Глава lххvii

"Зимняя сказка". - Эпическая постройка. - Образ ребенка. - Пьеса как музыкальное произведение. - Эстетика Шекспира. Поэзия сказки владеет отныне сердцем Шекспира. Она же тотчасоплодотворяет вновь его воображение. "Зимняя сказка" была впервые напечатана в издании in-folio от 1623 г.,но, как мы указывали выше, д-р Саймон Форман оставил в своем дневникезаметку о том, что присутствовал на ее представлении в театре "Глобус" 15-гомая 1611 г. Запись в журнале, веденном по обязанностям службы заведующимпридворными увеселениями сэром Генри Гербертом, говорит в пользу того, чтопьеса была тогда совсем новая. А именно, там значится: "Для актеров короля.Старая пьеса, под заглавием "Зимняя сказка", дозволенная ранее сэромДжорджем Боком, равно как и мною, по поручительству м-ра Гемминджа, что вней не прибавлено и не вставлено при переменах ничего нечестивого, хотядозволенной книги и не оказалось налицо, поэтому я отослал пьесу обратно,без уплаты, сего 19-го августа 1623 г.". Сэр Джордж Бок, упоминаемый здесь,был официально утвержден в должности цензора не ранее августа месяца 1610г., так что, по всей вероятности, представление "Зимней сказки", котороеФорман видел весной 1611 г., было одним из первых ее представлений. Как мыотметили выше, во вступлении к "Ярмарке в день св. Варфоломея" Бена Джонсонаот 1614 г. есть против нее маленькая выходка. Основой для "Зимней сказки" послужил роман Роберта Грина, вышедший ещев 1588 г. под заглавием "Пандосто, триумф времени", но спустя полвекапереименованный в "Историю о Дорасте и Фавнии". Он был так популярен, чтопереиздавался вновь и вновь. Известно не менее 17 изданий его, но, по всейвероятности, их было гораздо больше. Замечательно, что тогда как Шекспир для своей более ранней идиллическойпьесы "Как вам угодно" переделал напечатанную в 1590 г. "Розалинду" Лоджауже вскоре после выхода ее в свет, повесть Грина с ее своеобразнымсочетанием патетических и идиллических элементов лишь в этот моментпоказалась ему удобной для переработки, хотя она была ему известна задолгодо этого времени. Мнение Карла Эльце, будто Шекспир уже воспользовалсяфабулой этого романа в наброске, относящемся к самой первой поре егодеятельности, так что Грин своим известным, запальчивым обвинением Шекспирав плагиате намекал будто бы на это заимствование, следует считать совершеннобезосновательной гипотезой. Нападки Грина находят себе достаточноеобъяснение в переработках и приспособлениях к сцене устарелых пьес, которымимолодой поэт начал свое поприще, и очевидно направлены по адресу "ГенрихаVI". Так как Шекспир не мог взять для своей драмы заглавие новеллы, то ондал ей имя "Зимней сказки", под которым в его время подразумевали серьезную,потрясающую или трогательную историю, и обнаружил решительное намерениепридать пьесе характер сказки или сновидения. Приступая к своему рассказу,Мамилий говорит (II, 1): "К зиме скорее подходит печальная сказка", и втрех, по крайней мере, местах, зрителям стараются внушить, как невероятно икак сказочно действие пьесы. Когда же повествуется о том, как нашли Пердиту,то рассказ прямо начинается словами "Новейшее из того, что слышностановится, до такой степени похоже на старую сказку, что в нем нельзя несомневаться" (V, 2). Из своего источника Шекспир заимствовал географические несообразности.Уже в романе Грина Богемия представлена страной, куда ездят на кораблях; ужев романе Грина оракул в Дельфах превращен в оракула на острове Дельфе.