Тут псалтирь рифмотворная 81 страница

88. Пьянство человека наконец ума лишает, и редко какого худого дела не предприимет он в пьянстве.

89. Противная пьянству трезвость есть умеренность в питии и столько полезна, сколь вредно пьянство человеку.

90. Целомудрие (castitas) есть качество в человеке, умеряющее любовное желание.

91. Сие качество сберегает человеку здравие и красоту тела.

92. Похоть (libido) есть качество, состоящее в неумеренности любовных желаний.

93. Похоть умаляет в человеке живость духа, отнимает здоровье и красоту тела, причиняет убытки в имении.

94. Для умерения похоти можно воздержать себя от побудительного к тому кушанья и питья, удаляться от слушания бесстыдных речей, не читать любовных книг и пребывать в трудах.

95. Когда какой человек трудится по должности своей столько, сколько здравие его без повреждения снести может, то такое качество называется прилежность, а противное ей качество - леность есть удаление от должных трудов; только ж праздности маловременной для отдохновения после трудов не надлежит смешивать с леностью.

96. Наружное состояние человека составляют имение, честь и счастие.

97. Что касается до имения, то должно его содержать так, чтоб одна часть его употреблялась на настоящие нужды, другая бы хранилась на предбудущие, а третья (ежели будет) служила бы для выгоды, забавы и украшения.

98. Где предписания нет человеческому содержанию, там навыкают к роскоши люди так, что едва самые крепкие духом могут что соблюсть на предбудущее время; итак, исполнение сего правила зависит больше от начальников, нежели от подчиненных.

99. У кого есть больше имения, нежели сколько надобно на настоящие и будущие нужды, также на выгоду, забаву и украшение, тот называется богат; у кого есть столько имения, сколько надобно для настоящих и будущих нужд, также для выгоды, забавы и украшения, тот называется достаточный человек; у кого есть столько имения, сколько потребно на пищу и одеяние, тот называется недостаточный человек; а у кого нет и столько имения, сколько надобно на пищу и одеяние, тот называется убогий человек.

100. И посему нельзя еще называть того богатым, кто не убог, ни убогим, кто не богат.

101. В нашем российском народе вошло в обычай называть убогого человека бедным, а простой народ подлым; а мне думается, что бедным называть должно того, кто не может трудом своим сыскать пропитания, а разве милостынею, а подлым того, кто упражняется в порочных делах.

102. Умеренное желание такого имения, которого б довольно было для житейских нужд и украшения, по моему мнению, назвать можно любостяжанием; и когда оно уже будет неумеренное, то бы я думал называть его жадностию к богатству или прелюбостяжанием (avaritia); а кто о приобретении имения не заботится, то такое качество назвать можно беспечностью.

103. Ежели кто расточает свое имение неумеренно, то сие качество называется мотовство, ежели кто столько издерживает имения, сколько законы разума, справедливости и благопристойности требуют, то такое качество называется бережливость; а ежели кто не издерживает столько имения, сколько по законам разума, справедливости и благопристойности потребно, то такое качество называется скупость, и когда она доходит до вышней степени в каком человеке, то называется он скряга.

104. Скупость и жадность человеческую не должно заключать в тесных пределах одного обыкновенного имения, она пребывает еще в чести, славе, хвале и любви; я удивляюсь тому, что философы истолковывают такие мелочи, которые всем понятны, а сего не всякому известного не изъясняют; я не знаю, как думают о том другие люди, а что касается до меня, то мне скряга в сих человеческих удовольствиях кажется ненавистнее скряги в обыкновенном имении, потому что последний хотя по смерти, однакож бывает полезен обществу, а первый, напротив того, всегда вреден для общества, он при жизни своей беспокоит и мучит своих ближних, а и по смерти своей оставляет по себе в наследие другим рассеянные им и возращенные плевелы взаимной ненависти между жителями своего общества.

105. Трудолюбивые, или прилежные, люди называются те, которые трудятся по мере своих сил, не употребляют отдохновения, приближающегося к лености, предпринимают труды, пристойные своему состоянию, и они суть не прелюбостяжательны, то-есть не жадны к богатству.

