Глава 31. Легкий, неуверенный поцелуй тронул Джастиса настолько глубоко, что он почувствовал себя так, словно его душу разорвали надвое

Легкий, неуверенный поцелуй тронул Джастиса настолько глубоко, что он почувствовал себя так, словно его душу разорвали надвое. Часть его хотела сорвать одежду с ее тела и часами заниматься с ней любовью, а другая, более достойная часть, желала убежать и спрятаться где-нибудь подальше от нее.

Подальше от искушения.

Подальше от угрозы того, что нереид возьмет его под контроль и причинит ей вред.

Я – часть тебя, – прошептал нереид в его разуме. – Чем скорее ты смиришься с этим, тем скорее мы сможем объединить силы, чтобы стать намного сильнее, как никогда прежде.

Джастис оторвался от Кили и посмотрел на нее.

– Я хочу тебя больше, чем когда-либо желал какую-либо женщину. Но…

Возьми ее, ты низкий слизняк! Ты же знаешь, что хочешь трахать ее, пока она не выкрикнет наше имя.

– Нет! – кричал он.

Озадаченность Кили превратилось в понимание.

– Он борется с тобой, не так ли?

– Да. Он хочет тебя так же сильно, как и я, но его желания темны. Я не могу, я не уверен, что смогу его контролировать, – признался Джастис.

Дрожащая улыбка Кили выражала доверие.

– Скажи ему… нет. Дай я скажу, скажу вам обоим. Вам всем. Вам не нужно быть грубыми или брать меня силой. Займитесь со мной любовью. Пожалуйста.

Гневная, неистовая жажда нереида ослабла, превратившись в недоумение.

Как может она хотеть меня? Ведь даже ты, вторая половина моей души, не хочешь меня.

Джастис задумался над этим вопросом, потом ответил вслух, чтобы Кили тоже могла его слышать:

– Может быть, я неправ. Может, мне следовало бы признать, что мы оба – одно целое.

Мрачный смех зазвучал в его голове.

Если мы получим ее, то я готов попробовать что угодно.

Потом каким-то образом что-то изменилось. Впервые в своей жизни Джастис почувствовал, даже без ментальных щитов, хрупкое перемирие. Он никогда не знал такого спокойствия, которое сейчас нахлынуло на него и его разум.

Кили вопросительно посмотрела на него.

– Да, – хрипло ответил он. – Да, мы оба – обе части меня – хотим тебя.

Он наклонил голову и поцеловал ее, не сдерживаясь, вокруг него закрутился водоворот. На вкус она была как мед, как дом, как всё, чего он когда-либо желал. Языком проник в ее рот, овладевая, пируя, упиваясь ее ртом и губами. Он осыпал поцелуями ее щеки, нос, лоб так, как прежде капельки воды из вызванного им дождя осыпали ее тело.

Ее прикосновение поразило его. Ее губы зажгли его. Он почти испытывал боль, чувствуя ее тело рядом со своим собственным. Его член так затвердел, что Джастис уже думал, что тот взорвется от малейшего прикосновения. Он хотел ее, она была ему необходима. Она будет принадлежать ему сейчас и всегда.

– Ты – моя, Кили, – сказал он, отчаянно желая, чтобы она признала это. – Мое видение-поиск показало это мне, а пламя Посейдона, которое ты видела в моих глазах, это подтверждает. Твоя душа – пара моей душе.

Она отпрянула, но он обнял ее крепче. Он никогда ее не отпустит. Она должна увидеть это и понять.

– Джастис, это слишком. Я тоже тебя хочу. Я ничего подобного прежде не испытывала. Но не могли бы мы поговорить о судьбе и видениях-поисках позже? – она обняла его за шею и подняла свое лицо к его лицу, озадаченно нахмурив брови. – Я не могу поверить в то, что говорю это, но не могли бы мы сейчас раздеться, а уже потом поговорить о будущем?

Он не мог справиться с собой. Джастис рассмеялся.

– Твое желание – закон для меня, леди. Но сначала нам нужно позаботиться об этом.

Он отпустил ее, снял меч, положил его на землю, потом снял свою одежду, отбросив ее от себя настолько быстро, что даже не обратил внимания, куда она приземлилась. Наконец, представ перед ней обнаженным, он улыбнулся:

– Теперь я собираюсь сделать то же самое с тобой.

