меня вырвалось: "Мама, куда вы спешите? Посидите еще". И вдруг я увидела, как задрожали ее руки, в глазах стояли слезы, она нагнулась к малышу, а я сделала вид, что ничего не заметила. С этого вечера я поняла, что ошибалась в ней, что она рада за нас, ей хорошо с нами и моего ребенка она любит" (Из журнала). Поучителен этот бесхитростный рассказ.

По телевидению была показана передача, посвященная матери. Два фильма — один о светлом детстве рядом с мамой, второй — об одинокой старости матерей. Одна из жительниц дома для престарелых, старушка в деревенском платке, с мягким округлым лицом, рассказывала корреспонденту о том, что дочь, может быть, возьмет ее, но она, дескать, не очень-то просится, у дочери много своих забот, а в интернате хорошо... Вот так, моя сахарная, так, моя сладкая, — говорила старая женщина журналисту. Сколько человечности и доброты несет она в себе, чтобы так называть впервые встреченного человека!

Конечно, в подобных обращениях в значительной мере утрачена функция призыва, привлечения внимания. С этим связано и их местоположение в тексте — они обычно помещаются не в начале, а в середине или в конце реплики. Такие характеризующие обращения в большей мере оказываются лишь обозначением адресата. Но все же адресата! Ведь они направлены на собеседника и ярко выражают отношение к нему: моя сахарная, моя сладкая, голубчик, брат, касатушка...

Вспоминается в этой связи персонаж известного кинофильма Э. Рязанова "Гараж". Ведущий собрание гаражного кооператива (в выразительном исполнении В. Гафта) то и дело обращается к присутствующим с наименованиями-"этикетками", так или иначе помечающими отношение говорящего, связанное в значительной степени с той или иной непривлекательной индивидуальной чертой собеседника. Читатель уже догадывается, что именно в этой области лежат все бранные наименования-обращения, которые, естественно, находятся за границами вежливого этикетного общения.

Именно потому, что обращения к знакомым людям, кроме привлечения внимания, в очень большой степени отражают отношение к адресату, у нас так много образований с уменьшительно-ласкательными суффиксами: Мамочка, Мамусенька, Мамулечка и мн. др.

Это же в значительной степени относится и к собственным именам. В русском языке существует несколько форм личного имени: полное паспортное — Елена, Николай; сокращенное — Лена, Коля; уменьшительно-ласкательное — Леночка, Ленусенька и др., Коленька, Колечка и др.; уничижительное — Ленка, Колька. При этом суффиксальных образований, и ласковых и уничижительных, очень много. Эта особенность русского языка привлекает внимание тех исследователей, которые изучают наши обращения с позиции носителя какого-либо иностранного языка. Так, немецкая исследовательница Г. Титц, в родном языке которой тоже есть суффиксальные имена, пишет об особом богатстве в этом отношении русского речевого этикета.

В повседневной жизни мы обычно не задумываемся над таким нашим языковым богатством, а между тем именно обилие разнообразных обращений к одному человеку позволяет акцентировать ту или иную тональность общения, от холодно-официальной или торжественной до дружески фамильярной или интимно-ласковой: одна тональность в обращении Елена! и совсем другая в Ленушка!

Обращение в форме полного паспортного имени Ольга!; Николай! используется сравнительно нечасто и может (при привычном Оля!; Коля!) создать в какой-то степени строгую тональность общения, помечать серьезность предстоящего разговора, а иногда даже некоторое недовольство говорящего. Можно представить себе, например, такой разговор матери с дочерью: Женя, вымой посуду. И через какое-то время ослушавшейся дочери: Евгения, тебе сколько раз повторять? (ср. обращения Дочка! и Дочь!). А вот и пример: "Не пригласила тетя Граня пройти Леонида к столу, точнее, к большой тумбочке, сидела, поджав губы, глядя в пол, бледная, осунувшаяся, ладошки меж колен.

— Неладно мы с тобой, Леонид, сделали, — наконец подняла она свои не к месту и не к разу так ярко светящиеся глаза, и он подобрался, замер в себе — полным именем она называла его только в минуты строгости и непрощающего отчуждения, а так-то он всю жизнь для нее — Леня" (В. Астафьев. Печальный детектив). Правда, указанный оттенок, получают те имена-обращения, которые способны давать сокращенную форму (Оля, Коля, Женя, Валя и т.д.), но таких имен подавляющее большинство. Некоторые же имена сокращений не допускают, поэтому и употребляются как обращения в полной форме, естественно, уже без всяких оттенков. Это Вера, Зоя, Нина, Игорь, Андрей и др. (Естественно, эти имена, как и все другие, дают уменьшительно-ласкательные суффиксальные формы: Зоечка, Верочка, Игорек, Андрюша и др.)

Сокращенная форма имени (Петя, Саша, Таня) в повседневном обращении к друзьям и родственникам (детям, внукам, братьям, сестрам и т.д.) наиболее употребительна и стилистически нейтральна. Интересно попутно заметить, что, например, в болгарском языке имена, которые, на взгляд русского, сокращены, оказываются полными паспортными формами. Таковы болгарские полные официальные имена Катя, Гриша, женское имя Петя, Сия (от Анастасия) и др.

Уменьшительно-ласкательные имена-обращения, как уже упоминалось, в русском языке многочисленны. Это и Танечка, и Натуся, и Витюша и мн. др. Они имеют, как правило, положительную эмоционально-экспрессивную окраску и применяются в интимно-дружеских и семейных отношениях. Сколько вариантов изобрел (и изобретает) здесь русский язык! Интересно в этом отношении посмотреть в "Словарь русских личных имен" Н.А. Петровского. Так, от всем известного имени Владимир словарь приводит 25 производных! В том числе Вава, Воля и другие не очень-то широко употребительные.

Характерно, что многие суффиксальные производные имена в современном употреблении встречаются именно в функции обращения и невозможны в описательном контексте. Сравним, например, возможное: Вовуля, пойди принеси хлеб!; Танюшенька, пора спать! и невозможное (или нежелательное) в тексте книги: Вовуля пошел в магазин и принес хлеб; Танюшенъка легла спать и т.п. (Видимо, можно считать нормой XIX в. имя Николенъка в описательном контексте Л.Н. Толстого, имя Егорушка у А.П. Чехова.) Таким образом, логично предположить, что богатая суффиксация русского имени (и наименований родства) формировалась именно в сфере обращения для создания разнообразного и гибкого контакта с собеседником в различной тональности.

Собственное имя с суффиксом -к (а): Колька; Наташка — имеет иную эмоционально-экспрессивную окраску. Его типичное и частое употребление в среде детей, подростков вызывает порой недовольство взрослых, так как с ним связана грубоватая тональность общения. В самом деле, иначе как фамильярно-грубоватыми и не воспринимаются такие, например, обращения: Танька, иди сюда!; Петька, перестань кричать!

Но, как и в других случаях, здесь все дело в том, кто к кому, при каких взаимоотношениях обращается. В среде подростков раскованность отношений, определенная фамильярность, возможно, допустимы; эта же раскованность, свидетельствующая об интимной доверительности (конечно, при соответствующей интонации!), чувствуется и в обращении взрослых к детям в этой форме. Хотя, безусловно, рекомендовать ее к употреблению не следует.

Вспомним, когда вышел на экран фильм "Друг мой Колька", реакция многих взрослых людей на такое название была отрицательной, о чем свидетельствовали протестующие письма зрителей. Но разве авторы фильма хотели обидеть или принизить героя? Конечно, нет. Лев Васильевич Успенский, отвечая на письма, как раз и подчеркивал, что, кроме грубоватой фамильярности, такое имя может нести оттенок интимной доверительности. Среди названий фильмов находим и такое: "Гражданин Лешка". Ясно, что и это с тем же тональным оттенком. Впрочем, есть ласкательные имена с суффиксом -к (а), такие, как Дениска, Андрейка и др. Они образованы чаще от имен, не имеющих сокращенной формы.