Шекспир и сам подбавил анахронистических нелепостей. Действующие лица пьесыисповедуют неопределенную религию и крайне забывчивы относительно еесущности: то они христиане, то поклонники Юпитера и Прозерпины. В той самойпьесе, где пилигримствуют в Дельфы для решения вопроса о виновности илиневиновности, пастух говорит (IV, 2): "Один только из них пуританин и поетпод волынку псалмы". Все это, конечно, непреднамеренно, но все это усиливаетв нашем впечатлении сказочный характер пьесы. Шекспир, неизвестно для чего, сделал перестановку в местностях. У Гринасерьезная часть пьесы происходит в Богемии, а идиллическая - на Сицилии; уШекспира же наоборот; быть может, Богемия показалась ему более подходящимместом, чтобы подкинуть новорожденного младенца, чем более известный и болеенаселенный остров Средиземного моря. Основные черты пьесы ведут, следовательно, свое происхождение от Грина:прежде всего другого, нелепая ревность короля по поводу того, что его жена,по его же настойчивому требованию, просит Поликсена продлить свое пребываниеу них и дружески с ним беседует. У Грина ревность обоснована, между прочим,тем наивным и неприменимым для Шекспира обстоятельством, что Белларий, желаядоказать мужу свое послушание заботливостью о друге его юности, частозаходит в спальню Эгаста, чтобы посмотреть, все ли там в порядке. У Гринакоролева действительно умирает после того, как король отверг ее в своемревнивом безумстве. Шекспир не мог воспользоваться этой трагической чертой,которая сделала бы невозможным заключительное примирение. Зато онзаимствовал и разработал другую: смерть королевского сына, малолетнегоМамилия, от горя, вызванного в нем поступком отца с его матерью. ЭтотМамилий и все, что связано с ним, принадлежит к жемчужинам пьесы; невозможнобыло лучше охарактеризовать даровитого и благородного сердцем ребенка. Повсей вероятности, здесь, в изображении этого мальчика, которого так раноуносит смерть, Шекспир вторично помянул своего умершего малолетнего сына. Кнему отнес он мысленно и то, что Поликсен отвечает на вопрос Леонта, так жели радует его юный принц, как его, Леонта, Мамилий (I, 2): Да, когда бываю дома, Он мне мое занятье и забава: То верный друг, то враг непримиримый, Мой льстец, мой воин, мой советник важный; Короче, он мне все! Он сокращает Июльский длинный день в декабрьский краткий, И вереницей всяческих забав Ребяческих мне разжижает мысли, Готовые свернуть во мне всю кровь. Леонт. Совсем, как мой здесь у меня. Отец заговаривает сначала в веселом тоне с маленьким Мамилием: Мамилий! Ты мне сын? Мамилий. Да, сын! Леонт. Мой петушок-цыпленок. Нос твой грязен; На мой походит, говорят. Спустя немного, когда ревность возросла, он восклицает: Приди ко мне, мой мальчик, Глянь оком голубым в меня, мой милый! Кость от костей моих! Нет, невозможно, Чтоб мать твоя могла... Французские трагические поэты в середине и в конце 17-го века никогдане рисуют наивных детей. Маленького принца, обреченного на раннюю итрогательную смерть, они заставили бы говорить тоном возмужалым иторжественным, каким говорит Иоас в "Аталии" Расина. Шекспир нисколько нестесняется вложить в уста маленькому принцу речи настоящего ребенка. Мамилийговорит придворной даме, предлагающей поиграть с ним: Нет, с вами не хочу. 1-ая дама. А отчего же не со мной? Мамилий. Меня Целуете всегда и говорите, Как с маленьким. Он объявляет, что ему больше нравится другая придворная дама, потомучто у нее черные и тонкие брови. Он знает, что брови тогда всего красивей,когда они как бы нарисованы пером в виде полумесяца. 2-ая дама. Но кто же Вас этому учил? Мамилий. На женских лицах Я высмотрел. Скажите мне, однако, Какого цвета ваши брови? 