Чикаго! Нет ничего родного в этом звуке, но я рвался теперь именно туда, я был полон сил и надежд, и готов был перевернуть горы. Мне хотелось как можно быстрее рассказать кому-нибудь о своих впечатлениях и планах, и я предвкушал удовольствие от встречи с Жорой.
— Ты никогда не рассказывал мне об Америке, о жизни в Чикаго, — говорит Лена.
— В Чикаго? А что там в Чикаго? Я просто не знаю, что рассказывать. Я ни разу не гулял по его ночным площадям и не любовался его крышами из окон последних этажей небоскребов. Нет. Город как город. Одним словом — мегаполис! И мы ведь забрались туда не ради каких-то там наслаждений.
— Я понимаю, — говорит Лена.
— Когда я переступил порог лаборатории, — продолжаю я, — Жора даже не взглянул на меня, сидел на своем привычном месте и, как всегда, что-то мастерил из подручного материала, какую-то миниатюрную камеру для наблюдения клеток. Как всегда что-то его не устраивало. И то ему было не так, и это не совсем подходило. Он не верил в то, что совершенству нет предела. Наши ребята, новая команда, собранная со всего мира (Жора лично тестировал и отбирал каждого), приветственно кивали и улыбались мне, кто-то пожал руку, кто похлопал по плечу и предложил сигарету, Ника обнажила свои жемчужные зубы и подмигнула, мол, привет, патрон. Работа кипела.
|
|
— У тебя такой вид, словно ты вернулся из свадебного путешествия, — сказал Жора, когда я присел рядом с ним. При этом он ни разу на меня не взглянул.
— Было дело, — сказал я.
— Слыхал, — сказал Жора, — опять грохнули кого-то в Зимбабве. Никаких следов. Я за тебя опасался.
Войдя в лабораторию, я тотчас сообразил, что проводится эксперимент на культуре клеток, цели которого я не знал. Мне было любопытно, что затеял Жора в мое отсутствие, но я не спрашивал, а ему было не до объяснений.
— Подержи, — сказал он, протягивая мне пипетку с клеем.
Он встал и пошел к шкафчику со всякой мелочевкой в поисках какой-то детали, необходимой для его новой конструкции. Пока он там рылся в баночках из-под кофе, я сидел, держа двумя пальцами пипетку, будто для нее не было подставки, стоящей прямо передо мной на столе.
— Давай, — сказал Жора, усаживаясь на свое место, — теперь помоги мне приклеить.
Я успел сообразить, что Жора на ходу сооружает миниатюрную камеру для определения жизнеспособности клеток.
— Что-то не клеится?— спросил я в том смысле, что не все у них ладится.
— Да вот…
Он как раз сопоставил отполированные поверхности пластмассовых рамочек и теперь, поскольку руки его были заняты, ждал, когда я, наконец, соображу капнуть на них растворителем.
— Мы тут заждались тебя, — сказал он минуту спустя, — жаль терять время, и мы решили провести «КАТЮ», — добавил он. Так мы условно называли серию экспериментов с блокировкой генома антибиотиком.
|
|
— И что же?
— И, представь себе, без тебя у нас все получается наилучшим образом. Да. Ты, собственно, нужен теперь разве что для того, чтобы капнуть капельку клея.
Жора бросил на меня короткий испытывающий взгляд и улыбнулся.
— Как думаешь?— спросил он.
— Ну хоть для чего-то я пригодился.
— Да, но знаешь, ты прав, не все у нас клеится.
И он рассказал, что проблема оценки жизнеспособности клеток по-прежнему не решена. Ни их прижизненное окрашивание разнообразными красителями (нейтральный красный, метиленовая синька, акридиновый оранжевый), ни измерение соотношения калия внутри и вне клеток, ни показатели импеданса суспензии не дают возможности точно оценить степень их повреждения. Примерно — да, приблизительно, но это не решает проблемы.
— А Кирлиан?— спросил я.
— С ним столько возни, нужно ведь быстро. Да и кто это будет делать, ты же в… своем Париже. А Маковецкий — уже капитан.
— То-то и оно, — сказал я, — без меня ничего не склеится.
— То-то и оно.
— Без меня и без Юры.
— Ты и его собираешься искать по всему свету? Ты, кстати, Тинку нашёл?
Только поздно вечером мы вышли в сквер и уселись на скамейку.
Из Парижа Жоре в подарок я привез курительную трубку.
— Это тебе, — сказал я, подавая ему футляр.
— Что это?
Не привыкший к подаркам, он просто опешил.
— Открой, — сказал я.
— Надо же, — засиял он, — в такой глуши и такие красивые вещи!
Жора был от подарка в восторге.
— Слушай, — неожиданно воскликнул он, — ты с такими подробностями рассказываешь о своем Париже, будто ты жил там не одну сотню лет.
— Я и сейчас в Париже, — сказал я.
Жора посмотрел на меня, секунду подумал и сказал:
— Да. Я тебя понимаю. Ладно… А теперь давай…
— Нет, — оборвал я его, — пойду отосплюсь.
— Это — святое, — сказал Жора, — я тебя понимаю. Вид у тебя, как у мартовского кота… Ты, кстати, Тинку нашёл?
— У тебя не лучше.
— Нашёл? — переспросил он, ёрничая.
— Да иди ты со своей Тиной!.. — сорвался я.
Ане я позвонил в то же утро. У нее была уже ночь.
— Как ты там без меня?
— Я только что разговаривала с Альбертом, ему интересна твоя Пирамида.
— Вот видишь. А тебе?
— Говори громче!
— Как тебе моя Пирамида?!
— Рест, ты никогда не искал легких путей.
— Я знаю, — сказал я, — а теперь знаешь и ты. Ты со мной?
— Разве у меня есть выбор?— спросила она.
Вот такой была Аня.
Интересно, что в Париже я лишь время от времени думал о Юле. Нет-нет, я, конечно, помнил ее, но заставлял себя забыть ее на все это время.
— Забыть? Разве…
— Думаешь, мне это удавалось?
— Думаю, что нет, — говорит Лена.
— Хм! Нет! Конечно, нет!..
Как, впрочем, и о Тине.