Б. Против всякой очевидности

Именно этот решающий аспект, узловая проблема феномена социального влия­ния — коллективное присоединение к ложным убеждениям, — занимает цент­ральное место в исследованиях Аша (Asch, 1952). Как многие ученые его поколе­ния, он бежал от нацизма и эмигрировал в Соединенные Штаты. Пережив рост фашизма в Европе, он хорошо знает, что социальное влияние может получить ужасающий размах. Но он не утратил веру в человека и в разум. Он считает и хо­чет это доказать, что индивиды могут сохранять способность к сопротивлению, если они сознают, что другой заблуждается. Он подходит к проблеме с оптимиз­мом: «Совершенно очевидно, хотя это и необходимо сказать, что мы не просто жертвы друг друга» (Asch, 1952, р. 411). Другой может быть источником заблуж­дения, но он представляет собой также главный путь, дающий доступ к великому делу цивилизации: «Мы убеждены, что одним из основополагающих эффектов является распространение наших знаний на наше материальное и социальное окружение... Мы знаем, что помощь, которую мы черпаем из наблюдений и на­ставлений других людей, имеет основополагающее значение для нашей подготов­ки к участию в процессе цивилизации» (Asch, 1952, р. 127).

Аш занимает рационалистическую позицию. По его мнению, индивиды всегда способны сохранять свободу суждения. Поскольку совершенно очевидно, что из­бежать влияния невозможно, каждый может тем не менее сам выбрать для себя источник влияния сознательно, со знанием дела судить, взвешивать и в конечном счете принять влияние или отвергнуть его. Мы видим, как устанавливается пе­дагогическая концепция влияния, в которой акцентируется его информативный аспект.

И все-таки факты — упрямая вещь, и результаты экспериментов самого Аша опровергли его ожидания. Они настолько снизят значимость его утверждений, его теоретической конструкции, что следующие поколения исследователей не ста­нут упоминать его оригинальные гипотезы, а сохранят только тот результат, кото­рый он получил против своих ожиданий. Желая выявить силу свободного сужде­ния, он, напротив, доказал, что происходит слепое подражание. Индивиды ведут себя конформно не потому, что убеждены в правильности позиции другого, а по­тому, что они не хотят выделяться, казаться отличающимися от «себе подобных».

Мы не будем повторять подробности эксперимента Аша¹. Напомним просто, что экспе­риментальная задача заключалась в сравнении длины линий, равных или неравных. Это одна из простейших задач: она опирается на очевидность непосредственного вос­приятия. Но главный интерес этого эксперимента заключается в том, как составлены группы испытуемых. Большинство составляют помощники экспериментатора, заранее, предупрежденные о том, как должен происходить эксперимент, и ведущие себя по опре-,, деленной программе; кроме того, в группу включен и один наивный испытуемый, кото­рый и является подлинным объектом воздействия в мизансцене, поставленной экспе­риментатором. Этот наивный испытуемый сталкивается с явно ошибочными ответами, которые^ единодушно дает обескураживающее его большинство ассистентов экспери-" ментатора, входящих в ту же группу. Что будет делать испытуемый, поставленный без

Читатель найдет это в главе 1.

154 Глава 4. Внешнее подражание и внутренняя перестройка (конверсия)

А. Пределы конформности -| 55

,.) его ведома в сбивающую с толку ситуацию? Будет ли он продолжать отвечать по-сво­ему, несомненно правильно, или «как все», т. е. давать неверный ответ? Представив се­бе на основании собранных Ашем в результате экспериментов свидетельств, что может •'• происходить в голове испытуемого, Джонс и Джерард Oones, Gerard, 1967) с юмором предались фантазиям на социально-психологическую тему.

