Обучение 7 страница

— Ты действительно так считаешь? — вниматель­но глядя на меня, спросил Ютиш.

— Так оно и есть. Ребенок должен формировать­ся как личность с детства. Надо расширять его кру­гозор, а там уж он пусть сам решает, что ему более предпочтительно.

— А если будет проявляться склонность к пороку? Тогда как быть?

— Ютиш, с этим надо бороться. Но по этому по­воду не дашь строгих правил и указаний. Их просто нет...

— Тогда как же быть?

— Для каждого случая и для каждого ребенка должен быть исключительно индивидуальный под­ход.

Вот оно что! Я совсем, оказывается, ничего не смыслю в воспитании детей... Николай, а у тебя откуда такие познания? Ты воспитывал детей? Сколь­ко же у тебя их было?

— Ни одного, Ютиш...

— Как так?

— Я не успел обзавестись детьми. Слишком рано ушел в мир иной.

— Я не хотел причинить тебе боль. Не огорчайся. Я больше не коснусь этой темы.

— Отчего же? Если есть проблемы, я рад помочь. А что касается меня, то есть боль и хуже, но...

— Не надо вспоминать о плохом. Лучше жить с на­деждой на хорошее в будущем. Очень важно не поте­рять Веру и Надежду, в чем бы они ни проявлялись.

— Хорошо бы иметь и третье — Любовь!

— Любовь?! — воскликнул Ютиш.

— Да, прекрасно, если есть и Надежда, и Вера, и Любовь...

— А у тебя их нет? — спросил Ютиш и тут же про­должил: — Хотя глупо задавать такой вопрос, и все же... Николай, почему ты один?

— Я не был женат...

— Это не главное, разве ты никого не любил?

— Любил и люблю...

— Ты здесь, а она еще на Земле?

— Нет, она намного раньше пришла сюда.

— Значит, что-то произошло?

— Я не знаю.

— Совсем ничего не знаешь о ней?

— Вот именно. Ничего. Я пытался ее найти, но все тщетно. Я чуть было не погиб сам, но ее не смог найти...

Впервые за много времени я относительно спокой­но говорил о Тамаре, о своих неудачах в ее поисках. Во мне явно произошли перемены.

— Странно... Ты ведь можешь свободно передви­нься, и не только пешим?!

— Да, но мои поиски не принесли мне никаких ре­зультатов.

— Значит, здесь во всем повинна она сама, — как бы подумал вслух Ютиш.

— Как это, повинна она? — не понял его я.

— Очень просто. По какой-то причине она не хо­чет тебя видеть, вот и ограждает себя некой стеной, сквозь которую ты не можешь пройти. Сталкиваясь с выставленным для тебя заслоном, ты попадаешь ку­да попало. Не делай этого более, Николай, мой тебе совет. Подобные препятствия опасны.

— Я научен горьким опытом и давно отказался от ее поисков.

— Разумное решение.

— Ютиш, а ты встретишься со своей женой?

— Я не знаю этого, Николай. Подобное от меня со­крыто. Я даже не знаю, что будет со мною по истече­нии определенного в изгнании срока.

— Извини, что спросил об этом.

— Ничего! — бодро ответил Ютиш. — Не надо унывать! Идем лучше выпьем чего-нибудь освежаю­щего, да и отдыхать пора.

Пока мы спорили о еде, о воспитании детей, не­заметно подкрались сумерки. Потянуло прохладой из долины. И мы решили вернуться в дом. Ютиш подо­шел к Леоноре, поправил одеяло, сползающее на пол, и, глянув на меня, сказал:

— И нам пора отходить ко сну. Между разговора­ми мы работали в саду.

Ютиш содержал свой сад в идеальном порядке. Но были и недочеты.

— Ютиш, почему ты на одной клумбе высадил ро­зы и гвоздики?

— Очень неплохой замысел, только вот гвоздики почему-то чахнут. А так алые розы в окружении бе­лых гвоздик — прекрасно смотрится.

— Ютиш, ты не достигнешь замысла, хоть идея и хорошая.