Кили смотрела на Джастиса и вспомнила свое сделанное мимоходом замечание об оживших статуях. Его сильное, стройное, мускулистое, идеальное тело заставило ее затаить дыхание. Его эрекция была такой же большой, как и всё его тело. Когда он посмотрел на нее, его член подскочил к его паху, явно свидетельствуя о его желании.

Знание того, что она по-настоящему желанна, сильно подействовало на нее: соски Кили затвердели так, что кружево ее лифчика нестерпимо давило на ее грудь. Ее охватила радость. Жар затопил ее местечко между бедрами.

– Ты… – ее рот пересох, стало сложно выговаривать слова, но она снова попыталась. – Ты собираешься зашвырнуть мою одежду куда-нибудь в джунгли?

Он порочно улыбнулся ей и пошел к ней, медленно загоняя ее в ловушку, словно хищник свою жертву. В его глазах горел сильный, дикий огонь. Она перестала дышать, увидев его намерение. Он желал ее и собирался овладеть ею. Настоящий альфа-самец, и она хотела его, как никогда не хотела ничего и никого прежде.

Когда он подошел к ней, то притянул ее к себе, целуя ее с такой одержимостью, что она почувствовала, как жар охватывает ее всю, вплоть до души. Языком проникнув ей в рот, он целовал ее так, будто оторвавшись от нее умрет. Джастис зарылся пальцами в ее волосы, рукой поддерживая ее голову, прижимая ее к себе всё сильнее.

Страсть накатила на нее, жар и сильнейшее желание заставило ее колени подогнуться.

– Больше, – она выдохнула ему в рот. – Мне нужно больше тебя.

Он положил руку на ее попку и прижал ее настолько крепко, что его пенис оказался между ее ног. Твёрдая выпуклость заставила ее желать его еще сильнее.

– Сейчас? – спросил он.

– Сейчас, сейчас, сейчас же, – ответила она, не испытывая ни смущения, ни благоразумия.

Одним движением он задрал ее рубашку и снял ее через голову, отбросив прочь, а потом наклонил голову, чтобы посмотреть на нее.

И девушка застыла на месте – она позабыла о рыбке.

Джастис смотрел на прекрасные груди Кили, едва скрытые кружевными чашечками лифчика. Ее соски выдавались вперед, заставляя его желать попробовать их на вкус, покусывать их, посасывать их. Ее ожерелье, свисавшее между бледными, чудесными грудками, привлекло его взгляд. На нем была деревянная подвеска в форме… рыбки.

Его рыбка. Которую он вырезал несколько веков тому назад.

Он поднял ее и осмотрел в полной уверенности, что ошибается. Но он не ошибался.

– Эту рыбку вырезал я. Как такое вообще возможно?

Кили закусила губу, ее щечки окрасились румянцем.

– Я собиралась тебе об этом рассказать. Я нашла ее несколько лет назад, и я… в общем, я увидела в видении тебя. То, как ты вырезал ее. У костра. Я думала, что ты – воин, живший несколько веков назад, и ты, ну, эта рыбка, вроде как стала моим талисманом. Я думала о тебе, когда мне было трудно.

Он смотрел ей прямо в глаза. Осознав правду ее признания. У нее было собственное видение-поиск, и там она увидела его. Она полагалась на него.

– Ты – моя, Кили МакДермотт, – сказал он, почти срываясь на рычание. – Я собираюсь овладеть тобой прямо сейчас.

За несколько секунд он снял с нее оставшуюся одежду, потом минуту держал ее на расстоянии вытянутой руки, восхищаясь совершенством ее тела. Гибкая, крепкая, она была не тепличным цветком, а женщиной, занимающейся физическими нагрузками и следящей за своим телом.

– Я обожаю твои ноги, – прошептал он.

– Спасибо, я…

– Необходимо, чтобы они обхватили мою талию.

Она затаила дыхание, и он снова захватил ее губы своим ртом, приподнял ее повыше, чтобы чувствовать всё ее тело, прижатое к его телу. Она подняла ноги и обхватила его, а Джастис поднял ее еще выше, руками поддерживая ее восхитительную попку, пока его член не оказался прямо под теплым, влажным входом в ее тело.

