Глава XXхVIII

"Юлий Цезарь". - Главные недостатки драмы. - Ее достоинства. Однажды, в послеобеденное время, незадолго до трех часов множествояликов пересекало Темзу, прокладывало себе путь между лодками и лебедями ивысаживало своих пассажиров на южной стороне реки; с Блэкфрайрской пристаниотчаливают между тем все новые и новые ялики с театральными посетителями,несколько запоздавшими с обедом и опасающимися не поспеть к сроку, ибо нафлагштоке театра "Глобус" развевается флаг и возвещает, что сегодняпредставление. Публика видела театральную афишу на уличных столбах ипрочитала, что будет представлена трагедия "Юлий Цезарь" Шекспира; эта пьесапривлекает зрителей. Приехавшие уплачивают свои шесть пенсов и входят втеатр; ряды лож и партер наполняются. Знатные и привилегированные посетителизанимают свои места на сцене, позади занавеса. Затем трубят в первый, вовторой, в третий раз, и занавес, раздвигаясь на обе стороны, открываетсверху донизу обтянутую черным сцену. Выходят трибуны Флавий и Марулл; они бранят ремесленников и разгоняютих по домам за то, что они в будни ходят не в рабочем платье и без своихинструментов, - следовательно, нарушают одно из запрещений лондонскойполиции, которое кажется столь натуральным публике, что она (наравне споэтом) может представить его себе состоящим в силе в античном Риме. Сначалаэта публика немного неспокойна. В партере вполголоса разговаривают,закуривая трубки, но стоило второму гражданину произнести имя Цезаря, каквсе кричат "тише! тише!" и с напряженным вниманием начинают следить за ходомпьесы. Она была встречена сочувственно и сделалась вскоре одной из любимейшихпьес. Об этом свидетельствуют современники. Леонард Диггес в приведенномвыше стихотворении восхваляет ее сценический успех в сравнении с римскимидрамами Бена Джонсона. Там сказано: "Когда должен был показаться Цезарь, икогда Брут и Кассий в горячем споре выступали на сцену, как увлечены былитогда слушатели, и в каком восторженном настроении выходили они из театра!Зато в какой-нибудь другой день они не могли вынести ни одной строки изскучного, хотя так тщательно разработанного "Каталины" Бена Джонсона". Ученые радовались веянию древнего Рима, несшегося к ним навстречу изэтих сцен, простолюдин же сидел глубоко заинтересованный и наслаждалсясильными происшествиями драмы и ее величественными характерами. Одна строфав поэме Джона Уивера "Зерцало мучеников, или Жизнь и смерть сэра ДжонаОлдкэстля, рыцаря лорда Кобгема" говорит следующее: "Многоголовая толпа былаувлечена речью Брута о том, что Цезарь был честолюбив, но когдакрасноречивый Марк Антоний выставил на вид его добродетели, кто же тогда былпорочен, как не Брут!" О Юлии Цезаре было, конечно, написано много драм - они упоминаются в"Schoole of Abuse" Госсона от 1579 г., в "The Third Blatt of Retraite fromPlaies" от 1580 г., в дневнике Генсло за 1594 и 1602 год, в "Mirror ofPolicie" 1598 г. и т. д. - но ни к одной из сохранившихся не подходят словаУивера. Поэтому вряд ли можно сомневаться в том, что они относятся к драмеШекспира, а так как стихотворение появилось в печати в 1601 г., то это в тоже время дает нам решающую точку опоры для определения даты "Юлия Цезаря".По всей вероятности, пьеса был написана и поставлена на сцене в том же году.Уивер говорит, положим, в своем посвящении, что его поэма была уже окончена"около двух лет тому назад", но если даже это и правда, то вышеприведенныестроки весьма легко можно было вставить задним числом. Ранее 1601 г. "ЮлийЦезарь" едва ли мог возникнуть по многим причинам; с одной стороны, 1599 и1600 годы слишком уж заполнены работой, чтобы могло еще остаться место дляэтой обширной трагедии, с другой - внутренние свидетельства говорят в пользутого, что пьеса должна была быть написана в непрерывной связи с "Гамлетом",представляющим такое поразительное сходство с ней по стилю. Как сильно пьеса понравилась с первого же момента публике видно, междупрочим, из того обстоятельства, что она тотчас же вызвала конкуренцию на тотже сюжет. Генсло отмечает в своем дневнике, что в мае месяце 1602 г. он засчет своей труппы уплатил 5 фунтов за драму, озаглавленную "Падение Цезаря",поэтам