— Почему?

— Роза — королева цветов. Гвоздики можно на­звать ее придворными дамами. И вот скажи мне, Ютиш, всегда ли королева ладит с приближенными дамами?

— Нет, но при чем здесь цветы?

— А при том, что они плохо уживаются друг с другом, когда растут вблизи. Ты можешь сделать чуть иначе, и все будет в порядке.

— Что ты имеешь в виду?

— Немного удали гвоздики от роз, сделав меж ни­ми разделяющую полосу из низеньких трав. И твой замысел воплощен!

— Николай, цветы-то в Синоде, надеюсь, не изу­чают? — спросил меня Ютиш.

— Почему ты так решил?

— Думаю, что есть науки более важные, чем изу­чение растений и всякой живности.

— Вовсе нет. Этим занимаются на Земле, это же изучают и здесь.

— А есть ли какая-то разница в изучении?

— Вся разница лишь в том, что, сделав откры­тие здесь, человек идет на Землю и воплощает идею ^в жизнь. Продвижение науки на Земле происходит под влиянием Космоса. Только увы! Открытия час­то используются не по назначению. Это понимаешь лишь здесь, на Земле же все воспринимается не­сколько иначе.

— О Николай, как же я наивен!

— О чем ты, Ютиш?

— Да все об учебе! Вот что значит нежелание учиться. Я не знаю даже самых элементарных вещей.

— Если будет возможность учиться, используй ее.

— Вот именно, если будет...

Ютиш был сокрушен своим открытием: он был не­образованный. Мне это показалось странным, ведь, по его рассказу, где и кем он только не был! Неуже­ли ему ни разу не было предоставлено возможности учиться? Об этом я и спросил Ютиша. На что он мне ответил:

— Была возможность учиться. Я и учился. Но невникал в глубины наук, хватая лишь верхушки, ду­мая обойтись и тем, что знал. У меня никогда не бы­ло желания учиться. Если что и учил, то только по
необходимости. Да и знания не задерживались надол­го.

Страшно быть необразованным! Это дает о себе знать рано или поздно. Хорошо, если есть возмож­ность наверстать хоть немного из упущенного. А ес­ли такой возможности нет?.. Не всегда обязательно очень сильно углубляться в изучение сразу в несколь­ких направлениях. Кругозор должен быть обшир­ным, а вот знания хотя бы чего-то незначительного, но полные, должны быть. Что определяет культуру человека? Его воспитание и образование... Вот в та­кие размышления я был погружен, прочищая арык. Ютиш же, я видел, сидел возле куста роз, окружен­ного чахлыми гвоздиками, погрузившись в раздумья. Как он подошел ко мне — не заметил, отдавшись наволю мыслей.

— Николай, — негромко позвал меня Ютиш.
Я оставил работу и подошел к нему.

— Бросай ты эту затею — чистить арыки. Пошли лучше по саду пройдемся. Может, еще подскажешь мне что. Ты, наверное, уже приметил изъяны, — ув­лекая за собой, говорил мне Ютиш.

— Да, приметил. У тебя сад заросший сильно, не­гоже так.

— Деревья-то не густо растут. Как же он зарос­ший?

— Ты скажи мне, яблоки ты какие собираешь?

— Как какие? Спелые, вкусные.

— Да я не это имею в виду. Они постоянно у тебя крупные?

— Нет, пока деревья были моложе, и яблоки бы­ли крупнее, а в последнее время мельчают.

— Уход за ними особый нужен.

— Да разве я плохо за садом ухаживаю? — возму­тился Ютиш. — И воду-то вон откуда проводил, в камнях углубления долбил, арык делал...

— Ютиш, ты не понял меня. Я говорю: уход за де­ревьями особый нужен. Понимаешь, особый! Обре­зать деревья надо, чтоб были не так густы.

— Зачем обрезать?

— Больше света будет попадать на яблоки, боль­ше питания будут получать, значит и крупнее расти будут.

— А ты знаешь, как надо ветви резать?

— Знаю, идем — покажу.

