В Сибири

Это были жуткие дни для Иркутска 10—18 декабря 1917 года.

Снаряды с треском рвались, попадая в окна, крыши домов и разрушая все на своем пути. Пулеметы

трещали на всех улицах. Бомбы, бросаемые из домов, с гулом разрывались в городе...

И вот в эти кошмарные для иркутян дни вдруг откуда-то явились в серых шинелях, хорошо дисци-

плинированные, смуглые, черноглазые, черноволосые люди и смело протянули свою честную руку по-

мощи гражданам. Это была рота из 210 военнопленных армян, добровольно сдавшихся нам в боях с

турками и нашим правительством зачем-то эвакуированных в Сибирь, словно в благодарность за их

симпатии к России. Это были люди, проведшие у нас четыре года тяжкого плена, голода, холода. Ирку-

тяне вначале недоверчиво встретили их. Но лед подозрительности постепенно стал таять...

При сорокапятиградусных морозах, несмотря на плохую обмундировку, они безропотно несли тяже-

лые обязанности как по охране города, так и при производстве обысков. Куда только ни требовалась по-

мощь, они являлись моментально и плохо было тому, кто попадался на месте преступления...

Повеселели лица граждан и смело заходили они по улицам, ибо в лице армянской роты они видели

верных своих защитников…

Постепенно стали наступать спокойные до некоторой степени дни в Иркутске, а с Кавказа получа-

лись телеграммы-воззвания – идти на защиту родины всем армянам.

Стали поговаривать и наши солдатики об отъезде. Стали просить нас, чтобы мы выхлопотали им

разрешение для отправки их на Кавказский фронт.

– Ведь вам же здесь хорошо живется, – пробовали мы отговаривать их.

– Это наш долг, – бывал их краткий ответ.

Построили мы роту. Стали спрашивать адреса на случай их смерти.

– Где у тебя, Мекердич, дом?

– Чика тун (нет дома). Мать, отца, жену, детей турки зарезали.

Таков же был ответ другого, третьего, всех 210 человек.

Для нас, сибиряков, слышать это было так дико и в то же время больно: как это резать? За что? И

только после долгих бесед с ними мы поняли весь ужас, все величие страдания этого народа...

Надо было ехать, а денег у этих солдат, благодаря их поразительной честности и бескорыстию, с ко-

торым отправляли свою службу, совершенно не было. Как же им было ехать? И вот тут-то весь Иркутск

отозвался. Горожане стали устраивать вечера, посылались пожертвования, все сборы кинематографов

стали уделяться армянской роте. Отозвалось и городское самоуправление.

Наступил день отъезда. С утра город разукрасился флагами. Все граждане вышли провожать своих

защитников. Все учебные заведения, все правительственные учреждения, магазины, конторы закры-

лись. Для отъезжающих играли духовые оркестры…

Скрылись последние дома родного города...

В России и на Кавказе

Сибирь. Бесконечный край, утопающий в снегу. Станция Анжарская. Ночь. Все спят. Громкие голо-

са. С шумом вваливаются комиссары в вагон. Требуют немедленной сдачи оружия. По сигналу наши

выскакивают на платформу и в полной боевой готовности мигом становятся под ружье. Эта стреми-

тельность, видимо, действует на большевиков.

– Кто такие? – уже нерешительно спрашивают они.

– Армяне. Едут на Кавказский фронт.

Большевики ушли. Поезд мчится дальше. Проехали Челябинск. За ним скрылась родная Сибирь с ее

дремучими лесами, с ее трескучими морозами. Стало тяжело. Солдаты поняли нас. Стараются уте-

шить.

– Ничего, господа, приедем в Армению – тепло будет, хорошо, – говорит мой верный Карапет, не раз

спасавший мне жизнь...

Приехали в Туапсе. Сели мы на пароход и после четырехдневного путешествия на палубе парохода,

под проливным дождем, при сильном морском ветре, приехали на пристань Поти, измученные, уста-

лые, но с сознанием, что мы почти на Кавказе.

И по чуждой для нас, сибиряков, дороге, проложенной среди живописной южной природы, подкати-

ли к Тифлису на открытых платформах. Разместили нас в казармах. И потекла казарменная, серая

жизнь в этом красивом, но чуждом и странном для нас, северян, городе…

Мы чего-то ждали. Мы ждали своего вождя. Но где он? Он оказался здесь, в Тифлисе. Рядом с нами.

Но он был болен и телом и душой. Болен от всех интриг, которыми спутали его, благородного, доверчи-

вого, великого, маленькие люди, чуждые страданиям народа, — люди, для которых почести и слава, до-

бытые хотя бы преступными путями, были дороже интересов народа. Это был знаменитый вождь ар-

мянского народа генерал Андраник.

Долго мы беседовали с генералом. Долго просили его, чтобы он сформировал отряд, ядром которого

могла бы стать наша рота. Генерал не соглашался.

Тяжело было нам, сознававшим, что в Закавказском сейме враги армянского народа и совершают

свое нечистое дело.