Моидею, Дрейтону, Уэбстеру, Мидлтону и нескольким другим. Очевидно,что они работали по заказу. Как во время Шекспира эта драма имеланеобычайный успех на сцене, так еще и поныне "Юлий Цезарь" считается однойиз превосходнейших и глубочайших шекспировских пьес, единичной драмой,стоящей особняком от всех других драм из английской истории, - драмой,представляющей своеобразную композицию и являющейся, несмотря на кажущуюсяраздельную черту - убийство Цезаря - замкнутым целым, созданным сзамечательным пониманием античной жизни и римского характера. Что привлекало Шекспира в этом сюжете? И, прежде всего, что такое этотсюжет? Пьеса называется "Юлий Цезарь". Но достаточно ясно, что не личностьЦезаря имела здесь притягательную силу для Шекспира. Настоящий герой пьесы -Брут, возбудивший к себе интерес поэта. Мы должны уяснить себе, какимобразом и почему? Почему? Момент, когда была написана пьеса, служит ответом на нашвопрос. Это был тот тревожный год, когда самые ранние друзья Шекспира средивельмож, Эссекс и Саутгемптон, составили свой безрассудный заговор противЕлизаветы, и когда их попытка восстания окончилась казнями или тюремнымзаключением. Он увидел, таким образом, что гордые и благородные характерымогли, в силу обстоятельств, совершать политические ошибки, могли во имясвободы затеять бунт. Между попыткой Эссекса произвести дворцовую революцию,которая при непредвиденных капризах королевы могла обеспечить ему власть, ипопыткой римских патрициев путем убийства защитить аристократическуюреспублику против только что основанного единодержавия было, конечно, весьмамало сходства; но точкой соприкосновения являлось само восстание противмонарха, само это неразумное и неудачное стремление произвести переворот вобщественном строе. К этому присоединилась у Шекспира в раннюю эпоху известная симпатия кличностям, которым счастье не улыбалось, которые не были способны приводитьсвои намерения в исполнение. В прежнее время, когда он сам еще был бойцом,идеалом для него служил Генрих V, человек с практическими задатками,прирожденный победитель и триумфатор; теперь же, когда сам он пробилсявперед и близился уже к вершине возможного для него почета, теперь он,по-видимому, с особым предпочтением и с грустью останавливал свой взгляд наличностях, которые, подобно Бруту и Гамлету, при самых великих свойствах неимели дара разрешить поставленную себе задачу. Они привлекали его какглубокомысленные мечтатели и великодушные идеалисты. В нем была доля и ихприроды. Добрых двадцать лет раньше, именно в 1579 г., в Англии были напечатаны"Параллельные жизнеописания" Плутарха в переводе Порта, сделанном не сподлинника, а с французского перевода Амю. В этом переводе Шекспир нашелсвой сюжет. Способ, которым он пользуется этим сюжетом, значительно отличается отметода, применяемого им обыкновенно к своим источникам. У хрониста, какХолиншед, он сплошь и рядом берет лишь ход событий, основной очерк главноголица и анекдоты, которыми он может воспользоваться; у новеллиста, какБанделло или Чинтио, он берет контуры действия, не особенно много почерпаяиз них для характеров или диалога; из старинных пьес, которые онразрабатывает или переделывает, как например "Укрощение строптивой", "КорольИоанн", "Победы Генриха V", "Король Лир", - первоначальный "Гамлет", ксожалению, не сохранился - он переносит в свой труд всякую сцену и всякуюреплику, которые годятся на то, что годится в тех случаях, где мы можемконтролировать положение дела; никогда не заимствуется в больших размерах иникогда не представляет чего-либо особенно ценного. Здесь же, наоборот, мыможем поразительным и поучительным образом изучать метод работы Шекспира,когда он всего вернее придерживался своего источника. И мы видим, что он стем большей точностью следовал за своим авторитетом, чем более последний былразвит и чем более имел психологического чутья. Здесь Шекспир оказался впервые лицом к лицу с совершенно цивилизованнымумом, нередко наивным в своей античной простоте, но все же незауряднымхудожником, писателем, которого Жан Поль в преувеличенных, но вполнепонятных выражения назвал биографическим Шекспиром всемирной истории. Всю драму "Юлий Цезарь" можно предварительно прочесть у Плутарха.