2-ая дама. Синий! Мамилий. Вы шутите. Бровей такого цвета Я не видал. Но синий нос я видел У женщины. Потом сказка, которую он начинает рассказывать, прерывается появлениембеснующегося короля. В сцене суда над королевой, сцене, составляющей параллель подобной жесцене в "Генрихе VIII", приносят известие о кончине принца (III, 2): Чье сердце доброе (добрей, чем должно В такие годы) не могло снести Позора матери своей честнейшей, Поруганной неистовым отцом. В новелле смерть ребенка влечет за собою смерть матери; здесь, являясьнепосредственно за мятежным отвержением со стороны короля изречения оракула,она вызывает переворот в лице Леонта, принимающего эту смерть за кару небес.Шекспир оставил Гермиону жить и только считаться умершей, потому что хотелдать своей пьесе счастливый исход, которого требовало его основноенастроение в этот период. То обстоятельство, что под конец воспоминание оМамилий как будто бесследно исчезло, свидетельствует только о часто ужеупоминавшейся нами поверхностности, с которой работает теперь Шекспир. Затопоэт постарался уберечь от забвения образ Гермионы; он показывает ее нам всновидении Антигона, незадолго до его смерти, и таит ее шестнадцать лет вуединении, для того чтобы она появилась в самом конце. Ее личностьпреимущественно и связывает между собой обе крайне разнородные части, накоторые распадается эта пьеса со своей "осиной талией". Но хотя "Зимняя сказка" почти в такой же степени, как "Перикл", имеетнесомненно более эпический, нежели драматический склад, все же у нее естьединство в настроении и в тоне. Подобно тому, как картина, изображающаядовольно чуждые одна другой группы, может представлять единство в сочетаниилиний и в гармонии красок, точно так же в расчлененном действии драмы можетбыть нечто в общепоэтическом смысле родственное, что можно было бы назватьдухом или основным тоном драмы, и этот дух, или основной тон с уверенностьюпроведен здесь. Шекспир с самого начала позаботился сделать серьезныйэлемент не слишком безотрадно мрачным и оставил достаточно юмора, чтобы мымогли наслаждаться прелестными отношениями Флоризеля и Пердиты на праздникежатвы или воровскими шутками Автолика; все те настроения, которые онзатрагивал в течение действия, он постарался слить в меланхолическипримиренном настроении развязки. Он не мог заставить Гермиону тотчас жевозвратиться к королю, что в действительности было бы, конечно, всегоестественнее, не мог сделать этого, потому что в таком случае пьесакончилась бы на третьем акте. Поэтому он заставляет ее исчезнуть и под видомстатуи вновь пробудиться к жизни, чтобы обвить своей рукой плачущего Леонта. Если посмотреть на эту пьесу с чисто отвлеченной точки зрения, как намузыку, то она походит на историю души. Она начинается с сильных душевныхдвижений, с напряжения и тревоги; ее предпосылки - ужасные ошибки, ведущие кзаслуженным и незаслуженным страданиям; забвение и легкомыслие являются насмену отчаяния, но затем еще раз происходит перелом, и когда сердце стоит,таким образом, одинокое со своей смущенной печалью и безнадежным раскаянием,то в заветном святилище своем оно находит обреченное смерти, окаменелое, ноневредимо и верно сохраненное воспоминание, и это воспоминание, искупленноеслезами, становится снова живым. У этой пьесы есть смысл и мораль, как могутони быть у симфонии, и не в меньшей, если не в большей мере. Было бынедоразумением доискиваться психологического повода, по которому Гермионаскрывается в продолжение стольких лет. Она является в конце, потому что онанужна напоследок, как заключительный аккорд нужен в музыке или закругленнаяарабеска в рисунке. К прибавленным Шекспиром от себя действующим лицам принадлежат в первойполовине пьесы две фигуры - смелая, неустрашимая, чудесная Паулина и ееслабохарактерный, благодушный супруг. Паулина, которую как миссис Джемисон,так и Генрих Гейне обошли молчанием в своих характеристиках шекспировскихженщин, один из наиболее достойных удивления по своей