А тут еще со стороны грузин и татар шли какие-то тайные операции с захватом сеймовского оружия,

явно направленные против армян. Помнится, вели мы солдат в казармы. Подходим к арсеналу и видим:

приближается автомобиль. Остановили.

– Кто вы?

– Мусульмане, – был ответ.

– Что везете?

Замялись. Видимо, испугались. Поведение их было подозрительно. Сделали обыск. Автомобиль ока-

зался нагруженным русскими трехлинейными винтовками.

– Кто вам разрешил?

Показывают нам разрешение от Закавказского сейма и в то же время говорят, что купили у грузин.

Солдаты тоже поняли, что тут что-то неладно. Выяснилось, что сделан подлог.

Насилу удержали солдат, которые тут же хотели с ними расправиться. Оно и было понятно. С турка-

ми дрались армяне. Им же и нужно было оружие. Для чего же грузинам и татарам? Наверное, для того,

чтобы бить с тылу армян?

Этот случай и много ему подобных так возмутили нас, что мы решили действовать немедленно. Со-

бралось тысяч двадцать турецких армян, тоже ждавших Андраника. И решили мы показать тем, кто нас

предавал, что есть еще люди, готовые постоять за себя. Надо было уничтожить Закавказский сейм, это

гнездо предательства. О нашем решении мы сообщили Андранику. Через четыре часа мы должны были

привести в исполнение наше решение, через четыре часа. Жуткое время пережили мы. Прошел час.

Два. Три. Вот уже осталось полчаса. Мы выстраиваемся. Мрачны были лица солдат, глаза горели реши-

мостью. Каждый понимал важность момента. Но вот с правого фланга раздалось громкое “ура!” по все-

му фронту. И мы увидели его, нашего долгожданного отца Андраника.

– Вы меня звали, я пришел. Остановитесь! Я поведу вас против палачей армянского народа. Оставьте

сейм. Эти предатели не будут страшны, когда мы сокрушим внешнего врага – турка. Солдатам место на

поле брани, а не здесь, в этом гнезде разврата и предательства. Я принимаю командование вами. Быть

может, сам Бог послал мне вас.

И мне почудилось, что из глаз этого железного человека покатилась одна крупная слеза.

В Русской Армении

В Александрополе нас обмундировали, и 10 апреля 1918 года наш отряд направился к Ахалкалакам,

получив приказ от генерала Андраника не переходить, согласно перемирию с Турцией, пограничной

черты по реке Арпачай.

Сам генерал задержался на сутки в Александрополе для распоряжений по пограничной службе. Мы

шли без него. Шли трое суток. Впереди ехала наша кавалерия. С чего-то вдруг остановились. В чем

дело? Показывают на армянина-крестьянина, который с полными ужаса глазами что-то рассказывает,

показывая рукой по направлению к недалеко лежащей деревне, откуда клубом поднимается дым. Мне

объяснили:

– Курды и татары вырезали шесть деревень: Туз-Карабах, Чивтали, Казанчи, Кайкули, Кизель Киле-

са, Шестану.

– Как вырезали?

Солдаты молчат.

Взяв с собою сотню кавалерии, мы поскакали по направлению к деревне.

О! Ужас! Кошмар! Женщины, дети, старики валялись в лужах крови. Одни не движутся, другие му-

чаются в предсмертных судорогах. Жуткая действительность. По сравнению с ней все пережитые нами

до того ужасы показались такими ничтожными... Ох, не могу я забыть до сих пор среди этого хаоса

крови трупа молодой женщины и барахтающегося около нее в луже крови полузарезанного ребенка...

Неведомое чувство охватило нас. Рука невольно потянулась к эфесу шашки и крепко, крепко сжала.

Мы кинулись за не успевшим еще убежать врагом. Зашли к курдам в тыл. Открыли они по нас ру-

жейный огонь. Но ничто не могло удержать солдат. Невинная кровь взывала о мести... Наказав врага, к

вечеру усталые, на усталых лошадях мы возвращались с экспедиции... Вместе с нами возвращались с

разных сторон уцелевшие от ужасов крестьяне... в свои разоренные, подожженные села, утопающие в

крови зарезанных мирных жителей...

Расположился наш отряд в армянских деревнях. Наша рота поместилась в деревне Кайкули-Казанчи,

жители которой в своем удивительном гостеприимстве делали все, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Резали баранов, пекли свежие лаваши, старались как можно лучше принять своих освободителей.

Была весна. Солнце поднималось все выше на небе, день бывал жаркий, но жара не казалась томи-

тельной и тягостной… Но мы жили, как на вулкане: в стране были турки. И действительно, от Андра-

ника вскоре пришло извещение: вопреки договору, турки двинулись на Александрополь и взяли его.

Мы были окружены со всех сторон. Приказ Андраника гласил:

– Защищаться и удерживать противника до моего приказа, умрите все, но не пропускайте турок.

Андраник с бывшими у него частями вел бой с наступающими турками.