Шекспир взял у него три жизнеописания: жизнь Цезаря, Брута и Антония. Еслимы прочтем их одну вслед за другой, то у нас будут налицо все частности"Юлия Цезаря". Вот ряд примеров из первых актов драмы: пьеса начинается завистьютрибунов к любви, которой пользуется Цезарь у простого народа. Все домалейших мелочей заимствовано здесь у Плутарха. Равным образом и то, чтоследует: неоднократные предложения Цезарю короны со стороны Антония напразднике Луперкалий и неискренний отказ, которым Цезарь отвечает на них.Подозрительность Цезаря по отношению к Кассию. Реплику, с которой Цезарьвторично выступает на сцену - "Меня должны окружать люди тучные,беззаботные, покойно просыпающие ночи; не такие, как этот Кассий: он слишкомсух и тощ, слишком много думает; такие люди опасны" - у Плутарха мы находимв буквально тех же словах; более того, этот анекдот произвел на него такоевпечатление, что он три раза пересказывает его в различных биографиях.Далее, у греческого историографа встречается: как Кассий постепенновтягивает Брута в заговор, записки с призывами, подбрасываемые ему,соображения о том, должен ли Антоний умереть вместе с Цезарем, инесправедливое суждение Брута о характере Антония, жалобы Порции на то, чтоона лишена доверия своего супруга, и доказательство мужества, которое онадает, вонзая себе нож в ногу, все предзнаменования и чудеса, предшествующиеубийству: жертвенное животное без сердца, огненный дождь и огненные волны ввоздухе, предостерегающее сновидение Кальпурнии, решение Цезаря не идти всенат 15 марта, старания Деция Брута переубедить его, бесплодная попыткаАртемидора удержать его от опасности и т. д. и т. д. Все можно здесь найтиштрих за штрихом. По временам материал передается с мелкими и тонкими отклонениями, вкоторых просвечивает то темперамент Шекспира, то его взгляд на жизнь, тоидея, проводимая им в пьесе. У Плутарха нет пренебрежения к народным массам,которое питает к ним Шекспир, он не заставляет их менять фронт такбессмысленно. У него нет монолога Брута перед окончательным решением (II,1). Вообще же Шекспир употребляет, где это только возможно, те самые слова,которые находит в данном случае в переводе Норта. И даже более того: Шекспирберет характеры такими, какими они обрисованы Плутархом, например Брута,Порцию, Кассия. Брут совершенно одинаков в том и другом изображении,характер Кассия у Шекспира углублен. Что касается великого Цезаря, чьим именем озаглавлена драма, то Шекспирв точности придерживается частных анекдотических данных у Плутарха; ноизумительно то, что он не воспринимает значительного впечатления, которое уПлутарха получается от характера Цезаря, хотя и он, впрочем, не был всостоянии вполне его понять. Кроме того, следует принять во внимание еще тообстоятельство, неизвестное, конечно, Шекспиру, что Плутарх, родившийсясотню лет спустя после смерти Цезаря, в такое время, когда самостоятельностьГреции была одним лишь преданием, а столь великая некогда Эллада - частьюримской провинции, писал свои сравнительные жизнеописания с целью напомнитьгордому Риму, что каждой из его великих личностей Греция моглапротивопоставить свою. Плутарх был проникнут мыслью, что побежденная Греция была владыкой иучителем Рима во всех умственных сферах. Он в Риме читал лекции на греческомязыке, не умел говорить по-латыни, между тем как всякий римлянин говорил сним по-гречески и понимал этот язык, как свой родной. Довольно характерно,что римская литература и поэзия для него не существуют, между тем как онбеспрестанно цитирует греческих писателей и поэтов. Никогда не упоминает онимя Вергилия или Овидия. Он писал о своих великих римлянах так, как в нашидни пишет о великих русских какой-нибудь просвещенный и чуждый предрассудковполяк. Он, в глазах которого древние республики были озарены идеальнымсветом, не особенно был склонен ценить величие Цезаря. Так как Шекспир задумал свою драму таким образом, что ее трагическимгероем являлся Брут, то он должен был поставить его на передний план инаполнить сцену его личностью. Необходимо было устроить так, чтобынедостаток политической проницательности у