оригинальностиобразов, какие только встречаются в театре Шекспира. У нее более мужества,чем у десятка мужчин, и все то природное красноречие и энергический пафос,какой могут сообщить храброй женщине непоколебимая правдивость и простой,здоровый ум. Она готова идти в огонь за свою королеву, которую любит и вкоторую верит; она недоступна ни малейшему намеку на сентиментальность исмотрит без эротического чувства, но и без неприязни на своего добродушногомужа. Когда она вступает в спор с беснующимся от ревности королем, ее приемынапоминают немножко приемы Эмилии в "Отелло". Но при всем том между Эмилиейи Паулиной нет ни малейшего сходства. В ее природе чувствуется тот редкийметалл, который типичен для замечательных женщин этого не особенноженственного типа. Во второй половине пьесы сельский праздник, примыкающий к разговоруФлоризеля с Пердитой, есть всецело вымысел Шекспира как в своейпатетической, так и в комической части. Забавный образ Автолика - его полнаясобственность. В новелле король страстно влюбляется в свою родную дочь,когда видит ее взрослой девушкой, и лишает себя жизни, когда она соединяетсясо своим возлюбленным. У Шекспира эта глупая и гадкая черта отпала. Всезаканчивается чистой гармонией. Здесь, как и в "Цимбелине", мы видим, что свойство темы вынуждает поэтаостанавливаться на несчастьях, причиняемых ревностью. Здесь он уже в третийраз изображает такую ревность, которая заставляет человека забыться доисступления. Отелло был первым великим примером, затем следует Постум, и воттеперь - Леонт. Леонт представляет исключительный случай в том отношении, что никто ненашептывает ему ревности, никто не клевещет на Гермиону. Его собственнаядикая и глупая фантазия одна всему виною. Но один и тот же порок ревности,очевидно, лишь варьируется здесь как средство изобразить величие ибезупречность женской души в новом оттенке. Миссис Джемисон прекрасно сказала когда-то о Гермионе, что онасоединяет в себе столь редкие качества, как достоинство, чуждое гордости,любовь, чуждую страсти, и нежность, чуждую слабости. Как королева, каксупруга и мать она держит себя с величественной прелестью, с возвышенной иобаятельной простотой, с непринужденным самообладанием, так что к нейприменима пословица: тихие воды глубоки. Ее спокойное величие еще рельефнейвыделяется благодаря всегда готовым выступить на бой отваге и энтузиазмуПаулины; ее благородная царственность еще ярче освещается смелой прямотой ееподруги. Ее поведение и речи в сцене суда достойны восторженного удивления,они далеко оставляют за собой поведение и речь королевы Екатерины в сценетого же рода. Ее характер, заключающийся в покорности и кротости, согласноанглийскому идеалу женщины, поднимается здесь до самого достойного протеста.Она не тратит много слов на свою защиту. Жизнь утратила для нее цену с техпор, как она лишилась любви своего супруга, с тех пор, как ее маленькогосына держат вдали от нее, как от зачумленной, а ее новорожденную дочь"оторвали от ее груди, чтобы убить ее с невинным молоком на невинных устах".Она хотела бы только спасти свою честь, но она, обвиняемая, оскорбляемая,говорит, тем не менее, прежде всего движимая состраданием к раскаянию,которое в будущем придется когда-нибудь почувствовать Леонту. Ее язык - языктвердости, присущей невинности. Когда король отдает приказ отвести ее втюрьму, она с первого же момента произносит (II, 1):...