Но вот полетели снаряды и на нас, с треском разрывались на крышах, среди деревни. Дети, женщи-

ны, старики бегут. Село опустело. Затрещали пулеметы, ружейный огонь не умолкал. Вот с визгом ле-

тит снаряд, с гулом разрывается в цели. Несколько наших всадников вместе с лошадьми падают окро-

вавленные. Вот валится один, а вот и другой – оба из нашей Сибирской роты.

Противник переводит артиллерийский огонь влево. И мы видим жуткую картину. Летит кавалерия,

из-под копыт лошадей клубом поднимается пыль. Впереди кавалерии на несколько шагов, на взмылен-

ной лошади – сам Андраник. С обнаженной шашкой, гордый, сильный, словно бронзовый. Пули с

визгом пролетают мимо него, попадая во всадников, скачущих за ним. Снаряды с шумом разрывались

около него, заволакивая его клубами черного дыма. Нам казалось, что вот-вот после разрыва снаряда

мы не увидим больше следа его и его лошади. Но после каждого разрыва он цел и невредим выезжал из

тучи дыма. Все ближе и ближе к нам. Рука его крепко сжимала эфес красивой кривой шашки. Осадив

слегка лошадь, генерал скомандовал:

– За мной – вперед! Ура!

И поскакал вперед, как всегда, бесстрашный. Мы бросились за ним. Турки осыпали нас градом пуль

и снарядов. Но это нас не могло остановить. Вот и кавалерия турок. Не выдержала она нашего налета и

в панике бросилась бежать. Турки были разбиты. Но Андраник преследовать не приказал, ибо еще

впереди и по сторонам надвигались на нас полчища турок. Приказал всем деревням эвакуироваться.

Ибо нашему отряду, состоявшему из трех тысяч бойцов, восьми пулеметов и двух горных орудий с не-

большим количеством снарядов, приходилось занимать участок фронта в несколько десятков верст.

На Кавказе и в Русской Армении

Без каких-либо резервов нам приходилось день и ночь принимать удары врага на себя…

Зашел я в один дом погреться, чего-нибудь перехватить, сильно продрог, весь мокрый, голодный. За-

хожу и вижу вокруг печки, вырытой в земле (тондира), сидят армянки и пекут лаваши. Не ел ничего

уже целые сутки. Радушно усадили меня рядом с собой. Разложили передо мной жареную курочку, све-

жего лаваша с мацони. Хорошо, тепло было тут, не то что на дворе, где моросил дождь. Пригрелся, и

захотелось уснуть. Но вдруг слышу шум. Выскочил и вижу: двигаются по долине турецкие цепи кава-

лерии, а сзади цепи пехоты. Поднялся невообразимый шум и плач. Жутко было видеть панику одной

деревни, а тут скучилось восемь деревень. Давя друг друга, хватая, что попадало под руки, бежали бе-

женцы в разные стороны. Напуганные этим шумом лошади, как бы обезумев, скакали. Давили детей,

сшибали с ног женщин, стариков…

Наступил уже вечер. Пришло донесение от Андраника.

– Разнес многочисленные татарские банды. Открыл дорогу, немедленно двигаться по направлению к

Джалалоглы! Если беженцы не идут, оставьте их.

Больно было расставаться, тяжело бросать их на верную смерть, ужасную смерть. Но у этих несчаст-

ных еще теплилась надежда; авось не тронут – пощадят. Возьмут все, скот, все то, что наживалось тя-

желым долгим трудом, из поколения в поколение, но жизни хоть не отнимут.

В Лори. Недостойное поведение

...Солнечное утро. Двигаемся по Лори. Горы, зелень, ущелье и надо всем этим весеннее солнце. Все

кругом полно свежей прелести. Один из солдат около меня нараспев произносит стихи популярного ло-

рийского поэта Туманяна и старается дать мне понять их красоту и никак не может.

– Господа-поручик, а ты этого не поймешь. Надо знать по-армянски.

Он был прав.

К Андранику подъезжает всадник, сообщающий ужасную весть. Все восемь деревень в долине сне-

сены турками, а жители их поголовно вырезаны.

Молча, угрюмо двигаемся вперед. На ясное небо набежали тучки. Моросит дождь. Подъезжаем к ме-

стечку Джалалоглы, так уютно расположившемуся в горах. Весь утопающий в зелени, Джалалоглы

нам, русским, напоминал давно невиданные местечки России. Мы приближались к нему, как вдруг до

нас донесся вечерний колокольный звон. Как радостно забилось сердце!... Но вот и Джалалоглы. Во-

шли туда. Разместились кое-как. Накормили нас, чем Бог послал.

Андраник вместе с офицерами выехал для осмотра местности: конфигурация ее, где должна была

быть расположена позиция, нам была совершенно не знакома. Выбрали позицию. Наметили участки

для каждого батальона, пулеметов и кавалерии. Артиллерия должна была расположиться в самом Джа-

лалоглы, так как вывести ее на открытую позицию не представлялось возможным.

На следующий день нам было приказано занять позиции. Вышли из Джалалоглы в 12 часов ночи.

Был холод. Моросил мелкий дождик. Но вот чуть-чуть забрезжило, стало светлее. Мы легли цепью, за-

нимая всю долину. Кавалерия находилась за пригорками...