– Ты мне нужна сейчас же, Кили, – сказал он, слегка касаясь ее, напрягая все мышцы, заставляя себя ждать.

– Ты мне тоже нужен, – она поцеловала его, и он вошел в нее до самого конца, вонзая член в ее узкий, влажный жар, чувствуя, как ее ножны сжимают его и удерживают, пока не почувствовал, что может взорваться прямо сейчас, как какой-то неопытный юнец.

Кили, почувствовав его, вскрикнула. Его плоть наполняла ее, растягивала настолько, что нервные окончания сжигало горячее сочетание боли и удовольствия. Хотя она была настолько влажной от желания, что ее тело приспособилось к его размерам и обхватило его, желая большего.

Желая, чтобы он двигался.

– Не останавливайся, – она задыхалась, поднимаясь вверх и скользя вниз по его пенису, словно по стали, заключенной в бархат. Он был настолько твёрдым и длинным, что касался какой-то точки глубоко внутри нее, что сводило ее с ума. – Прошу, сильнее.

Он пожирал ее рот горячими, властными поцелуями, входя в нее всё глубже и глубже в ритме, который заставил ее постанывать в бреду желания. Жар и сильнейший голод охватили ее настолько, что она отчаянно хотела его, отчаянно хотела кончить, отчаянно желала насытить невыносимую жажду.

Кили укусила его шею, совершенно потеряв разум, и он прорычал что-то на атлантийском, потом вошел в нее настолько глубоко, что она закричала, приблизившись так близко к краю, что почти не могла этого вынести.

Он остановился, удерживая ее на месте, оставаясь внутри нее, ожидая, пока она посмотрит на него. Она была словно в тумане, прошептав бессвязно:

– Что? Почему ты остановился?

На его лице появилось выражение мужского триумфа, в его глазах светилось что-то дикое.

– Моя. Скажи мне. Скажи, что ты – моя, и я оттрахаю тебя так, что ты выкрикнешь мое имя.

Его грубые слова возбудили ее еще сильнее, хотя она и понимала в чем дело. Он заявляет о своих правах. Доказывает свое право на владение. Заставляет ее признать, наконец-то, что она – его женщина.

Но всё же предоставляя выбор ей. Она могла и отказаться.

Что-то перевернулось в ее сердце при этой мысли. Нет, она не могла. Не могла отказаться. Глядя ему в глаза, которые теперь смотрели на нее недоверчиво, в которых теперь светилась боль, она знала, что должна делать.

Признать правду, несмотря на последствия.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Да. Я – твоя.

Он закричал от радости, а потом еще раз поцеловал ее, снова врезаясь в ее тело с большей силой, нежели прежде. Когда он поднял голову, она едва могла дышать от напряжения, охватившего ее тело.

– И ты – мой, – сказала она в ответ.

– Навсегда, – ответил он. – Навсегда, mi amara.

Потом он исполнил своё обещание, входя в нее снова и снова, пока она не испытала экстаз, выкрикнув его имя.

Джастис задрожал, почувствовав странное эротичное прикосновение к своим плечам рук Кили в перчатках, когда всё ее тело напряглось под ним. Ее ноги обхватывали его талию, как тиски, и она кончила, выкрикивая его имя, ее тело сжимало его член, сотрясаясь от удовольствия, поэтому он даже и не надеялся сдержаться. Джастис вошел в нее так глубоко, как мог, и оргазм накрыл его приливной волной. Подобного по силе он прежде не испытывал. Ее оргазм всё длился, и каждый спазм вызывал его собственное освобождение. Он был уверен, что его колени подогнутся от подобного наслаждения, но черт его побери, он будет держаться столько, сколько возможно. Он притянул ее еще ближе к себе.

А потом мир вокруг них взорвался, и он погрузился в водоворот цветов. Зеленый и золотой кружились вокруг него. Он знал почему-то, что видит ее ауру, – видит ее подлинную сущность. Он с удивлением любовался насыщенной, яркой красотой этой сущности, а потом погрузился в ее душу.

Всё, чем она была, всё, что она пережила, обжигающей молнией промелькнуло перед ним. Он увидел ее несчастное детство, чувствовал муку малышки, чьи родители считали ее ненормальной. Он испытывал беспомощную ярость к родителям, способным обидеть собственное дитя.

