Часть 3. Демократия 1 страница

2783.1. Долгий путь демократии

Настоящая демократия, вероятно, недурна, когда пре­обладает чувство патриотизма; если же в Государстве кишат плуты, которых сегодня как раз с избытком, то такой настрой в массах следует немного поприжать.

Из письма Эдварда Ратпеджа Джону Джею,

24 ноября 1776 года

Эл Смит заметил однажды, что «единственное сред­ство от демократических пороков - это еще больше демократии». Как следует из нашего анализа, вполне возможно, что применив подобное лекарство в насто­ящее время, мы попали бы из огня да в полымя. Неко­торые проблемы с управляемостью в Соединенных Штатах сегодня вызваны как раз излишком демокра­тии... Напротив, нам нужно проявлять в отношении демократии несколько большую умеренность.

Самюэль Хантингтон, 1975 год

Кризис демократии в эпоху вооруженной глобализации

Предполагалось, что завершение «холодной войны» оз­наменует собой окончательную победу демократии. Однако ныне соответствующее понятие и демократические практики повсеместно оказались в кризисе. Даже в Соединенных Шта­тах, этом самопровозглашенном маяке демократии, серьезные вопросы вызывают такие основополагающие институты, как избирательная система, а во многих районах мира бледная копия демократических систем правления вообще едва замет­на, причем постоянное глобальное состояние войны подры­вает и те жалкие демократические формы, которые имеются в наличии.

На протяжении большей части XX столетия понятие де­мократии одновременно истощалось и подкреплялось идео­логией «холодной войны». По одну сторону раскола, связан­ного с «холодной войной», демократический концепт обыкновенно определялся в жестких терминах антикоммуниз­му превращаясь в синоним «свободного мира». В этом смысле У слова демократия было мало общего с характером правле-

\ Часть 3. Демократия

ния: всякое государство, не входившее в орбиту подразумева­емого коммунистического тоталитаризма, могло получить де­мократический «ярлык» независимо от того, насколько демок­ратичным оно было на самом деле. По другую сторону этого раскола социалистические страны тоже претендовали на зва­ние «демократических республик». Но и у этой претензии было мало общего с характером правления. Вместо этого речь шла главным образом о противостоянии власти капитала: всякое государство, выступавшее против подразумеваемого капита­листического господства, могло претендовать на звание де­мократической республики. После окончания «холодной вой­ны» концепт демократии оторвался от этих жестких якорей и поплыл по воле волн. Возможно, по этой причине возникает некоторая надежда, что он сумеет вернуть себе прежнюю зна­чимость.

Нынешний кризис демократии связан не только с кор­рупцией и неэффективностью демократических институтов и практики, но и с самим ее содержанием. Отчасти это вызвано тем, что по-прежнему неясно, что же вообще означает демок­ратия в мире, подвергнутом глобализации. Нет сомнения, что глобальная демократия будет предполагать нечто отличное от ее смысла в национальных условиях на протяжении эпохи модернити. Мы можем почерпнуть первые признаки такого демократического кризиса из недавних многотомных ученых писаний о природе глобализации и глобальной войны в связи с демократией. В академической среде приверженность демок­ратии остается исходной посылкой, но между учеными нет согласия в вопросе о том, умножает или сокращает нынешняя форма глобализации силы и возможности демократии в мире. Кроме того, после 11 сентября возросшее военное давление привело к поляризации прежних позиций, а в некоторых умах подчинило потребность в демократии заботам о безопасности и стабильности. Ради прояснения ситуации полезно рассор­тировать эти позиции согласно представлениям о воздействии глобализации на демократию и их общей политической на­правленности. Это даст нам четыре логических категории и отделит тех, кто думает, что глобализация укрепляет демок­ратию, от тех, кто усматривает в ней препятствие, причем как

3.1. Долгий путь демократии

в правой, так и в левой части политического спектра. Конеч­но, нужно учесть, что в разнообразных обсуждениях того, что подразумевает глобализация, в дополнение к тому, что значит демократия, немало скользких мест. Обозначения «правое» и «левое» весьма условны, но все же полезны, если есть желание разобраться в разных точках зрения.