106. Беспечные или нерадетельные люди поступают весьма глупо: они живут на свете, а о том, чем жить, не думают.

107. Бережливый или любостяжательный человек ни расточает, ни влюбляется в свое имение, и хотя он его потеряет, то не предается неутешной печали, напротив того, жадный к богатству или прелюбостяжательный человек всегда претерпевает беспокойство и заботу об имении и ненависть от других.

108. Щедрость (liberalitas) есть качество, состоящее в раздаянии подарков и милостыни; и когда она сделается несколько велика, то называется великолепие.

109. К щедрости и великолепию никто не обязан.

110. Такие вещи, которыми все люди без разбору пользоваться могут, называются общие или общественные, то-есть принадлежащие обществу всего народа; например, вода, огонь, воздух и прочая; а те вещи, которыми какой человек пользуется один с исключением других, называются собственные его вещи или собственное имение; например, когда кто своим коштом состроит дом, то он будет его собственный.

111. Правило общее о собственном имении, что не должно беспокоить никого в его имении никаким образом.

112. Тремя образами можно кого беспокоить в его имении, а именно: чрез кражу, грабеж и обман.

113. Кража есть взятье чьей вещи без воли и знания хозяина ее и без намерения взявшего ее, чтоб отдать обратно.

114. Грабеж есть взятье чьей вещи, хотя с знанием, однако против воли хозяина ее.

115. Обман есть взятье чьей вещи либо с согласием хозяина чрез приведение его на то ложными причинами или против воли хозяина чрез приведение судей на то ложными причинами.

116. Другие писатели не упоминают ничего о том, что равны ль сии пороки или неравны; а я, видя положенную законами разность в наказании их, приступлю к рассуждению об них; что касается до потеряния вещи, то все один убыток хозяину ее, каким бы образом он ни потерял ее, а дело идет о том, не теряет ли он при потерянии ее еще чего; и о том я здесь рассуждать стану: когда у хозяина пропадет какая вещь кражею, то при потерянии ее не теряет ничего ни на теле, ни на чести; когда потеряет грабежом вещь, то при потерянии ее теряет он нечто от равенства и вольности человеческой; когда потеряет вещь обманом, то при потерянии ее теряет имя умного человека.

117. Теперь остается рассудить, что тяжеле человеку терять при потерянии вещи: равенство ли и вольность человеческую или имя умного человека; ежели кража и грабеж делаются в таком обществе или у такого человека, где равенство и вольность человеческая почитаются выше имения, то там за грабеж следует наказывать больше, нежели за кражу; а ежели кража и грабеж делается в таком обществе или у такого человека, где имение почитается выше, нежели равенство и вольность человеческая, то там за кражу следует наказывать больше, нежели за грабеж; а за обман, в каком бы обществе ни сделался, то как чрез него человек лишается имени умного человека, кажется, следует наказывать больше, нежели за грабеж и кражу; для того, что теперь от часу становится великая мода в уме и почти все люди на свете так стали страстны к приобретению имени умных, что уж они даже и такой добродетели, которая выше человечества и разве одному божеству пристойная, не только не почтут выше ума, но нижи поставят наряду с ним, и всякое беззаконие готовы делать, поощряемы будучи теми почти всемирными пословицами: хоть грех велик, да инвенция хороша, или: простота хуже воровства; и сия страсть к уму заразила людей так сильно, что и начальники за преступление одно и в одном деле, времени и месте наказывают из виноватых умного легче, а простого тяжеле, как бы нарочно стремясь чрез такую неправедную поступку заглушить и задушить глас права божественного и глас права гражданского, из коих первое гласит: ему же дано будет много, много и взыщется от него; а другое: кто имеет больше ума, тот большее имеет обязательство к хранению добродетели. Не явственно ли оба сии права повелевают наказывать в одном преступлении умного больше, а простака меньше; да ежели рассудить о сем и просто, то умный по уму своему имеет больше способу прожить на свете одним добродетельным и благородным образом, а простак хотя б и рад, да иногда разум его сей трудности поднять не может, и для того он часто поневоле попадает в преступление; а ежели б люди не столько страстны были к уму, а больше б к добродетели (как то и следовало б), то бы в таком случав надлежало б за обман меньше наказывать, нежели за грабеж или кражу, да едва и следовало ль бы наказывать, потому что такой человек в добродетельном обществе сам бы своею поступкою наказал себя много. За сим следует рассудить о наказании за обман, хотя с знанием хозяина вещи, но против его воли, чрез приведение на то судей ложными причинами. За сей обман должно наказывать столько, сколько за прежде писанный обман и грабеж вместе, потому что он содержит оба сии преступления вместе, то-есть обман против судей, а грабеж против хозяина.