Начался артиллерийский дождь. Снаряд за снарядом с шумом разрывались по окопам. Стоны ране-

ных смешивались с трескотней пулеметов и грохотом разрывающихся снарядов. Все слилось в общий

невообразимый шум, которому вторили раскаты начавшегося грома с ливнем. Наскоро вырытые для за-

щиты от осколков и пуль окопы были наполнены водой. Солдаты, грязные, мокрые, измученные, лежа-

ли в этих ямах и зорко следили за противником, который перегруппировывал свои части, по-видимому,

желая нас обойти слева.

Посмотрел я в сторону и увидел своего любимого начальника Андраника, который точно так же, как

и солдаты, лежал весь мокрый, грязный. Капли дождя скатывались с его лица.

– Что, Колмаков, на Западном фронте было лучше?

– И того хуже бывало, генерал, – ответил я ему.

Гроза утихла. Надвинулась другая гроза. Турки, как говорится, “крыли вовсю”, засыпая нас снаряда-

ми. А мы все лежали.

Андраник приказал отступить. Пришли в Джалалоглы, а оттуда по шоссейной дороге по направле-

нию к станции Калагеран.

Беженцы запрудили всю дорогу арбами. Грязь непролазная. Быки не везут. Солдаты, женщины, дети,

все смешалось…

На другой день стали прибывать солдаты, отступавшие под давлением турок. С ними были и офице-

ры, в том числе командир особой армянской бригады полковник К.

Андраник устроил совещание, на котором прибывшие доказывали всю безнадежность дальнейшей

борьбы и находили единственным исходом из положения – прокрасться в Тифлис.

– Вы забыли, офицеры, и ваше дело поступить так, как подскажет вам ваша совесть и ваш пост. Но я

должен вам откровенно сказать, – с трудом переводя дух, говорил Андраник, и каждое его слово ло-

жилось, как удар хлыста, – следовать вашему плану я считаю для себя и для своего отряда неприемле-

мым и прямо скажу – позорным. Мы будем драться до конца.

– Но ведь это явная гибель! – возражали прибывшие.

– Не знаю. Может быть, что и гибель. Тем не менее, на мой взгляд, вам надо следовать нашему при-

меру.

– Это бесцельно, – повторяли они, – лучше сдаться.

Андраник удивленно смотрел на них.

– Туркам сдаваться? – презрительно бросил он им вопрос. – Разве это люди, которым можно сдавать-

ся? Разве у них есть капля благородства? Разве эти хамы-турки способны отнестись с благородством к

врагу, который им сдается? Несчастье кавказских армян в том, что при суждении о турках они рассу-

ждают как люди, свалившиеся с луны. Они вас ограбят, как самые обыкновенные мелкие воришки, они

поиздеваются над вами, как хамы, и ваше счастье, если убьют, предварительно не поистязавши вас...

Вы не знаете турок.

Но Андраник не сумел их убедить. Они отправились в Санаин сдаваться в плен. И случилось то, что

Андраник предсказал. Часть сдавшихся была перерезана турками, другая часть спаслась бегством в ле-

сах…

Мы двигались по горной дороге, держа путь на Дилижан, ведя с собой массы беженцев, число кото-

рых увеличивалось с каждым днем. Это сильно замедляло наше движение. Но иначе было нельзя.

Шли мы среди дремучих лесов Лори, по высоким горам. Кое-как добрались до Дилижана. И сразу

же, не отдыхая, заняли позиции, дабы там остановить движение турок и тем временем занять Дилижан.

Но в это время армянское или, по терминологии турок, араратское правительство заключило мир с

турками. Нам предложили оставить позиции и сдать их.

Андраник послал гордый ответ правительству:

– Не приемлю вашего позорного мира. Не умел и не сумею быть рабом турок.

Наш отряд, по требованию Турции, армянское правительство объявило отрядом бунтарей, за дей-

ствие которого оно не ответствует. Мы были объявлены вне закона.

Андраник выстроил весь отряд и в горячей речи сказал:

– Кто не боится холода, голода, смерти, для кого дороги интересы нашего народа, тот пойдет за

мной. Трусов я не беру и не помилую. Кто боится, пусть идет в Эриван, но предупреждаю, оставшиеся

со мной должны умереть с честью. Денег, хлеба, обмундирования у меня нет. Мало снарядов, два ору-

дия, но у меня есть вера в вашу силу, в вашу сознательность долга перед родиной.

Громовым “ура” покрыли мы слова нашего генерала. И все до единого поклялись умереть с ним и не

быть рабами турок. И двинулся отряд по шоссе мимо озера Гокча, молоканских деревень Еленовка, Се-

меновка и др. 12 июня мы вступили в Ново-Баязет. Отдохнули два дня и перебрались по горам через

Селимский перевал, миновали много мусульманских деревень. Никого из мусульман не тронули.