Здесь царит Звезды недоброй тайное сиянье. Я терпелива, долго буду ждать, Пока смягчится небо. Вы, кто слышит Меня, заплакать не могу так скоро, Как плачут женщины повсюду часто. Быть может, недостаток сил моих В вас иссушает чувства сожаленья. Так сохнет поле, если нет росы. Но в сердце у меня печаль безмерна, Горит и жжет; слезам не погасить Печали этой. И она просит дам своей свиты тоже не плакать о ней; если бы оназаслуживала заключения в темницу, тогда были бы уместны слезы. Во второй половине "Зимней сказки" мы окружены свежей и прелестнойприродой и видим веселую картину сельского счастья и процветания. Шекспир был далек от свойственных его эпохе и многим другим эпохамсентиментально-фантастических причуд пастушеского стиля. Еще в комедии "Каквам угодно" он в лице Корина и Фебе вывел крайне правдивую и вследствиеэтого не особенно поэтическую пастушескую чету. А потому и здесь пастухи непоэты и не прекрасные, тоскующие души. Они не пишут ни сонетов, нимадригалов, а пьют эль, кушают пудинг и пляшут. Хозяйка дома прислуживает спылающим, как огонь, лицом отчасти от напряжения, отчасти от крепкихнапитков, которые она отведывает, чокаясь с гостями. У парней головы полныценами на хлеб, и они не думают ни о розах, ни о соловьях. Их простодушиескорей смешно, чем умилительно, и они совершенно пасуют перед нечистым наруку Автоликом, развивающим их своими балладами и в то же самое времяопустошающим их кошельки. Чем-чем только он не был! Одно время ходил собезьяной, потом был приказным и полицейским, потом состоял на службе упринца Флоризеля, потом устроил кукольный театр и представлял притчу облудном сыне, потом женился на жене медника и остановился окончательно напрофессии воришки. Он - клоун пьесы, хитрый, остроумный, смелый исимпатичный. Следует вообще заметить, что хотя Шекспир всегда как будто приносит вжертву простолюдина, всегда дает сатирическое или отталкивающее изображениечерни как черни там, где она выводится массами, в сущности, он в лице своихбесподобных шутов сохранил неповрежденной привлекательную и подкупающую впользу народа картину присущего ему здравого смысла, естественного остроумияи доброго сердца. До Шекспира клоун стоял вне действия пьесы. Он выступалпод конец, чтобы проплясать свой джиг, и проходил через пьесу, не вмешиваясьв ее течение; он существовал лишь для того, чтобы развлекать и смешитьнеобразованных зрителей. Шекспир первый вплел его в действие и наделил егоне только шутовским юмором, но способностями и чувствами высшего порядка,как шута в "Лире", или же светлым и веселым умом, приспособленным к нравамбродяги, как здесь, в "Зимней сказке", разносчика. Шут явился здесь, таким образом, забавнейшей и умнейшей фигуройворишки, и поэт пользуется им для того, чтобы распутать узел пьесы, так какименно Автолик привозит старого и молодого пастуха из Богемии в Сицилию иведет их ко двору Леонта. Но все комические или шуточные особенности этого идиллического мираотступают на задний план перед прямотой и честностью, которыми запечатленакаждая фраза, произносимая этими славными поселянами, и эти-то их свойства иподготовляют появление в их среде Пердиты. Она была принята из жалости,сделалась, благодаря золоту, которое принесла с собой, источникомблагосостояния для своих приемных родителей и выросла, не зная гнетабедности и положения служанки. В красоте своей юности она пленила сердцепринца, и мы видим ее, таким образом, королевой на сельском празднике,нарядной, скромной и очаровательной, мужественной, наконец, как настоящаяпринцесса, когда она борется за счастье не расставаться с королевским сыном. Пердита - одно из любимых детищ Шекспира; он наделил ее своей любимойчертой - антипатией ко всему искусственному, ко всяким прикрасам. Даже цветыв своем саду она не хочет попытаться видоизменить или усовершенствоватьпосредством искусства, посредством особой культуры. Она не желает иметь всвоем крестьянском садике разноцветного подбора левкоев; сами собой они внем не растут, так и сажать их она не хочет. И когда Поликсен спрашивает,почему она пренебрегает этими цветами, она отвечает ему (IV, 3):...