Сначала рассмотрим социал-демократические аргументы, со­гласно которым глобализация угнетает демократию или угро­жает ей. При этом глобализация обычно жестко определяется в экономических терминах. Из этих доводов следует, что в интересах демократии национальным государствам нужно выйти из-под действия сил глобализации. В ту же категорию укладываются и утверждения, будто глобализация экономи­ки - это на самом деле миф, но миф влиятельный и с антиде­мократическими последствиями'. Многие разделяют такую позицию. Они считают, что сегодняшняя интернационализи­рованная экономика не так уж и нова (экономика уже давно интернационализирована); что в подлинном смысле трансна­циональные корпорации (в противоположность многонацио­нальным) встречаются по-прежнему редко; и что преоблада­ющая часть торговли ныне, в сущности, вовсе не глобальна, а сосредоточена между Северной Америкой, Европой и Япони­ей. По их словам, несмотря на то, что глобализация - миф, ее идеология парализует демократию как национальную поли­тическую стратегию. Мифическая глобализация, якобы неиз­бежная, просто используется в противовес национальным уси­лиям по контролю над экономикой. Она содействует неолибе­ральным программам приватизации, разрушению государства благосостояния и тому подобным мерам. Социал-демократы утверждают, что национальные государства, напротив, могут ^и Должны отстоять свой суверенитет и взять больше власти ^НЗД экономикой на национальном и наднациональном уров­нях. Такое поведение восстановило бы демократические фун­кции государства, подвергшиеся эрозии, и в особенности - его представительные функции и структуры государства благосо­стояния. Именно такая социал-демократическая позиция осо-енно сильно пострадала от событий, разворачивавшихся в ^еРиод после атак 11 сентября и до войны в Ираке. Как пред-

283 Часть 3. Демократия

ставляется, состояние глобальной войны действительно сдА 1 лало глобализацию неизбежной (прежде всего с точки зрения безопасности и военного дела), то есть лишило логики всякие антиглобализационные взгляды. Фактически, после наступле­ния состояния войны большая часть социал-демократических авторов совершила дрейф в направлении одной из двух пози­ций в пользу глобализации, обозначенных ниже. Политика Германии при канцлере Шредере - наглядный пример того, насколько серьезно защита социал-демократами национальных интересов стала опираться на многосторонние космополити­ческие альянсы. Что же касается Великобритании при пре­мьер-министре Блэре, то она представляет собой главную ил­люстрацию того, что поддержка Соединенных Штатов и их глобальной гегемонии считается наилучшим способом удов­летворения национальных интересов.

В оппозиции социал-демократической критике глобали­зации, но, тем не менее, при сохранении левых политических взглядов, формулируются либерально-космополитические аргументы. Их авторы полагают, что глобализация, напротив, укрепляет демократию². Мы не собираемся утверждать, что такие авторы вовсе не критикуют нынешние формы глобали­зации. На деле они этим занимаются, в частности обращая внимание на менее всего подлежащие регулированию сферы деятельности всемирного капитала. Но в данном случае речь идет не об аргументах против капиталистической глобализа­ции как таковой, а о доводах в пользу более совершенного институционального и политического управления хозяйством. В целом эти авторы подчеркивают, что глобализация прино­сит позитивные экономические и политические результаты, а также средства, позволяющие справиться с глобальным состо­янием войны. В дополнение к экономическому развитию, гло­бализация, по их прогнозам, создаст большой потенциал де­мократии, прежде всего из-за новой относительной свободы от власти национальных государств - и в этом отношении ясно, что они противостоят социал-демократической позиции. Это особенно заметно, к примеру, в спорах вокруг вопроса о пра­вах человека, который во многих отношениях стал занимать больше места, вопреки сохранению полномочий национальных