Прибыли в Нахичеван 20 нюня. За нами шли беженцы (турецкие армяне) в количестве тысяч пятна-

дцать с женами, детьми, со всем своим скарбом. В Нахичеване Андраник приказал местами разобрать

железнодорожный путь, чтобы обеспечить тыл со стороны Шахтахты. Два дня спустя наш отряд через

Нахичеван выступил к Джульфе и, минуя армянские деревни Кузнут, Бананьер, мусульманские Кара-

чук, Шакяр, Абад, Гумбул и другие, прибыл в Джульфу. При приближении к джульфинскому мосту мы

заметили турецких аскеров, которые не знали, кто приближается к ним. Ввиду этого было приказано

нашему оркестру, состоящему из флейты и скрипки, играть турецкий военный марш. А один из моло-

дых офицеров крикнул по-турецки:

– Почему не берете на караул, не видите, что ли, что турецкий паша едет.

Турки, по-видимому, поверили и выстроились. Каков же был их ужас, когда они увидели, что это не

турки. Задержавшийся по делам позади генерал Андраник как раз в это время появился среди нас.

Турки заметили его. Один араб, который знал в лицо Андраника, спрятавшись за выступ моста, при-

целился и хотел было выстрелить. Но вовремя заметивший это наш ординарец Аслан, проведший с Ан-

драником в походах пятнадцать лет, бросился к арабу и зарубил его шашкой. 25 аскеров и 2 офицера

при этом были взяты нами в плен, отправлены в Джульфу.

…Была ночь. Назавтра ожидался новый бой. Расставаясь на ночлег, Андраник бросил мне:

– Побьем, Колмаков? Или нас побьют?

– Побьем, паша, – ответил я ему.

У Джульфы

На утро двинулись дальше. Опять без хлеба, без воды, глотая пыль, томимые жаждой: Солдаты пле-

лись, кое-как волоча ноги.

А тут первая жертва от холеры: умер Аслан, тот самый, что последний раз спас жизнь Андранику на

джульфинском мосту. Бросили все жевать грязный кишмиш: появился страх холеры.

Не доезжая до армянской деревни Сейдабара, турецкие регулярные части заняли позицию, окопа-

лись, установили пулеметы на высотах, возле татарской деревни Эванку. Открыли по нам орудийный

огонь. С нами было только четыре сотни кавалерии. Пехота, артиллерия и пулеметы двигались сзади в

пятнадцати верстах. Не дожидаясь подхода частей, Андраник приказал приготовиться к бою и

переоделся в солдатскую шинель в целях предосторожности, чтобы не служить специальной мишенью

для турок.

Был у нас только один путь к наступлению, через ущелье, против которого были расположены турец-

кие части. Идти через это ущелье значило, на наш взгляд, похоронить себя там. Андраник тем не менее

приказал:

– Идти через ущелье, миновать его, двум сотням броситься вправо, двум – влево, окружить турок и

бить!

Я уже прощался в мыслях со своею Сибирью: за четыре года войны на Западном фронте мне не при-

ходилось ни разу применять такой метод наступления. Это было безумие – наступать по ущелью.

Андраник вскочил на лошадь, выхватил шашку: “За мной, ура!”.

– Ура!... –...И мы бросились в ущелье.

Загрохотали орудия, затрещали пулеметы. Осыпаемые градом пуль, мы миновали ущелье. Две сотни

бросились вправо, две влево. А сам Андраник, взяв с собой около тридцати всадников, бросился на

орудия и пулеметы. Моментально забрал в плен орудия и пулеметы вместе с немецкими офицерами,

которые командовали турками…

На другой день, 21 июня, отряд двинулся из деревни Сейдабар к городу Хой. При нашем приближе-

нии турки открыли редкий ружейный огонь, который постепенно усиливался. Под сильным ружейным

огнем Андраник, сидя верхом на лошади, отдавал приказания. Первый батальон пехоты с четырьмя пу-

леметами и сотней кавалерии были направлены для занятия дороги, ведущей на город Ван. 2-й бата-

льон пехоты с двумя пулеметами и сотней кавалерии наступали прямо на город Хой. 3-й батальон и три

сотни кавалерии с двумя пулеметами двинулись на салмастскую дорогу, как более важный пункт. Ибо

со стороны города Салмаста ожидалось прибытие турецкой дивизии, на помощь хойскому гарнизону,

которым командовал немецкий полковник…

Турецкая пехота под прикрытием пулеметного и артиллерийского ураганного огня стала наступать

на нас густыми цепями. Арабские кавалеристы на хороших лошадях с обнаженными шашками во весь

опор летели на нас. Пришпорив измученных в боях лошадей, наши кавалеристы, прильнувши к лоша-

дям, в свою очередь бросились на них. Впереди всех скакал Андраник с обнаженной шашкой. И столк-

нулись две неравные силы. Завязалась страшная рукопашная схватка, которая превратилась в дикое ис-

требление двух народов. Рубили друг друга шашками, которые, окровавленные, то поднимались, то

вновь опускались. Прикладами ружей разбивали друг другу головы. Выбивали из рук оружие. И в ди-

кой злобе падали с лошадей и, валяясь под копытами, душили друг друга. Грохот орудий, трескотня пу-

леметов, топот лошадей, лязг холодного оружия, стоны раненых, все это смешалось в один страшный

жуткий хаос.