Мне говорили как-то, Что холит их не только лишь природа, Но и искусство краски придает. На это Поликсен отвечает следующими глубокомысленными словами: Положим так. Украсится ль природа Тем средством, что она не создала? Над тем искусством, что, как молвишь ты, Должно природу разукрасить, есть Искусство, что сама она творит. Ты, девушка прелестная, взгляни, Как ветку нежную ты прививаешь К дичку, и дикая кора приемлет Отростки благородные. Конечно, Искусство это, но ведь улучшает Оно природу, ею создано! Это, пожалуй, самые глубокие и самые прекрасные слова, какие толькоможно было сказать об отношении между природой и культурой, самое ясноеотвержение евангелия природы, против которого Шекспир должен был вскорезаявить протест в "Буре" образом Калибана и представленной в карикатурномвиде утопии Гонзало, ратующей против культуры. Ведь и сама Пердита естьименно избранный цветок этой неподдельной культуры, оберегающей исовершенствующей природу. Но, помимо того, это поистине слова самой мудрости о соотношенииприроды и искусства. Это искусство, которое само есть природа, это искусствоШекспира. В этой краткой реплике мы читаем свод его эстетики. Его идеаломбыла поэзия и поэтическая дикция, которая не удалялась бы ни в одном пунктеот того, что Гамлет называет "скромностью природы". Если и сам он, особеннов ранней молодости, не мог не заразиться пристрастием своей эпохи кискусственному, то все же он постоянно преследовал его своей насмешкой. Стого времени, как впервые он осмеял эвфуизм в "Бесплодных усилиях любви" и врепликах Фальстафа, он не переставал изо всех сил издеваться над ним,особенно же там, где он заставляет говорить придворных. Точно так же издесь, в манерно-напыщенных поэтических речах, которые он влагает в устапридворному штату. В первой сцене пьесы Камилл, восхваляя Мамилия, говорит: Те, что ходили на костылях в день его рождения, желают жить, для того,чтобы видеть его возмужалость. На это Архидам отвечает с иронией: А разве без этой надежды были бы не прочь умереть? Камилл вынужден сделать шутливое признание: Без сомнения, если бы не было других причин, привязывающих их к жизни. Гораздо более в комическом виде представлен придворный стиль впоследней сцене пьесы, где третий придворный описывает встречу короля свозвращенной ему дочерью и поведение при этом свиты. О Паулине он говорит. Один ее глаз как бы опускался вследствие горя о потере мужа, другой,напротив того, весело глядел кверху, потому что исполнилось пророчествооракула Комизм его дикции достигает своей наивысшей точки в следующем оборотеречи: Но самою ценною чертою всего совершившегося, ловившую мой глаз, как наудочку (вода в нем проступила - хоть и не рыба), было то, что когда говорилио смерти королевы, король открыто при всех повинился в ней, сказал, как этопроизошло, видно было, как врезывался в сердце дочери этот рассказ, и как,наконец, переходя от одного знака печали к другому, с восклицанием "ах!"зарыдала она, как мне казалось, кровавыми слезами, мое сердце тоже сочилоськровью, это я знаю наверно. Самый окаменелый из присутствовавших изменил приэтом краску в лице; многие упали в обморок, все были глубоко опечалены. Еслибы весь мир мог присутствовать при этом зрелище, печаль сделалась бывсемирной. Едва ли нужно распространяться о том, что дикция этого третьегопридворного не была санкционирована эстетикой Шекспира. В противоположность подобным вещам искусство в дикции Пердиты - чистаяприрода; она до такой степени чуждается всего искусственного, что даже нехочет сажать садовых цветов. Как не хотела б нравиться сильнее Румянцем лживым, и чтоб тот румянец