Он увидел ее доброту и невероятную щедрость, чувствовал, что ее обижали тысячи раз, – бесчувственные друзья и завистливые коллеги. Она ощущала себя отверженной.

Его сердце разрывалось, когда он испытал ее муку, вызванную каким-то мужчиной, и дал клятву найти ублюдка и оторвать ему руки и ноги. Не спеша.

И тут же понял, что Кили возненавидит его за это. Она была светлой, доброй, заботливой, яркой стороной луны, в отличие от темного колодца его души. Он погружался и погружался в уголки ее души, в любовь. Она принадлежала ему, и он не позволит ей покинуть себя.

Кили продолжала вскрикивать, содрогаясь в экстазе. Она никогда ничего подобного не испытывала, даже испугалась подобной мощи. Это было слишком дико, слишком сильно. Она открылась ему. Не стоило этого делать.

Если другой человек узнает о ней слишком много, то оттолкнет ее.

Тело Джастиса содрогалось от силы его оргазма, и она снова кончила, вместе с ним, цепляясь за него, обнимая его. Желая, чтобы он никогда ее не отпускал. Кили почувствовала влагу на щеках и поняла, что плачет, но не от боли или огорчения, а от значимости этой минуты. Она, было, хотела что-то сказать, – что-нибудь, – чтобы попытаться скрыться от такой сногсшибательной близости, но тут земля под ней разверзлась, и девушка полетела к звездам.

Как будто дверь его души открылась перед ней, и Кили оказалась прямо в самой его сущности. Всё, что она видела прежде в видениях, – и даже более того, – охватывало ее, разворачивалось перед ней, обдавая потоком его сознания. Она видела его честь и гордость, его любовь к семье, хотя он и не позволял себе ее испытывать. Но больше всего она узнала о его чувствах к ней самой.

Там была и любовь, и желание, жажда – всё вместе, горящие синим и серебряным огнем. Эмоциональный пожар чувств к ней. И почти незаметная темная дымка в самом центре. Опасность в цветах его души.

Нереид.

Это ты? – нерешительно спросила она. – Ты часть его, ты же знаешь.

Неужели? – сардонически ответил нереид. – Но ведь ты любишь его и боишься меня.

Люблю? – она, было, хотела возразить, но в душе признала правду.

Да, люблю, – ответила она. – Ты – часть его, так что я люблю и тебя.

В цветах она заметила нерешительность, а потом почувствовала возражение.

Нет. Ты не можешь любить меня, так как я не знаю, что такое любовь. Со временем я одержу над ним вверх и буду иметь тебя так, как захочу, всеми способами, какими пожелаю.

Он показал ей картины буйного, дикого секса. Картины того, как она подчиняется его желаниям.

Она отшатнулась, но тут же ее окружила теплота цветов Джастиса, поддерживая ее. И Кили отослала нереиду свои картины.

Я также овладею тобой, – заявила она ему, думая о нежных, ласковых занятиях любовью в сочетании с невероятными провокационными сценами дикой, необузданной страсти.

Его агрессия превратилась в дикое желание, а потом в радость.

Да, мы овладеем друг другом, – ответил нереид.

– Да, я твой, а ты – моя, – сказал Джастис.

Их голоса переплелись цветами души воина, и Кили смеялась и плакала, поборов свою нерешительность и полностью погрузившись в любовь.

Наконец, вернувшись в реальный мир, она поняла, что он всё еще обнимает ее, а его пенис всё еще внутри нее. Она подняла голову и рассмеялась.

– Мы обнаженные в самом сердце джунглей. Со мной такого не случалось ни в одной экспедиции. Не говоря уже о том, что я понятия не имею, как ты еще стоишь на ногах, да еще меня на руках держишь.

Он осторожно приподнял ее, и она почувствовала, как его пенис снова твердеет, а потом он снова опустил ее на свою плоть.

– Я прошел выучку воина, и мои ноги хорошо мне послужат, так как чувствую, что опять тебя хочу.

Она снова рассмеялась и стянула перчатки.

– Я и забыла о них.

Он наклонил голову и уставился на ее грудь, и снова Кили охватил жар, что шокировало ее, так как она полагала, что почувствует желание лишь через неделю.