3.1. Долгий путь демократии

государств или вне зависимости от них. Реализация идей о новой космополитической демократии или глобальном управ­лении тоже зависит от перспективы относительного упадка суверенитета национальных государств. Глобальное состояние войны превратило либеральный космополитизм в одну из ос­новных политических позиций, и, как представляется, он со­ставляет единственно жизнеспособную альтернативу глобаль­ному контролю со стороны США. Ввиду реальности односто­ронних американских действий многосторонность - это главный способ космополитической политики, а Соединенные Штаты - ее самый мощный инструмент. В пределы данной категории укладываются и те, кто просто говорит, что США не способны «пройти такой путь в одиночку» и должны разде­лить полномочия глобальной власти, как и ответственность, с другими крупными державами - в соответствии с некой мно­госторонней договоренностью, дабы сохранить мировой по­рядок'.

Многие доводы представителей правого крыла, сосредо­точенные на преимуществах и необходимости всемирной геге­монии США, не противоречат идее либеральных космополи­тов в том, что глобализация способствует демократии. Одна­ко причины на то у них совершенно другие. Такие взгляды сегодня повсеместно представлены в средствах массовой ин­формации, отражающих господствующую тенденцию. Из них в целом следует, что глобализация усиливает демократию по­тому, что сама по себе американская гегемония и распростра­нение власти капитала обязательно требуют экспансии демок­ратии. Некоторые заявляют, будто власть капитала демокра­тична по своей сути, то есть глобализация капитала равнозначна глобализации демократии. Другие полагают, что политическая система США и «американский образ жизни» синонимичны демократии, таким образом, расширение аме­риканской гегемонии обеспечивает распространение демок­ратии. Впрочем, обычно эти нюансы оказываются сторонами одной и той же медали⁴. Глобальное состояние войны прида­ло этой позиции небывало масштабную политическую плат­форму. То, что получило известность под названием неокон- *\^ ^Сервативной идеологии, составившей прочный фундамент для /

285 Часть 3. Демократия

/ администрации Дж. Буша, подталкивает Соединенные Шта-/ ты к активной перекройке политической карты мира путеЦ \ выкорчевывания «сорняковых» режимов, составляющих по-^тенциальную угрозу, и насаждения «хороших» режимов. Пра­вительство США подчеркивает, что его вмешательство по все­му миру исходит не просто из национальных интересов, но также из всемирных, универсальных стремлений к свободе и благоденствию. Америка должна действовать в односторон­нем порядке на пользу всей планете, не ограничивая себя мно­госторонними соглашениями или международным правом⁵. Среди подобных консерваторов, выступающих за глобализа­цию, есть несколько авторов, преимущественно британских, которые видят в нынешней всемирной гегемонии США за­конное наследие благотворных проектов европейского импе­риализма. Но есть и другие писатели, как нетрудно догадать­ся - американские, которые спорят с первыми, усматривая в утверждении мировой власти США принципиально новую и исключительную историческую ситуацию. Так, один амери­канский автор убежден, будто исключительность США сулит небывалые выгоды всей планете: «При всей нашей неловкос­ти, та роль, которую играют Соединенные Штаты, составляет величайший дар всему миру за многие, многие века, возмож­но, за всю известную нам историю»¹'.

Наконец, консерваторы, стоящие на страже традиционных ценностей, оспаривают господствующую правую точку зрения, согласно которой нерегулируемый капитализм и американс­кая гегемония непременно несут с собой демократию. Вместо этого они соглашаются с социал-демократами в том, что гло­бализация служит для демократии препятствием, выдвигая для этого собственные резоны: главным образом то, что глобали­зация угрожает традиционным, консервативным ценностям. Такая позиция принимает различные формы внутри Соеди­ненных Штатов и за их пределами. Консервативные авторы вне США, усматривая в глобализации радикальное распрост­ранение американской гегемонии, доказывают, в согласии с социал-демократами, что экономическим рынкам требуется государственное регулирование, поскольку их стабильности грозит анархия сил всемирного хозяйства. Впрочем, главный