Тому, кто просит о руке моей, Приманкою служил. Немного найдется мест, где можно было бы так, как в ее репликах,удивляться необычайному знанию природы, которое обнаруживает Шекспир. Всцене, где она раздает цветы, замечательна не только поэзия выражений, но итесное общение с природой. Она говорит (IV, 3) Шалфей, лаванда, мята, майоран И ноготки, что спать ложатся к ночи И просыпаются в слезах с восходом Она дает понять, как прекрасно она знает, что нарциссы в Англии цветутуже в феврале и в марте, тогда как ласточки прилетают лишь в апреле, когдапроизносит следующие строки: О Прозерпина! Если б подобрать Все те цветы, что побросала ты, Испуганная, с колесницы бога Плутона на землю! Все те нарциссы, Что раньше ласточек своей красой Блистают в мартовских ветрах, фиалки Те, что темней ресниц Юноны, слаще Цитеры груди, тот подснежник бледный, Безбрачно умирающий до срока, До наступленья Фебовых лучей, Болезнью девушек, у нас нередкой; Отважных буквиц, ландышей душистых И всяких лилий, тоже королевских, Их не достало б мне, чтоб разукрасить Тебя, мой милый друг, чтобы осыпать Всего, всего! Флоризель. Как мертвого в гробу! Пердита. О нет! На ложе счастья, где любовь Играя возлегает, не как тело Безжизненное, - а когда б и так, Тогда не с тем, чтоб хоронить, но чтобы Покоиться со мной рука в руке. Ответ Флоризеля с красноречием влюбленного описывает ее прелесть: Все, что ты сделаешь, то будет хорошо. Когда ты говоришь, тогда желаю, Чтоб вечно говорила; запоешь, И мне хотелось бы, чтоб при хозяйстве, Покупке и продаже, при молитве, Ты все бы пела... Этой прелести соответствует у Пердиты гордость и твердость духа. Когдакороль грозит отхлестать ее красоту терновником, если она осмелитсяудерживать при себе его сына, она, считая все потерянным, тем не менееотвечает ему: Не испугалась я, хотела говорить, Сказать ему, что не другое солнце, А то же самое влияет с неба На двор его блестящий и лачугу, В которой мы живем. В изображении отношений между Флоризелем и Пердитой есть некоторыеособенности, не встречавшиеся в юношеских произведениях Шекспира иповторяющиеся в том способе, каким в "Буре" обрисованы Фердинанд и Миранда:известная отчужденность от света, известная нежность к тем, кто еще полоннадежды на счастье и стремится овладеть им, некоторого рода отречение отмысли достигнуть этого счастья для самого себя. Поэт стоит теперь вне его и выше. Когда он раньше изображал юношескуюлюбовь, то находился как бы на одном уровне с теми, кого изображал; теперьэтого нет более: на них словно покоится отеческий взор. Он глядит вниз свысоты. Здесь, как и в "Цимбелине", двор, в контрасте с сельской идиллией,представлен очагом грубости, глупости и пороков. Даже лучший из королей,Поликсен, и жесток, и свиреп, но Леонт, по ходу пьесы лишь введенный взаблуждение своей злополучной подозрительностью, и отнюдь не имеющийзадатков злого человека или преступника, являет собой правдивую картинухарактера и образа действия, свойственного государям и владетельным князьямв эпоху Возрождения - в Италии около 1500 года, в Англии еще сто лет спустя.С полным основанием говорил Белларий в "Цимбелине": Мы не боимся яда: он в ходу в более высоких и более знатных местах. Мы видим здесь, что первая мысль короля, когда он воображает, что егосупружеское доверие обмануто, это мысль об отраве, и видим, что придворный,к которому он обращается, имеет наготове всякие снадобья:...