118. То удивительно, что почти во всем свете, даже и в таких обществах, где честь равенства и вольности человеческой предпочитается имению, за кражу наказывают больше, нежели за грабеж; и я не нахожу другой тому причины как только, что порок сей и для самых законодавцев был предосудительнее пороков грабежа и обмана, из которых они от первого своею силою, а от другого множеством окружающих их советников защищаемы были; а что за кражу положена везде смертная казнь, то я не знаю, на каком сей закон основан праве, и думаю, что везде бы следовало быть легчему наказанию, а такому быть по справедливости в том обществе, где окраденному человеку не остается средств жить на свете, или в таком случае, где доказать можно, что вор намерение имел либо посредственно, или беспосредственно лишить живота хозяина.

119. А что касается до таких людей, которые крадут, побуждаемы будучи крайностию нужды и другими нестройностьми, то в таком случае мало видно их винности, а наипаче, когда крадущий не имеет в себе двух соединенных дарований: хорошего разума и крепости духа, а хотя и имеет, да только одно которое-нибудь из сих дарований, то все ему устоять трудно против обыкновенных на свете искушений и соблазнов.

120. По натуре можем мы приобретать имение двумя образами: или мы берем во владение ничьи или брошенные, или потерянные вещи, которые мы находим; только в сем последнем случае надобно прежде справиться довольно о прежнем той вещи хозяине, чтоб буде найдется, то б отдать ему, а ежели не найдется, то б тем спокойнее владеть ею. Имение нам размножать дозволительно, только б не с убытком ближнего, а ежели б кто неправедным образом лишить его нас похотел, то всеми силами не допущать того должно.

121. Честь называется рассуждение о чьих совершенствах; например, ежели начать рассуждать о разуме и добродетелях Катона Великого, то это значит почитать его.

122. И таким образом честь утверждается на совершенствах, как на основании.

123. Совершенства в человеке, о которых мы рассуждаем, могут быть прямые или мнимые; также и люди, которые рассуждают о прямых совершенствах, понимают их либо явственно, или неявственно, почему и честь будет в первом случае прямая, а в другом мнимая; а мнимая честь, как не имеющая своего основания, не может быть честь, а обман, который по непрямому уважению прямых в ком совершенств будет обман для почитающего, а по уважению мнимых в ком совершенств будет обман как для почитающего, так и для почитаемого.

124. Прямая честь ни от кого нам показана быть, не может, кроме тех людей, которые точно знать могут о наших совершенствах; и потому честь, приносимую от умных, только ж притом и справедливых людей, должно ставить больше, нежели приносимую от простых людей; и как чести насильно получить нельзя, то потому и говорится, что честь зависит от почитающего, а не от почитаемого, хотя иногда и неправедно, потому что часто достойных людей не хотят почитать подлые завистники их достоинства, не могущие сносить их преимущества; но в таком случае достойный человек весьма умно сделает, когда презрит такую зависть и, не огорчаясь явно на нее, вместо того станет доказывать в пристойных случаях другим свои совершенства и приводить к уважению их тихим образом.

125. Не всякие совершенства приносят нам честь, а только те, которые суть собственно наши природные или приобретенные нашими силами; таким образом, знатность предков наших не должна служить нам в честь.

126. Из вышеписанного следует, что честный человек называется тот, который есть и кажет себя пред светом таким, коему по его совершенствам следует прямая честь; и вообще под именем честного человека почитается человек добродетельный, но не столько, чтоб мог променять свою честь на добродетель.

