"Россия, представляется огромным буйволом, съевшим,
какую-то "гадинукозулю" с травою: и отравленный
ею он завертелся в безумном верчении".
В. Розанов. Опавшие листья.
I.
Многолетняя безумная работа по расчеловечиванию русских верхов и низов, проводимая с бесовской одержимостью всеми разветвлениями Ордена Р. И.: либеральными, радикальными и революционными, по выкорчевыванию остатков национального и государственного инстинктов, веры в Бога, инстинктивной приверженности к Самодержавию, дала в начале царствования
Императора Николая II свои страшные плоды. Значительна часть русских верхов, тех, которые в органически развивающихся государствах всегда, худо или плохо, исполняют роль водителей нации, оказывается попавшей во власть навязчивой идеи разрушения Самодержавия, то есть - единственного, что еще объединяло разъеденные европейскими идеями, как сифилисом, верхи русского общества.
Верхние слои русского общества, и в первую очередь Орден Р. И., тяжело заболел психически. Все умственные увлечения, все действия их, носят признак явной психопатии, ярко патологический оттенок.
|
|
Наступила пора всеобщей маниакальности. Оправдались мечты автора книги "Опыт философии русской литературы" Андреевича, грезившего о том времени, когда Россия станет напоминать умственными эпидемиями Средневековую Европу. "Когда умственно нормальный человек, - писал я в т. VIII "История русского масонства", - знакомится с "идейными исканиями" членов Ордена Р. И., он сразу по горло погружается в трясину философской и политической патологии. От философских и теорий и политической практики членов Ордена несет патологической атмосферой сумасшедшего дома, в котором навек заключены неизлечимые безумцы".
Масонский идейный сифилис, которым заразили интеллигенцию основатели Ордена Герцен, Белинский и Бакунин, оказался неизлечимым. "Вспоминая прошлое, - пишет Ф. Степун ("Бывшее и несбывшееся"), - иной раз трудно удержаться от мысли, что все наше революционное движение было каким-то поветрием, сплошным бредом, не объяснимым ни социально-политической отсталостью русской жизни, ни особой чуткостью русской души к несчастьям ближнего, а скорее всего поветрием, некоторой эпидемической болезнью сознания, которая заражала и подкашивала всех, кто попадался ей на пути".
То, что один из героев "Подростка" Крафт говорит про членов известного ему революционного кружка: "Они не глупее других и не умнее; они - помешанные, как все", можно сказать, не боясь ошибиться, про высшие и образованные круги России и, в первую очередь про Орден Р. И.
|
|
Большинство членов Ордена, унаследовало все дурные черты основателей Ордена: это были (говорим о прослойке идеалистов) люди обладавшие, как и Белинский, удивительным спокойствием совести и самые торопившиеся люди России. Как и Герцен, умственно они рождались эмигрантами, хотя и всю жизнь жили в России, были европейцами, никогда не видав Европы, гражданами подготовляемого масонами мира, но не гражданами России. Как и Герцен верили в "алгебру революции", которая "необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя". Как и Белинский, они посылали "к черту метафизику" и признавали только мистику всеисцеляющего прогресса. Как Бакунин, были заражены революционным и социальным утопизмом, который не переставал пылать жутким пламенем в душах членов Ордена со все нарастающей силой. Все восторженно тянулись к всеобщему равенству, то есть к равнению на самого низшего. Как Герцен, стремились к выполнению невыполнимого - к утопии, и как и Герцена, - большинство интеллигентов не могла бы удовлетворить никакая действительность, ибо никакая действительность не могла подойти к их утопическим, неосуществимым идеалам человеческого рая на земле.
Оторванность от народных верований и традиций порождала необузданное социальное и политическое фантазерство. Русская интеллигенция не обладала тем Необходимым умным пессимизмом, не верящим в возможность построения земного рая, без которого, по утверждению французского социолога Сореля, невозможна никакая реальная политика. "...есть два вида идеализма: один глубокий, почвенный, здоровый и творческий, вырастающий из духовного опыта; а другой - мелкий, беспочвенный, химерический и доктринальный, который не созерцает, а фантазирует, который "знает" такое, чего он решительно не знает и заменяет опытную уверенность - нетерпимой самоуверенностью. Русской интеллигенции в XIX и в XX веке не хватало истинного идеализма; она жила химерическими доктринами и именно вследствие этого пришла к революции и социализму" (И. Ильин. Наши Задачи.).