У Л.Н. Толстого в повести "Казаки" встречаем называния взрослых уважаемых людей с такой формой имени: дед Ерошка, Лукашка, Назарка. Видимо, писатель отразил местную, принятую в то время в казачьей среде норму. Интересно, что в некоторых южнославянских странах — в Болгарии, Югославии, а также в Словакии — имя на -ка является положительно окрашенным, а в Болгарии — и полной паспортной формой. Стефка, Василка, Иванка — это вполне официальные имена. При наших растущих международных связях такие сведения могут оказаться полезными.

Особенно интересной, национально специфичной формой именования знакомого человека и обращения к нему является русское имя и отчество. Насколько удобно для русского обращаться к взрослому человеку, с которым он познакомился, по имени-отчеству, показывает следующий пример общения русского и иностранца (на русском языке):

"— Скажите, мистер Вагнер, — начал я, но он меня прервал:

— Меня зовут Дэн. Или Даня.

— Это уж очень по-американски: Айк, Джек... Как звали вашего отца!

— Оскаром.

— Так вот, Даниил Оскарович... Можно мне вас так называть?

— Пожалуйста, мне это будет только приятно. Что вы хотели спросить?" (А. Крон. Бессонница).

Жители национальных республик нашей страны также охотно (и кажется, без особых затруднений) принимают отчества, общаясь с русскими. Корреспонденты "Литературной газеты", например, в своих интервью обращаются: Чингиз Торекулович (к писателю Айтматову), Булат Шалвович (к поэту Окуджаве), Таир Теймурович (к художнику Салахову), Абел Гезевич (к академику Аганбегяну). Примеров подобных множество, и такие имена-отчества воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. А ведь в национальном языке этих людей не существует отчества (или оно имеет другую форму и функцию, как, например, Ахмед оглы — "сын Ахмеда"). Вот интересный текст из романа Ч. Айтматова "И дольше века длится день". Речь идет о Сабитжане, который живет в городе и хвастает своим высоким служебным положением. "А Длинный Эдильбай рассказывал — попал он как-то к нему на службу. Только и бегает, говорит, наш Сабитжан от телефона к дверям кабинета в приемной, только успевает: "Слушаюсь, Альжапар Кахарманович! Есть, Альжапар Кахарманович! Сию минуту, Альжапар Кахарманович!" А тот, говорит, сидит там в кабинете и кнопками погоняет". Можно сделать вывод: в условиях двуязычия национально специфичная для русских форма имени-отчества становится привычной и для жителей союзных республик.

Отчество, образованное от имени отца при помощи суффиксов -ович (Петрович), -евич (Николаевич), -ич (Ильич) для мужчин и -овн(а) (Петровна), -евн(а) (Николаевна), -ичн(а), -иничн(а) Никитична, Ильинична) для женщин, как известно, появляется у ребенка при рождении (даже раньше имени), однако в употребление входит значительно позже, по достижении человеком социальной зрелости, скорее всего при начале самостоятельной работы.

Была, например, в школе девочка Таня, закончив институт, стала учительницей: "Все получается, как задумала: возвращаюсь в свой район. Страшновато, если в свою школу попаду. Меня там еще как Таню помнят, примут ли Татьяной Тимофеевной?" (Из газеты).

Неуважаемый взрослый может и не удостоиться имени-отчества, как в примере:

"— Это какой Гандрюшкин, Василь Захарович? — уточняю я. — Не-ет... Этого Михаилом Евлентьевичем, а ребята так просто Мишкой зовут. И до самой смерти Мишкой останется, потому что труха — не человек" (В. Караханов. Обязательно встретимся).

Имя-отчество, следовательно, уважительная официальная форма называния и обращения. Хорошо знакомые люди, переходя от официального общения к неофициальному, дружескому пользуются именами. Таким образом, переключение тональности общения обеспечивается и такими средствами, как обращение по имени или по имени-отчеству.

Как-то журнал "Работница" опубликовал письмо с вопросом, правы ли молодые работницы, пришедшие на фабрику и влившиеся в коллектив хорошо знакомых женщин, уже немолодых, но в силу дружеских отношений обращавшихся друг к другу по имени, — правы ли новички, также начавшие называть этих женшин по имени? Конечно, не правы. Ведь имя-отчество указывает на уважение младшего к старшему, на уважение к малознакомому. Поэтому в приведенной ситуации возможно только обращение по имени-отчеству.

На эту же тему и заметка в газете под заголовком: "Люба или Любовь Андреевна?". Приведем текст полностью, потому что над ним стоит поразмышлять: "Мысль написать это письмо пришла мне на скверике, где мы, бабушки, прогуливаем своих внуков. Там я встречаю многих работниц нашей фабрики (дом наш ведомственный) и постоянно слышу, как солидные, пожилые женщины, да и попросту бабушки зовут друг друга, как девчонки: Люба, Шура и т.д. Эта традиция тянется, конечно, с производства. Ткачиха пришла, например, на фабрику 40 лет назад Любой, так Любой и осталась. Причем не только сверстницы зовут ее коротким именем, но и молодой мастер, и ученицы, проходящие практику. Теплота и непосредственность отношений здесь, по-моему, не главное. Вижу здесь неуважение к личности. И это тревожно.

Когда я пришла после института на завод (было это в Рыбинске, перед войной), там все величали друг друга по имени-отчеству, независимо от возраста. Мне было тогда 23 года, и сначала показалось это странным, а потом иначе и представить себе не могла. Должен быть свой рабочий этикет! Он обязывает ко многому. Сами посудите: "Любу" можно и обругать, а "Любовь Андреевну" уже неловко. Да и сама она, когда ее величают полным именем, совсем по-другому себя и чувствует, и держит".

Интересное письмо! Мы с вами, дорогой читатель, в главном можем полностью согласиться с автором, но кое-что нужно и уточнить. В обстановке непроизводственного, неофициального общения, на сквере, бабушки-сверстницы, познакомившиеся когда-то девочками, вполне могут называть друг друга по имени. В какие-то моменты они даже, наверное, говорят друг другу девочки! Другое дело в обстановке, когда вступают в силу отношения "старший — младший" (по возрасту, положению), о чем мы уже достаточно говорили. Как видим, так хорошо знакомое и привычное имя-отчество требует соблюдения правил употребления: к уважаемому, старшему, начальнику.

Впрочем, из всякого правила есть исключения. Так, можно встретить шутливо-ироническое имя-отчество применительно к маленькому ребенку (например, у врача или в гостях): "А в понедельник утром гляжу: вторая койка, что пустовала в моей палате целую неделю, занята. Лежит на ней мальчик лет семи. Лежит себе и помалкивает. "Звать-то тебя как?" — спрашиваю. "Митей". — "А по батюшке?" — "Иванович". — "Пойдем тогда завтракать, Дмитрий Иванович". — "Идемте", — говорит" (Из журнала).

Подобное обращение уместно, конечно, по отношению именно к маленьким детям. Взрослея, они могут чувствовать иронию.

А в книге А. Барто "Найти человека" есть такой эпизод. Во время Великой Отечественной войны Агния Львовна вместе с писателем Павлом Петровичем Бажовым посетила один из Уральских заводов, где тогда работали только женщины, старики да дети. Барто пишет: "Я удивилась, когда Павел Петрович без тени улыбки назвал паренька лет тринадцати Алексеем Ивановичем. Оказалось, что Павел Петрович, узнав о мальчике, перевыполнившем норму, стал величать его по отчеству". Таким образом мальчику было выражено особое уважение, признание его "взрослости".