Я объяснил Ютишу, как делается обрезка, поче­му и какие удаляются ветви. Немного мы поработа­ли вместе.

— Скажи, Николай, где ты этому научился?

— Еще будучи ребенком, мне нравилось гулять в саду возле дома. Я видел, что делает Агафон с деревь­ями. А детство, сам знаешь, любопытное. Вот и спра­шивал у него, что да как. Сам пробовал. Хоть и вор­чал на меня Агафон, а все же не прогонял. А потом уже здесь доучивал то, что знал и что забыл.

После мы с Ютишем и его цветник перепланиро­вали: по-иному подобрали и разместили цветы, чтоб, куда ни глянь в окно, всегда глазу было радостно от цветения прекрасного творения Земли. Примерно так высказался мне Ютиш.

Время шло быстро. Я не отдавал себе отчета в том, сколько уже живу у Ютиша. За все это время я ни разу не спустился к Виктору, и он ни разу более не захо­дил... Мне не сиделось долго на одном месте, сердце жаждало все нового и нового. Поэтому я решил, что мне пора распрощаться с приветливым хозяином ма­ленького домика на скалистой горе, с маленькой чуд­ной девочкой Леонорой. Я к обоим привязался, и чем больше оставался в их кругу, тем более остро осозна­вал, что мне будет трудно с ними расставаться. Да и Леонора тянулась ко мне. Иной раз, задавая не по-дет­ски серьезные вопросы, она ставила меня в тупик, по­тому что я не знал, как объяснить ребенку... Все, что мне оставалось, — разговаривать с ней как со взрослым человеком. Вот что она мне преподнесла однажды:

— Скажи, Николай, а что за темный колодец, че­рез который люди летят?

— Колодец? — переспросил ее я.

— Да, темный и длинный. Когда летишь по нему, кажется, что где-то там вверху солнечно и тепло...

— Леонора, а когда ты это видела? — спросил я, стараясь оттянуть время, чтобы подобрать слова, ко­торые были бы ей понятны. К тому же мне было интересно узнать, что еще она помнит, ведь насколь­ко я понял, она не осознала перехода из мира в мир.

— Давно. Я летела, как птичка. А рядом со мной летела старая ворона...

— Ворона? — перебил я Леонору.

— Ну да, ворона... Нет, не ворона, бабушка, похо­жая на ворону. Мне было страшно, и я хотела к ма­ме... Потом она куда-то в сторону улетела, а мне ста­ло тепло-тепло и захотелось спать. Когда я просну­лась, за мной пришел дедушка.

— Леонора, через колодец проходят все люди, ко­гда идут из одного мира в другой.

— Но я не шла, а летела!

— Это все равно, шла ли ты или летела, ты дви­галась.

Не знаю, что почерпнула из моего ответа малыш­ка, но она больше ничего не стала спрашивать, а про­сто ушла. По прошествии нескольких дней она вновь вернулась к этому разговору:

— Как ты думаешь, Николай, если я обратно спу­щусь по колодцу, меня мама возьмет домой?

Таким вопросом я был буквально шокирован. Не­много помолчав, подбирая слова, я попытался ей объ­яснить, что, чтобы увидеть маму, необязательно про­ходить колодец, есть другой путь. Но, придя к маме, она будет ее видеть, хотя саму Леонору никто не увидит.

Малышка спросила меня:

— Никто не увидит, потому что я сейчас другая? - Да.

— А если я пойду по колодцу, что будет?

— Ты на Земле родишься маленьким ребенком, и у тебя будут другие родители.

— А к своим я могу вернуться?

— Можешь, но ты будешь совсем другой, и никто в тебе не узнает Леонору.

— Плохо... — она задумалась.

— Скажи, Леонора, ты скучаешь по родным?

— Конечно. Дедушка добрый, он любит меня, но он не мой дедушка... Понимаешь?

— Почему ты так решила?

— Все так говорят, что он нашел меня. И я пом­ню, как он меня у реки забрал и к себе принес. Я люб­лю его, но хочу к маме. — Со слезами на глазах она убежала.