3.1. Долгий путь демократии

упор в соответствующих доказательствах сделан на культур­ной, а вовсе не на хозяйственной сфере. Так, консервативные критики вне Соединенных Штатов утверждают, что амери­канское общество столь сильно разложилось - ввиду слабой сплоченности, упадка структур семьи, высоких показателей преступности, количества заключенных в тюрьмах и тому по­добных явлений, - что у него не достает политической силы или нравственного духа. Между тем такие качества необходи­мы, чтобы властвовать над другими странами⁷. Приверженцы консерватизма, отстаивающие традиционные ценности внут­ри Соединенных Штатов, в свою очередь, считают, что расту­щее вовлечение страны в мировые дела и нарастание нерегу­лируемой власти капитала подрывают моральные основы и традиционные ценности Америки. Поэтому такие тенденции губительны для нее⁸. Во всех этих случаях традиционные цен­ности или институты общества (или то, что некоторые авторы называют цивилизацией) нуждаются в защите, а национальный интерес - в обеспечении его неприкосновенности перед ли­цом вызова глобализации. Глобальное состояние войны и то давление, которое оно оказывает, принуждая признать глоба­лизацию как реальный факт, несколько усмирило, но не пре­кратило отстаивание такой позиции. Теперь консерваторы, радеющие о традиционных ценностях, обычно выражают скеп­тицизм по поводу глобализации и пессимизм по поводу тех выгод, которые, как утверждается, гегемония США несет аме­риканскому народу и всему миру.

Впрочем, ни одна из приведенных аргументаций - пра­вых и левых, за и против глобализации - не выглядит доста­точной для того, чтобы разрешить вопрос о связи между де­мократией и глобализацией. Скорее, из них становится ясно, что глобализация и глобальная война ставят демократию под сомнение. Конечно, за последние столетия уже неоднократно провозглашался «кризис» демократии. Чаще всего с соответ­ствующими заявлениями выступали либеральные аристокра­ты из опасения перед народной властью или технократы, обес­покоенные беспорядочностью парламентских систем. Но наше ^3атРУДнение с демократией - иного рода. Прежде всего, се-^ГоДНя демократия сталкивается с резким скачком в масштабе

287 Часть 3. Демократия

(от национального к планетарному), то есть она оторвалась оу привычных значений и практик времен модернити. Как мы еще покажем ниже, в новых рамках и в новом масштабе к де­мократии нужно относиться по-другому и практиковать ее иначе. Это одна из причин, по которой все четыре категории аргументов, выделенные выше, неадекватны: они должным образом не учитывают размаха нынешнего кризиса демокра­тии. Вторая, более комплексная и существенная причина, из-за которой подобные доводы не убеждают, состоит в том, что даже рассуждая о демократии, их авторы преуменьшают ее значение или откладывают ее в долгий ящик. Сегодня либе­рально-аристократическая позиция сводится к тому, чтобы настаивать на необходимости достижения сначала свободы, а уж затем, немного позже - демократии⁹. В тривиальном выра­жении мандат на свободу сегодня и демократию попозже не­редко переводится в абсолютное господство частной собствен­ности, что подрывает волю каждого. Либеральным аристократам невдомек, что в эпоху биополитического про­изводства либерализм и свобода, опирающиеся на достояние немногих или даже большого числа людей, уже невозможны. (Общественный характер биополитического производства угрожает даже логике частной собственности.) Достояние каж­дого сегодня становится единственно возможной основой для свободы и демократии, которые теперь нельзя разделить.

В громких протестах против политических и экономичес­ких особенностей глобальной системы, включая текущее со­стояние войны, которыми мы детально еще займемся, следует видеть мощные признаки кризиса демократии. Разнообразные протесты показывают, что демократию невозможно устроить или насадить сверху. Протестующие отвергают исходящие сверху демократические идеи, проталкиваемые обеими сто­ронами противостояния в «холодной войне»: демократия -это не непосредственное политическое лицо капитализма и не власть бюрократических элит. К тому же, ее не могут при­нести ни военная интервенция и смена режима, ни различ­ные ныне циркулирующие образцы «демократического тран­зита», которые обычно базируются на какой-то форме насаждения латиноамериканских каудильо. Последние лучше

3.1. Долгий путь демократии

доказали свою пригодность для порождения новых олигар­хий, нежели для демократических систем¹⁰. Все радикальные социальные движения после 1968 года указывали на искаже­ния в подобном отношении к демократии, которые переводят ее в тип власти, навязываемой и контролируемой сверху. Как они настаивают, демократия, напротив, может появиться толь­ко снизу. Вероятно, настоящий кризис понятия демократии, вызванный ее новым всемирным размахом, может послужить поводом, чтобы вернуться к прежнему ее значению как влас­ти каждого в интересах всех, то есть - к демократии без огово­рок, всяких «если» и «но».