127. Честь есть уважение чьих совершенств, а совершенство всякой вещи состоит в достижении ее свойств до вышней степени, а свойства в нас могут быть хороши и худы; и таким образом, совершенство может быть как в доброте, так и в худобе, и посему честный или о приобретении чести пекущийся человек может иногда для получения чести приводить в совершенство иное худое в себе качество, чего добрый или добродетельный человек не сделает. Из сего видеть можно разность между добродетельным и честным человеком.

128. Противное чести презрение есть рассуждение о несовершенствах.

129. Ни для каких несовершенств не должно презирать человека, кроме тех, которым он сам был начальник; например, не надлежит презирать за безобразие лица, за недостаток какого чувства и прочая.

130. Презрение, означенное словом или делом, называется бесчестие.

131. Из всего вышеписанного следует, что всякий человек о приобретении чести и об отвращении презрения и бесчестия всеми силами стараться должен в рассуждении того, что честь основывается на совершенствах, а презрение и бесчестие - на несовершенствах.

132. Из всегдашних опытов известно, что никакие совершенства в человеке не могут быть так полезны для общества, как совершенство его в добродетели, как, например, совершенство ума, силы, красоты не может быть столько полезно для общества, как совершенство в добродетели, то следует из сего, что добродетельного человека должно почитать больше, нежели умного, сильного и красавца по божественному, натуральному и гражданскому правам, которые все дозволяют нам предпочитать лучшее добру, и что погрешают те, которые предпочитают умного человека добродетельному за весьма малое только его превосходство в уме, а не рассуждают того, что и к тому, чтоб быть совершенно добродетельным, надобно ума.

133. Разность между добродетельным и честным человеком есть еще и та, что добродетельный человек не променяет совершенства в добродетели ни на что; напротив того, честный человек на честь, чтоб слыть умным человеком, не пощадит променять совершенства в добродетели, несмотря на то, что самая сия поступка доказывает его несовершенство в уме, да только, что доказывает то одним прозорливым глазам.

134. Как мы стараемся об имении, принадлежащем к содержанию нашей жизни, так равномерно должно стараться о хвале, чести и славе, то-есть о содержании честной жизни.

135. Когда кто предпринимает добрые дела, чтоб иметь честь, хвалу и славу, то такое качество называется любочестие или честолюбие (modestia), a ежели кто хочет иметь больше чести, хвалы и славы, нежели как его дела заслуживают, то этот порок называется жадность к чести или прелюбочестие (ambitio), a когда кто имеет такой слабый и низкий дух, что для него все равно, честь и бесчестие, хвала и хула, слава и стыд, то такой недостаток называется подлость.

136. Любочестные люди стараются украшать себя добродетельми и, где надобно, оказывают их пред другими и от них уважения своей добродетели ожидают, а не требуют, а когда им в том и отказ бывает, то сносят без дальнего огорчения.

137. Любочестный человек не ставит себя ни больше, ни меньше, а так, как он есть в самой вещи, и потому называется он смирный; а кто ставит себя больше, нежели он есть в самой вещи, и то явно, тот называется гордый; а когда несколько скрытно, то - прелюбочестный.

138. Прелюбочестный, то-есть амбиционный, человек хотя бы не имел никакой добродетели, однако хочет, чтоб другие люди о нем хорошо рассуждали, ищет насильно вырывать себе честь и принуждать других к почтению себя, хватается за тень славы и не так за добродетель, как за знаки добродетели, например, за титулы и высшее место, и выхваляет сам свои добродетели, и часто ложно.

139. Ежели случится исправлять амбиционного человека, то надобно ему показать, в чем состоит прямая добродетель, как тщетная, или, лучше сказать, никакая слава, которая состоит в богатстве, знатности фамилии и в пустых и пышных титулах. Подлого человека исправить трудно. Гордого исправлять должно (ежели можно) чрез искусное представление, что он не имеет столько достоинства, как о себе думает, что как ненавистна его гордость и презрение к другим людям, из коих многие его достойнее.

