В пять утра въехали во Фрунзе. Никак Балинский не ожидал, не надеялся, что доберется всего лишь за ночь. Так опасался, что его случайные попутчики вдруг вспомнят об усталости и надумают где-нибудь заночевать... Нет, обошлось. Очень уж, видно, рвались эти таш-кумырские парни на Иссык-Куль Под конец начали и его уговаривать; поехали, дескать, с нами, отдохнешь, покупаешься, это Алитет может уйти в горы, а горы, они никуда не уйдут...
Толя спрыгнул с подножки, сбил с ботинок на чистый столичный асфальт белую каменную пыль великого киргизского тракта, помахал тронувшейся попутке.
—Ну, для начала сойдет. Не сглазить бы!
И, взвалив рюкзак, направился вверх по улице Советской, совсем еще безлюдной и пустынной. К Стрельцову.
...Геолог-альпинист — сочетание редкое. А тем более геолог-полевик. Таких в Киргизии только двое и есть: Паша Зайд в Оше да здесь, во Фрунзе, Стрельцов. Что удивительного, гор геологам хватает и без альпинизма. И человек, всеми правдами и неправдами выкраивающий из своего скудного бюджета времени несколько недель для того, чтобы опять-таки забиться в горы, разве что еще более высокие и нехоженые, может показаться и странным, и чудаковатым, и уж в любом случае «не как все». А Стрельцов, он и в Киргизии оказался ради гор. Учился в московском геологоразведочном, однажды получил путевку в альпинистский лагерь «Ала-Арча». Увидев Ала-Арчу, Тянь-Шань, ни о каком другом районе страны для житья, для работы уже не думал. И хотя после защиты диплома попал по распределению в Казахстан, решил там долго не задерживаться и при первой же возможности перебрался в Киргизское геологоуправление. Так стал фрунзенцем, познакомился с киргизскими альпинистами. Теперь горы были под боком, но каждое восхождение, сборы, экспедиция — все это оставалось для него проблемой, которую не так-то легко было всякий раз решать. Ведь он геолог. Он съемщик. А для съемщика самая горячая пора — лето, и если летом не успеть покрыть точками наблюдений свой лист — значит, не составить карту, не написать отчета, и это за него никто не сделает, какие бы авторитетные «освобождения» от работы ни выдавал ему для участия в экспедициях Комитет по делам физкультуры и спорта.
|
|
И все-таки в экспедиции он ездил. А после восхождений, подчас даже не заезжая домой, мчался в партию, чтобы без всякой передышки, даже не подлечив прихваченных морозом пальцев, сбитых пяток и обожженных губ, уйти в маршруты, просиживая ночи напролет над собранным материалом, боясь запустить «камералку». Благо еще, что он гидрогеолог, что картирует впадины, а здесь, в предгорьях, снег ложится поздней осенью. Так появляется возможность наверстать то, на что не хватило лета. И в этом тоже была своя прелесть, свое очарование — очутиться после снега и льда в прокаленных солнцем пустынных предгорьях Прииссыккулья, среди багряных, малиновых обрывов, на острых, сморщенных, как печеное яблоко, гребнях, в разрывах которых ярко синеет драгоценная иссык-кульская лазурь...
|
|
Застать Женю дома надежд было мало. Но он оказался-таки дома, приехав из партии буквально накануне. Женя выскочил на стук как был, в одних плавках, худой, нескладный, черный от загара, и его всклокоченная борода жаждала ножниц. Приветственно сверкнул очками, захохотал.
—А кто это к нам пришел? А кто позвоночник свой ухайдокал?
Обнялись. Засели за чай. Начались вопросы и ответы, зиму не виделись, а письма писать — нет, это занятие не для них. Как спина? Как это случилось, чушь какая-то! Ладно об этом, как Эля, вышли они на маршрут, что слышно?..
Стрельцов о Насоновой ничего не знал. Для него вообще новость, что Тустукбаев ушел на «Корею», ведь Тук собирался на Победу вместе с ними! Надеется успеть и там и здесь? Ну Тук!
В десять пошли звонить. Галкину: в это время, в семь по-московски, Тимофеевича мвжно еще поймать. Поймали. Они догадались об этом, поскольку телефон был без конца занят, и им понадобилось терпение, чтобы дозвониться до Москвы, чтобы услышать этот напористый, охрипший голос:
—Вас слушают! Галкин. Здравствуй, мой хороший, здравствуй, дорогой! Ты во Фрунзе? Бери карандаш, записывай.