И ты должен был Отраву подмешать ему в питье, Его навеки усыпить и этим Мне, королю, здоровье возвратить. Камилл. Да, государь! Я мог бы сделать это, И не мгновенным адом, но тихонько, Таким, чтобы на яд похожим не был! Когда Камилл посредством бегства уклоняется от злодеяния, которого отнего требуют, король должен удовольствоваться излитием своего бешенства намнимо виновной Гермионе и ее новорожденном младенце. Снова и сновавозвращается он к решению велеть их обоих сжечь на костре. Сначала эта мысльвыступает в виде раздумья: Когда бы кто сказал мне, что огонь Ее испепелит - тогда, быть может, Покойней стал бы я опять. Затем следует приказание:...Пусть Возьмут его и мать его и бросят В костер обоих! Паулине, осмеливающейся противоречить ему, он угрожает такою же казнью: Сжечь велю тебя! И после ее ухода он снова повелевает бросить младенца в огонь: Неси же прочь И кинь в огонь... Если ж скажешь, Что гнева моего не испугавшись Не можешь ты исполнить, ну, так я Своей рукой пробью ребенку череп. Иди, кидай в огонь! Как видит читатель, автор позаботился о том, чтобы пьеса не сделаласьприторной вследствие большого простора, отведенного идиллическомунастроению. Сходство между невзгодами, претерпеваемыми малюткой Пердитой,когда буря заносит ее на берега Богемии, и судьбою малютки Марины,родившейся на море во время шторма, подчеркнуто здесь несколькими стихами,сильно напоминающими знаменитые строки в "Перикле". В "Зимней сказке" значится (III, 3): Ты песню колыбельную услышишь Ужасную. Я, право, не видал Подобной тьмы небес. Так как поэт с самого начала стремится вызвать в зрителях впечатление,что происходящие на сцене события не настоящая правда или действительность,то он мог ближе подойти здесь к трагически-дисгармоническому, чем это былобы допустимо в иных случаях в пьесе подобного рода; помимо этого, сказочнаяатмосфера, с большим искусством разлитая по всей пьесе, местами повлекла засобой в способе выражения известный задор, придающий самому ужасномухарактер шутки. Задор здесь самое подходящее слово; здесь действительновстречаются проблески этого свойства, так надолго и так всецело исчезнувшегоиз души Шекспира. Можно ли прочесть что-нибудь более плутовское, чем первыймонолог старого пастуха (III, 3), когда он находит младенца: Хорошенькая, очень хорошенькая! Хотя я и не ученый, а думаю, что тут необошлось без горничной. Это какое-нибудь ковровое, шкафное или задверноепроизведение. Родители были, конечно, погорячее, чем это бедное созданьице. В таком же совершенно тоне выдержано и то место, когда молодой пастухрассказывает тотчас после этого, как на его глазах Антигон был насмертьрастерзан медведем. Его слова никого не приведут в трепет или вторжественное настроение: А на земле видел я, как медведь ему плечо отгрыз, как он кричал, звалменя на помощь, называл себя Антигоном и дворянином. Но чтобы кончить скораблем, скажу, что он погиб, а люди кричали, а море смеялось над ними, анесчастный дворянин выл, а медведь его высмеивал, и оба выли громче моря инепогоды. Не очень-то правдоподобно, что главная забота Антигона, пока медведьрвет его на части, заключается в том, чтобы сообщить пастуху свое звание иимя. Он забывает определить ему свой возраст, но это ничего не значит, таккак благодаря недосмотру Шекспира, старший пастух, и не слыхав этого, знает,что Антигон - старик. И в "Зимней сказке" Шекспир все еще не работал со всей своейнапряженной силой. Он не слишком много потратил стараний на то, чтобыовладеть обширным, разбросанным материалом; как бы наперекор людямклассического образования, требовавшим от драмы единства действия и времени,он отделил два акта пьесы промежутком в шестнадцать лет, а нас заставилстранствовать между Сицилией и Богемией, между действительностью и детскойсказкой. Иными словами, здесь его лира свободно фантазирует на заброшеннуюпоэтическую тему. Он пишет декоративно, не особенно заботясь о какой-либообщей идее, довольствуясь переливчатой игрою красок и единством настроения.