141 Работа Бергера, на которую мы ссылаемся, была опубликована значительно позже текста Теодора Адорно «Жаргон аутентичности» (1964), задуманного как часть «Негативной диалектики» (1966). Наследник совершенно другой тради-
ЧАСТЬ II. Категории политики
ции, теоретик авторитарной личности и массового общества, Адорно отвергает саму проблематику Хайдеггера (и Ясперса) как таковую, несомненно потому, что Сущность, по велению которой исчезает человек, оказавшийся под господством «неопределенного субъекта», не занимает главенствующей позиции в его философии. Дело не в том, что Адорно является социологом, который якобы отказывается осмысливать Бытие, а в том, что он не рассматривает его как некий объект благочестия, окруженный аурой. По мнению Адорно, теория Бытия Хайдеггера позволяет ему, еще в меньшей степени, чем философам духа (Гегель), осмысливать «господствующую сущность», так что отношения, которые он устанавливает между Бытием и наличной действительностью, развиваются по той же схеме, что и поведение «диктаторов, обладающих повышенной впечатлительностью, которые избегают посещать концентрационные лагеря, чьи охранники добросовестно выполняют их инструкции». Отнюдь не выступая основателем «гуманистической перспективы», как это указано в подзаголовке книги Бергера, хайдеггеризм представляется как учение, обреченное на дегуманизацию. Призыв Хайдеггера к достоверности, его критика «диктатуры неопределенного субъекта» ведут к «господству» Бытия, в результате чего исчезает гуманная сущность человека. Внешне гуманистический жест Хайдеггера, устраняющий «торговлю общественным мнением», представляет собой забвение человека, потому что он сводит его к статусу места появления Бытия.
|
|
Расхождение между анализом Адорно и анализом Бергера может быть лучше понято, если мы вспомним, что Бергер является сторонником социологии, которая сочетает в моральном плане сострадание, умеренные обязательства и чувство юмора в условиях праздника жизни, в то время как Адорно провел свой социологический опрос, исходя из того, что после Освенцима ничего подобного уже не может быть. И если Бергер приемлет метафору театра как метафору социального, то Адорно слишком близок к Фрейду, чтобы не знать, что то, что проявляется в игре, должно осмысливаться в свете логики влечения к смерти. Социологическая теория «ролей» в том виде, в каком мы ее находим у Бергера, для Адорно политически не нейтральна: эта теория, по отношению к которой он социологически не безразличен, поскольку она зародилась в американской культуре и нейтрализует протест живого субъекта против принуждения играть определенные роли, превращая их в структуру общества вообще. Утверждая, что нельзя смешивать общество, подобное потемкинской деревне, с градом Божьим, Бергер предостерегает против любого фанатизма. Но в то же время он требует от субъекта укрыться в своей берлоге и не заниматься больше проблемами власти. В этом смысле провозглашенный Бергером гуманизм стал бы мишенью для сентенции Адорно, в которой имеются в виду любители жаргона достоверности. У них, говорит он, «человек представляет собой алиби для дегуманизации». Сводя общество к столь же непрочному и обманчивому строению, как фасады изб, которые фаворит Екатерины II князь Потемкин велел построить, чтобы создать у царицы приукрашенный образ России во время ее путешествий по стране, гуманисты достоверности во имя более возвышенной судьбы человека, судьбы пастыря Бытия, чье соседство с этим Бытием проявляется в ужасе перед смертью, устраняют конкретного человека, реального человека, человека
|
|
V. Действие
толпы. Гуманизм Адорно, тот самый гуманизм, который не отворачивается от человека толпы, человека без имени, находит, возможно, весь свой смысл в анализе двух опер Альбана Берга «Воццек» и «Лулу», в котором он говорит о солидарности композитора с угнетенными, с теми, кто находится «на иждивении
общества».