Мы ее долго не могли найти. Я рассказал Ютишу о нашем разговоре... Леонора пришла сама. Не знаю, о чем они разговаривали, но когда вошли в дом, Ле­онора была веселой, а в глазах Ютиша читалась тревога. Больше подобных разговоров не было. Леонора была веселой и озорной. Ютиш тоже выглядел спо­койным.

Когда я оповестил об уходе, Ютиш сказал:

— Я знал, что рано или поздно ты уйдешь. Мне было хорошо с тобой. Интересно... Но удерживать те­бя не стану. У нас у каждого своя жизнь. Будет вре­мя, приходи. Всегда буду рад тебя видеть...

— Николай, почему ты уходишь? Останься с на­ми. — В глазах малышки застыли слезы, готовые брызнуть в любой миг.

— Мне пора уходить, малышка.

— Уже?.. Сразу сейчас?..
- Да.

Леонора заплакала и прильнула к Ютишу. Мне было больно расставаться с ними, и я, коротко бро­сив: «До встречи, Ютиш, я еще приду к вам; не плачь, Леонора!», — перенесся к своему дому.

ДОЛИНА ПЕРЕХОДА

Вернувшись домой и немного отдохнув, я принялся за уборку в доме. Кое-что пе­реставил, некоторые вещи заменил на новые и с небывалым рвением принялся работать в саду. Когда обдумывал цветник для Ютиша, у меня зародилась идея относительно своего — и я воплотил ее в жизнь. Замысел удался, что вселило в меня не­бывалую радость.

Я все более осваивался в новом состоянии, в ко­торое вошел после болезни. Мне казалось, что хватит сил и горы свернуть, если будет надо. Как-то идя на рынок, возле одного небольшого дома я рассмотрел странное растение: вдоль живой изгороди тянулась Дорожка разных цветов. Небольшие цветочки разно­го окраса образовывали радужное сияние. Я залюбо­вался и передумал идти на рынок, решив узнать у Николоса, что это за растение.

— Тебе нравятся цветы? — услышал я рядом с со­бой женский голос.

Оглянувшись, я увидел молодую женщину, она смотрела на меня весело. В ее глазах читался задор.

— Да, мне очень понравился коврик из цветов вдоль живой изгороди. Ты не скажешь, что это за
растение?

— Оно зовется портулак.

— Как? — переспросил я, не запомнив чудное на­звание.

— Портулак, — четко произнесла женщина.

— Благодарю, мне пора.

— Удачи в пути, — пожелала женщина мне вслед.
И вот я у Николоса.

— Николай, ты всегда словно гром средь ясного неба, — ворчал старец, — с первого дня твоего появ­ления в моем доме ты каждый раз преподносишь что-нибудь необычное.

Это он отчитывал меня, когда узнал, зачем я к не­му пожаловал.

— Где же я тебе возьму портулак? — продолжал ворчать Николос. — У меня у самого он не растет.

— Скажи хотя бы, где его можно достать?

— Где достать? У Николоса-старца. Знаешь такого?

— Знаю, но ты только что сказал, что у тебя пор­тулак не растет.

— Это не значит, что его у меня нет.

— Значит, все-таки есть?

— Конечно, есть. Пусть семена, но это уже что-то.

— Николос, а что я должен с ними делать?

— Идем со мной, все увидишь сам;

Мы вышли в сад, выбрав солнечное местечко. Ста­рец велел мне вскопать землю и сделать небольшую грядку. Пока я оформлял грядку, вернулся Николос. Он принес семена и воду, высыпал семена на землю, слегка полил, засыпал сверху тонким слоем земли и снова полил.

— А теперь можно и домой идти.

— Николос, я то же самое мог проделать и дома у себя, если бы ты мне объяснил.

— Поживешь у меня немного, пока появятся всхо­ды, после дома все рассадишь, где пожелаешь.

— Не понимаю тебя, к чему все это?