Брута (относительно Антония) илипрактического смысла (спор с Кассием) не нанес ущерба впечатлению егопревосходства. Все должно было вращаться вокруг него, и поэтому ЦезаряШекспир умалил, сузил и, к сожалению, так сильно, что этот Цезарь, этотнесравненный гений в области политики и завоеваний, сделался жалкойкарикатурой. В других пьесах есть явственные следы того, что Шекспир прекрасно знал,что такое был этот человек и чего он стоил. Маленький сын Эдуарда в "РичардеIII" в восторженных словах говорит о Цезаре, как о герое победы, которого непобедила сама смерть. Горацио в одновременно почти с "Юлием Цезарем"написанном "Гамлете" говорит о великом Цезаре и о его смерти, а Клеопатра втрагедии "Антоний и Клеопатра" гордится тем, что принадлежала Цезарю.Правда, в комедии "Как вам угодно" плутовка Розалинда к знаменитым словам"пришел, увидел, победил" применяет выражение "тразоническая похвальбаЦезаря", но в чисто шутливом значении. Но здесь! Здесь Цезарь действительно рисуется в немалой мере хвастуном,как и вообще сделался олицетворением малопривлекательных свойств. Онпроизводит впечатление инвалида. Подчеркивается его страдание падучейболезнью. Он глух на одно ухо. У него уже нет его прежней силы. Он падает вобморок, когда ему подносят корону. Он завидует Кассию, потому что тотплавает лучше его. Он суеверен, как какая-нибудь старушонка. Он услаждаетсялестью, говорит высокопарно и высокомерно, похваляется своей твердостью ипостоянно выказывает колебание. Он действует неосторожно, неблагоразумно ине понимает, что угрожает ему, тогда как все другие это видят. Шекспир, как говорит Гервинус, не имел права возбуждать слишкомбольшого интереса к Цезарю, он должен был выдвинуть все те черты его,которые объясняют заговор, и, кроме того, перед ним был отзыв Плутарха, чтохарактер Цезаря значительно испортился незадолго до его смерти. Годсонпредставляет себе приблизительно в таком же роде, что Шекспир хотелизобразить Цезаря так, как его понимали заговорщики, для того чтобы зрительне судил несправедливо об этих последних; впрочем, он соглашается, что"Цезарь был слишком велик для того, чтобы они могли его видеть", что он"далеко не похож на себя в этих сценах, и едва ли можно считать историческихарактерной хотя бы одну из реплик, вложенных ему в уста". Таким образом,Годсон приходит к изумительному результату, что во всем замысле пьесы естьтонкая ирония, "ибо, - объясняет он, - чтобы Брут, пошлый идеалист, затмилсобою величайшего практического гения, какого когда-либо видел свет, можетбыть допущено лишь в ироническом смысле". Это самая бессвязная чепуха, порожденная претензией на остроумие. Вдраме нет ни искры иронии над Брутом. И ни к чему не служит дажеутверждение, что Цезарь становится после своей смерти главным действующимлицом и, как труп, как воспоминание, как дух, сокрушает своих убийц. Какможет такой незначительный человек отбрасывать от себя такую великую тень!Шекспир, конечно, подразумевал, что Цезарь побеждает после своей смерти.Злого гения Брута, являющегося в лагере при Филиппах, он превратил в духЦезаря; но этого призрака слишком недостаточно для того, чтобы воскреситьискаженное представление о Цезаре. С другой стороны, неверно и то, будто единство пьесы пострадало бы отвеличия Цезаря. Поэтическое достоинство пьесы страдает от егонезначительности. Пьеса могла бы сделаться бесконечно богаче и глубже, еслибы Шекспир написал ее, взяв исходной точкой сознание того, чего стоилЦезарь. В других случаях у Шекспира приходится удивляться тому, что он могсделать из скудного, бедного материала. Здесь история была так неисчерпаемобогата, что рядом с ней его поэзия сделалась бедной и скудной. Совершенно подобно тому, как Шекспир, если только места в первой части"Генриха VI", относящиеся к Орлеанской Деве, принадлежат ему, изобразилЖанну д'Арк без понимания высокой и простой поэзии, изливавшейся от этогообраза, - путь ему заграждали национальные предрассудки и стародавнеесуеверие - точно так же он слишком легкомысленно и без всякой осторожностиприступил к обрисовке Цезаря, и как Жанну д'Арк он сделал колдуньей, так онделает Цезаря самохвалом - Цезаря! Если бы, как