Провозгласив общий принцип, правительство Людовика XVIII немедленно приступило к составлению закона о печати. Проект закона, вскоре составленный Ройер-Коллардом и де Гизо, при содействии аббата Монтескье, вызвал бурную оппозицию, во главе которой стал Бенжамен Констан. Либеральные издания, как «Journal de Paris» и «Journal des Débats», также подняли голос против нарушения обещаний, данных в § 8 конституционной хартии. В палате депутатов дебаты длились шесть дней. В результате, после некоторых поправок, проект был утвержден 21 октября 1814 г.
Новый закон отличался от закона 1810 г. значительной краткостью: он состоял из 22 статей. Первые 10 статей относились к первой главе «о публикации произведений»; остальные 12 статей входили в другую главу «о полиции печати». Было и другое, более важное отличие, которое впоследствии обошло цензурные уставы всей Европы и в русском уставе сохранилось до настоящего времени. Это именно постановление, заключающееся в первом параграфе и гласящее, что всякое произведение печати по объему не менее 20 печатных листов может быть издаваемо без предварительной цензуры. Смысл подобного требования ясен. Правительство отказывалось от предварительного просмотра толстых немногочисленных и вообще малодоступных книг и сосредоточивало все свое внимание на более ходких произведениях печати.
|
|
Все произведения, объемом менее 20 листов, по усмотрению главного директора книгопечатания или префекта, могли быть подвергнуты предварительной цензуре. Если, по крайней мере, два королевских цензора находили, что сочинение заключает в себе клеветничество (un libelle diffamatoire), или может нарушить общественное спокойствие, или противно конституционной хартии, или вредит добрым нравам, то генеральный директор воспрещал печатание. В начале заседаний сессий обеих палат должна была избираться комиссия из трех пэров, трех депутатов и трех королевских комиссаров, в которой главный директор книгопечатания делает доклад о всех наложенных, со времени последней сессии палат, запрещениях на произведения печати. Если комиссия не признавала мотивов главного директора основательными, то запрещения снимались. Во избежание проволочек и материальных потерь желающим предоставлялось отдавать свои произведения на предварительную цензуру, причем, в случае одобрения, писатель и типографщик освобождались от всякой дальнейшей ответственности. Что касается периодических изданий, то таковые могли издаваться только лицами, получившими королевское разрешение.
Закон 21 октября 1814 г. с особенной строгостью обрушился на книготорговцев и типографщиков. К промыслу последних никто не допускался без королевского свидетельства и присяги. (S'il n'est breveté par le Roi et assermenté.) При всяком нарушении законов и регламентов о печати королевское свидетельство (le brevet) могло быть взято обратно. Всякая типография, не заявленная главному директору, считалась тайной и, как таковая, подлежала разрушению, а типографщик подвергался штрафу в 10 000 франков и шестимесячному тюремному заключению. Ни одно произведение не могло поступить в печать или в продажу без предварительного уведомления секретариата (главного директора в Париже и префектуры — в провинции) в первом случае и представления установленного числа экземпляров — во втором. За нарушение этих требований закона назначался штраф в 1000 франков. Штраф в 6000 франков угрожал типографщику за ложное обозначение имени и жительства на произведениях печати. За продажу книг без обозначения типографии, где они печатались, книготорговцы подвергались штрафу в 2000 франков.
|
|
Все указанные стеснения печати не остались на бумаге. Для наблюдения за их осуществлением через три дня по опубликовании закона 21 октября последовал ордонанс, которым назначались 20 новых королевских цензоров, а также, в развитие основных требований закона, были преподаны более детальные указания. Так, статьей второй типографщикам предписывалось в регистрационную книгу заносить не только название книги, поступающей для печати, как это требовалось еще на основании § 11 закона 1810 г., но также «число страниц, томов и экземпляров и формат издания». Целых 10 параграфов из всего числа двенадцати посвящено разъяснению применения закона 21 октября [1814 г. — Прим. ред.] и более ранних к порядку печатания и обращения картин, гравюр и эстампов.
Что касается периодической прессы, то, хотя на основании § 9 закона 21 октября издание ее ставилось в зависимость от королевского разрешения (l'autorisation du Roi), новым приказом канцлера было оповещено, что ни одно периодическое издание ни в Париже, ни в провинции не может выходить без специального разрешения, которое во всякое время могло быть взято обратно в Париже главным директором полиции, а в департаментах — главным директором книгопечатания и книготорговли. Это существенное дополнение закона бесшумно вошло в практику!
Восстановление цензуры произвело всеобщее раздражение против Людовика XVIII. Внешнее и внутреннее состояние страны было до того запутано, так нуждалось в широком свободном творчестве всех общественных сил и партий, что когда Наполеон, покинув остров Эльбу, снова появился во Франции, то был встречен, как спаситель.
5 марта 1815 г. Людовик XVIII получил первое известие о том, что Наполеон покинул остров Эльбу, а через 20 дней развенчанный император был уже в Тюильри, откуда издал декрет об упразднении должности королевских цензоров и главной дирекции по делам книгопечатания и книготорговли. Печать была предоставлена «всем излишествам». О том, как использовала печать предоставленную ей свободу, можно судить по тому, что Гизо в своих воспоминаниях писал: «Газеты и памфлеты увеличились и с каждым днем становились ядовитее; они обращались почти беспрепятственно и без опасений. Свобода вдруг стала всеобщей: или говорили совсем громко, или раскрывали, свои надежды, или предавались враждебным проискам с таким видом, как будто бы это было вполне законно и успех был обеспечен».
Веяния времени коснулись даже прежнего палача по делам печати. В циркуляре, разосланном 31 марта 1815 г. департаментским префектам, Фуше, вновь поставленный во главе полиции, писал: «Нужно оставить заблуждения этой полиции нападок, которая, неустанно волнуясь подозрениями, неустанно беспокоясь и буйствуя, всем угрожает, никого не гарантируя и мучает не защищая. Нужно войти в границы полиции либеральной и положительной, такой полиции наблюдения, которая успокаивает своим обращением, умеренной в своих розысках, всюду присутствующей и всегда оказывающей помощь, стоящей на страже народного благосостояния, промышленности и общественного спокойствия».
|
|
Сам император, подышав воздухом Эльбы, стал неузнаваем. В беседе с Бенжаменом Констаном Наполеон, между прочим, сказал: «Чего вы хотите? политических дебатов, свободных выборов, ответственных министров, свободы прессы? Я также этого всего желаю и в особенности свободы печати. Было бы абсурдом стараться задавить ее. Я твердо убежден в этом...»
Решительная перемена во взглядах императора на печать выразилась в Дополнительном акте конституции Империи 22 апреля 1815 г., в котором говорилось: «Каждый гражданин имеет право печатать и обнародовать свои мысли за своей подписью, без всякой предварительной цензуры, под условием законной ответственности на суде присяжных, которые определяют и меру исправительного взыскания».
В течение «ста дней» Наполеон предоставил печать «всем излишествам». Но было уже поздно: поражение при Ватерлоо заставило Наполеона подписать вторичное отречение от престола и отправиться на остров Святой Елены. Там, в уединении предаваясь размышлениям, он говорил: «Сын мой должен царствовать со свободой печати. В настоящее время это необходимость. Свобода печати принадлежит к таким учреждениям, о которых не спорят, хороши ли они. Вопрос только в том, долго ли можно отказывать в них духу времени и общественному требованию?»