— Семена лежат давно, они могут плохо прорас­ти. Я не могу тебе дать неизвестно что. Идем в дом, —-увлек меня за собой Николос. — Скажи, Николай, где ты хочешь рассадить портулак? — поинтересовал­ся старик.

— Вдоль дорожек и живой изгороди в саду. Нечто подобное я видел совсем недавно. Вот меня и осенила идея — кое-что изменить и высадить это растение.

— С чего это ты вдруг ударился в цветоводство?

— Николос, ты же знаешь мою слабость к цветам. Так что же здесь непонятного?

— Да, я знаю, что ты любишь цветы и прекрасно за ними ухаживаешь. Но... как мне кажется... в тебе произошли какие-то перемены...

— Разве это плохо?

— Нет, наоборот, хорошо. Ведь перемены к луч­шему: у тебя появился интерес к жизни. Это прекрас­но. Вот порадуется за тебя Био, когда вернется!

— А Учителя еще нет дома?

— Нет, он заходил ко мне ненадолго, спрашивал о тебе и сказал, что пробудет в пути более сорока обыч­ных дней. Должно быть, тяжелый ему достался уче­ник.

— А я так хотел его повидать!

— Не переживай. Он вернется, и обо всем погово­рите. Я думаю, тебе есть чем с ним поделиться.

— Да нет, ничего особенного не произошло. Про­сто после болезни я его почти не видел. Чего-то не хватает.

— Ты привык к нему. Он стал тебе ближе, чем Друг.

Несколько дней я провел у Николоса, дожидаясь, Цока портулак прорастет и немного войдет в силу, Чтобы можно было пересадить. Как и обычно, я по­могал Николосу в саду, а в свободные часы наблюдал за работой пчел, сидя возле улья. Меня завораживали эти труженицы насекомые, а их монотонное жуж­жание действовало на меня успокаивающе.

И вот мои растеньица достаточно окрепли. Мы с Николосом аккуратно уложили их в дорожную сум­ку и попрощались друг с другом. Вернувшись до­мой, я вновь принялся за работу в саду. Перекла­дывал вымощенные гладкими плоскими камнями дорожки, вскапывал землю, ровнял и рассаживал портулак. Растений оказалось более чем достаточно, и я решил оставшиеся высадить вдоль дороги за до­мом, подумав: «Пусть и другие любуются красотой живого коврика».

Пока приживались растеньица, я еще много пере­делал в саду, обновил арыки, вокруг небольшого фон­тана перед окнами гостиной я высадил лилии, оста­вив свободной лишь небольшую часть земли. Здесь, стаскивая камни с реки, я выложил некое подобие грота в скале и обсадил грот вьющимися розами. Ко­гда все примется и зацветет — должно быть красиво!

Вот так в работе проходили дни. Портулак хоро­шо разросся и уже набирал цвет. Я обдумывал, все ли сделал, что хотел, или, может, еще что-нибудь из­менить? Мой сад, конечно, не сравним с садом Николоса. У меня он маленький, но ухоженный и пере­ходящий в парк со стороны соседней улицы. Это соз­давало впечатление большого массива зелени, хотя мои владения были невелики.

Я сидел в беседке, обвитой диким виноградом, Я вслушивался в шелест листвы, перекликающийся ^с гомоном птиц и журчанием воды в фонтане, когда мне показалось, что в дом кто-то вошел. Я быстро на­правился к дому, навстречу мне шел Учитель. Он был явно чем-то смущен.

— Ба! Николай! Ты ли это? И все, что я вижу, он жестом указал на цветник и дорожки в сиянии маленьких звездочек портулака, — не снится ли мне?

— Нет, Учитель, не снится. Это я, Николай.
Он подошел ко мне и обнял:

— Я рад за тебя, Николай, искренне рад, что ты полностью оправился от болезни.

— Что было, то прошло и, можно сказать, забыто.

— Это хорошо, в тебе чувствуются бодрость и стремление к жизни. Что еще желать? Знаешь, Ни­колай, а я пришел за тобой.

— За мной? — удивился я.