А вот и свидетельство В.П. Катаева: "Детям войны рано пришлось повзрослеть. Девятилетние наравне со взрослыми дежурили на крышах домов, предотвращая пожары, рыли окопы, растили хлеб, заменяли у заводского станка ушедших на фронт отцов и братьев. Их, едва переступивших черту детства, шагнувших в отрочество, часто называли не шутя по имени-отчеству. И, поверьте мне, было за что так уважительно называть этих девчонок и мальчишек"¹.

Теперь наблюдения самого последнего времени. Сейчас нередки так называемые телемосты. Журналист, ведущий программу, скажем, из США, называет нашего ведущего по имени (предположим, что по имени-отчеству ему трудно, да и равенство необходимо соблюсти: ведь и он, например, Майкл). И вот наш седовласый Леонид Золотаревский перед многомиллионной аудиторией с помощью переводчика так и ходит в Леонидах. В этой ситуации вроде бы и естественно, но манеру эту перенимают журналисты, переносят этот способ неофициального общения на другие передачи (о чем, кстати, говорила недавно по радио Т.Г. Винокур).

Или в утренней телепередаче "120 минут" немолодому спортивному обозревателю Г. Суркову говорят: Георгий, вы готовы выйти в эфир? Посмотрим, куда поведет нас эта тенденция.

Встречается у русских обращение только по отчеству: Егоровна, Василь(ев)ич — главным образом среди пожилых людей, чаше жителей деревни: "Председатель решился, была не была, вприсядку. Раскинул руки, отставил ногу, потом другую — пошел вокруг бригадирши. А та старалась, отбивала чечетку, передергивала плечами.

— Хватит, Сидоровна! Уморила ты меня!

— Ничего, Иваныч, хоть молодость вспомним!" (Е. Сорокин. Продолжение подвига).

Отчество как самостоятельная форма обращения обладает сложной двойной (и как будто бы противоречивой) характеристикой: в нем есть оттенок одновременно и уважительности, и фамильярности. Эта двойная специфика становится понятной, если мы припомним, что в ситуации, когда употребляется обращение (и вообще любое выражение речевого этикета), действуют двое: адресант (говорящий) и адресат. Сниженный, фамильярный оттенок обращения-отчества исходит от адресанта — носителя просторечия, а оттенок уважительности принадлежит адресату, направляется ему. Видимо, поэтому такое обращение возможно со стороны пожилого крестьянина, рабочего и к сравнительно молодому человеку, уважаемому специалисту. Так, пожилые рабочие на одном из нефтепромыслов называли своего 28-летнего начальника, инженера, Михалыч.

Еще пример (пожилой колхозник обращается к молодому агроному):

"— Гляди, Акимыч, Петька бегом к нам побежал... Что за оказия?

Действительно, Петька торопливо бежит, придерживая одной рукой зайца. Вот он уже близко и на бегу кричит:

— Дедушка! Владимир Акимович! Там... Там два дерева... срублены... большие!" (Г. Троепольский. Гришка Хват);

"Устроился я прекрасно, в каюте под рубкой, по левому борту, хозяином который был сероглазый Щербина, — которого все звали Афанасьичем, хоть и был он молод, лет двадцать пять, наверное" (Ю. Казаков. Долгие крики).

В последнее время учащаются случаи обращения по отчеству со стороны подростков к своему наставнику, к спортивному тренеру, далеко еще не пожилому, а часто и молодому, с оттенком большого уважения и любви, например: "Мне сказали, что основных спортсменов сегодня нет и что передо мной новички (признаться, сам бы не догадался: ездят ребята лихо). К нам подошел один из них, ведя мотоцикл "на поводу", и с досадой сообщил: "Палыч, опять сцепление полетело". И Палыч, так называют Сашу воспитанники, начал разбираться со своенравным механизмом" (Из газеты).

Иные отношения собеседников обнаруживает обращение, построенное по модели: тетя (дядя) + имя (если тетя и дядя — не родственники). Адресант в этом случае может оказаться любым по признакам возраста, образованности и т.д. Адресат — человек, преимущественно пожилой, занимающийся несложным трудом вспомогательного характера: нянечка в школе или больнице, уборщица, сторож и т. п., а также пожилой мастеровой.

Несколько примеров такого употребления: "Он подошел к столу, где сидел мужчина.

— Мне нужно видеть Астафьеву.

— Она на втором этаже, — сказал вахтер. — Тетя Катя! — крикнул он поднимавшейся по лестнице пожилой женщине. — Передайте Елене Александровне, что к ней пришли..." (Г. Бокарев, Ю. Карасик. Самый жаркий месяц);

"Уже несколько лет Алексей Герасимович на пенсии.

— Расставаться с шорным делом не собираетесь? — спросил я.

— Да как же расстаться!.. Здесь я с людьми. Куда ни пойду, все мне: "Здравствуйте, дядя Леша!" Когда тебя приветствуют, то и работать хочется" (Из журнала).

Такое обращение — ласковое и доверительное — возможно только тогда, когда адресат охотно его принимает. В противном случае следует пользоваться именем-отчеством. В газете была опубликована заметка под названием "Отчество тети Кати". Десятиклассница из Москвы рассказывает о школьной нянечке, работающей 23 года и знающей все о каждом ученике.

"Маленькая старушка держит за рукав пальто мужчину, изумленно взирающего сверху вниз. Наверное, чей-то отец. Пришел на родительское, жаждет узнать средний показатель успеваемости своего ребенка и квалифицированное мнение классного руководителя. А тут странность...

— Вот я и говорю, девочка у вас хорошая, уважительная девочка. И скажет всегда "здравствуйте, тетя Катя", и коли веник возьмет, так на место положит. А что с математикой у нее не ладится, так ведь зато по биологии хорошо идет..."

Заметка кончается так: "А отчество ее мы все-таки узнали!.. Екатерина (Бахрият) Шакуровна Сулейманова. Школьная нянечка".

Есть у нас еще сугубо официальное обращение товарищ + фамилия (товарищ Петров, товарищ Скворцова), существенно ограниченное в употреблении у русских в сравнении с подобной формулой в других языках. Оно типично в официальном общении партийных и профсоюзных работников, в среде военных, милиционеров, как в примере: "Он увидел на лестничной площадке фигуру милицейского шофера Лукова. Тот, по солдатской привычке, щелкнул каблуками и вежливо козырнул:

— Вы готовы, Сергей Петрович? Здравствуйте. Машина внизу.

— Здравствуйте, товарищ Луков. Заходите, пожалуйста.

— Спасибо, я у машины подожду" (В. Морозов. Ночное происшествие).

Несколько утрированное официальное общение двух должностных лиц приводится в следующем тексте: "Зорин живо представляет этот полный взаимных любезностей диалог: "Пригласите к телефону товарища Голубева". — "Товарищ Голубев?" — "Так точно, товарищ Голубев, а это кто, товарищ Воробьев?" (В. Белов. Воспитание по доктору Споку).

Литературная норма предусматривает в нашем обиходе, как ясно из сказанного, две формы официального уважительного обращения (с разной, разумеется, степенью официальности) — имя-отчество и товарищ + фамилия.

Наконец, существует обращение только по фамилии. Оно широко употребляется в школе, в учебных заведениях, видимо, под влиянием алфавитного списка и частой переклички. Вот пример из газеты (разговор учителя с учеником):

"— Толя! — позвала я.

— Я вас слушаю очень внимательно.

— Вот что, Серов! Ты сейчас же раскланиваешься с друзьями и едешь в интернат!".