– Как это я еще не попробовал на вкус эти чудесные грудки? – прошептал он, а потом поднял ее достаточно высоко, что лишь небольшая часть его плоти оставалась в ней. Когда она застонала, желая его, желая, чтобы он вернулся в нее, он поймал ртом ее сосок и стал посасывать.

Кили вскрикнула, и теплые сливки пролились на головку его члена. Он хотел ее снова, и снова, и снова, он никогда не насытится. Он поднял голову лишь для того, чтобы увидеть, где лежит их одежда, и прошел туда, обнимая ее, входя в нее всё глубже с каждым шагом. Потом он вышел только для того, чтобы осторожно положить ее на одежду, чтобы ее нежная кожа не касалась растений. Кили смотрела на него своими милыми изумрудными глазами, полными страсти, и он подумал, не наложили ли на него магическое заклятье, из-за которого все его мечты сбылись, представ перед ним в форме этой красавицы.

Если даже это всё сон, то ему наплевать. Она касалась его души, приручила его нереидскую часть. Так что ему нужна лишь такая реальность, где он находился внутри нее так глубоко, что она никогда не сможет забыть его.

Он поднял ее колени, приставив головку члена к ее блестящему входу, вошел в нее до конца, так глубоко, что его мошонка коснулась ее прелестной попки. Она вскрикнула. Перенеся весь свой вес на одну руку, он потянулся рукой и погладил ее, нежно касаясь ее нервных окончаний, пока она снова не вскрикнула.

– Я не могу больше, – простонала она. – Джастис, это слишком много. Слишком много удовольствия.

– Никогда, – сказал он, очарованный тем, как ее соски напряглись и превратились в две розовые пики. – Этого никогда не будет слишком много.

Она поднимала бедра навстречу каждому его толчку, ее стоны сводили его с ума. Он наслаждался ею – они наслаждались друг другом – в бешеном ритме. Он почувствовал именно тот момент, когда ее тело напряглось вокруг его плоти, и понял, что она на грани, так что стал входить в нее сильнее и быстрее, шепча ей ласковые словечки на атлантийском. Она должна знать, как сильно он ее хочет.

Как сильно он в ней нуждается.

На сей раз он, достигнув вершины, выкрикнул ее имя. Он чуть не потерял сознание, содрогаясь вместе с ней от ослепительного взрыва силы, жара, цвета. Упав, он всё же успел быстро перекатиться на бок, чтобы не раздавить ее, а потом рассмеялся.

– Я думаю, что тебе удалось то, что не удавалось ни одному моему врагу за столетия. Я думаю, что ты меня убила.

Она лежала, тяжело дыша и сжимая его в объятиях. Наконец отдышавшись, она тоже рассмеялась.

– Тогда нас таких двое. Если так будет всегда, то у нас проблемы.

Она перестала смеяться и повернула голову, чтобы посмотреть в его глаза.

– Что произошло с этими цветами? Джастис, я… чувствовала, словно нахожусь в твоей душе.

– Это было смешением душ, Кили. Это – дар Посейдона, позволяющий атлантийцу и его истинной паре видеть души друг друга. Когда ты сказала, что видела пламя Посейдона, сине-зеленое пламя в моих глазах, я узнал. Смешение душ ставит свою метку на сердце воина так же, как Посейдон ставит свою метку на наши тела.

Она дотронулась до метки на его руке.

– Эта метка? Что она означает?

– Трезубец Посейдона пересекает круг, символизирующий всех людей в этом мире. Треугольник – это пирамида знаний, перешедших к нам от предков. Все воины Посейдона носят его знак в качестве свидетельства нашей клятвы служить Посейдону и защищать человечество.

Она поцеловал метку, а потом его грудь, снова прижимаясь к нему на некоторое время. Потом отодвинулась от него и села.

– Знаешь, ненавижу спускать кого-то с небес на землю, но мы ведь в джунглях, голые, а тут есть жуки. А я не хочу, чтобы они укусили меня за зад.

Он заморгал, изумленный ее практичностью, а потом снова рассмеялся.

– Не говоря уже о том, что твой желудок в любой момент может заурчать, не так ли?

Она улыбнулась.

– Ну, раз уж ты об этом заговорил…