Глава 15. Мария Колесникова окончательно смирилась со своим браком, далеким от ее представлений об идеальном

Мария Колесникова окончательно смирилась со своим браком, далеким от ее представлений об идеальном. Исчезла бессознательно жившая в ней мечта о роли холеной супруги рядом с сильным любящим мужчиной, рыцарем без страха и упрека, гордящимся своей красавицей женой, балующим ее, словно ребенка, и с восточной невозмутимостью воспринимающим все ее капризы и чудачества. «Без упрека!» Ха! Сколько их она уже выслушала?! И слепая-то она, и тощая, и длинная, как жердь. И все-то у нее не как у людей! Без скандала ей ничего не удавалось купить, обновки приходилось прятать или скрывать, что сколько стоит. Мария видела, что мужу было абсолютно наплевать, во что она одета. Хоть в «прощай молодость», лишь бы подешевле. Люди вокруг радовались жизни, ходили в кино, театры, ездили отдыхать. Жили не завтрашним днем, а настоящим. Жизнь-то проходит и ее молодость тоже. Ей было унизительно постоянно врать, выкручиваться из-за каждой тряпки. Ей все еще хотелось любить и быть любимой, как в тех романах, которые она зачитывала до дыр, но ничего не получалось. Муж постоянно на нее давил, воспитывал, упорно пытаясь перекроить жену на свой лад, сделать из нее подобие матери.

От отца Мария унаследовала вспыльчивость, но и его же отходчивость. В частых ссорах она всегда делала первый шаг к примирению, Алексей же – никогда. И это несмотря на то, что обидного говорил ей не меньше. А сколько раз он отшвыривал жену от себя, когда ей хотелось помириться или просто немного мужского тепла, ласки…

Обо всех семейных неурядицах он жаловался своей матери, ухудшая тем самым и без того подпорченные отношения со свекровью. Одно было хорошо: свекровь каждое лето брала к себе внучек – на молоко, на ягоды, на свежий воздух. Хотя и часто жаловалась на Вику, на ее непокорный характер и шалости.

Мария часто плакала, - никто ее не понимал. Единственная радость – дети. Такие маленькие, хорошенькие, забавные. Проплакавшись, она намывала дом до блеска, укладывала детей, садилась ночью к окошку и смотрела на звезды. На какое-то мгновение на душе наступало умиротворение. Как будто все на своем месте и всё так, как и должно быть.

Потом пришла пора выходить на работу. Преподавать в школе Марии не хотелось – своих забот хватало. Да и эта жизнь подрастающих детей, даже собственных, ее никогда не интересовала. Мария махнула рукой на кружки и собрания в садике, потом в школе, радуясь, что муж сам водит дочерей и в кружки и в больницы. Она, как и многие, поплыла по течению, не задумываясь, чего она хочет на самом деле. А если иногда и задумывалась, то отгоняла пустые мечты прочь, все больше погружаясь в быт.

Материнство, относительно спокойная семейная жизнь неуловимо изменили Марию. Она поправилась, округлилась, похорошела. Исчезла девичья хрупкость и угловатость. Ее тонкая фигура приобрела пышность, законченность, эффектно сочетая в себе полноту и изящество одновременно. Ярче стало проявляться благородство черт лица и аристократизм. Движения стали более плавными, сильными и мягкими одновременно. Но этих изменений она не замечала, да и некогда было разглядывать себя в зеркало. Ей стало неважно, в чем находиться дома и выходить на улицу, исчезла необходимость ухаживать за собой. Если бы не работа, она совершенно махнула бы на себя рукой. Теперь она напоминала дорогой автомобиль, покрытый сверху засаленным брезентом. Если иногда кто-нибудь, способный оценить настоящую красоту, говорил Марии о ее привлекательности, она безучастно смотрела на говорившего, пожимая плечами. Слишком это расходилось с мнением ее мужа, ее свекрови, да и с ее собственным о себе мнением. Но где-то глубоко-глубоко в душе приятные слова находили отклик, и внутренний голос подтверждал, что это – правда.

Не участвуя толком в жизни дочерей, Мария большими дозами выплескивала на них нерастраченную ласку. Ей нравилась привязанность дочерей, их преданность, послушание, круглые от страха за нее глаза, когда что-то случалось. Мария порой специально «перегибала палку», манипулируя, играя, забирая и передаривая подарки, наказывая ни за что и специально пугая, испытывая при этом странное чувство удовлетворения…

Младшая Вика быстро стала гордостью в семье. В отличие от хрупкой, пугливой и покладистой Лизы, Вика никогда не плакала, шустро и бесстрашно залезала всюду и трогала все, что ее интересовало, не обращая внимания на предупреждения окружающих. Первыми словами Вики после традиционных «мама» и «папа», были слова: «шама жнаю». В отличие от Лизы, которой успехи сестры немало досаждали тычками отца, Вика была лучшей в группе во всем - она легко запоминала стихи, что задали на утренник, не только свои, но и всей группы и могла их рассказывать часами. Быстро соображала. На «отлично» выполняла задания. Убирала без напоминаний за собой и другими игрушки и не создавала проблем. Хорошо пела, была внимательной и ответственной, поэтому ей всегда доверяли вести праздничные мероприятия. Воспитательница часто повторяла, что «таких детей у нее еще не было» и ставила Вику в пример. В школу Вика пошла в шесть. Тогда уже она умела читать, считать и быстро стала лучшей в классе. Если Лизе доставалось за двойки, то Вике попадало от отца за редкие четверки. Когда же Вике исполнилось десять, на свет появился долгожданный мальчик – Вася. После этого гордые родители получили трехкомнатную квартиру и переехали. Начался новый период в жизни семьи Колесниковых.