Обращение по фамилии встречается и среди взрослых — коллег, иногда мужа и жены; шутливо-ироническое и связанное главным образом с ты-формами общения, оно имеет сниженный, несколько фамильярный оттенок: "— Ты сумасшедший, Сапожников, — сказал Глеб" (М. Анчаров. Самшитовый лес). Именно поэтому такое обращение оказывается недостаточно уважительным со стороны начальника к подчиненному (если здесь нет отношений друзей или учителя и ученика, например старого мастера и молодого рабочего), особенно в официальной обстановке, и его следует избегать, заменяя в одних случаях именем-отчеством, в других случаях формулой товарищ + фамилия.

Для большей убедительности — еще два примера. Вот общение начальника и подчиненной:

"— Вызывали, Иван Иванович?

— Вызывал, Петрова, давно вызывал" (Из газеты).

А здесь дружеская доверительность командира к подчиненному:

"— Путинцев? — взглядываясь в полутьму, спросил он. И голос у него был какой-то далекий, надтреснутый, хрипловатый.

— Так точно, товарищ комдив, — ответил Андрей, решая, что здесь положено ему все же держать себя по уставу. Он сделал твердых три шага вперед, чуть щелкнул каблуками и остановился по стойке "смирно".

— Не надо, Путинцев, докладывать, — Зыбин отодвинул бумаги, лежащие перед ним. — Садись и рассказывай по-человечески, что привело тебя ко мне из Светлогорска" (С. Сартаков. Жить только так). Стало быть, и такая простая форма обращения не однозначна!

Как видим, при обращении к знакомому мы выбираем такое языковое средство, которое в наибольшей степени соответствует потребностям общения в данный момент в связи с признаками как говорящего, так и его собеседника, в зависимости от характера их взаимоотношений и официальности ~ неофициальности обстановки.

Обращаясь к своим знакомым, друзьям, родственникам, сослуживцам, прохожим, мы как бы играем на сложном музыкальном инструменте. Мы включаем тот или иной регистр общения, выбираем ту или иную тональность в многообразных условиях сложных речевых взаимодействий. И все это богатство нюансов обеспечивают разнообразные обращения, формы изменяющегося русского имени и варианты имен, среди них и такие неповторимые, как имя-отчество. Поистине неисчерпаемы богатства русского языка!

—————————————

1 Комсомольская правда. 1985. 1 сентября.

«Почаще улыбайтесь»

Мы всегда распознаем человека, который хочет к нам обратиться, — распознаем по его позе, которую можно назвать позой адресации, по выражению "вопрошающих" глаз, некоторым движениям рук... Все эти сигналы поданы нам несловесно (невербально), но мы их хорошо понимаем и сами принимаем позу слушателя — замедляем движение, приостанавливаемся, если куда-то шли, на лице у нас выражение внимания, готовность принять вопрос или просьбу другого. Ясно, что непосредственное контактное общение совершается не только с помощью речи, но и с помощью невербальных средств коммуникации — жестов, мимики, голосовых, интонационных модуляций речи и т.д.

Невербальные средства и речевой этикет связаны теснейшим образом, И там, и здесь передается богатая гамма социальной информации о партнерах по общению: кто-то кому-то может бросить небрежно Привет! и лишь кивнуть головой, а для какого-то адресата это совершенно неприемлемо, для него требуется полное произношение Здравствуйте! (не Здрась!), улыбка и почтительный поклон... Каждый из нас вместо словесного приветствия или прощания может только пожать собеседнику руку. А может, если он мужчина, приподнять головной убор. Наконец, когда мы просто киваем знакомому, то это значит, что он равный, а не вышестоящий.

Древний обряд рукопожатия демонстрировал партнеру, что к нему обращается человек без оружия в руке (в правой, наиболее "рабочей" и сильной!). И сегодня мы говорим малышу: Поздоровайся правой ручкой! Принято, что мужчина для рукопожатия снимает перчатку, если дело происходит зимой, на улице. Происхождение этого жеста то же — показать, что рука безоружна. Мужчина приподнял шляпу или снял шапку, войдя в помещение. Что в этом за смысл? Сейчас — знак вежливости, а раньше мужчина снимал шлем и обнажал голову в знак доверия к собеседнику, хозяину дома.

Вы заметили, что обычай, ритуал не предусматривает таких жестов для женщины? Исторически это понятно: женщины не носили оружия и не надевали шлемов. А вот поклон свойствен и женщинам — это знак смирения.

Видный психолог В. Зинченко говорит следующее: "Главное в человеческом общении — это понимание смысла, который нередко находится не в тексте, то есть не в значениях, а в подтексте. В человеческом общении мы к этому привыкли. Смысл ищется не только в словах, а в поступках, выражении лица, в оговорках, обмолвках, в непроизвольной позе и жестах"¹.

Изучением невербальной коммуникации занимаются специалисты разных областей знания: философы, психологи, социологи, лингвисты (социолингвисты, психолингвисты, специалисты по разговорной речи), наконец, те, кто преподает иностранные языки, в том числе русский язык как иностранный. Ведь если не научить невербальной системе в изучаемом языке, то говорящий, например, будет "исполнять" жесты, свойственные родной культуре, вплоть до того, что болгарин при русском слове нет начнет кивать головой вверх-вниз, а при слове да — из стороны в сторону! В книге Е..М. Верещагина и В.Г. Костомарова "Язык и культура" целая глава посвящена невербальным, или "немым", языкам. В этой книге жестово-мимические коммуникативные знаки описываются с точки зрения методики преподавания русского языка иностранцам, которые должны изучать жестовый язык наряду со словесным. Иначе, не зная национальных особенностей жестов, можно попасть в положение, которое описано авторами: "Стажер курсов русского языка из Швеции хотел доехать на попутной машине из Абрамцева <...> в Москву и встал на обочине шоссе, подняв вверх большой палец сложенной в кулак руки. Если в странах Западной Европы этим жестом просят подвести, то в русской культуре этот жест означает одобрение, поэтому шоферы с удивлением поглядывали на чудака и проезжали мимо"². О национальной специфике жестов мы поговорим позже, а сейчас немного о классификации этих средств³.

Итак, попробуем расклассифицировать все обилие телодвижений, взглядов, поз и т.д. Прежде всего различают движения чисто физиологические и движения коммуникативно значимые. Вот человек почесал в затылке, потому что чешется — это только физиология. Но вот он почесал в затылке в знак озадаченности, досады — это уже передача информации, жест "говорящий". Можно потереть лоб, чтобы снять головную боль, а можно — в знак припоминания чего-либо: можно приподнять плечи, пошевелив ими, когда они устали, а можно пожать плечами, "сказав" этим: не знаю; можно развести руками на физкультурных занятиях, а можно развести руками, "сказав": ничем не могу помочь; ничего не поделаешь, и т.д. Здесь же выделим непроизвольные реакции организма на какие-то раздражения как симптомы состояний, которые могут принимать на себя долю выражения эмоций, которые "прочитывает" собеседник: мы краснеем от стыда и бледнеем от гнева, и это в некоторых случаях служит для собеседника учитываемым в общении сигналом. Коммуникативных жестов очень много! Мы грозим пальцем и подзываем кого-то кистью руки, прижимаем руку к сердцу и указываем на себя (пальцем в грудь), мужчина целует руку женщине в знак приветствия, кто-то машет рукой, прощаясь... Общение буквально пронизано жестами. Жесты бывают: простые, состоящие из одного движения (например, поднять руку в аудитории, выразив этим желание сказать); составные — несколько однородных движений (как аплодисменты, например); сложные — несколько неоднородных движений (например, сплюнуть через левое плечо). Жесты различают по обращенности на себя или на другого, а также взаимные (как рукопожатие). Жесты классифицируют и с точки зрения того, какая часть тела участвует в их исполнении; палец, рука, нога, голова и т.д.