«Это будет замечательно! Я хорошо вижу. Не понимаю, что он хочет доказать. Ну вот, он ставит первую серию карточек. Нет проблем! Правильная линия — линия № 2. Посмотрим, что скажет первый тип. Ясно, он говорит: "№ 2". Конечно, все согласны. Теперь моя очередь: "Линия № 2". Последний тип согласен с нами. Все согласны. Лад­но, вот вторая серия карточек. Это тоже легко: это линия № \. Конечно, мы все соглас­ны. Теперь третья пара линий. Это линия № 3. Это легче всего. Что? Что это говорит первый тип? Не мог же он сказать "Линия № 2"! Она слишком уж длинная. Наверное, я плохо расслышал. Но второй чудак тоже говорит "Линия № 2". Что происходит? Или это фокусы? Может быть, я наклонил голову? Нет. Как бы я ни смотрел, мне все время кажется, что это линия № 3. Четвертый тип тоже только что назвал линию № 2. Спо­койно, не нервничай, наверное, это можно будет объяснить. Может быть, дело в том, где я сижу? Но чудак впереди меня сидит под тем же углом, что и я, и говорит "Линия № 2". Пятый и шестой тоже назвали линию. Может быть, это обман зрения? Может быть, они видят то, чего не вижу я? Моя очередь. Что я смогу сказать? Я знаю, что я прав, но они подумают, что я дебил, если я с ними не соглашусь. Не могут же они все ошибаться! Или, вернее, могут. Может быть, они развлекаются, подражая первому? Да, конечно, это так. Первый ошибся, и они все, как бараны, следуют его примеру. Но почему? А как же я? Что мне делать? Это совершенно нелепо! Ладно, моя очередь. Лучше бы мне ска­зать то, что я думаю: линия 3. — Удрученное молчание. Они наверняка думают, что я сумасшедший. Но что я могу поделать? Я должен говорить то, что вижу. Это не так лег­ко, даже если линия 3 кажется правильной или если она действительно правильная. Последний сказал то же, что и остальные. Я уверен, что чувствовал бы себя лучше, если бы он согласился со мной. Надо спросить у типа, который всем этим руководит, в чем здесь дело. Может быть, я что-то делаю не так. Но нет, он говорит, что я делаю то, что мне полагается делать. Посмотрим, что будет при второй попытке. Ну вот, нет сомне­ний, — это линия 1. Посмотрим, что скажет первый тип. Он говорит: "Линия 2". Мне ка­жется, что я расслышал именно это. Нет, это уж чересчур! Один из нас свихнулся. Вто­рой тоже говорит: "Линия 2". Ну вот, начинается то же самое! У меня уже дрожат руки. Мне бы стакан воды! Наверное, они правы. Но как это может быть, если я вижу другое? Двух ответов не может быть: они или правы или неправы. Они уже смотрят на меня так, как будто я не в своем уме. Хотелось бы мне иметь линейку и измерить эти линии. То­гда бы я знал наверняка, кто прав, а кто ошибается. Я мог бы доказать то, что я утвер­ждаю. Что они еще скажут? Третий говорит: "Линия 2". Я опять буду белой вороной. Может быть, надо было слиться с толпой. Какое это имеет значение? Это во всяком случае всего лишь эксперимент. Я не могу больше! Я должен дать правильный ответ. Я уверен, что они не станут со мной разговаривать, когда эксперимент закончится. В жизни мне не было так не по себе! Я всегда полагался на других. Но как это возможно здесь? Я всегда думал, что другие видят все так же, как и я. Может быть, правы они, а плохо вижу я? Если я скажу: "Линия 1", я, может быть, буду не прав, и это действи­тельно будет плохим началом. Но если они ошибаются, а я с ними соглашусь, мы будем ошибаться все вместе, и это может быть будет не хуже. Моя очередь. Что сказать? Я го­ворю: "Линия 2". Ну вот, я это сказал. Кажется, они довольны, и я чувствую себя немно­го лучше. Зачем я это сказал? Мне все-таки кажется, что правильный ответ — линия 1-В следующий раз я не уступлю!» Qones, Gerard, 1967, p. 388-389). Так же как этот типичный испытуемый, участники эксперимента Аша подДЗ" лись влиянию, и очень существенно: в серии из 12 оценок приблизительно 1 ис­пытуемый из четырех по крайней мере один раз проявил конформность, дав, как

остальные члены группы, неверный ответ. Если учесть все ответы, то можно кон­статировать, что 35% из них были даны под влиянием большинства.

Столкнувшись с этими удивительными результатами, мы должны попытаться объяснить их и оценить значение этого феномена. Почему испытуемые подда­ются влиянию? Почему они ему сопротивляются? Каковы характеристики этого влияния: поверхностное оно или глубокое, мимолетное или длительное? Чтобы ответить на этот вопрос, Аш опрашивал испытуемых после эксперимента.