Про русских интеллигентов давно уже было сказано: "Они знают, чего не хотят, чего хотят они не знают". "Оптика революционной воли, - как верно подметил Степун в "Бывшее и несбывшееся", - всегда мечтательна и одновременно рационалистична, то есть утопична. Строя планы своих действий, набрасывая и вычерчивая в сознании контуры будущего, революционеры-утописты невольно принимают картографические фантазии за живую картину будущего".
II.
Как верно пишет автор предисловия к брошюре "Масонство во Франции", - "Нам, русским, совершенно неизвестно, что представляет из себя вообще говоря, современное масонство. Правда, мы читали когда то в романах В. Соловьева, и Писемского о масонах, которые существовали в России в конце XVIII в. и в начале XIX века и особенно были в моде при Екатерине II и Александре I. Но в памяти подавляющего большинства русских, масонство рисуется, скорее как какая-то праздная блажь высших кругов тогдашнего общества, заключающаяся больше в шутовских церемониях масонских посвящений, нежели в серьезной деятельности, преследующей серьезные политические цели. Все это представлялось и представляется многим и до сих пор, настолько несерьезным, что интересоваться масонством могут только отсталые и совершенно невежественные люди.
Вот, примерно, мнение большинства представителей русского образованного общества и интеллигенции, существовавшее в России о масонстве до революции. И когда после первой революции 1905 года, исследователи современного масонства, стали пытаться доказать всю серьезность политического масонства, то большинство представителей образованного слоя и интеллигенции брезгливо отбрасывали книги и брошюры о масонстве и его роли в современном мире, как тенденциозную галиматью антисемитов и черносотенцев".
|
|
Поэтому факты, приводимые С. Мельгуновым в книге "На путях к дворцовому перевороту" в главе "Масоны", о роли русских масонов в подготовке Февральской Измены, приобретают особое значение. Эти акты приводит не русский "черносотенец", а русский "прогрессивный интеллигент", который сам признается, что раньше он не верил, что русское масонство ведет тайную подрывную работу против царской власти. "В широких общественных и литературных кругах, - пишет С. Мельгунов, - так привыкли к фантасмагории о жидо-масонской интриге, которая творилась создателями всякого рода "Протоколов Сионских Мудрецов", что с недоверием относится к факту существования масонских организаций в дореволюционной России. Загадочное явление казалось мифом и легендой, и вдруг это оказывается действительностью. Такую метаморфозу испытал в эмиграции обозреватель "Сегодня" г. Вольский, прочитав новую книгу Щеголева "Охранники и авантюристы", в одной из глав которой воспроизводятся донесения кол. асессора Алексеева, посланного в 1910 году в Париж Департаментом полиции для изучения масонства и связей русских масонов с западно-европейскими братьями. Нашему обозревателю никогда не приходило в голову, что под "черносотенной романтикой", под всем этим "вздором" может оказаться реальная подкладка.
Прочитав еще воспоминания Бонч-Бруевича в "Звезде" о Кропоткине, автор нашел новое подтверждение того, чему раньше верилось с трудом. Значит, интерес Департамента полиции к масонским делам был не праздный и не случайный! То, что раньше встречалось с насмешкой, получило ныне серьезный смысл. Масонство оказалось "большой революционной силой".
Упорные уверения всех выдающихся и рядовых членов Ордена Р. И., что политические замыслы мирового масонства - это сплошной маниакальный бред антисемитов и черносотенцев достигли своей цели - усыпили бдительность и иерархов Православной Церкви и правящих кругов. В царствование Императора Николая II, мало кто придавал значения политической деятельности масонства и тех, кто, скрываясь в тени, руководил им.
|
|
"ТЕОРЕТИЧЕСКИ РАЗДРАЖЕННОЕ СЕРДЦЕ"
Масоны - это прекраснодушные чудаки, разыгрывающие смешные обряды в своих ложах, полуманьяки, полуфантазеры. "Неудивительно, - пишет Г. Аронсон, в одной из четырех статей "Масоны в русской политике", напечатанных в 1959 г., в еврейской газете "Новое Русское Слово", - что многие краем уха слышавшие о масонах берут под сомнение самый факт их существования, во всяком случае не без недоумения встречают сообщения об их роли.
- Как? Масоны? - говорят они.