Но что это? Андраник упал вместе с лошадью, которая обдала его брызгами крови. Неужели он

убит? Подъезжаю к нему, он весь в крови. Встал и говорит:

– Дай воды...

Дал ему холодной воды из баклажки. Выпил он и упал. Дрожа всем телом перед страшной действи-

тельностью, я нагнулся и понял, что с ним – удар от страшной жары. Он встал, лошадь была убита,

схватил шашку, выхватил маузер и с новым “ура, вперед” повел на наседавшего врага. Кавалерия, пехо-

та, все мы обрели новые силы и с такою стремительностью ударили на врага, что он дрогнул и бежал.

Преследуя разбитого врага, опьяненные, может быть, этой победой, начальники некоторых кавале-

рийских частей пропустили врага в тыл, Да оно не мудрено: нас – три тысячи, а турок две дивизии.

Вдруг противник перенес артиллерийский огонь на шоссе, ведущее к городу. Что бы это значило?

Все в недоумении. О! Ужас, мы увидели сзади себя что-то страшное. Мы увидели, как наши солдаты,

не понимая в чем дело, постепенно стали уходить с позиции. Для нас было ясно, как день, что турки

обошли нас с ванской дороги, разбили 1-й батальон, который, отступая, подвергся обстрелу артилле-

рийского огня. Мы окружены, погибли. Это страшная мысль блеснула, как молния.

Андраник дал приказ отступать. Когда мы приблизились к месту, где, казалось, отступает 1-й бата-

льон, мы ужаснулись, и вместе с тем дикая злоба душила нас. Это был не первый батальон, а беженцы.

Те беженцы, которых Андраник в Джульфе не пустил. Джульфинский гарнизон не мог удержать эту

двадцатитысячную вооруженную банду, которая, как лава, прорвалась и потянулась вслед за нами. Ни-

кто этого из нас не знал. В то время, как мы вели бой с турками, они приблизились к стенам крепости,

запрудив всю дорогу арбами, скотом, всем своим имуществом. Турки, по всей вероятности, подумав,

что это наша артиллерия и резервы, открыли огонь. А беженцы, очутившись под ураганным огнем,

бросились бежать в паническом ужасе, с криком “нас обошли”. Бросали детей, арбы, все свое имуще-

ство и, давя друг друга, сломя голову, бросились обратно. Наши солдаты думали, что это воинские ча-

сти отступают, бросили свои позиции. Беженцы, кавалеристы, пехота, все это смешалось в одну общую

массу и в беспорядке бежало по шоссе. И нельзя было удержать ее… Вооруженные персы стреляли со

всех сторон, наводя еще больший ужас на беженцев.

Вся шоссейная дорога была усеяна брошенными арбами. Мешки кишмиша лежали на дороге. Уби-

тые, задавленные женщины, дети валялись в лужах крови. Жутко было, страшно. Страшно не от того,

что я лично со своими кавалеристами был окружен со всех сторон и видел, что мост, через который мне

нужно было проехать, уже разбирался турками. А жутко и страшно было от того, что, куда ни ступит

нога моей лошади, везде раздавался писк ребенка, брошенного беженцами. Везде, со всех сторон, я

слышал этот детский писк. Я их не видел, они были брошены в засеянную возле шоссе пшеницу.

Ужас...

Бросились мы на мост, завязалась новая рукопашная схватка. Но мы пробились, потеряв несколько

человек.

Догнал отступавших. Когда мы обгоняли беженцев, женщины цеплялись за стремена, с ужасом в гла-

зах, молили не бросать их. Они не понимали, что мы хотим обогнать их для того, чтобы остановиться и

отделить свой отряд от беженцев.

Мы не знали, что теперь делается на джульфинском мосту. Может быть, уже мост в руках турок и то-

гда все беженцы, да и мы с ними, погибли...

На Герюси

Нам нужно было пройти татарскую деревню Яйджи, расположенную на нашем пути. Андраник

предложил татарам пропустить отряд, обещав им гарантировать безопасность, личную, имуществен-

ную. Татары ответили:

– Дадите двадцать тысяч рублей николаевскими деньгами, тогда пропустим вас и дадим проводни-

ков, чтобы они вас проводили, иначе мы всех перебьем.

Андраник вскипел.

– В двадцать минут взять деревню!

Повели наступление. Татары успели выпустить по нас только два снаряда. У них были и аскеры, и

турецкие офицеры. В двадцать минут деревня была взята. Взяли две пушки, много снарядов, патронов.

Разбили многочисленные татарские банды. Прошли деревни Тер и Ага. Здесь начались наши мытар-

ства и лишения. Усталость после длинных переходов, после битв днем и ночью, болезни, отсутствие

медицинской помощи и медикаментов ввергли солдат в уныние. Начали свирепствовать холера, черная

оспа, столбняк, как среди беженцев, так и среди солдат. Было жутко: везде валялись трупы, черные, с

искаженными от боли лицами. Умирали и старики, и женщины, и дети.