— Да, за тобой. Помнишь, я как-то давно обещал побывать с тобой в Долине Перехода и у Озера Заб­вения. Так вот, если ты все еще желаешь побывать там, то собирайся. Мы должны сразу идти. У меня немного времени, вот я и заглянул к тебе, помня свое обещание.

— Конечно, хочу! — воскликнул я. — Только по­дожди меня немного, Учитель, — я переоденусь, и, может быть, взять с собой что-нибудь съестного?

— Хорошая идея. Только поторопись. Время не ждет, пора в дорогу.

Через несколько мгновений я шагал с Учителем к окраине города, переодетый в дорожный костюм и с сумой для пищи. Пока мы шли, Учитель кое-что ус­пел мне объяснить.

— Николай, в Долину Перехода мы пойдем не сра­зу, есть еще кое-какие дела. Ты знаешь, что у меня но­вый ученик?

— Да, знаю.

Так вот, сейчас он ждет нас. Но я должен кое о чем тебя предупредить. Он только что прошел испыта­ния в пути сорока дней. Сейчас ему предстоит еще од­но испытание, а потом мы пойдем к Озеру Забвения. Мой ученик, его зовут Шарль, не знает, что сразу будет возвращен на Землю. Поэтому ты должен постоянно следить за собой и ни словом не обмолвиться о том, что знаешь, даже если он будет расспрашивать или жаловаться. В общем, будь с ним по возможности холодным и меньше разговаривай...

— Хорошо, Учитель...

— Пойми, что, взяв тебя с собой, я несу ответст­венность двойную: за Шарля и за тебя.

— Я все понял, Учитель, ты можешь на меня по­ложиться. Я буду к нему холоден и буду нем.

— Верю в тебя, Николай, идем быстрее.

— Учитель, а кто он, этот Шарль? — спросил я, ускоряя шаг, чтоб не отстать.

— Сейчас уже нет возможности ничего рассказы­вать, мы уже пришли, вон он, видишь? — И Учитель указал на мужчину, ходившего от дерева к дереву, словно маятник.

— Вижу, — ответил я.

— После расскажу о нем, а пока помни, что ты мне только что обещал.

— Я ничего не забыл.

— Хорошо, слушай и молчи. Шарль! — окликнул Учитель мужчину, и тот направился к нам.

— Ты вернулся, Учитель?! — обрадованно затара­торил Шарль. — А я уже думал, что ты забыл обо мне или оставил, чтобы испытать меня...

— Хватит, Шарль, — оборвал его Учитель, — я сказал тебе, что далее мы пойдем втроем. И вот нас трое. Пора в путь.

— А куда мы пойдем сейчас? — не унимался Шарль.

— Помолчи немного и все увидишь сам. Я уже не раз говорил, что тебе надо быть терпеливым.

— Натура у меня такая, Учитель, не могу подол­гу молчать, не получается...

Да и в самом деле Шарль был болтлив. Невысо­кого роста, коренастый. Темные, с легкой волной во­лосы хоть и коротко острижены, но спутанные и сле­жавшиеся на затылке. Глаза серые, тусклые, взгляд дающий. Одет он был в обветшалую рясу служите­ля церкви. «Он католик и священник», — пронеслось V меня в голове. Странно, почему он в астральном те­ле? Ведь он прошел реку и должен был сменить об­лик, но сохранил его. Что все это значит — мне ос­тавалось лишь догадываться или ждать, когда объ­яснит Учитель. Учитель, взяв за руку меня и Шарля, негромко сказал:

— С Богом, в путь...

И вот мы на месте. Оглядевшись, я посмотрел на Шарля, он чувствовал себя вполне уверенно. Мне же место показалось злополучным, я никогда не хотел бы оказаться здесь еще раз. Приземистые домики из гру­бо отесанных бревен полуразрушены. Видимо, пожа­ры здесь — обычное дело, потому что нигде в обгорев­ших местах ничто не было восстановлено и не залата­но. Скудная растительность. Редкие деревца изогнуты или надломлены. Дорога вся в рытвинах, со зловонной зеленоватой жидкостью в лужах. Люди здесь самые разные: и уродливые, и в болячках, и в язвах. Были и похожие на Учителя, должно быть, тоже Учителя, в их лицах была особая строгость и непроницаемость.