Из большей части этих бесед вытекает травмирующий аспект эксперимента даже тогда, когда явного влияния на испытуемого не оказывают. Поэтому вполне понятна реакция Р. Брауна (Brown, 1965), который после ознакомления с этим материалом охарактеризовал данную манипуляцию как «эпистемологический кошмар». Все испытуемые — и те, кто против очевидности своего восприятия приняли точку зрения ассистентов экспериментатора, и те, кто не поддались влия­нию — говорили о своем смущении, о психологической растерянности: «Это не похоже ни на что из всего, что я в жизни испытывал, я этого никогда не забуду» (Ash, 1952, р. 467).

Очень редко встречаются испытуемые, которые спокойно сохраняют свою не­зависимость. Но хотя у них нет тяжелого впечатления, что они согласились с чем-то неприемлемым, они тоже говорят о своей растерянности. Они очень хоте­ли бы поступить, как другие, ответить, как они. «Делать всё, как все» — достаточно сильная мотивация сама по себе. Это используется, например, в рекламе: «Этой зимой все едут в Марокко».

Среди испытуемых, поддавшихся влиянию, есть определенное (небольшое) число таких, которые утверждают, что они действительно изменили мнение, по­тому что большинство давали правильный ответ. Эти люди, опрошенные сразу же после эксперимента, готовы отрицать очевидное. В то же время они нисколько не кажутся смущенными. Они говорят: «Я никогда не давал неверных ответов»; «Я никогда не давал ответа, зная, что он ошибочный» (Asch, 1952, р. 469). Высшая степень рационалистической реакции: такой испытуемый кажется удивленным, когда ему говорят, что он давал неправильные ответы. Он этого просто не помнит, разве что он отвечал, не давая себе отчета!

Не все конформисты чувствуют себя так легко, они ссылаются не на стремле­ние к правильности, а на социальную мотивацию. Существуют два вида социаль­ной мотивации. С одной стороны, люди придерживаются укоренившегося пред­ставления о функционировании групп, согласно которому коллективно ошибаться невозможно. Временная ситуация, в которой они оказались, не может противо­стоять такому глубоко укоренившемуся представлению. «Они так упорно стояли на своем... Во время одного из опытов я почувствовал, что они, вероятно, ошиба­йся, но я не был вполне уверен в этом» (Asch, 1952, р. 471). С другой стороны, конформисты ясно выражают желание не отличаться от других. Поэтому они те-Ряют интерес к задаче, и, по-видимому, их не трогает проблема правильности соб-^ственных суждений. Они упорно стремятся не выделяться, не отклоняться. Такие Испытуемые ясно сознают, что они делают. Вот почему их не слишком смуща-^ет> когда они таким образом разрешают свой внутренний конфликт. «Я не хотел °^тДеляться от группы, я не хотел быть похожим на сумасшедшего» (Asch, 1952, Р- 472). Главное опасение здесь — это страх перед отклонением, иллюстрируемым °Дним из своих самых значимых образов — безумием.

156 Глава 4. Внешнее подражание и внутренняя перестройка (конверсия)

Б. Лояльность (потворство) и инновация "| 57

Одно несомненно: когда имеет место влияние, давление группы действует не на восприятие как таковое. Оно вызывает стремление избежать отличия — отри­цательный «гетеротропизм». Такое влияние большинства приводит к особому ви­ду конформизма — подражанию. Действительно, в этом случае нет глубокой и длительной интеграции новой модели поведения. Происходит именно временное усвоение какого-либо поведения.

Соглашательское поведение, «потворство» связано с тем, что индивиду важно делать вид, а не изменять свои убеждения. В эксперименте Аша мы видим также, что, для того чтобы быть эффективным, давление большинства вовсе не должно выражаться в явной форме. Оно индуцируется индивидами, а не оказывается в эксплицитной форме большинством. Вполне вероятно, однако, что если бы влия­ние большинства было усиленным и явным, то конформность в тем большей мере упала бы, скатилась бы до простого подражания. В этом случае разрыв между публичным согласием и личным, внутренним убеждением вызвал бы меньший внутренний конфликт у индивидов, которые ясно ощутили бы давление внешних обстоятельств, не зависящих от их воли.