Надо иметь в виду, что типизированные коммуникативные жесты, мимические движения названы в языке, отложились в виде своеобразной фразеологии, которую изучают под наименованием "соматические речения") (сома по-гречески — тело). В самом деле, читая художественное произведение, мы постоянно сталкиваемся с авторским описанием невербальной коммуникации персонажей, но именно с описанием. Писатель дает словесную картину: он приподнял брови (и мы понимаем, что удивился), она махнула рукой на это (смирилась с безнадежностью усилий), она прищурилась (и мы распознаем долю недоверчивости), он хлопнул себя по лбу (и мы "читаем": понял, нашел, вспомнил). Этим буквально переполнены литературные произведения! И персонажи встают перед нами как живые, во всем богатстве не только речевых, но и жестово-мимических проявлений. А в практике преподавания русского языка иностранцам актуальна такая исследовательская проблема: выбрать существующие в русском языке подобные речения и дать им словарные толкования, потому что ведь при чтении художественного текста на иностранном языке человек нередко затрудняется в понимании названных автором жестов. Так же актуально и составление словаря собственно жестов и мимики с описанием их специфического исполнения.

Различают жест как динамичное движение какой-либо части тела (руки, ноги, головы и т.д.) и позу как статичный, относительно длительный, как бы застывший жест. Вспомним финальную сцену в "Ревизоре" Н.В. Гоголя — поза изумления, притом массовая.

Различают также мимику как динамичное движение мышц лица и выражение лица как застывшую мимику. С помощью мимики передается вся палитра человеческих эмоций. Недаром психологи уделяют такое внимание изучению мимики как способа выразить эмоциональное отношение. Вот одно из свидетельств, описывающих эксперимент, проведенный на психологическом факультете МГУ: "Мимика и взгляды передают множество оттенков во взаимоотношениях. Не случайно мы пристально вглядываемся в лицо собеседника: невольно ищем подтверждения словам. Мимика безотчетнее, а потому достовернее.

Обычно мимика и слово живут вместе, дополняя друг друга или вступая в противоречие. Когда же в душе человека возникают переживания необычные, трудно передаваемые словами, или чувства страстные, открытое проявление которых ограничено нормами культуры, когда в человеческих отношениях возникает конфликт и позиция, облеченная в слово, может обострить отношения или разрушить их, — люди нередко отказываются от языка слов. Они изъясняются мимикой и взглядом, интуитивно чувствуя, что в критических ситуациях жизни этот безмолвный язык — более такчичное средство общения, более тонкий регулятор отношений, чем речь"⁴.

А это не менее красноречивое утверждение о значимости невербальных, в частности мимических, средств в общении приводит журнал "Знание — сила": "В недавно вышедшей книге французского психолога Франсуа Сюлже "Правда о жестах" есть ряд интересных выводов. Оказывается, при разговоре люди придают словам лишь 7 % значимости, интонации — 38 %, а мимике и жестам — 55 %. Всего один жест может полностью изменить смысл произнесенных слов". Об интонации мы еще скажем, а сейчас обратим внимание на бесконечное обилие мимических знаков. Смотрите, как можно их перечислить, назвать: он скривился, округлил глаза, вытаращил глаза, скорчил рожу, расцвел улыбкой, уголки губ опустились (приподнялись), вздернул (задрал) нос, надулся, удивленно приподнял бровь, недоверчиво усмехнулся — и так почти до бесконечности! Ну конечное их число, несомненно, есть, но все же очень подвижно, очень выразительно наше лицо!

Особого внимания заслуживает взгляд, "язык глаз". Собственно, глазами можно выразить любое чувство: радость, печаль, гнев, восторг, любовь, ненависть, презрение, сомнение, доверие и мн. др. Вот что рассказывают ученые: "Оказалось, что взгляд выполняет при беседе функции синхронизации. Говорящий обычно меньше смотрит на партнера, чем слушающий. Считают, что это дает ему возможность больше концентрироваться на содержании своих высказываний, не отвлекаясь. Но примерно за секунду до окончания длинной фразы или нескольких логически связанных фраз говорящий взглядывает прямо в лицо слушателю, как бы давая сигнал: я кончаю, теперь ваша очередь. Партнер, берущий слово, в свою очередь, отводит глаза.

Слушающий выражает взглядом внимание и одобрение либо несогласие. По глазам можно понять эмоциональное состояние человека. Финский психолог Т. Нумменмаа предъявлял разным людям полоски, вырезанные из фотографий актеров, которых просили выразить мимикой ту или иную эмоцию. На полосках были видны только глаза. Процент правильных ответов был выше, чем допускала бы случайная отгадка. Очевидно, в передаче эмоций играет роль и вся область лица вокруг глаз.

М. Арджайл и его сотрудники показали, что взгляды помогают поддерживать при разговоре контакт. Взглядом как бы компенсируется действие факторов, разделяющих собеседников. Например, если попросить беседующих сесть по разным сторонам широкого стола, окажется, что они чаще смотрят друг на друга, чем когда они беседуют сидя за узким столом. В данном случае увеличение расстояния между партнерами компенсируется увеличением частоты взглядов"⁵. Как видим, в пространной этой цитате определены коммуникативные позиции говорящего и слушающего и невербальный язык предстает подлинным средством общения! А далее нам рассказывают, что на вышестоящего (по статусу, роли) смотрят чаще, нижестоящего менее удостаивают взглядом, отсутствием взгляда можно вообще игнорировать партнера. Положительные эмоции, оказывается, сопровождаются возрастанием количества взглядов, а отрицательные — снижением их количества. И все это обладает чрезвычайно яркой национальной спецификой. Нас удивило, что студенты из Мали, например, обучающиеся в Советском Союзе, не смотрят в глаза преподавателю. Оказывается, невежливо, неприлично смотреть в глаза старшему. Один из малийских студентов, став аспирантом и разрабатывая тему о национальных особенностях русских обращений в сравнении с обращениями в его родном языке, стал открыто, прямо смотреть в глаза русским собеседникам. Я спросила его об этой особенности. И он ответил, что, занимаясь речевым этикетом, специально приучал себя и к русскому невербальному языку, причем навык смотреть в глаза старшему по положению и возрасту собеседнику дался ему особенно трудно! В некоторых же странах (и их немалое число) взгляд в глаза женщины рассматривается как навязчивость, приставание.

Ясно, что и индивидуальные особенности человека накладывают отпечаток на его взгляд, на всю его жестикуляцию и мимику. Бывает взгляд бегающий, взгляд липкий, взгляд преимущественно в сторону, бывает взгляд открытый ("его всегда выдают глаза"), но индивидуальные черты в данном случае вне поля нашего зрения.