Незавершенный демократический проект эпохи модернити

Нынешний кризис демократии отбрасывает нас к ранне­му периоду европейской модернити, в частности, в XVIII век. Ведь и тогда идея и практика демократии тоже оказались в кризисе из-за скачка в масштабе, и их пришлось разрабаты­вать заново. На заключительной стадии модернити вновь по­явились нерешенные проблемы, возникшие в ее начале. За­щитникам демократии в Европе и Северной Америке во времена ранней модернити противостояли скептики, которые уверяли их, что демократия, вероятно, была осуществима в формате афинского полиса, но становилась невообразимой на пространных территориях национальных государств эпохи модернити. Сейчас, во времена глобализации, сторонников де­мократии опять встречают скептики, которые утверждают, будто демократия, вероятно, была возможна в пределах наци­ональной территории, но ее невозможно представить себе в глобальном масштабе.

Конечно, революционные демократы XVIII столетия не предлагали просто вернуться к демократии в ее античных формах. Напротив, их задача, отчасти предполагавшая разре­шение проблемы масштаба, состояла в том, чтобы заново изоб­рести данный концепт и создать другие институциональные Формы и практики. В эпоху модернити при попытках преодо-^Ле! ь кризис демократии, как мы сейчас увидим в деталях, цен-

Часть 3. Демократия

тральная роль отводилась представительству. Впрочем, то об-/ стоятельство, что старая проблема возникла вновь, не означа­ет, будто прежнее решение может сгодиться и на этот раз. Др J. I гими словами, нет гарантии, что мы можем просто расширить формы представительства времен модернити, чтобы успешно решить новую проблему масштаба, стоящую перед нами. (Это будет темой главы 3.2.) Скорее, подобно революционерам ран­ней модернити, мы должны будем заново разработать демок­ратический концепт и создать новые институциональные фор­мы и практики, подходящие для нынешней глобальной эры. Такой проект концептуальной и практической разработки составляет главный объект последней части нашей книги.

Как уже отмечалось, проблема демократии в глобальном мире неотделима от еще одного вопроса эпохи модернити, на который так и не найдено исчерпывающего ответа, - войны. В первой части мы увидели, что один из ликов глобализации указывает на то, что сейчас война опять стала проблемой или, скорее, что дезорганизованное и незаконное насилие препят­ствует реализации существующих видов суверенитета. Мы имеем дело с глобальным состоянием войны, при котором на­силие может вспыхнуть где и когда угодно. При этом с точки зрения суверенитета особенно важно, что сегодня нет надеж­ных средств легитимации применения насилия или стабиль­ных группировок, увязывающих проявления насилия с лаге­рями друзей и врагов. Теория и практика суверенитета эпохи модернити возникли в ходе решений той же проблемы, а имен­но проблемы гражданской войны - и здесь мы снова попадаем назад - но уже в XVII, а не XVIII век. Размышления Гоббса о гражданских войнах в Англии и мысли Декарта по поводу Тридцатилетней войны в Германии - основополагающие мо­менты в основном потоке европейской мысли Нового време­ни. Гражданская война представляет собой негативный опыт, от которого отталкивается представление модернити о поли­тическом порядке. Конфликтная ситуация - «война всех про­тив всех» - это в реальности всего лишь очищенная, философ­ская концепция гражданской войны, спроецированная либо в прошлое, в доисторические времена, либо в сущность само-

3.1. Долгий путь демократии

_Го человека. В эпоху модернити суверенитет был призван по­ложить конец гражданской войне".