школьная молодежь позднейших времен, он должен былпрочитать в детстве сочинение Цезаря о Галльской войне, то это не оказалосьбы возможным. Или, быть может, из того, что ему пришлось слышать об этомсочинении, он наивно заимствовал ту черту, что Цезарь постоянно говорит осебе в третьем лице и называет себя по имени? Сравните на минуту этого патетического самопочитателя у Шекспира с темпортретом его, который Шекспир без труда мог бы составить себе хотя бытолько по своему Плутарху, и который послужил бы объяснением легкости, скакой Цезарь поднялся на высоту единодержавия, на которой он стоит приначале пьесы, возбуждая против себя постепенно накоплявшуюся ненависть. Ужена второй странице жизнеописания Цезаря он прочел бы здесь анекдот о том,как Цезарь, совсем еще молодым человеком, был на обратном пути из Вифиниизахвачен в плен киликийскими пиратами. Они потребовали с него 20 талантоввыкупа. Он отвечал им, что они, вероятно, не знают, кто такой их пленник,обещал им вместо двадцати пятьдесят талантов, разослал своих спутников вразные города, чтобы собрать эту сумму, и с одним другом и двумя служителямиостался один у этих известных своей кровожадностью бандитов. Он выказывал имтакое пренебрежение, что отдавал им приказания; они не смели говорить, когдаему хотелось спать; в течение 38 дней, которые он провел у них, он обращалсяс ними так, как какой-нибудь владетельный князь со своими телохранителями.Он делал свои гимнастические упражнения, писал стихи и речи, словно находясьв полной безопасности. Часто грозил он им, что когда-нибудь да повесит их,т. е. распнет на кресте. Как только он получил из Милета выкупную сумму, он прежде всеговоспользовался своей свободой для того, чтобы снарядить в гавани несколькокораблей, напасть на пиратов, всех их взять в плен и овладеть их добычей.Затем он обратился к претору Азии, Юнию, которому принадлежало правонаказать их. Когда тот, руководимый корыстолюбием, ответил, что обсудит надосуге, что следует сделать с пленниками, Цезарь возвратился в Пергам, гдеони были заключены в темницу, и повелел всех разбойников, согласно своемуобещанию, распять на кресте. Что сделалось с этим сознанием своего превосходства и с этойнепреклонной силой воли у шекспировского Цезаря! Я желал бы, чтобы он был потучнее, но не боюсь его. И все-таки, если бымое имя вязалось со страхом... Я говорю это тебе с целью показать, чего должно бояться, а не изжелания высказать, чего я боюсь - ведь я всегда Цезарь. Хорошо еще, что он сам дебютирует этими словами. Иначе этому неповерили бы. Да и верят ли этому? Шекспир представляет дело так, как будто республика, ниспровергнутаяЦезарем, могла существовать, как будто, ниспровергнув ее, он оказалсяпреступным. Но древняя аристократическая республика уже распалась, когда Цезарьсковал из ее элементов новую монархию. В Риме царила чистая анархия. Тамбыла чернь, о которой чернь больших городов в наши дни не может датьпредставления - не глупая чернь, по большей части смирная, лишь порою дикаяпо глупости, внимающая у Шекспира надгробным речам и рвущая на части Цинну;- но чернь, бесчисленные орды которой образовались, во-первых и преждевсего, из масс рабов в соединении с тысячами иностранцев из всех трех частейсвета, фригийцев из Азии, негров из Африки, иберийцев и кельтов из Италии иФранции, стекавшихся в мировую столицу. К громадной толпе домашних и полевыхрабов присоединились тысячи, совершивших на родине кражу или убийство,живших во время пути разбоем и грабежом и теперь скрывавшихся в предместьяхРима. Но кроме иностранцев без ремесла и рабов без хлеба, были полчищавольноотпущенных людей, вконец испорченных рабским состоянием и видевших вполной свободе, соединилась ли она с беспомощной бедностью или сновоприобретенным богатством, лишь средство причинять вред. Затем былилегионы гладиаторов, столь же равнодушных к чужой жизни, как и к своейсобственной, готовых служить всякому, кто платил. Из таких-то людейсоставил, например, Клодий свои вооруженные шайки, делившиеся, совершеннокак римские солдаты, на декурии и центурии под начальством решительныхпредводителей. На форуме эти полчища дрались с другими полчищами гладиаторови пастухов из диких местностей Пиценума и Ломбардии, вызванных сенатом иорганизованных им для своей защиты. Уличной полиции и пожарных не было,можно сказать, вовсе. Когда случались общественные беды, как, например,пожар или наводнение, то совещались с авгурами о значении этих несчастий.