И еще одно мимическое движение особенно высоко ценится в общении. Это улыбка. Улыбка, как и вежливость, существует только для другого, никакой "самоценностью" она не обладает, а, посланная собеседнику, имеет поистине магическую силу. Послушаем В. Солоухина: "А ведь у людей в распоряжении есть еще и улыбка. Посмотрите, почти все у человека предназначено для самого себя: глаза — смотреть, ноги — ходить, рот — поглощать пишу, — все нужно самому себе, кроме улыбки. Улыбка самому себе не нужна. Если бы не зеркала, вы ее никогда бы даже и не увидели. Улыбка предназначена другим людям, чтобы им с вами было хорошо, радостно и легко. Это ужасно, если за десять дней тебе никто не улыбнулся и ты никому не улыбнулся. Душа зябнет и каменеет" (В. Солоухин. C'est bien domnia?e...). Улыбка (не саркастическая!) немыслима рядом с грубостью, недоброжелательством, улыбка — как бы личностное выражение вежливости и заинтересованности, поэтому психологи, педагоги, писатели призывают нас использовать улыбку и в воспитании младенца: "Улыбаясь грудничку, вы приучаете завтрашнего Человека к доброжелательности, к человеколюбию. Раздраженный тон, грубые выражения, недоброжелательность, вполне вероятно, хотя и совершенно бессознательно, воспитывают завтрашнего человека в "силовом поле отрицательного знака" — это из статьи А. Маркуши "Ты и я... начинается семья"⁶. Продолжая эту мысль, можно сказать, что улыбка создает "силовое поле положительного знака"! Известный писатель, драматург, сценарист Тонино Гуэрра в беседе с Чингизом Айтматовым отметил угрюмость, неулыбчивость наших шоферов такси, работников гостиниц... Он сказал, в частности: "Одно слово мне хотелось всюду видеть, в магазинах, в учреждениях: "Улыбайтесь!" Нельзя любить и все время говорить "нет". А эти виды деятельности зиждятся на общении с людьми и, стало быть, на улыбке. Такой простой, естественный, неприхотливый способ общения — улыбка. Мы призываем к миру, развешиваем плакаты, лозунги: "Да здравствует мир!", "Миру — мир!", а улыбка — это то, что приводит к миру, поэтому — улыбайтесь"⁷. Вот, оказывается, какие выводы! Ну, а медики говорят к тому же, что улыбаться полезно для здоровья. Понаблюдаем за собой: часто ли мы улыбаемся, написано ли на нашем лице добросердечие? Даже если это только форма, только привычка — все же это лучше, чем привычно угрюмое, злое выражение лица. Вот что пишет Ю. Нагибин о простой привычке к внешнему доброжелательству у американцев: "В американцах много привлекательного. Они гостеприимны и широки, хотя, разумеется, в семье не без урода: я видел профессора, который приходил в гости с бутылкой водки, настоянной на стручках красного перца, щедро всех потчевал, а остаток уносил домой; они откровенны, искренни, отзывчивы, очень обязательны и точны. Иметь дело с американцами приятно: они не заставят ждать, любое обещание выполнят, но требуют такой же четкости от партнеров. При всем том американцы эгоцентричны и неприметливы к окружающим. Чужая душевная жизнь их мало интересует. И потому не стоит переоценивать сердечность американцев при знакомстве и случайных встречах: восторженные крики, улыбки от уха до уха, похлопывание по плечу, можно подумать, что человек жить без тебя не может, а весь этот внешний энтузиазм сиюминутен, он не имеет ни корней, ни будущего. Впрочем, когда ты это знаешь и соответственно относишься, американская повадка кажется довольно милой. Разве лучше холод, сухость, равнодушие? Что ни говори, а при поверхностном общении форма много значит" (Ю. Нагибин. Наука дальних странствий). А ведь в магазинах, такси, транспорте, просто на улице наше общение именно поверхностно, быстротечно, формально, но как же важна здесь вежливая форма! После такого отступления об улыбке вернемся к другим невербальным коммуникативным средствам.

Раньше уже мелькало упоминание об интонации как о важном средстве общения. Известный советский лингвист A.M. Пешковский писал о связи эмоций и интонации: "...выражение эмоциональной стороны речи... основная и, надо думать, исконная функция (интонации. — Н.Ф.). В то время как в значениях собственно звуковой стороны речи эмоциональная сторона почти не отражается, значения интонационной стороны на 9/10 заполнены ею. Стоит только вспомнить обилие восклицательных высказываний в нашей повседневной речи и их интонационное, особенно тембровое (а тембр, конечно, тоже часть интонации) многообразие, чтобы признать, что чувства наши мы выражаем не столько словами, сколько интонацией"⁸. Интонация, тембр составляют тот фонд значимых фонаций, которым мы широко пользуемся в общении. И здесь опять-таки вся гамма чувств и весь спектр социальных и личностных отношений. В одной из газет читаем: "В самом деле, печаль, радость, фальшь, триумф — сотни нюансов настроения и внутреннего состояния собеседника распознаем мы безотчетно, не успев вдуматься в смысл. Интонации универсальны. И даже когда человек молчит, его эмоциональное состояние сказывается на электрической активности мышц речевого аппарата". И опять-таки упомянем специфический текст художественного произведения. Как часто писатель помечает именно голосовое, фонационное сопровождение произносимых персонажами высказываний: сказал он — мягко, вкрадчиво, грубо, вызывающе, с улыбкой, сквозь зубы, радушно, приветливо, угрюмо, злобно и мн. др.! И по тому, как слово "прозвучало" в художественном тексте, мы распознаем чувства, отношения персонажей. Как в этом примере: "Прыгая с бревна на бревно, начальник рейда Максим Ковалев пробирается на баржу. Цель у него единственная — поздороваться с Емельяном Кузьменко, то есть сказать ему: "Добрый день, Емельян", — и вернуться обратно. Максиму нужно сделать это потому, что Емельян до сих пор зол на Максима — разговаривает сквозь зубы, смотрит на инженера как на врага.

— Добрый день, Емельян! — подойдя вплотную, здоровается Максим.

— Добрый день! — сквозь зубы отвечает Емельян и смотрит на Максима так, словно хочет добавить: "Гуляешь — руки в брюки. Осуществляешь руководство, командуешь. Ну, командуй, командуй — может быть, докомандуешься!"

Поздоровавшись с Емельяном, Максим сразу же, весело насвистывая, возвращается на понтон — он старательно показывает, что не заметил злую усмешку Емельяна, не понял его взгляда, а, наоборот, доволен тем, что поздоровался со старым другом" (В. Липатов. Черный Яр).

Всего одно приветствие Добрый день!, а как по-разному звучит. Доктор биологических наук В. Морозов рассказывает: "Говорящий человек передает слушающему информацию трех родов. Во-первых, мы узнаем, что (о чем) говорит человек. Это логическая, или семантическая, информация. Во-вторых, кто говорит, благодаря характерным индивидуальным особенностям голоса каждого человека. Наконец, как говорит, то есть с каким эмоциональным отношением.

Как правило, эмоциональный контекст речи созвучен ее логическому смыслу и значительно его усиливает. Но он независим от логического смысла речи и поэтому может даже ему противоречить. Например, фразу: "Я рад вас видеть" — можно произнести таким тоном, с таким эмоциональным оттенком в голосе, что смысл ее будет прямо противоположным"⁹.

Характерно, что для демонстрации высказанной мысли автор избрал выражение речевого этикета Я рад вас видеть потому, что, как мы с вами уже понимаем, это область единиц, способных ярко выражать личностные, межличностные отношения и чувства. И действительно, фраза: Здравствуйте, мой дорогой! может нести десятки оттенков. И каждый из оттенков будет выявлен особенностями интонационного, голосового выражения, а также "языком глаз", улыбкой.

Если коммуникативные жесты и мимику исследует кинесика ("движение"), то положение собеседников относительно друг друга, принятое в обществе расстояние для разговора изучает проксемика. Эта область невербального общения рассказывает, какие удобные для беседы расстояния избирают партнеры, в каких позах они предпочитают размещаться в общении. "Оказывается, люди разных национальностей при разговоре совершенно непроизвольно располагаются от собеседника на вполне определенной дистанции: если собеседник оказывается слишком далеко, человек теряет с ним контакт, а если дистанция оказывается слишком короткой, возникает ощущение неудобсгва. Так, для жителей Средней и Северной Европы нормальная дистанция для разговора составляет в среднем около метра, а для южан нормальным считается меньшее расстояние. Вспомните итальянские кинофильмы, и вы убедитесь, что их темпераментные персонажи действительно беседуют, приближаясь почти вплотную друг к другу, но не снижая при этом голоса.

