Образ события в газете и на ТВ

В сущности, журналист описывает не событие как таковое или не сценарий как таковой, а их психический образ. Этот образ складывается из указанных выше основных признаков события и - в идеале - должен отражать все эти признаки. Однако текст, соответствующий этому образу (описывающий этот образ), может, как мы видели, не включать описание некоторых признаков события (образа события). Журналист сознательно опускает соответствующую информацию, потому что он знает, что читатель или зритель, реконструируя на основе текста образ события, воспользуется своими знаниями и восстановит этот образ правильно и достаточно полно без дополнительной "подсказки".

Итак, событие выступает в сознании журналиста в виде образа события. Образ события описывается им при помощи текста, причем конечная задача этого текста - создать аналогичный образ события у реципиента (читателя или зрителя). Для этого не обязательно "полным текстом" описывать все признаки события, так как они могут быть восполнены реципиентом за счет фоновых знаний, общих у автора текста и зрителя или читателя.

В этом процессе могут возникать намеренные и ненамеренные деформации. Так, у журналиста может быть неадекватный (неполный, например) образ события. Далее, он может быть неадекватно "переведен" в текст. Далее, текст может быть непригодным для правильного восстановления реципиентом образа события, например в нем могут быть опущены высказывания, необходимые реципиенту. И, наконец, даже если текст вполне корректен, тот или иной реципиент или группа реципиентов могут оказаться неспособными восстановить из текста правильный образ события. Журналист обязан предвидеть эту последнюю возможность и "закладывать" в свой текст дополнительный "запас прочности".

В аналитическом обзоре результатов мониторинга нарушений, касающихся СМИ, изданном Фондом защиты гласности (М., 1996), отмечено, что "...более всего зафиксированных конфликтов приходится на печатные средства (из 71 - 49), главным образом с участием газет. Электронные средства являлись участниками конфликтов заметно реже" (с. 34). Авторы обзора объясняют это рядом причин. Например, тем, что в печатных изданиях позиция журналистов или СМИ получает как бы материальную фиксацию, более доступную для оценки и последующего реагирования со стороны заинтересованных лиц ("что написано пером - не вырубишь топором"; а с другой стороны, "слово - не воробей, вылетит - не поймаешь"). Это объяснение вполне убедительно, как и другое, - что, по-видимому, материал, идущий в эфир, подвергается более строгому контролю. В целом "претензии на ущемление чести, достоинства и деловой репутации электронным СМИ предъявлены только в двух случаях, а печатным средствам - 12" (с. 5).

Но думается, что причины отмеченного расхождения глубже. Они лежат в различии психических образов, описываемых в сообщении.

Договоримся прежде всего, что визуальный (в частности, телевизионный) сюжет есть такой же текст, как газетное сообщение, только построенный из другого "материала". Если газетное сообщение построено почти исключительно словесными средствами и лишь иногда дополняется визуальными материалами (обычно фотографиями), то сообщение ТВ базируется на зрительном ряде, комментируемом словесно. В этом последнем случае содержание сообщения (текста в широком смысле) как бы задано реальным событием, в то время как газетный журналист вынужден строить этот сюжет из отдельных, более или менее фрагментарных суждений.

Но в том-то и дело, что оно "как бы" задано! Визуальный текст обладает некоторыми свойствами, которые делают его не менее уязвимым, чем газетный и вообще словесный текст. Что это за свойства?

Зрительный образ воспринимается реципиентом как "объективный" и "самодостаточный". Реципиенту кажется, что, увидев происходящее своими глазами, он полнее и правильнее его понимает и истолковывает. При этом он упускает из виду, что, во-первых, зрительный образ события, фиксируемый тележурналистом, может быть с самого начала неадекватен событию, что еще больше углубляется словесным комментарием. Могут быть опущены как раз важнейшие характеристики события, в второстепенные, наоборот, выдвинуты на передний план. Но визуальный характер сообщения создает эффект "псевдоверификации": я верю, потому что вижу своими глазами, и не задумываюсь, верно ли то, что я вижу, адекватно ли оно действительному событию. Во-вторых, реципиенту кажется, что визуальное сообщение неэкспрессивно, не оценочно (особенно если в словесном комментарии нет явных оценочных суждений). Но ведь это совершенно не так! Почти всякое визуальное сообщение несет в себе элементы оценочности. Представим себе, допустим, телесюжет о солдатах (любой армии). Видеоряд может подчеркнуть тяжесть шагающих сапог, а может "увидеть" дыры на этих сапогах. Один и тот же человек может быть "пойман" телекамерой, когда у него доброе и беззащитное выражение лица, а может быть показан как жестокий насильник со зверским выражением лица. Возможностей такой оценочной характеристики у тележурналиста гораздо больше, чем у газетного репортера, но, в отличие от словесного текста, в визуальном тексте эта оценочность скрыта, реципиент может ее не заметить и чаще всего не замечает, принимая визуальное сообщение, так сказать, за чистую монету. Особенно часто экспрессивность и оценочность видеотекста связаны с избирательностью информации в зрительном ряде (см. Н. Д. Завалова, В. А. Пономаренко. Структура и содержание психического образа как механизма внутренней регуляции предметных действий // Психологический журнал. 1980. № 2). К тому же видеосообщение нельзя (теоретически можно, но, кроме телекритиков, этого никто не делает) "прокрутить" вторично, полученное от него впечатление уже, так сказать, ушло на переработку, и остался только психический след от него. Так что любая форма его верификации реципиентом затруднена.

Видеосообщение может представлять информацию, как и словесное сообщение, в различных формах. В открытой форме, т.е. в самом сюжете. В закрытой форме, т.е. в таких деталях видеосообщения, которые не являются его основным содержанием. В пресуппозитивной или затекстовой форме (фоновые знания, подразумеваемые в сообщении). Наконец, в подтекстовой форме. Как раз эта форма подачи информации очень типична для телесообщений. Например, дополнительную смысловую нагрузку может давать та или иная верстка блока сообщений: событие можно поставить в определенный ряд, и оно начинает озвучатьп иначе. (Скажем, роскошная "тусовка" с икрой и шампанским на фоне сюжета о невыплате зарплаты в том или ином регионе и невозможности купить достаточно продуктов.)

Таким образом, видеосообщение имеет, по существу, гораздо больший воздействующий потенциал, чем словесное сообщение, но это если и может быть замечено реципиентом, то весьма трудно для фиксации.

Что касается словесного сообщения, то оно в принципе стабильно и воспроизводимо, и это-то делает его более уязвимым.