140. Похвала есть не что иное, как рассказывание совершенств.

141. Можно желать себе похвалы по натуральному и гражданскому правам, только ж остерегаться от того, чтоб не искать похвалы с понижением других, также не завиствовать тому и не ставить за ущерб своей хвалы, когда других хвалят без намерения отнять чрез то у нас похвалу.

142. Кто кого хвалить хочет, тот должен знать об его совершенствах.

143. Хула есть рассказывание несовершенств.

144. Надобно сносить хулу или (буде можно) поправить пороки, а чего поправить совершенно нельзя, то в таком случае можно по натуральному праву отплачивать хулу праведною, только меньшею хулою, в рассуждении неумеренности и слепоты человеческого самолюбия.

145. Приписание кому таких совершенств, которых он не имеет, называется ласкательство, а приписание кому таких несовершенств, которых он не имеет, называется клевета.

146. Ласкательство и клевету отвращать должно признанием и оправданием. Философы велят отвращать клевету больше делами, нежели словами, не знаю почему; а я, на опытах основываясь, думаю, что не худо уметь отвращать клевету столько ж словами, сколько и делами, только б те слова и дела сходствовали между собою, потому что на дела меньше случаев, нежели на слова. Самый добродетельнейший человек много может пострадать от клеветы. Приметить дела какого человека трудно и надобно к тому много времени и терпения; а выслушать его речи легко и несколько любопытно; известно ж из опытов, что многие люди в рассуждении других по большей части беспристрастны (как то и должно быть, да только не во всех случаях), и посему что их принудить может к такой тяжкой работе, чтоб они похотели испытывать оправдание оклеветанного человека в одних его делах; а ежели он к оправдительным делам умеет присовокупить оправдительные речи, то надежнее может спасать себя от такого неблагополучия, коему подвержен бывает оклеветанный добродетельный человек, а наипаче от таких и у таких людей, которые могут причинить ему вред; а ежели он оклеветан будет от таких и у таких людей, которые не могут причинить ему вреда, то в таком случае можно презреть клевету и изобличить ее одними делами.

147. Историки, а с ними и другие люди напрерыв ругают и проклинают ласкательство; а мне бы думалось так поступать с причиною ласкательства, а не с самим ласкательством, потому что в ином случае правда без ласкательства станет не дешево.

148. Жребий, или счастие (fortuna), есть такое человеку приключение, коего он не мог предвидеть.

149. Из сего разуметь можно, что счастие не состоит в нашей власти, и для того добрых от его приключений в честь и хвалу, а худых в бесчестие и хулу ставить не должно. О полезных счастия приключениях можно радоваться человеку, а о худых советовал бы не печалиться; только признаюсь, что совет в таком случае подавать легко, а исполнять тяжело.

150. Многие люди почитают счастие и благополучие за однозначащие слова, но они разнятся: 1, тем, что счастие может быть доброе и худое приключение, а под благополучием разумеем мы одни добрые приключения; 2, что счастие, хотя доброе, однакож приключается без всякого старания и труда, а благополучие приобретается старанием и трудом.

151. В обыкновение вошло называть как тех людей, которые трудом и по заслуге получают какое добро, так и тех, коим без труда и достоинства их приключается какое добро, счастливыми; но это несправедливо; и которые люди называют получивших трудом и достоинством своим какое добро, то в сем слове одни из них погрешают по простоте, а другие скрывают искусно свою злобу и зависть к таким людям; а по-прямому надлежит называть человека, получившего трудом и достоинством какое добро, сходное с его достоинством, благополучным, а не счастливым, а получившего какое добро без труда и достоинства, - счастливым, а не благополучным; а ежели который человек хотя получит какое добро трудом и достоинством, да то добро будет ниже его достоинства, то такого человека называть должно неблагополучным; а который не трудится для получения добра и оно не приключается ему, то такого можно называть, и то по ласкательству, несчастливым.

152. Как многие люди о счастии больше надобного радуются и в несчастии больше надобного печалятся, то для того здесь предложить должно о средствах против сих погрешностей.

153. Искусство, чтоб быть спокойну духом во время несчастия и не роптать на него, называется терпение.