Поэтому, когда между собой общаются люди разных национальностей, могут возникать забавные недоразумения. Так, если англичанин будет разговаривать с итальянцем, то первый будет непроизвольно отодвигаться от второго на удобное для него расстояние, в то время как собеседник станет непрерывно наступать, тоже стремясь занять удобную позицию. Но из-за этого даже мирный, по сути дела, разговор может приобрести неожиданную окраску: у наблюдателя может создаться впечатление, будто он присутствует при бурном споре, в котором англичанин явно уступает итальянцу...

Из этого наблюдения можно сделать интересный практический вывод. Обычно, когда людей обучают тому или иному иностранному языку, то в первую очередь обращают внимание на правильное грамматическое построение фраз, на произношение. Более глубокое овладение языком связывают с изучением культуры и истории страны. Но чтобы собеседник чувствовал себя с вами легко и непринужденно, нужно еще знать, на какой дистанции от него следует держаться" (Из журнала). По расстоянию между собеседниками различают зону интимного общения (очень близко), зону личностного общения (близко), зону нейтрально-социального общения (это подальше, обычно с незнакомыми, в официальной обстановке) и зону публичного общения (здесь говорящий на порядочном расстоянии от слушающих). И если, как в приведенном примере, итальянец стремится приближаться к англичанину (так ему просто удобно), то последний может расценить это как неуместное стремление к интимности! Где-то принято одно, где-то другое, а где-то третье...

Сесть перед японцем со скрещенными ногами или положив ногу на ногу — это проявить неуважение к нему. Американец же, садясь и кладя ноги на журнальный столик прямо перед носом собеседника, чувствует себя прекрасно. Впрочем, о национальной специфике речевого этикета и невербального общения речь впереди.

Наконец, выделяют так называемый "язык повседневного поведения", принятый в том или ином обществе обиход, опять-таки очень своеобразный в разных национальных сообществах. Так, в странах Европы чрезвычайно ценится точность прихода на деловую и неделовую встречу. А в Латинской Америке этому не придают никакого значения! И если ваш мексиканский друг опаздывает на свидание на час, это совсем не значит, что он проявляет неуважение к вам, что он невежлив. Просто таков обычай в его стране. И вообще среди латиноамериканцов принято непринужденное общение, даже с незнакомыми. "Трудно посидеть на лавочке больше трех минут и не быть втянутым в разговор. О чем угодно. Об истории, о погоде, нравах, международном положении... Человек может запросто подойти на улице к другому человеку, совершенно незнакомому, и попросить выслушать, поделиться с ним радостью или печалью. Может рассказать забавную историю, и незнакомец обязательно рассмеется, хотя бы из вежливости. Могут вместе спеть популярную песню..." (Из журнала) — это о Кубе. А может быть и такой повседневный этикетный "язык": "На острове Мартиника (Малые Антильские острова) женщины, как и повсюду в мире, носят головные платки. И, как повсюду, платки эти служат для защиты головы от жарких лучей солнца. Но не только. Вторая функция платков на острове — передача информации. По-особому завязанный узел — это целое сообщение, которое хорошо понимают местные жители. Если сверху из платка высовывается один кончик, то владелица головного убора свободна и ждет, что кто-нибудь предложит ей руку и сердце. Если же платок завязан так, что четыре кончика смотрят в разные стороны, то это можно истолковать следующим образом: Я уже замужем, но пригласить меня на танец никому не возбраняется" (Из журнала).

Таким образом, живя среди людей, мы самим образом жизни, привычками, обычаями, ритуалами постоянно "говорим" с другими. Мы стараемся, приехав в гости на Кавказ, не хвалить какую-либо вещь в доме хозяина, иначе он обязан нам ее подарить (обычай: все лучшее гостю), мы не удивляемся, когда видим там же, на Кавказе, как младшие встают при появлении старших, где бы то ни было! Мы уважаем обычаи других, исполняем свои обычаи и тем самым общаемся с представителями других культур не только с помощью языка, но и невербально.

Итак, жест и поза, мимика и выражение лица, интонация (значимая фонация), положение собеседников в пространстве относительно друг друга, "язык" повсеместного поведения — все это составляет обширную область невербальной коммуникации, такой "добавки" к языку, которая нередко выражает даже больше самого языка. Но, конечно, только в особых областях информации: при передаче эмоций, оценок, отношений, социальных правил, обычаев и ритуалов. Что же касается логической информации, передачи содержания "о состоянии дел в мире", тут с языком ничто не может сравниться.

Среди невербальных средств коммуникации более всего изучены жесты и мимика. Жесты классифицируют следующим образом. Есть жесты указательные: вместо слов наверху, там, налево и под. мы можем произвести рукой соответсгвуюшее движение. Есть жесты изобразительные, они как бы "рисуют" фрагмент ситуации. Эти жесты очень любят женщины, когда, например, описывают фасон платья: А здесь вот так и вот так (при этом рука именно рисует линию одежды); мы изображаем жестом движение ножниц или пилы, изображаем руками в воздухе ту или иную картину, и все это монтируем в речь, значительно ее усиливая, придавая ей особую выразительность. Но и здесь, конечно, культура общения требует, чтобы эта выразительность не была чрезмерной, чтобы жесты не оказывались развязными. Есть жесты символические, ритуальные — это отдание чести у военных, пионерский салют, многие жесты религиозных церемоний и др. Есть жесты ритмические, которые упорядочивают речь, придают ей тактовое членение, помогают паузации и выделению особо значимых частей. Наконец, есть жесты эмоциональные, связанные с бурным проявлением чувств, с аффектами. Всплеснуть руками, схватиться за голову, грозить кулаком — все это жесты, сопутствующие сильнейшим эмоциональным переживаниям.

Жесты классифицируют и в зависимости от того, замещают ли они речь или только ее сопровождают. Так, вместо прощания или приветствия можно употребить рукопожатие (но инициатором такого жеста не должен быть младший по возрасту, положению, а также мужчина по отношению к женщине), а вот поздравление или знакомство может таким жестом лишь сопровождаться. Мы говорим: Он, понимаешь... и крутим пальцем у виска — этот жест, монтируемый в речь, замешает в данном случае фрагмент высказывания, но он же может и сопровождать наши словесные квалификации — совсем сошел с ума. Е.В. Красильникова, исследующая разговорную речь, пишет о том, что жесты включаются в речь, предшествуют речи или следуют за ней, выражают то же самое значение, усиливая его, или противоречат тому, что сообщает речь. Жесты акцентируют самое важное в речи, заполняют паузы, время поисков слова, ритмизуют речь, а также поддерживают контакт. В установлении и поддержании коммуникативного контакта жестам отводится особая роль: с их помощью поддерживается контакт внимания — мы глядим на собеседника, киваем головой, подаемся в его сторону в особо важных местах повествования; контакт понимания с помощью кивков, особых движений рук — также постоянен в беседе; контакт этический, оценочный, эмоциональный мы нередко отдаем жестам и мимике, освобождая собственно языковой канал для сообщения логического содержания. Вот, оказывается, как многообразна роль невербальных средств коммуникации!