Через дорогу, по которой мы шли, пронеслась кошка, взъерошенная и испуганная, вслед за ней несся огромный черный пес, шерсть на нем висела клочьями, на ребрах была содрана кожа и рана гнои­лась. Это место приводило меня в ужас, а Шарль с легкостью замечал:

— Отличная парочка, — махнул он рукой в сторо­ну удалившихся животных.

И я, и Учитель, идя по дороге, обходили лужи. Шарль же не обращал внимания на это все. Мне ка­залось, что он привычен к подобной обстановке, она его не ужасает, скорее, наоборот, забавляет. Он ша­гал бодро, рассматривая все в округе и отпуская по­дловатые реплики по поводу увиденного.

Учитель хранил молчание. Я тоже не решался за­говорить, да и чувствовал, что не имею на это права. Со всех сторон неслись то стоны, то крики, то причитания. Где-то вдалеке слышалось пение. Чистый звучный голос почти тонул в хоре дикого рева и вновь прорывался сквозь эту завесу шума.

— Надо же, как поет... Во голосище! Всех пере­орал, — снова бросил реплику Шарль.

Внезапно Учитель остановился возле добротного двухэтажного дома. Его окна были плотно закрыты. Учитель подошел к двери и трижды стукнул метал­лической ручкой по кованому железу под ней. Через мгновение дверь приоткрылась. Учитель и вышед­ший перемолвились несколькими фразами, и Учи­тель, глядя на меня, сказал:

— Останешься здесь, я скоро вернусь.

— А как же я? — жалобно застонал Шарль. — Я голоден и прилично устал, не мешало бы подумать и об отдыхе...

— Уймись, Шарль, — грубо оборвал его Учи­тель, — мы идем дальше.

Они ушли, а я вошел в открытую дверь вслед за вышедшим мне навстречу молодым человеком. Как только закрылась за мной дверь, я словно оказался в другом мире. Здесь было спокойно.

— Ваша комната наверху, от лестницы вторая дверь слева, — указал рукой на лестницу сопровож­давший меня молодой человек и добавил: — если что будет нужно, можешь обратиться ко мне, я в комна­те, видишь, где открыта дверь?

— Да, благодарю, пока ничего не надо.

Он молча пошел по коридору к своей комнате, а я поднялся на второй этаж и зашел в указанную мне комнату. Как я понял, Учитель оставил меня в до­ме для путешествующих. Я долго ждал Учителя. Де­лать было нечего: конечно, я мог сходить к молодому человеку, он здесь, должно быть, распорядитель, л попросить у него что-нибудь из книг, но не ре­шался выйти из комнаты, в любую минуту ожидая прихода Учителя. Комнатка маленькая, обставлен­ная скромно: две кровати и небольшой столик у ок­на, которое снаружи было закрыто ставнями. В ожи­дании Учителя я незаметно погрузился в сон. Вдруг я внезапно проснулся, сел на кровати и не сразу по­нял, где нахожусь. В комнате был полумрак, но на кровати я различил Учителя. Он спал. Когда вер­нулся, не стал меня будить, значит, в этом не было необходимости.

Успокоившись от «резкого толчка», из-за которо­го я проснулся, я с блаженством растянулся на кро­вати. Спокойствие разливалось по телу, разгоняя на­пряжение. Уснуть я больше не уснул, а пробуждения Учителя ждать пришлось недолго.

— Уже не спишь? — спросил он, вставая с кровати.

— Успел проснуться.

— Давно?

— Нет. Недавно, от толчка какого-то...

— Значит, мне не показалось.

— Что это было, Учитель?

— Да мало ли что могло произойти. Здесь возмож­но все что угодно...

— Учитель, а где мы находимся? Или ты не мо­жешь говорить об этом?