154. Что касается до терпения, то советовать его другим людям хорошо, а заставлять к терпению разве себя, а других очень не полезно. Такая беспечность и нерадение одних людей об обиде других истребляет в них милое и безвинное качество незлобия и глубоко вкореняет в сердца человеческие порок взаимной ненависти. Сумнящиеся о сем могут поверить мои опыты.

155. К успокоению духа во время несчастия много способствуют следующие рассуждения: надобно рассудить, что несчастия нам ни проворством, ни силою отвратить не можно, а надобно возлагать надежду отрады на милосердие божие и рассуждать, что часто после несчастия следует счастие, а лучше всего, ежели человек во время счастия приучивает свой дух к привычке, нужной во время несчастия.

156. Качество, чтоб умерять боязнь и печаль во время опасности и неблагополучия, называется великодушие или крепость духа, а в военных делах - смелость, храбрость (fortitudo), a противное сему качество называется малодушие.

157. Великодушный человек не может иметь в себе ни безрассудной дерзости, ни неосновательного страха, а ежели кто без всякой нужды и за неважное дело предает живот свой опасности, тот называется дерзновенный человек, а в вышней степени - бешеный или неистовый.

158. Хотя боязливого человека и трудно сделать смелым, однакож много способствует к уменьшению его страха, ежели сказать ему, что опасность не так велика, как он себе ее представляет, и во время войны, что от победы неприятеля получит он много пользы, хвалы, чести и славы и, наконец, что он много предпринимать должен для общего благополучия.

159. Дерзновение в людях укрощать можно представлением, что такая поступка не принесет им ни пользы, ни чести, ни хвалы, ни славы и отнять может у них живот поносным образом.

160. Как в несчастии не должно ослабевать, так и в счастии возноситься; и посему качество, чтоб поступать умеренно в своем счастии, называется умеренность духа.

161. К получению умеренности духа способствуют следующие рассуждения: что счастие может перемениться, что неумеренность в счастии ненавистна всем людям, что неумеренный в счастии, ежели попадет в несчастие, то не имеет и той последней отрады, чтоб жалели об нем другие люди.

162. Что касается до таких людей, которым бывает или не бывает счастья, то первым можно радоваться, только не возноситься, а другим не нахожу я причины, о чем бы печалиться, для того что печалиться о том, чего кто не ожидает и ожидать не должен, ненатурально.

Часть третья

О ДОЛЖНОСТИ ЧЕЛОВЕКА К ДРУГИМ ЛЮДЯМ

163. Состояние человеческого общества, или сожития, требует от нас того, чтоб мы друг другу делали взаимную помочь и добро.

164. Должности человека к другим людям состоят в том, в чем должности его и к самому ему, то-есть в рассуждении души, тела и наружного состояния других людей.

165. Что должен человек самому себе, то должен и другим людям, только хотя в некоторых случаях в равном, но в других в меньшем содержании, коего разнообразных свойств определение зависит от здравого ума, соединенного с строгою справедливостию, или как яснее выразить: правило должности человека к другим людям в таких случаях, в которых он им так, как и себе, служить не может, состоит в следующем: довольно такой любви к ближнему, когда кто нужду его предпочитает своей пользе и пользу его своей забаве; а кто обещает больше сей любви к ближнему, то он глуп или обманщик и не исполнит и сей любви нижи половины; пример к сим правилам: ежели приидет человеку такой случай, где он принужден довольствоваться одним животом, либо своим или своего ближнего, а оба они безвинны, то в таком случае должен он предпочесть живот свой животу ближнего по натуральному и гражданскому правам; а ежели он заслужит казнь, а требуется один кто-либо: он, виноватый, или ближний его, безвинный, на смерть, то тогда должен он предпочесть живот своего ближнего своему животу и итти на смерть по божественному праву.

166. Ежели кто требует от ближнего своего помочи в том, что он сам легко сделать может, то такому не должно делать помочи по гражданскому праву, потому что ежели кто почитает в такой помочи явную добродетель, тот не видит в ней скрытого порока, вредящего целое общество. Такой человек чрез сие баловство делается бесплодным ленивцем и вредным для всего народа тунеядцем.