Начальствующим лицам перестали повиноваться; на консулов и трибуновпроизводили нападения, мало того, убивали их иногда. В сенате ораторыосыпали друг друга бранью, на форуме они плевали друг другу в лицо. НаМарсовом поле всякий избирательный день давались настоящие сражения, и ниодин значительный человек никогда вообще не ходил по улице иначе, как всопровождении стражи из гладиаторов и рабов. "Попытайтесь вообразить себе, -говорит Моммсен, - Лондон с невольничьим населением Нового Орлеана, сконстантинопольской полицией, с полным отсутствием промышленности, как всовременном Риме, и притом волнуемый политикой по образцу парижской политики1848 г., и вы получите приблизительное представление о республиканскомвеличии, гибель которого оплакивают в своих негодующих письмах Цицерон и еготоварищи". Сравните теперь в трагедии попытку честолюбивого Цезаря ввести царскуювласть в подчиненное республиканским формам и благоустроенное государство. Что очаровывало всех, даже противников, приходивших в соприкосновение сЦезарем, это его благовоспитанность, его учтивость, словом, прелесть егосущества. Эти качества производили вдвойне сильное впечатление на тех, кто,подобно Цицерону, привык к высокомерию и грубости так называемого великогоПомпея. Цезарь, как бы он ни был занят, всегда находил время подумать освоих друзьях и пошутить с ними. Его письма милы, веселы. У Шекспира же онто надменен, то фамильярен. В течение 25 лет Цезарь как политик всяческими средствами боролся саристократической партией в Риме, с ранних пор решив сделаться, безприменения вооруженной силы, властелином известного в то время света, в тойуверенности, что республика распадется сама собой. В одно уже своепреторство в Испании он обнаружил таланты воина и администратора и держалсяв стороне от ежедневной политики. Затем, когда все, казалось, готово былоподчиниться ему, он вдруг все обрывает, покидает Рим и направляется вГаллию. Сорока четырех лет от роду он делается военачальником и становится,быть может, величайшим из полководцев, о которых говорит история,несравненным завоевателем и организатором, и в этом, уже немолодом возрастевысказывает целый ряд свойств в высшей степени ценных. Шекспир не дает нам представления о гибкости и о богатстве егохарактера. Зато он заставляет Цезаря с неутомимой торжественностьювосхвалять самого себя (II, 1): Выйду. Опасности, грозящие мне, видели только тыл мой; увидят лицоЦезаря - исчезнут. У Цезаря не было и тени той мертвенной важности и строгости, которыепридает ему Шекспир. Он соединял в себе находчивость полководца с изяществоми высоким равнодушием к мелочам светского человека. Он любил, чтобы егосолдаты носили блестящее оружие, и чтобы они были нарядны: "Что за беда втом, если они опрыскивают себя духами, - говорил он, - они не хуже дерутсяот этого", и солдаты, бывшие как большинство солдат под начальством других,делались непобедимыми под его предводительством. Он, бывший в Риме законодателем моды, был в поле так равнодушен ко всемудобствам, что часто спал под открытым небом и, не поморщившись, елпрогорклое масло; но в его палатках всегда стояли богато накрытые столы, ився знатная молодежь, для которой Галлия была в те времена то же, чемсделалась Америка в период открытий, являлась из Рима в его лагерь, какойкогда-либо видел свет, богатый тонкими и умными людьми, молодыми писателямии поэтами, остроумными и гениальными, занимавшимися литературой среди самыхсерьезных, висевших над их головой опасностей, и постоянно посылавших отчетыо своей совместной жизни и своих беседах Цицерону, успевшему сделаться кэтому времени признанным главой римской литературы. В короткий срок,употребленный Цезарем на завоевательный поход в Британию, он пишет два разаЦицерону. Их отношения с их различными фазисами напоминают до некоторойстепени отношения Фридриха Великого и Вольтера. Какой