Виктор щедро выдал целый реестр указаний, и они несколько дней провели в бегах, доставая газовые баллоны, недостающие продукты, кое-что из снаряжения. Затем сели в такси и уехали в Пржевальск. Начали прибывать люди, экспедиция была громоздкой, она трогалась с места рывками, как перегруженный состав, и даже такой самозабвенный толкач, как Тимофеич, нет-нет да и пробуксовывал на месте.
Из Пржевальска выехали не сразу. Зато над Сары-джазом катили со свистом, и щебень из-под колес летел прямо в реку, не касаясь стен пропасти. Иногда хотелось постучать в кабину и в самой доступной форме дать водителю понять, что они не так уж и спешат. В самом деле, стоит ли мчать сломя голову, чтобы затем на поляне Майда-Адыр целую неделю слоняться из палатки в палатку в ожидании вертолета и переброски на ледник Дикий?
Впрочем, занятие, конечно, находится каждому. Штурмовые группы уже определены, так что можно готовиться. Кто колет орехи и смешивает их с медом, кто гильотинирует воблу и перекладывает содержимое стеклянных банок в надежный полиэтилен, кто режет и маркирует веревку, кто подбивает триконями шекльтоны, кто малюет на ящиках фамилии руководителей групп и места забросок: «Хан-Тенгри», «Базовый лагерь», «Перемычка пика 6744». Не дает грустить и Николай Иванович Шалаев. Всех тоскующих он подводит к высокому штабелю общественного груза, который тоже нужно привести в более транспортабельный вид. Спорить с Шалаевым не осмеливается никто. В лице этого человека, отнюдь не склонного так просто транжирить время, слова и улыбки, экспедиция «Буревестника» имела не только одного из своих ветеранов, не только начальника спасательной службы, но и главного хозяйственника, а что еще более важно — кормильца. В свои сорок четыре года этот суровый столяр Московского почтамта перевидал многое. В сорок шестом демобилизовался из армии, в сорок восьмом местком выделил ему месячную путевку на Кавказ, и он таким вот совершенно случайным образом попал в альпинистский лагерь. С тех пор — и уже не случайно — каждое лето проводил в горах. В пятьдесят четвертом, имея два призовых места за траверс Домбая и траверс Коштан-Тау-Цурунгал, стал мастером спорта. Ходил с Вано Галустовым, затем с группой Кузьмина — Овчинникова, с Евгением Ивановым, с Евгением Таммом. В течение многих лет осваивал районы пика Коммунизма, пика Ленина, пика Евгении Корженевской, Хан-Тенгри. Работал в совместной советско-английской экспедиции, ходил на пик Содружества с Джоном Хантом, ходил с чехословацкими альпинистами, был заместителем начальника альпиниады на пик Ленина в 1967 году, где одних иностранцев насчитывалось более семидесяти человек... Шалаев в выгоревшей рабочей спецовке, в таких же вытертых, с пузырями на коленях штанах, он хмур; озабочен, тем неожиданней улыбка его краем солнышка из-за туч,
|
|
— Николай Иванович, — кричат от палаток, — какие будут указания?
— Указания ледорубом, — отвечает Шалаев, — ну кто картошку чистить?
Чуть ли не ежедневно на поляну Майда-Адыр, с давних пор облюбованную альпинистами посреди пустынного раздолья Иныльчекской долины, прибывают все новые и новые экспедиции. Казалось, все лучшие команды страны решили засвидетельствовать свое почтение лагерю на Иныльчеке, который тотчас же превратился в эдакую оживленную привокзальную площадь. Вселенский съезд. Люди из Чимкента, из Ленинграда и Петропавловска-на-Камчатке, из Днепропетровска и Челябинска, из Москвы, из Кабардино-Балкарии, из Фрунзе... Да, такого в районе грозной Победы еще никогда не было. Только на траверс претендуют три команды, каждая заявив свой маршрут для участия в первенстве СССР. Несколько групп поднимется на Победу со Звездочки. Несколько — с ледника Дикий. Впервые пойдут на Победу женщины — Люся Аграновская из Петропавловска-на-Камчатке и Галя Рожальская из Челябинска...
— Парни, на Победе будет давка... — Да нет, на Победе давки не будет...