- Мы знаем в годы первой мировой войны о распутинской клике, имевшей связи при царском дворе, мы слышали о великих князьях и генералах, пытавшихся уговорить Двор пойти на компромисс с Государственной Думой. Широко известно было о политических домогательствах кадет, о выступлениях трудовиков и социал-демократов.
В газетах мелькали имена ведущих русских политиков: А. И. Гучкова, П. Н. Милюкова. Но о масонах ничего не приходилось ни слышать, ни читать. Может быть, только о... "жидо-масонах", об этой фантасмагории, сочиняемой в черносотенной печати и в тайной полиции, над которой принято было смеяться?"
И над которым всегда смеялись и издевались...
Про всех членов Ордена Р. И. можно сказать то, что сказал следователь в "Преступлении и Наказании":- "Тут книжные мечты-с, тут теоретически раздраженное сердце".
И каждого отдельного настоящего русского интеллигента можно охарактеризовать так же словами, которыми Достоевский характеризует Шатова, как "одно из тех русских идеальных существ, которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит собой, иногда даже навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившихся на них и наполовину уже совсем раздавившем их камнем".
Теоретически раздраженное сердце превращало русского интеллигента в тупого, беспредельного фанатика, который воображал, что он единственный, который съел самую прекрасную политическую и социальную идею, но жестокая правда состояла в том, что не он съел идею, а идея съела его.
Фанатизм порождал крайнюю нетерпимость ко всем инакомыслящим, следствием которой были нескончаемые "идейные войны" между сторонниками разных европейских идей, ибо как метко выражался Ив. Солоневич, в их "уме свирепствовал кабак непрерывно меняющихся мод".
Вот племя! всякий черт у них барон!
И уж профессор - каждый их сапожник!
И смело здесь и вслух глаголет он,
Как пифия, воссев на свой треножник!
Фанатическое доктринерство исключало возможность серьезной полемики. Идейная полемика отдельных направлений Ордена Р. И. между собой и представителей этих идейных направлений с представителями русского образованного общества, как метко сравнивает Андреевич в "Опыте фил. рус. литературы", всегда напоминала разговор турка с русским солдатом. Когда кончал говорить один, начинал говорить другой.
Но так как турок не понимал по-русски, а русский по-турецки, то никто из собеседников ничего не понимал. На протяжении всей своей истории Орден Р. И. вел всегда все идейные споры именно подобным образом.
Приходится ли после этого удивляться признанию Г. Федотова: "Каждое поколение интеллигенции определяло себя по своему, отрекаясь от своих предков и начиная - на десять лет - новую эру.
Можно сказать, что столетие самосознания русской интеллигенции является ее непрерывным саморазрушением. Никогда злоба врагов не могла нанести интеллигенции таких глубоких ран, какие наносила себе она сама, в вечной жажде самосожжения".
И я сжег все, чему поклонялся, Поклонился всему, что сжигал. "За "идеалистами" - "реалисты", за "реалистами" - "критически мыслящие личности" - народники тож, за народниками - марксисты - это лишь основной ряд братоубийственных могил".
У всякого фанатика, исповедующего ту или иную теорию коренного переустройства мира, всегда отсутствует чувство предустановленной гармонии, чувство меры.
Всякий фанатик напоминает мне одну знакомую даму, на которую, как говорится в народе, по временам "находило". Однажды я застал Марью Ивановну за тем, что она пыталась вставить кочергу в замочную скважину, которая имелась в двери, ведущей в ее комнату.
- Что Вы делаете, Марья Ивановна, - спросил я.
- Как что, - с негодованием ответила она, - неужели вы не видите?
- Вижу, но удивляюсь!
- Напрасно! Я открываю ключем дверь в мою комнату.
- А не кажется ли вам, что ключ слишком велик для замочной скважины?
- Я всегда открываю им дверь, - упрямо ответила Марья Ивановна.
Фанатики обычно всегда поступают также, как и Марья Ивановна, с той только разницей, что Марья Ивановна только изредка заменяла ключ кочергой, фанатики же делают это всегда. Ключи, которыми они пытаются открыть двери в иной более лучший мир, всегда обычно очень странные. "Ибо люди становятся рабами своих порывов, - говорил Цицерон, как только они расстанутся с разумом; и малодушные уступают своей слабости, неосторожно устремляются в глубокие воды и не находят места, где бросить якорь".