печальный портретЦицерона как педанта дает нам Шекспир! Кассий. Не говорил ли чего Цицерон? Каска. Как же, говорил - только по-гречески. Кассий. Что же? Каска. Вот уж этого-то я не могу сказать тебе. Понимавшие егопоглядывали друг на друга, улыбаясь и покачивая головами; для меня же всеэто было решительно греческим. Среди всевозможных усилий, ежедневно рискуя жизнью, в неустанной борьбес воинственными врагами, которых он побивает поочередно, Цезарь пишет своиграмматические труды и свои комментарии. Его посвящение Цицерону сочиненияоб аналогии есть дань поклонения как ему, так и литературе: "Ты открыл всесокровища красноречия и первый применил их к делу. Ты стяжал славупрекраснее всякой другой славы, ты достиг триумфа, который следуетпредпочесть триумфу величайших полководцев, ибо расширять пределы умственнойжизни более достойно, нежели расширять границы царства". Это говоритчеловек, только что разбивший швейцарцев, завоевавший Францию и Бельгию,совершивший первый поход в Англию и настолько оттеснивший германские войска,что они на долгие времена сделались безопасными для того Рима, которомугрозили гибелью. Как все это мало походит на торжественно-самодовольного манекена уШекспира:...Опасность знает очень хорошо, что Цезарь опаснее ее самой. Мы двальва, рожденные в один день: я старший и страшнейший. Цезарь выйдет из дома. Цезарь мог быть жесток. Он не упускал случая на войне устрашать своихврагов мщением; он повелел отсечь головы у всего сената венетов, повелелотрубить правую руку у всех тех, кто сражался против него при Укселлодунуме;доблестного Верпингеторикса он посадил па пять лет в темницу, чтобызаставить его идти в оковах во время своего триумфа, а после того казнил. Тем не менее, там, где строгость не была необходима, он был самаснисходительность и кротость. Во время гражданской войны Цицерон перешел влагерь Помпея, после поражения просил прощения и получил его. Когда он затемиздал книгу в честь смертельного врага Цезаря, Катона, лишившего себя жизнидля того, чтобы не быть вынужденным повиноваться ему, и сделавшегосявследствие этого героем всех республиканцев, Цезарь писал Цицерону: "Читаякнигу, я чувствую, что сам, благодаря ей, делаюсь как будто красноречивее".А между тем в его глазах Катон был лишь грубая личность и энтузиастустарелого строя. Раба, из нежной преданности к своему господинуотказывавшегося подать Катону свой меч, когда он хотел заколоть себя, Катонтак неистово ударил кулаком в лицо, что у него рука сделалась красной открови. Такой поступок испортил Цезарю трагическое впечатление этогосамоубийства. Цезарь не удовольствовался тем, что простил почти всех, сражавшихсяпротив него при Фарсале; со многими из них, как например с Брутом и Кассием,он щедро поделился своей властью. Брута он старался охранять перед битвой,после же нее осыпал его почестями. Не раз после того выступал Брутпротивником Цезаря, более того, из принципиальной мягежности пошел противнего с Помпеем, несмотря на то, что его отец был убит по приказаниюпоследнего. Цезарь простил ему и это, как прощал его без конца. Он перенес,по-видимому, на Брута любовь, которую в молодости питал к его материСервилии, сестре Катона, одной из самых страстных и самых верныхвозлюбленных Цезаря. В своей "Mort de Cesar" Вольтер заставляет Брута податьЦезарю только что полученное им письмо от умирающей Сервилии, где она проситЦезаря позаботиться об их сыне. Плутарх рассказывает, что когда во времязаговора Каталины Цезарю принесли в сенат письмо, и когда по поводу того,что он встал и прочел его, отойдя в сторону, Катон громогласно выразилподозрение, что здесь читается письмо от заговорщиков, - Цезарь со смехомподал ему это письмо, заключавшее в себе любовные признания его сестры,после чего Катон в негодовании воскликнул: "Пьяница!" - самое худшее бранноеслово в устах римлянина. (Бен Джонсон воспользовался этим анекдотом в своейпьесе "Каталина"). Брут унаследовал от своего дяди Катона ненависть к Цезарю. В этих двухпоследних римских республиканцах эпохи упадка республики с благороднымстоицизмом сочеталась известная жестокость. В характере Катона было многодревнеримской грубости; Брут же по отношению к азиатским провинциальнымгородам был лишь кровожадным ростовщиком, вымогавшим свои ростовщическиедоходы посредством угроз убийством и пожаром от имени подставного лица(Скаптия). Жителям города Саламина он дал взаймы деньги под 48 процентов.