– Куда едем? И почему ты так торопишься? Что произошло?
Я попросила его ехать к магазинчику Амели.
– Ничего особенного; я просто выяснила, что именно Дрейк убил мадам Довиль и Венецианца.
– Дрейк? Он же вор, что, еще и убийца? А кто такой Венецианец? – удивился Рене, оглядываясь на меня.
– Ай! – взвизгнула я, указывая на припаркованную на обочине машину, в которую мы едва не врезались. – Смотри на дорогу, и я все тебе расскажу.
Пока мы стояли в утренних парижских пробках, я успела рассказать ему о своих приключениях за последние двадцать четыре часа, и к тому времени, как Рене затормозил у магазина Амели, он был уже в курсе всего, за исключением того, что Дрейк – дракон.
– Я бы предложил тебе пожить у меня, пока опасность не минует, – извиняющимся тоном сказал он, когда я выходила из такси, – но у нас пятеро детей, и в квартире яблоку негде упасть.
– Ничего, я все понимаю. Однако ты даешь, пятеро детей!
Он криво усмехнулся:
– А как ты думаешь, почему я круглые сутки работаю, а? Ну а теперь, прежде чем идти, повтори мне, что говорить, если этот вор и убийца снова начнет соблазнять тебя с помощью своей масляной улыбочки.
|
|
– Рене, Дрейк не будет…
– Повтори!
– Chat echaude craint I'eau froide, – покорно произнесла я. Это означает: «Кошка, которую помыли горячей водой, боится холодной», что, очевидно, является французским аналогом пословицы «Обжегшись на молоке, дуешь на воду».
– Ты забыла изобразить презрительную усмешку, которая скажет ему, что ты выше этого. Это очень важно. Ну вот, ты делаешь успехи. Bonne chance, Эшлинг. Если я понадоблюсь, звони, и я приеду.
– Спасибо тебе. – Я, поддавшись импульсу, наклонилась к нему и поцеловала его в щеку. – Ты настоящий друг.