26.3.1820 года, когда Пушкин окончил свою поэму«Руслан и Людмила», никто и не подумал, какое великое произведение он создал — пророческое.
Именно в это время в их дом явился сотрудник тайной полиции Фогель и пытался подкупить за 50 рублей Козлова - дядьку Пушкина, чтобы взять для чтения бумаги стихотворца. После этого Пушкин сжёг свои бумаги, и многие сведения канули в Лету. Об этом слова из «Я помню...» – «И я забыл твой образ нежный...»
Пушкину было поручено выявить заговор против царя (за время командировки на Юг), и, по возможности, возвратить заблудившихся в европейских идеях на верный путь служения Отечеству. Но для всех было создано и преподнесено мнение, что его сослали подальше от Петербурга за стихотворение «Вольность» и др.
Будучи на Юге, Пушкин обязан по заданию Коллегии МИД был присутствовать на всех тайных собраниях будущих декабристов.
Оставив Петербургский свет, Пушкин расстался с милой его сердцу няней. В июле 1822 г. воспользовался «оказией» и передал письма родным и друзьям через кишинёвского приятеля Липранди И.П., который вспоминал, что у Пушкиных его «встретила 70-летняя старушка (няня Арина Родионовна) и, обливаясь слезами, рассказывала об одиноком житье-бытье Александра Сергеевича» [266].
|
|
В письме к брату 28.09.22 г. Пушкин наставляет его, чтобы не поступал в любви к женщинам, как поступают безнравственные люди: «Чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия» [267]. Это наставление он повторил в «Евгении Онегине»:
Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей,
И тем её вернее губим…
Но эта важная забава
Достойна старых обезьян.
В ноябре 1822 г., продолжая мысль о нравственности, Пушкин в письме В.П. Горчакову (кишинёвскому приятелю) сообщает, что в «Кавказском пленнике» он «хотел изобразить... преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодёжи 19-го века» [268].
Четвёртая строфа «Я помню...» описывает жизнь в южной командировке в ритмах №№ 19 и 20 (24.6.1821 г... 7.12.1823 г.):
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слёз, без жизни, без любви.
В 1823 году он переосмысливает свою жизнь и выражает в своём «Демоне»:
В те дни мне были новы
Все впечатленья бытия...
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня...
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.