Однако нельзя забывать о двойственности и незавершен­ности решения проблемы гражданской войны, которое пред­лагает Гоббс. С одной стороны, он констатирует, что главной целью Левиафана является завершение длительных граждан­ских войн в Англии, то есть та суверенная власть, которую он предлагает, должна стать конституирующей, производя и вос­производя народ в качестве мирного общественного уклада и кладя конец войне всех против всех, которая равнозначна социальному и политическому хаосу. С другой стороны, вой­на - бурное время, когда зреют зачатки гражданской междоу­собицы и внешнего конфликта, - неизменно остается для Гоб­бса постоянно маячащей вероятностью, отчасти в силу того, что угроза войны и смерти - главное орудие, используемое для принуждения множества к подчинению власти суверена: protego ergo oblige (повинуются тому, кто обеспечивает защиту). Следует ясно понимать, что суверенитет эпохи модернити не кладет предела насилию и страху. Взамен он кладет предел гражданской войне, организуя насилие и страх в рамках внут­ренне непротиворечивого и стабильного политического по­рядка. Суверен становится единственным легитимным источ­ником насилия, проявляемого как против его собственных подданных, так и против других суверенных держав. Именно таким образом суверенное национальное государство и выс­тупало в эпоху модернити ответом на проблему гражданской войны.

Сегодня эта проблема возникает опять, но уже в гораздо более широком, глобальном масштабе. Современная война, переродившаяся в постоянную надзорную деятельность, под­держивающую основы административной власти и полити­ческого контроля, как и прежде, требует от утомленных наси­лием и страхом подданных подчинения. Но то, что проблема напоминает существовавшую в прошлом, еще не означает, что окажутся эффективными аналогичные способы ее решения.

проченный суверенитет национальных государств не сможет Положить конец глобальному состоянию войны. Наоборот,

^е°бходима иная, всемирная форма суверенитета. Именно в

291 Часть 3. Демократия

этом, к примеру, состоит смысл предложенной Хантингтоном и уже рассмотренной нами парадигмы мирового конфликта между цивилизациями. Зная, как преуспела «холодная вой­на», упаковав всемирное насилие в сплоченные блоки и со­здав стабильный строй власти, Хантингтон хочет отвести та­кую же упорядочивающую роль цивилизациям: они сделали бы глобальный конфликт логичным, разделив национальные государства на устойчивые группы союзников и врагов. «Вой­на с терроризмом» тоже нацелена, хотя и несколько по-иному, на придание организованной формы всемирному насилию. Так называемые «коалиция решительных» и «ось зла» обозначают стратегии группирования национальных государств, то есть придания смысла проявляемому ими насилию посредством со­здания блоков. (Однако, как мы убедились в первой главе, оп­ределения терроризма, на которые при этом ссылаются, силь­но разнятся между собой в зависимости от точки зрения того, кто выдвигает соответствующие обвинения.) Ни одно из та­ких решений не кажется нам подходящим, но они, по крайней мере, обращаются к той проблеме, которая возникает для им­перской власти из-за всемирной гражданской войны. Итак, с такой точки зрения, прекращение гражданской войны не кла­дет конца насилию и страху. Речь идет всего лишь о придании им упорядоченности и их концентрации в руках суверена.

Повторим: то обстоятельство, что нынешние проблемы демократии и войны напоминают те, что возникли на заре эпохи модернити, не означает, будто прежние решения вновь докажут свою состоятельность. Когда мы оглядываемся на кон­цепции демократии, появившиеся в те времена, нам следует оценить не только то, сколь радикальным было их появление, но и то, сколь незавершенным остался демократический про­ект модернити. Революционеры XVIII столетия в Европе и в Соединенных Штатах воспринимали демократию ясно и про­сто: как власть каждого в интересах всех. Первым великим нововведением модернити относительно античной концепции демократии фактически стало именно придание ей универ­сального характера, ее полное распространение на каждого. Вспомним, к примеру, что в древних Афинах Перикл опреде­лял демократию как власть многих в противоположность вла-