167. Человек в обществе имеет из подобных себе трех разных образов людей: беспристрастных, приятелей и неприятелей.

168. Неприятели могут быть человеку по причине незаслуженного ими от него огорчения или без всякой причины и огорчения; также неприятели без всякой причины и огорчения могут быть с умом или по малоумию.

169. Приятелей своих и человеколюбцев надлежит любить и удерживать вечно в приязни, исправлять их разум и недостатки, защищать их живот, здравие, имение, честь и славу от вреда и все сие делать для них столько ж почти, как и для себя; беспристрастных людей и озлобившихся на нас по причине неприятелей надобно приводить к себе в приязнь благодеянием и удовольствием, а злобящихся на нас без причины, по малоумию, неприятелей - истолкованием их ошибки и по мере их приязни делать им добро.

170. Теперь следует упомянуть о неприятелях без всякой причины и огорчения с умом, и что я ни буду говорить о неприятелях, то надобно разуметь под тем именем неприятелей без всякой причины и огорчения с умом.

171. Философы повелевают нам вообще благодетельствовать неприятелям, и это они учат людей летать по воздуху; а я бы думал, что неприятелей без причины и огорчения с умом надобно сперва добрым обхождением с ними приводить в приязнь; а ежели то не поможет и они одолжениями своими не престанут отягощать нас, то в таком случае я, рассуждая, что неприятели наши суть такие люди, которые, не имея от нас никакой обиды, подвергают имение, честь, славу, здравие и даже самый живот наш опасности, сердечно сожалею о бедном добродетельном человечестве, неповинно терзаемом острыми и страшными зубами коварной злости, и думаю, что для подкрепления божественного закона, который не терпит злодеяний, прилично такие долги, хотя не равною, а меньшею в рассуждении слепоты человеческого самолюбия ценою, однакож уплачивать по гражданскому и натуральному правам, потому что такой злой человек, избаловавшись безбоязненностию воздаяния за свои беззакония и ободрившись к тому строптивостию своего сердца, устремляется, как алчный волк на овец, на кротких и добродетельных людей и ищет во всем их вреда; а право гражданское повелевает нам предпочитать благосостояние многих людей, обществу полезных, благосостоянию одного вредного человека; только ж надобно стараться уплачивать такой долг неприятелю тогда, как он наложит на нас долг, а без долгу оставаться к нему в беспристрастии; и когда бы какой человек имел вышеестественные дарования в разуме, силе, красоте и в прочем, но притом бы был зол, то я в таком человеке не признаю человечества, и кажется, что всякому обществу право натуральное, чтоб не терпеть вредных для человека вещей, употребить при сем случае кстати, а о блистательных дарованиях вредной твари жалеть нет причины, место свято не будет пусто. Я думаю, что натурально всякому полезнее добродетельный простак злостного хитреца, приятнее добродетельный слабый злого силача и любимее добродетельный безобразный злостного красавца. Из опытов известно, что нет на свете такого человека, который бы мог так сносить злодеяния неприятельские, как принимает приятельские благодеяния, а ежели кто и покусился б утверждать сему противное, то надобно потребовать от него, чтоб он переменил свойства чувств человеческих.

172. Философы говорят, чтоб не воздавать за обиду неприятелям, и это правило похвальное; только ежели разобрать его в тонкость, то намерение его найдется странным и клонящимся больше к умножению пороков, нежели добродетелей. Математики говорят, да и натура то утверждает, что во всех телах действию равно есть сопротивление; а философы в людях, хотя они также суть тела, не хотят признавать действию равного сопротивления. Обиженный имеет некоторое право к равному воздаянию, а обидчик к обиде какое право? Волчее свое качество. Обидчики первые проклинают и называют возмездников своих злобными; они не злобны, да за что им и злобиться, не их, а они обижают добродетельных людей; а ежели б добросердечный человек вздумал обидеть такого человека, то он ему ту же минуту заплатит вдесятеро, и это называется у сих коварных сердец незлобие.