Когда они не могли их уплатить, он так сильно осадил их сенат отрядомконницы, что пять сенаторов умерли голодной смертью. Шекспир по неведениюочищает Брута от этих пороков и делает его простым и великим за счет Цезаря. Цезарь сравнительно с Катоиом - как позднее Цезарь сравнительно сБрутом - это всесторонний гений, любящий жизнь, любящий действие и власть,сравнительно с узким пуританизмом, ненавидящим умы такого рода отчасти поинстинкту, отчасти по теории. Какое странное недоразумение, что Шекспир, который сам как поклонниккрасоты, как человек, склонный к жизни, исполненный деятельности,наслаждения и удовлетворенного честолюбия, постоянно находился по отношениюк пуританизму на боевой позиции аналогичной с Цезарем, что он по незнаниюперекинулся на сторону пуританизма и через это оказался неспособным извлечьиз богатого рудника Цезаря все заключавшееся в нем золото! В шекспировскомЦезаре нет и тени прямодушия и честности настоящего Цезаря. Никогда невыказывал он лицемерного почтения к прошлому, хотя бы даже в грамматическихвопросах. Он протянул руку к власти и взял ее, но не делал вида, как уШекспира, будто он ее отвергает. Шекспир удержал за ним гордость, которую онвыказывал, но сделал ее некрасивой и наделил его в придачу лицемерием. И еще следующая черта в характере Цезаря не была понята Шекспиром:когда, наконец, одержав всюду победы в Африке и Азии, в Испании и Египте, онувидал в своих руках власть, которой двадцать лет домогался, она потеряладля него свою притягательную силу. Он знал, что его не понимают и ненавидятте люди, чье уважение он особенно ценил, видел себя вынужденным пользоватьсяуслугами людей, которых презирал, и душой его овладело презрение к людям.Вокруг себя он видел лишь алчность и измену. Власть показалась ему лишеннойсладости, сама жизнь показалась ему утратившей свою цену, не стоящей большетого, чтобы ее беречь. Отсюда его ответ, когда его умоляли принять мерыпротив тех, кто хотел его убить: "Лучше один раз умереть, чем вечнотрепетать!", и он идет 15 марта в сенат, без оружия, без вооруженной свиты.В трагедии его под конец заманивает туда надежда на титул и корону и боязнь,что его назовут трусом. Глупцы, приписывающие произведения Шекспира Френсису Бэкону, исходят,между прочим, из того соображения, что человек, не обладавший ученостьюБэкона, не мог иметь того знания римских античных условий жизни, какоеобнаружено в "Юлии Цезаре". Эта драма, совсем наоборот, явно и очевиднодолжна была быть написана человеком, ученость которого никоим образом нестояла на уровне его гениальности, так что она не только своимизамечательными достоинствами, но и своими недочетами служит, совершенноизлишним впрочем, доказательством того, что сам Шекспир есть автор своихпроизведений. Кропатели и не подозревают, в какой степени гений можетзаменить книжную культуру, и как высоко он парит над ней. Но, с другойстороны, бесспорно приходится утверждать, что существуют области, гденикакая гениальность не может заменить знания, изучения источников,наблюдения действительности, и где даже высочайший гений пасует, когда хочеттворить на собственный страх или на скудном фундаменте. Такой областью является историческая поэзия касательно тех личностей,где полнота истории превосходит всякую свободную концепцию, где историяболее необычайна, более поэтична, нежели какая-либо поэзия, более трагична,нежели какая-либо древняя трагедия, там поэт может достигнуть одного уровняс нею лишь опираясь на свои многосторонние знания. Недостаток у Шекспираисторического и разностороннего классического образования сделал то, чтонесравненное величие Цезаря не оставило следа в его душе. Он принизил искомкал этот образ, чтобы дать простор развитию характера, долженствовавшегоиграть главную роль в его драме, а именно Марка Брута, которого, следуяидеализирующему примеру Плутарха, он почти целиком нарисовал благороднымстоиком.