Картина пятая

У Долохова. Кабинет, убранный персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием. Анатоль Курагин в расстегнутом мундире лежит на диване, облокотившись на руку, задумчиво улыбаясь. Долохов сидит в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором видны счеты и пачки денег.

АНАТОЛЬ (размечтавшись)

Вечером в десять часов она будет ждать; мы поскачем в тройке в Каменку вдвоем, и ночью обвенчают нас. На варшавскую дорогу мы потом свернем. За границу на почтовых повезу ее. Как хороша! Как хороша! Долохов, а? Как хороша!

ДОЛОХОВ. (захлопнув бюро, с насмешливой улыбкой)

Хороша, брат, да не про нас. Подожди-ка, покуда замуж выйдет.

АНАТОЛЬ. Дурак, ты ведь знаешь, я обожаю девочек.

ДОЛОХОВ. Брось, право, все это: время есть еще.

АНАТОЛЬ. Молоденьких девочек.

ДОЛОХОВ. Тебе я дело говорю Разве это шутка-то, что ты затеял?

Анатоль, нахмурившись, шагает по комнате.

АНАТОЛЬ. Опять, опять дразнить? Пошел ты к черту! А?

ДОЛОХОВ. Постой, в последний раз я говорю. Разве тебе я перечил? Кто тебе устроил все? Кто написал любовное посланье? «Решите мою участь: быть любимым вами или умереть!..»

АНАТОЛЬ (оживлённо подхватывает).

«Быть любимым вами, быть любимым или умереть!» Ну, спасибо, спасибо. Ты думаешь, тебе не благодарен я?

ДОЛОХОВ. Кто паспорт взял?

АНАТОЛЬ. Спасибо.

ДОЛОХОВ. Нашел попа-расстригу.

АНАТОЛЬ. Спасибо.

ДОЛОХОВ... Деньги кто достал? Все я. Ну, хорошо, увезешь ты ее. А жених?

АНАТОЛЬ. Пусть откажет.

ДОЛОХОВ. А Пьер, толстяк? На пулю его я нарвался однажды.

Он в имении, освобождает крестьян и больницы заводит. Ёму не до нас.

ДОЛОХОВ. Но когда тебя поп обвенчает с Ростовой, ты станешь двоеженцем, и подведут тебя под уголовный суд.

АНАТОЛЬ (сморщившись). А – глупости! Не говори, не говори.

ДОЛОХОВ. Война с французами не нынче-завтра. Что тогда?

АНАТОЛЬ.

Тогда что? А? (С искренним недоумением перед мыслью о будущем.) Тогда? Ну... Там не знаю, что. (Садится с ногами в кресло перед Долоховым.) Пора! А с сердцем что такое, а? Ты посмотри, как бьется. (Взяв руку Долохова, прикладывает ее к сердцу.) О, какая ножка, взгляд какой! Богиня!

Входит Балага и крестится на передний угол.

ДОЛОХОВ. Балага.

Балага (протягивая руку Долохову). Фёдору Иванычу! (Кланяется Долохову, затем протягивает руку Анатолю.) Вашему сиятельству!

Анатоль кладет ему руки на плечи.

АНАТОЛЬ. Скажи, Балага, любишь ты меня?

Балага.

Для вашего сиятельства не раз такие штуки выделывал, за которые одно слово – Сибирь.

АНАТОЛЬ. Балага, сослужи теперь мне службу. Ты на каких сюда приехал, а?

Балага. На ваших на зверьях.

АНАТОЛЬ. Ну, слышь, Балага! Зарежь всю тройку а чтобы в три часа приехать – а?

Балага (подмигивая). А как зарежешь, на чем доедешь?

АНАТОЛЬ (выкатив глаза). Ты не шути, морду разобью!

Балага (посмеиваясь). Я для господ себя не пожалею.

АНАТОЛЬ. А! Ну, садись.

ДОЛОХОВ. Что ж, садись.

Балага. Я постою.

АНАТОЛЬ. Садись, врешь, пей!

Наливает Балаге стакан мадеры. Балага загоревшимися глазами смотрит на вино. Долохов. открывает бюро и передает Анатолю пачки денег.)

ДОЛОХОВ. Здесь пятьсот.

Балага пьет.

Балага.

Эх, люблю я лихо мчаться.

Катать господ.

Шкурой я рискую часто.

Пошел вперед!

ДОЛОХОВ. Пятьсот, и пятьсот, и пятьсот; полторы.

Балага.

Что загнал коней пригожих,

Не счесть никак;

Что давил зевак прохожих,

– Не лезь, дурак!

ДОЛОХОВ. Три тысячи, четыре, пять.

Балага.

Шибче, шибче, ждут цыганы,

Цыганочки, кутежи.

Пей, Балага, бей стаканы.

Вот это жизнь!

ДОЛОХОВ. Десять тысяч. Всё.

Балага. Что ж, когда же ехать-то, ваше сиятельство?

АНАТОЛЬ (смотрит на часы).

Да вот сейчас и ехать. (Берет стакан вина.) Ну, Федя, прощай, спасибо за все. Возьмите стаканы; и ты, Балага. Покутили мы, пожили. А теперь когда свидимся? Прощай, ребята, за здоровье! Ура!

Балага. Будь здоров.

Все пьют. Анатоль, выпив вино, разбивает стакан.

АНАТОЛЬ. Ну, марш теперь, ребята!

ДОЛОХОВ. Хвостиков где? Сидит в санях.

АНАТОЛЬ. А? Какой Хвостиков?

ДОЛОХОВ. Твой свидетель. Жозеф! Жозеф!

Входит лакей-француз Жозеф. Подает Анатолю шубку, саблю, соболью шапочку и сумку.

А где салоп? Жозеф! Поди к Матрене Матвевне, спроси салоп соболий. (Жозеф уходит. Долохов кричит ему вслед.) Жозеф! Соболий!

(Анатолю.)

Слыхал я, как увозят. Ведь выскочит и ни жива и ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, и домой, – а ты в шубу принимай сразу и неси скорее в сани.

Жозеф приносит лисий салоп.

Не тот! Ведь я тебе сказал: соболий! (Кричит.) Эй, Матрешка, соболий!

Вбегает Матреша с собольим салопом на руке. Ей жалко салоп, но она робеет перед своим господином.

Матреша. Что же, мне не жаль, мне не жаль... Мне не жаль, ты возьми, ты возьми...

Долохов закутывает Матрешу в шубу.

ДОЛОХОВ (Анатолю). Гляди, вот так. Потом вот так. (Поднимает Матреше воротник.) Теперь вот так, видишь! (Подталкивает Анатоля к улыбающейся Матреше.)

АНАТОЛЬ.

Ну, прощай, Матреша, красавица. (Целует ее.)

Эх, конец моей гульбе теперь! Ты мне счастья пожелай.

Матреша (с цыганским акцентом). Ну, дай-то бог вам, князь, большого счастья.

Анатоль. и Долохов выходят в переднюю и оттуда на улицу. Через открытую дверь врывается метель.

Голос Балаги. Готовы, что ль?

Голос Анатоля. Пошел!

Голос Балаги. Э-э-эй, милой!

Слышно, как рванули бубенцы.