Андраник хотел было дать отдых солдатам, чтобы потом идти в Карабах. Но из Нахичевана приходи-

ли тревожные вести. Турки в прокламациях, разбрасываемых всюду, сообщали, что через три дня всту-

пят в Нахичеван…

Наступление турок велось с необычайной быстротой в двух направлениях – Шахтахты и Джульфы.

Что касается нас, то местные наши силы были слабы, плохо организованы, отряд же наш был утом-

лен и не имел в достаточном количестве снаряжения. Но и тут Андраник не пал духом.

Наступали две турецких дивизии с сильной артиллерией, которая стреляла, куда попадет.

Мне лично было приказано вести наступление на деревню Неграм, где засели турецкие аскеры.

Храбро защищались неграмцы, каждый шаг приходилось брать с боем. Метко стреляли неграмские

татары. Лучших стрелков посадили на мечеть. И они оттуда, как говорится, садили нас на мушку. До-

шел до мечети, вот скоро должен взять мечеть. Но подоспели турецкие цепи. Пришлось отступать…

Андраник уже дошел до Нахичевани, уже стали туркам заходить в тыл. Но что могли мы сделать –

несчастных две тысячи. Турок в двадцать раз было больше. Выбиваясь из сил, под ураганным артилле-

рийским огнем мы старались удерживать противника до тех пор, пока все беженцы не эвакуируются.

Весь день был бой, всю ночь гремели орудия, и на следующий день обессиленные, измученные, го-

лодные, мы отступили в горы, в деревню Бист.

От турок мы ушли, но не могли уйти от холеры, черной оспы, столбняка. Они нас продолжали пре-

следовать. Не могли уйти от этих страшных болезней.

Добрались до деревни Чананаб. Тут к нам пришел из города Ордубада один русский техник, который

просил Андраника освободить всех русских инженеров, техников, которые проводили железную доро-

гу Баку – Джульфа. Татары издевались над ними, держали взаперти, мучили голодом. Отобрали у них

все вещи.

Но наш любимый начальник заболел холерой. Жуткое время пережили мы. Так тяжело было нам!

Что могли мы, маленькие люди, сделать без нашего знаменитого вождя!

Солдаты ходили, понурив головы. Все дрожали за жизнь Андраника. Но видно, не настал еще его

час. Господь внял нашим молитвам. Пришел я к нему, а он улыбается и говорит:

– Поручик, я вижу по твоим глазам, что ты боишься холеры. Не надо бояться. Все помрем. Но перед

смертью хотелось бы мне представить Господу Богу рапорт обо всем. Ведь нас никто не хочет при-

знать, ни Турция, ни Армения, – и улыбнулся. – Кому же подавать рапорт, как не самому Богу.

И посмотрев мне в глаза своим добрым взглядом, повторил:

– Ты боишься холеры?

Он был прав. Я ее боялся.

Все повеселели, Андраник выздоровел.

…Через Нафван мы сошли с высоты и по ущелью, которое тоже обстреливалось, спустились в Гапан

и катарские заводы. В Катарском районе мусульмане жили с армянами дружно. И как-то странно, а

вместе с тем и радостно было смотреть на это мирное сожительство.

Но продовольствия было мало, и мы принуждены были двинуться в Герюси, надеясь на местную по-

мощь. Не зная абсолютно, что происходит вокруг нас, не имея никаких сведений ни из Баку, ни из Ти-

флиса и даже Эривани, мы вступили в Герюси.

На Сисиан

…Со стороны Нахичевани на нас двигалась турецкая дивизия. Татары и турецкие воинские части со

стороны Шуши тоже нам угрожали. Положение было серьезным... Андраник объявил солдатам, что

они свободны и могут идти, куда угодно. Часть отряда, под командой Сумбата и Артюшхана, ушла в

Эривань.

Оставалось нас всего 1020 человек. Два неполных батальона пехоты, четыре пулемета и три сотни

кавалерии. Артиллерии не было.

Из нашей сибирской роты ни один человек не пошел в Эривань. Да и немного их оставалось в жи-

вых. Всего 48 человек. Остальные пали в кровавых боях за свободу народа.

Нам нужно было во что бы то ни стало пробиться в Сисиан. Но путь был прегражден большими та-

тарскими деревнями Тупи, Ургут, Агуды, Вагуды. Поддерживаемые турецкими агентами, чувствуя при-

ближение турок, они чувствовали себя хозяевами положения. Нападали на беженцев, на армянские де-

ревни, вырезали; жгли, грабили. При нашем приближении они открыли огонь. Ничего не оставалось

делать, как вести наступление. Два дня наступали, разнесли многочисленные татарские банды. Откры-

ли дорогу в Сисиан. Разместились в армянских деревнях Пернакот, Уз, Караклис.

…Андраник в это время находился в Сисиане, приказав мне с сибирской ротой и приданной ей мест-

ной силой во что бы то ни стало взять гору Маркиз.

