Малый театр и С. Моисси (1924 Г. )

Ответственный устроитель спектаклей с участием Сандро Моис­еи — художественный подотдел МОНО — должен был учесть зна­чение такого спектакля, где вместе с рядовым зрителем в зале бу­дут иностранные дипломаты и иностранные журналисты. Нельзя было допускать, чтобы артист-гость, не побоявшийся приехать к «большевикам», несмотря на гавканье на нас кадетско-эсеровско-белой печати, предстал пред публикой в таком халтурном ансам­бле, как это имело место на спектакле 14 марта («Гамлет»). Ино­странцы, читавшие «Дни», «Руль» и т. п. прессу, где изо дня в день писалось и пишется о нашем варварстве, могли и впрямь подумать, посматривая на сцену, что мы далеко еще не так куль­турны.

Если ответственный устроитель спектаклей с участием Сандро Моисеи не напомнил режиссерам и артистам о необходимости ока­зать артисту-чужестранцу хорошее гостеприимство, отчего не дали на этот счет соответствующих указаний заправилы Малого театра, хоть не ради Сандро Моисеи, а ради самих себя?

Участвовавшие в спектакле 14 марта режиссеры и артисты должны были знать, что наступает юбилейный день Малого теат­ра, уже работает юбилейная комиссия, в Бахрушинском музее начинается на днях цикл лекций, посвященных Малому театру. Потекут «слова, слова, слова», а дела? Вот они. Спектакль 14 мар­та наглядно показал нам, до какого состояния довели нынешние руководители Малого театра труппу, которая могла решиться пе­ред переполненным театром показать свое отношение к Шекспиру. По сцене двигались манекены в нарядах, от которых даже про­винция давно уже отказалась, а режиссеры развешивали по сцене то грязные тряпки, то «царевококшайские» декорации.

Сандро Моисеи играл больным: сломила его простуда или ансамбль Малого театра, — мы не знаем, но судить об игре ар­тиста в таком окружении очень трудно. Там, где ему не мешали манекены, там мы восхищались его блестящей техникой, но Гам­лета, близкого зрительному залу страны, процветающей под звез­дою Ленина, мы не видели; в этом повинен не Моисеи, а Рейнхардт, режиссурой которого этот превосходный артист долгое время насыщался. Рейнхардт был всегда лакеем банкиров[127]. В рейнхардтовской трактовке Гамлет — не наш Гамлет. Но, нам кажется, Моисеи — наш. О системе игры Сандро Моисеи особо[128].

«Д. Е.»

БЕСЕДА С КОЛЛЕКТИВОМ ТЕАТРА ИМЕНИ ВС. МЕЙЕРХОЛЬДА
7 апреля 1924 года

В данной пьесе мы поручили исполнение нескольких ролей од­ному актеру не потому, что у нас меньше актеров, чем ролей в пьесе, а потому, что в данной постановке принцип трансформа­ции — наше задание. До нас трансформация использовалась очень мало. Мы впервые вводим ее в столь большой дозировке. Обычно режиссер, прибегая к трансформации, как к средству уменьшения числа исполнителей, скрывал факт трансформации от публики. Мы же, наоборот, объявляем об этом публике афишей, заранее призываем ее смотреть на искусство актера мастерски перевопло­щаться. Кроме того, трансформация дает нам возможность вы­явить тот иронический подход к развитию событий в пьесе, кото­рый диктуется нашей трактовкой пьесы как утопии-скетча. Отсю­да требование легкости смен образов актером. Трансформацион­ная игра будет сопровождаться музыкой (как у эксцентриков), мотив которой сразу настраивает зрителя на иронический лад.

В данной пьесе мы не претендуем на серьезную трактовку, так как развертывание столь серьезных событий в их социальной зна­чимости было бы по плечу только покойному Ленину. Мы не мо­жем взять на себя непосильную задачу серьезного прогноза того, как разовьются политические события в 1940 году. Поэтому мы берем ироническое отношение утопии-скетча. Выдвинутое тов. Богушевским предложение трактовать все события как сон значи­тельно облегчает нашу задачу[129].

В трансформации интересно то, что она <у хороших трансформаторов> исполнена так блестяще, что публика всегда подо­зревает мошенничество. Достигнуть такой техники перевоплоще­ния — задача наших актеров.