3.1. Долгий путь демократии

_сти немногих (при аристократии или олигархии) или власти одного (при монархии и тирании)¹². В Европе и Северной Аме­рике XVII-XVIII веков это унаследованное понятие демок­ратии для многих трансформировалось в демократию для всех. В античном понимании демократия была таким же ограни­ченным концептом, как монархия и аристократия: те многие, кто имел власть, тоже составляли лишь часть всего обществен­ного целого. В противоположность этому, у демократии эпо­хи модернити нет ограничений, именно поэтому Спиноза и называет ее «абсолютной»". Шаг от многих до всех невелик в семантическом плане, но имеет чрезвычайно серьезные послед­ствия! С такой универсальностью приходят не менее ради­кальные концепции равенства и свободы. Мы только тогда можем править все вместе, когда имеем на то равные полно­мочия, вполне свободны в своих действиях и в выборе.

В скобках нужно заметить, что «демократию для всех» не стоит путать с понятием охлократии, то есть власти всех или целого, которую на протяжении всей истории политической теории неизменно осуждали как ложную производную воли, выраженной всеми. Критики тоталитаризма, проявившего себя в середине XX века, справедливо выступали против по­добного рода путаницы¹⁴. Однако, даже осуждая тиранию (при опоре в анализе на древнегреческое понимание разложения форм правления в полисе), эти критики так и не сумели под­няться до уровня поддержки демократии как образца угодно­го им правления. Конечно, в Европе господствовала тради­ция осуждения тирании (однако почти всегда только с аристократических позиций), а также осуждения тоталитариз­ма (но одновременно и самовыражения «каждого», то есть де­мократии личностей и множества).

Революции эпохи модернити не вызвали непосредствен­ной институционализации универсального понятия демокра­тии даже в национальных рамках. Исключение женщин, лиц, лишенных собственности, небелого населения и прочих от-Рицало универсальность претензии на «всеобщность». Дей­ствительно, идея всеобщей демократии так и не была инсти­туционализирована, хотя и послужила целью, которой Мохновлялись революции и баталии той эпохи. Можно счи-

293 Часть 3. Демократия

тать исторический путь революций модернити прерывистым и неровным, но все же реальным продвижением к реализации идеи абсолютной демократии. Это своего рода Полярная звез­да, по-прежнему направляющая наши политические устрем­ления и действия.

Второй крупной новацией эпохи модернити в понимании демократии стала концепция представительства. Считалось, что представительство - это практический механизм, прису­щий модернити и способный обеспечить утверждение респуб­ликанского правления на обширных пространствах нацио­нальных государств¹⁵. Оно выполняет две противоречащие друг другу функции: связывает множество с властью и в то же время отделяет его от нее. Представительство - это дизъюнк­тивный (расчленяющий) синтез в том смысле, что одновремен­но соединяет и отрезает, пристегивает и разделяет"⁵. Нужно заметить, что многие из великих революционных умов XVIII века не только сдержанно относились к демократии, но даже всерьез боялись ее и сопротивлялись ей самым определенным и конкретным образом. Для них представительство выступа­ет в качестве своего рода вакцины, защищающей от опаснос­тей абсолютной демократии: оно дает общественному орга­низму небольшую, контролируемую дозу народного правления и тем самым страхует от грозных эксцессов со стороны мно­жества. Нередко авторы XVIII века прибегали к термину рес­публиканство, чтобы зафиксировать это дистанцирование от демократии.

Так, Жан-Жак Руссо в теории общественного договора трактует демократию и представительство сложным, амбива­лентным образом. С одной стороны, как он заявляет, народ республики должен располагать всей полнотой власти, при­чем каждый должен самым активным и непосредственным образом участвовать в формировании политического организ­ма и оказывать на него решающее влияние. С другой стороны, такое полноценное политическое участие умеряется тем сооб­ражением, что только в некоторых особых случаях демокра­тия действительно выступает как уместная форма правления во исполнение воли суверенного народа. Разным нациям уго­тованы неодинаковые формы власти, но, по его мнению, вЫ-