— Отчего же? Здесь нет тайны. Сейчас мы нахо­димся в стране Вечного Огня. Пожары здесь — обыч­ное дело. Здесь есть «летучий» огонь, так его назы­вают. Там, где он пролетит, остаются дыры, которые никто не латает. Да это и ни к чему, те, кто здесь живет постоянно, уже привыкли, а тем, кто здесь по делу или проходом, это не нужно.

— Да, я обратил внимание, на большое количество обгоревших домов, которые готовы вот-вот рухнуть.

— Если завалится какое-либо строение, его обита­тели окажутся под открытым небом и будут вынуждены искать приют в других полуразвалинах.

— Но ведь везде кто-то живет?

— Что из этого? Бездомные силой будут отвоевы­вать право быть под крышей.

— Это ужасно!

— Не спорю. Такова здесь жизнь.

— Что будет, если будут разрушены все или поч­ти все строения и их обитатели окажутся на улице?

— Бывает и такое. Тогда те, кто вынужден ски­таться, разбегаются по стране в поисках жилья. На­ходя уцелевшие рощи деревьев, строят новое жилье. А если нет, живут где придется, роя даже норы в зем­ле.

— Учитель, что здесь за обитатели? Кто они та­кие?

— Сюда люди попадают по разным причинам. Здесь есть сосланные в наказание, а есть те, которые вынуждены жить здесь по праву бытия.

— Я видел, что здесь в основном уродливые и ис­калеченные язвами и болезнями люди. Они страшны. Такое чувство, что они близки к полной деградации.

— Чаще всего так и бывает. Отсюда выходят к нор­мальной жизни лишь единицы. Невозможно жить многие годы в такой обстановке и оставаться чистыми. Внешний вид этих душ отличен от их тел. Они могли быть на Земле изящными и красивыми, но, погрязнув в пороках, искажали свое обличье. Придя сюда, в этот мир, они уже не могут свободно жить среди светлых духов, поэтому вынуждены искать места, где они ме­нее отличны от окружающих их.

— Что именно из пороков ты имеешь в виду, Учи­тель?

Все что угодно! Порок остается пороком, каким бы он ни был: будь то обман, мошенничество или лжесвидетельство против ближнего, особенно для личного удобства. Это и блуд, и пьянство, и развра­щение, да мало ли что можно привести еще в пример.

— Можно сказать, что это падшие души?

— Да, можно и так сказать.

— Учитель, а они могут быть посланы вновь на Землю на перевоспитание?

— Конечно, могут, но только души, еще способ­ные на такой переход и способные к восстановлению.

— Разве переход влияет на состояние духа?

— Еще как! В Долине Перехода особая атмосфера, ты еще раз испытаешь ее давление на себе. Проходя через разные области, деградирующая душа может превратиться в прах, то есть перестать существовать, сохранив лишь отрицательный заряд энергии, кото­рая трудно поддается уничтожению. Если такая энер­гия достигнет духа, близкого ей по состоянию, этот дух обогащается за счет ее силой.

— А если человек деградирует вне Долины Пере­хода, что происходит? — Мне было интересно знать это.

— Разложение вне Долины проще: деградируя, распадается сам дух, не сохраняя при этом никакого заряда энергии.

— Учитель, а кто следит за этими духами?

— Есть специальные службы. Их состав периоди­чески меняется, потому что нужно жить в таких ус­ловиях, даже если это и твоя работа...

— А ты можешь сказать, кто именно входит в со­став этих служб?

— Сказать, кто именно, — нет, лишь предположи­тельно — это часто Учителя...

— И таким духам даются Учителя?

Не всем, за некоторыми есть просто наблюдаю­щие или их еще называют «ведущие». А потом, Ни­колай, ведь не могут же духи быть брошены на произвол. Все, что есть, — есть творение Божие. Этого не надо забывать.

— А Шарль, почему он здесь? — спросил я Учителя, вспомнив о его ученике.

— Шарль должен пройти здесь очередное испытание, чтобы была определена окончательно его участь и выбран тот или иной вариант испытаний на Земле.

— Возврат для него неизбежен?

— Да, это определено не мной, и не мне что-либо менять.