Напомним, что у жестов есть значения; некоторые из них могут быть и многозначными (жест рукопожатия в ситуации приветствия, прощания, поздравления, знакомства). Могут быть жесты в антонимичных ситуациях — рукопожатие при приветствии и прощании; могут быть для некоторых ситуаций и синонимические ряды жестов: кивок головой, приподнимание головного убора, глубокий поклон, взмах руки, рукопожатие — при приветствии. И конечно, у жестов есть стилистическая характеристика. Каждый из нас ощущает, что вот этот жест торжественный, а этот развязный, это жест дружеский, а это официальный... Именно поэтому жест так много может сказать о говорящем, о его воспитанности, культуре, в частности — культуре поведения. Жесты, как уже ясно, избирательны и по отношению к тому или иному адресату, применительно ко всей ситуации общения. А раз так, полезно провести самонаблюдение: всегда ли наши собственные жесты соответствуют тому, что и как мы хотим выразить, не слишком ли мы размахиваем руками, форсируем голос без нужды, улыбчивы ли мы? А проведя самонаблюдение, займемся самовоспитанием, чтобы довести до автоматизма создаваемую всеми невербальными средствами благоприятную тональность собственного поведения и общения. Вот что говорят по этому поводу специалисты, психологи и социологи: "...в городе, да и вообще во всякой среде, созданной человеком, на нас неизбежно действует ливень знаковой информации. Ее несет даже выражение лиц прохожих, мелкие детали их поведения... И все же горожанин стремится хотя бы частично выйти из этого потока. Отсюда замечаемая многими неконтактность, "нелюбезность" человека на улице большого города. В городских условиях мы не можем вступить в человеческий контакт со всеми, с кем встречаемся на улицах, в магазинах, в переполненном транспорте. Чтобы сохранить психику от перегрузки знаковой информацией, горожане, жертвуя некоторой долей человечности, пытаются по возможности не замечать друг друга. Если при этом человек глубоко, на уровне автоматизма, усвоил основные правила поведения в общежитии, навыки обыкновенной вежливости, если он всегда доброжелателен к ближнему, то ничего страшного в этом нет"¹⁰.

Если правила вежливости вошли в плоть и кровь человека, если он всегда доброжелателен! Вот в этом самая суть того, о чем мы с вами говорим. В процитированном отрывке — главным образом о прохожих, пассажирах... Но есть профессии, где без умения взаимодействовать с людьми нельзя делать дело.

—————————————

1 Знание — сила. 1988. № 2.

2 Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура: Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. М., 1973. С. 27.

3 Коснемся лишь самых общих вопросов, а тем, кто серьезно заинтересуется проблемой, порекомендуем еще две книги: Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. М., 1980; Русская разговорная речь: Фонетика, морфология, лексика, жест. М., 1983 и др.

4 Знание — сила. 1987. №8.

5 Наука и жизнь. 1984. № 1.

6 Наука и жизнь. 1981. № 12.

7 Литературная газета. 1988. 1 января.

8 Пeшкoвcкuй A.M. Избранные труды. М., 1959. С. 177.

9 Наука и жизнь. 1980. № 10.

10 Наука и жизнь. 1980. № 10.

«Мне нравится работать с людьми»

Работа с людьми предполагает общение с ними, иначе говоря, умение общаться должно оцениваться как профессиональное качество, наряду с компетенцией в самой специальности. Педагоги, пропагандисты, комсомольские и партийные работники, начальники всех рангов и их секретари, журналисты, юристы, врачи, работники сферы обслуживания, которых и перечислить-то трудно, особенно если учесть, что индустрия обслуживания у нас в ближайшее время должна быть резко расширена... Пограничные и таможенные службы аэропортов и железных дорог, сами эти порты и дороги, кассы, наконец милиция... Спросишь молодого и немолодого: Почему вы выбрали профессию продавца? И услышишь нередко в ответ: Мне нравится работать с людьми. А потом наблюдаешь, как эта самая работа ведется... Но ведь и не учим же общению, и не спрашиваем за огрехи в общении строго, как за брак!

Между тем общение в сфере обслуживания, как уже упоминалось, быстротечное, деловое, формальное, где лишь обозначены социальные позиции: обслуживающий — клиент (продавец — покупатель и т.д.), требует особого внимания к правилам вежливости, к речевому этикету. Здесь, в сфере обслуживания, меня никто не оценивает как неповторимую, психически особую личность, и я к продавцу тоже не отношусь личностно. Но сама профессия всех тех, кто работает с людьми, требует уважительного, в соответствии с нормами речевого этикета, отношения к каждому, оказавшемуся в роли клиента, пациента, пассажира, покупателя. Потому что знаки уважения или неуважения получает каждый раз все-таки конкретный человек, именно его душа радуется или огорчается, он к себе как к единственному и особенному относит грубые слова и нередко заболевает от них, и не социальная роль его страдает — роль покупателя или пассажира, — а страдает его сердце, его нервы. Кандидат медицинских наук Э.Линчевский пишет о том, что более десяти лет занимается изучением общения в сфере обслуживания. Вдумаемся — медик изучает, как влияет общение в сфере обслуживания на здоровье людей! И к неутешительным выводам приходит. Это лишь некоторые из его наблюдений: "Мужчина обращается к одному из продавцов. В ответ обычное, многим знакомое: "Нет... Нет... Не знаю". Никаких попыток поддержать разговор. Секция женской обуви — картина схожая, в отделе трикотажа — то же самое.

Подобные наблюдения сделаны не только в ленинградских универмагах, да, полагаю, и не только мной. Все мы хорошо знаем: очень многие работники торговли не склонны к общению с покупателями, неохотно отвечают, не поинтересуются, зачем мы пришли. Многие попросту не умеют наладить контакт с покупателями. А от одного работника прилавка услышал такое заявление: "Спокойнее держать покупателя на дистанции. Поговоришь, проявишь к нему интерес, а он начинает просить поискать нужный товар, спрашивать, когда будет?"¹. Вот ведь как: продавец сознательно уклоняется от общения, т.е. от выполнения элементарных профессиональных обязанностей. Да что же мы так нерасторопны! Репортаж из Китая свидетельствует: "Изменился и характер взаимоотношений продавцов с покупателями. В магазинах вас вежливо обслужат независимо от того, какой товар и на какую сумму вы берете. Хоть один грамм, хоть на один фэнь, все равно вы желанный гость магазина — таков принцип" (Из газеты). Мы знаем — в Китае перестраивается весь хозяйственный механизм. А это сообщение из Польши, где тоже перестройка, и она заставляет соревноваться государственный и частный сектор в сфере обслуживания: "...частник конкурирует с главками и трестами в уровне сервиса. И вполне успешно, почти всегда лидируя. Нужда заставляет лидировать. Грубый частник быстро станет нищим частником... поэтому улыбка — такая же обязательная деталь его лица, как ухо или нос.

Эта скромная (могла бы быть и острее!) конкуренция все же оказывает на государственную легкую промышленность и сферу обслуживания влияние стимулирующее и облагораживающее. Чем больше у покупателей возможностей войти в соседнюю дверь, тем изобретательней и вежливей продавец" (Из газеты). Мы на марше, вернее — на старте перестройки. Настанет время — насытим рынок товарами и покупатель сможет выбирать, в какую дверь войти, но если не насытим рынок профессионально грамотными кадрами, нам не уберечься от бед в общении обслуживающего персонала и клиента. Сейчас же картина такая: продавец не обращен к покупателю, он замкнут внутри сферы магазина, покупателя порой не замечает. Захожу в отдел тканей. Продавец среди рабочего дня почему-то ведет инвентаризацию, до покупателя ему нет дела. При этом на лице — деловитость и чувство собственного достоинства: человек занят очень "важным". А я стою и жду. Вдруг эта женщина-продавец поворачивается ко мне спиной, перевешивается в окошко, где отрезают ткани, что-то спрашивает. И ее не задевает, что она ко мне задом (в прямом смысле!), что поза ее безобразна — меня для нее просто нет. Аналогичный случай (которых, конечно, каждый из нас может перечислить десятки) описывает М. Яковлева в газетной зарисовке: "Месяца два назад привела меня забота в комиссионный магазин тканей. Обрадовалась: в отделе приема на комиссию ни одного человека. Подошла к столу, за которым сидит немолодая приемщица. Молча жду, пока она заполняет одну за другой из внушительной стопки квитанции, не замечая мое присутствие. Проходит пять,