Ночью, спустившись в ущелье, мы взяли одну татарскую деревню, где оказались аскеры. Деревня

была расположена в ущелье, возле протекающей небольшой речки.

Слева стояли местные силы деревни Хиндзорак, справа – крестьяне деревни Хознавар под командой

армянских офицеров Шушинского батальона занимали известные участки, дабы не дать возможности

туркам зайти нам в тыл.

Взяв деревню, мы увидели перед собой высокую скалистую гору. Мне нужно было ее взять. Со сто-

роны Карачешлаха я уже слышал ружейную перестрелку.

День был жаркий, пекло невыносимо. Повел наступление на гору. Солдаты, осыпаемые сверху гра-

дом пуль, карабкались по скалам, падая то убитыми, то ранеными. Зная отлично своих солдат, я знал,

что за мной они пойдут куда угодно. Но меня поразило то, что новые, совершенно не военные люди

также смело шли со мной на смерть…

Мы шли. Вот все ближе и ближе подвигаемся к вершине.

– Ура...

И громкое дружное “ура” пронеслось в воздухе диких, скалистых тор. Мы на вершине горы. Мы ею

овладели. Перед нашими глазами предстала дивная красивая природа Карабаха: высокие-высокие в об-

лаках горы, громадный зеленый лес, и так приятно греет полуденное солнце.

Внизу видели бегущих аскеров и татар.

Пришла бумага – отступить: турки меня обошли. Собрали раненых и убитых и спустились в

Герюси…

Этой же ночью мы пошли к деревне Баяндур, расположенной у подножья горы Маркиз, только с про-

тивоположной стороны селения Хознавар. Всю ночь то поднимались, то спускались. Рано утром заняли

позицию над деревней Баяндур. И сразу же татары открыли по нас ружейный огонь. Повели наступле-

ние. Выбили их с позиции. И так восемь дней шли беспрерывные бои. Турки овладели Карачешлахом.

Впечатления от падения Баку и Шуши

Областной съезд зангезурцев и сисианцев

16 сентября Андраник прибыл из Сисиана в Герюси.

Ободренные победой, татары старались проникнуть в Зангезур в двух направлениях: Карацор и Ха-

нацах. Но всегда они отбивались с большими для них потерями.

Но вот из Шуши прибыла к нам делегация от армянского национального совета и сообщила, что го-

род Шуша взят турками, а также и о падении города Баку.

Это сообщение на зангезурцев произвело удручающее впечатление.

Но на областном съезде они все-таки решили биться до конца, но не сдаваться.

Часть гарнизона колебалась. Андраника возмутило поведение последних, и мы с отрядом снова уда-

лились в Сисиан, где разнесли многочисленные татарские банды, нападавшие на нас по дороге.

В Сисиане на областном съезде также решили не сдаваться турецкой власти и биться до конца. Была

объявлена вторичная мобилизация от тридцати до сорокалетнего возраста.

В то же время многочисленная депутация зангезурцев прибыла в Сисиан к Андранику с просьбой

выступить на помощь Зангезуру, ибо им грозила турецкая опасность.

В Карабахе

На втором областном съезде зангезурцы решили биться до конца. То же сообщили представители Га-

пана.

Снова отряд вернулся в Герюси, и Андраник снова объявил мобилизацию от двадцати до сорокалет-

него возраста.

Но турки нам грозили каждый день. Каждый день делали набеги на армянские села, и каждые раз от-

бивались они с большими для них потерями. Кричали нам угрожающе, присылали записки. “Сдайтесь,

а то и с вами будет то же, что и с бакинцами; мы там вырезали тридцать тысяч армян, изнасиловали

всех жен, всех девушек”. И много, много было в этом же духе. Все в нас кипело. Больно было слушать

подобные вещи.

Но вот получилось от Нури-паши письмо, в котором он говорил: “Мы, турки, победители всего мира.

Баку взят, сдайтесь и вы. Андранику, его солдатам, офицерам дарую жизнь, если сдадите оружие; если

не сдадите, я разнесу весь Зангезур, а вас предам позорной казни как неподчинившихся турецкой вла-

сти”. Андраник ему ответил: “Я двадцать лет дерусь с вашим правительством, и не было еще случая, чтобы я сдавал оружие, и сейчас не сдам; идите на нас; готов встретить вас. Померимся силами”.

Опьяненный бакинской победой, Нури-паша двинулся.

Андраник сел на лошадь, взяв только сотню кавалерии, и зашел ему в тыл. И действительно, всыпал татарам, как это он умел делать. Сорок четыре версты мы гнали этого Нури-пашу без остановки.

Наступал я тогда с сибирской ротой. Делаю перебежки. Скомандовал:

– Рота – пли.

Бух. И опять умолкло. Соскочил мой Карапет и тоже кричит:

– Взвод – пли...

Алая кровь струйкой текла по его лицу. Подбежал, приподнял его голову и увидел слезы на глазах.

Его побледневшие губы шептали:

– Господа-поручик, поедешь Иркутск... И не докончил.

Что хотел еще сказать бедный Карапет, это он унес с собой. Не стало нашего веселого, смелого Карапета...