2015-06-30
354
В первой половине XX века среди прогрессивной части общества была очень популярна так называемая евгеника — практика «выпалывания» дефективных особей во имя улучшения генофонда. Маргарет Зангер, основательница организации «Планирование семьи», призывала без всяких колебаний уничтожать «человеческие сорняки» — умственно отсталых, калек и неполноценных — и настаивала на стерилизации «генетически низших рас».
Конечно, гитлеровские лагеря смерти для «низших рас» показали, к чему приводит евгеника, после чего защитники этой теории отказались от своей терминологии. Однако сегодня евгеника возвращается в новых формах. Благодаря прогрессивным технологиям и легкодоступности абортов ее достижения уже не достояние элитарных кругов, а общедоступная практика.
Например, если у ребенка выявлен синдром Дауна, врачи и страховые компании нередко начинают принуждать родителей к аборту, предупреждая их, что первый год жизни ребенка будет стоить им 100 000 долларов. Неудивительно, что девять из десяти родителей сдаются. Третья часть женщин сообщила, что они ощущали, будто их «в большей или меньшей степени принуждали» к аборту.
|
|
|
Если врачам случается «прозевать» дефективного младенца до его рождения, некоторые из них рекомендуют дать ему умереть после рождения. Как показал опрос 1975 года, 77% американских педиатров поддерживали практику лишения пищи и медицинской помощи новорожденных младенцев с синдромом Дауна. Это практикуется и сегодня, свидетельство этому — случай с ребенком по имени Доу (1982 год, штат Индиана).
Как ни парадоксально, евгеника возвращается как раз тогда, когда прогресс медицинской науки уже позволяет детям с синдромом Дауна жить почти нормально — посещать школу, работать, быть финансово независимыми. Есть даже супружеские пары, желающие взять таких детей на воспитание.
Что знают эти пары и чего не знают врачи? Они знают детей, похожих на моего внука Макса. Макс, подвижный шестилетний малыш, голубоглазый и светловолосый, весело подпрыгивающий на моем кресле и визжащий от удовольствия: «Дедушкино кресло!». Мне нравится ходить вместе с ним в Макдональдс и наблюдать, как он карабкается по цветным ступенькам. Его розовые щеки и улыбка говорят, что он самый счастливый ребенок на свете.
Но у Макса есть свои особенности. У него все признаки аутизма: трудности с концентрацией внимания, рассеянный взгляд, задержка развития в ходьбе и речи. Но Макс научил нас понимать, что такие дети, как он, тоже дар Божий.
У Макса неординарный дар любви. Когда ему было два года, Пэтти и я повели его на рождественскую елку, устроенную миссией «Тюремное братство» (PF), чтобы принести подарки для детей заключенных. По пути туда мы говорили, как бы нам хотелось донести Божью любовь двум маленьким девочкам, отец которых был в тюрьме. Макс слушал молча и сосал палец, как обычно устремив рассеянный взгляд куда-то вдаль. Но когда мы приехали, Макс подбежал к двум испуганным девочкам и обнял сначала одну, потом другую. Мы были поражены, потому что обычно он сторонится незнакомых. Наш малыш понял смысл нашего разговора и решил показать девочкам, как сильно Бог любит их!
|
|
|
Когда диагноз был поставлен Максу впервые, я очень испугался за дочь Эмили. Однако она выдержала это испытание. На шестилетие Макса она написала мне: «Мне кажется, когда Бог создавал Макса, Он взял его прямо из Своего сердца в Свои ладони и поставил на землю. Бог знал, что Макс будет нуждаться в помощи, поэтому Он продолжает держать его в Своих ладонях. Разве может ребенок, которого Господь держит в Своей руке, не быть Его даром?».
Макс напоминает нам, продолжала Эмили, что Бог не мерит нас нашими несовершенствами и недостатками. Действительно, если бы было иначе, что было бы со всеми нами? Некоторые из нас несовершенны в генетическом плане, другие травмированы и поражены болезнями или страдают психическими отклонениями. Дети, подобные Максу, — напоминание о том, что все мы в той или иной степени жертвы грехопадения, и все мы нуждаемся в искупительной Божьей благодати.
Воспитать ребенка, нуждающегося в особом уходе и внимании, очень трудно, особенно для родителей-одиночек, как моя дочь Эмили. Однако нелегкий жизненный опыт превратил мою маленькую девочку в зрелую женщину-христианку. Ее опыт еще больше укрепил нас в правоте позиции, защищающей жизнь. Я всегда считал первостепенно важным представление, что жизнь священна. Но ничто так не подтверждает правоту этого принципа, как улыбка малыша, когда он прыгает от радости в моем кресле и кричит: «Дедушкино кресло!».
Всем, кто сомневается и задает вопрос о детях с дефектами развития, я говорю: «Посмотрите на моего Макса».
К началу страницы
