Обновленное тело

Намереваясь, вслед за Р. Сеннетом, уподобить нарциссизм психологизму, мы вскоре сталкиваемся с большой трудностью, какую представляет собой смена состояний одиночества и забот, которыми отныне окружено наше тело, которое вследствие данного обстоятельства становится подлинным объектом поклонения. Свойственное нарциссам обожание собственного тела, ежедневно проявляемое в тысяче мелочей: переживания, связанные с возрастом и появлением морщин (К. Н., с. 351—367), заботы о здоровье, о «фигуре», о гигиене, ритуалы контроля (check-up)² и ухода за собой (массаж, сауна, спорт, соблюдение режима); ставшие культом посещения солярия и терапевтиче­ских кабинетов (злоупотребление услугами врачей и фармацевтов) и т. д. Бесспорно, отношение индивида к телу претерпело изменения, которые можно сравнить с демократическими переменами в отношении к другим индивидам; нарциссизм является результатом появления именно этого нового социального образа че-

¹ Гоше М. Цит. соч. С. 116.

² Проверка — англ.

•печеского тела. Подобно тому, как представление о разнице между мною и другими уступило пониманию мощности людей и тело утратило свою непохожесть, us extensa,¹ немую материальность, став сопричастным объекту исследований как личность. Отныне тело является чем-то вызывающим отвращение или машиной; оно обозначает нашу сущность, которой нам больше незачем стыдиться и которую отныне можно демонстрировать обнаженной на пляжах или на спектаклях в его истинном виде. Поскольку тело обрело свое достоинство, его следует почитать, то есть неизменно следить за его надлежащим функционированием, противиться его одряхлению, бороться с признаками его деградации, постоянно стараясь обновлять его посредством хирургии, занятий спортом, диеты и т. д.: «физическое» уродство стало чем-то мерзким.

Это четко прослеживает Кр. Лэш. Существующий сегодня страх перед старостью и смертью является составным элементом неонарциссизма: безразличие к будущим поколениям усиливает страх смерти, в то время как ухудшение условий жизни лиц преклонного возраста и постоянная потребность человека в том, чтобы его ценили, восхищались его красотой и обаянием, делают невыносимой мысль о старости (К. Н., с. 354—357). Из этого следует, что процесс персонализа-ции, систематически выводя за рамки трансцендентальность всяческих явлений, обусловливает существование без цели и смысла, а также без головокружительного воздействия самообольщения. Индивид, запертый в своем «гетто» предназначений, отныне оказывается лицом к лицу с перспективой смерти, не имея никакой «трансцендентальной» поддержки (политической, моральной или религиозной). То, что препятствует истинно высказаться против скорби, это не скорбь сама

Особенность — лат.

по себе, но бесчувственность к скорби, — говорил Ницше, — он говорил о смерти и дряхлении, как о скорби, и нынешняя бесчувственность — вот что вызывает страх перед ними. Оказавшись в персонализированных системах, отныне приходится терпеть и поддерживать себя в соответствующей форме, усиливать надежность тела, выигрывать время и соревноваться с ним. Персонализация тела называется императивом молодости, борьбой с враждебным космосом, сражением с целью сохранить свою идентичность без пробелов и аварий. Оставаться молодым, не стариться: тот же императив функциональности в чистом виде, тот же императив обновления, тот же императив десубстанциализации, преследующий стигматы времени с тем, чтобы покончить с гетерогенностью возраста.

Подобно всем великим дихотомиям, с противоречием между телом и душой покончено; процесс персонализации, повышенное внимание к психологизму стирают противоречия, жесткие иерархические отношения, путают ориентиры и обозначенные величины. Процесс психологизации является фактором дестабилизации, под его влиянием колеблются и без всякой определенной закономерности изменяются все критерии; таким образом, тело теряет статус материальной позитивности, противопоставляя себя акосмическому сознанию. Оно становится неопределимой категорией, «объектом-субъектом», расплывчатой смесью смысла и осмысливаемого, по словам Мерло-Понти. От языка тела, современного танца (согласно воззрениям Николаи, Каннингема, Каролин Карлсон) и йоги перейдя к биоэнергетике, рольфингу, гештальт-тера-пии, где тело становится началом всего, на чем мы остановимся? Границы его отступают, становятся расплывчатыми; «движение сознания» является в то же время новым открытием тела и его субъективных возможностей. Психологическое тело подменяет тело объективное, и осознание тела им самим стало конечной целью нарциссизма: заставить тело существовать ради самого себя, стимулировать его авторефлексивность, победить приниженное положение, в котором находится тело — в этом заключается работа нарциссизма. Если тело и сознание поменяются местами, если тело, подобно бессознательному началу, заговорит, то его надо будет любить, прислушиваться к нему; нужно, чтобы оно могло выразить свои требования, чтобы оно вступало в контакт; отсюда возникает желание открыть свое тело изнутри, настойчивый поиск своей идиосинкразии, идет ли речь о самом нарциссизме, этом факторе психологизации тела, этом инструменте победы над субъективностью тела с помощью всех современных выразительных средств, концентрации и релаксации.

Р. Сеннет прав, говоря о гуманизации процесса субъективизации. Мы действительно окажемся внутри «культуры личности» при том условии, что тело само станет субъектом и как таковое окажется на орбите освобождения, вернее, революции — конечно же сексуальной, но также эстетической, диетической, гигиенической и т. д., под эгидой «директивных моделей».¹ Следует иметь в виду, что наряду с функцией персонализации нарциссизм выполняет миссию по нормализации тела: жадный интерес, который мы испытываем к телу, отнюдь не является спонтанным и «свободным»; он повинуется социальным императивам, таким как «фигура», «форма», оргазм и т. д. Нарциссизм начинает и выигрывает на всех досках, выступая одновременно в качестве оператора дестандартизации

¹ Ж. Бодрийар с таким же основанием говорит об «управляемом нарциссизме». См.: Бодрийар Ж. Символический обмен и смерть (Baudrillard J. L\'Echange symbolique et la mort. Paris: Gallimard, 1976. P. 171—173).

4 Жиль Липовецки

и оператора стандартизации, причем никогда не выступая как таковой, но подчиняясь малейшим капри­зам персонализации: постмодернистская нормализация всегда выступает как единственный способ быть действительно самим собой — молодым, стройным, динамичным.¹ Речь идет как о прославлении тела, так и о повышении роли «пси»: нужно освободить тело от обветшавших табу и оков, причем таким образом, чтобы на него распространялись социальные нормы, которые использует нарциссизм. Наряду с десубстанциализацией нашего «Я», десубстанциализацией тела должна произойти ликвидация дикой или статистической телесности при помощи работы, осуществляемой уже не согласно аскетической логике заочно, но, напротив, согласно логике здравого смысла, отметающей излишнюю информацию. Нарциссизм благодаря его пристальному вниманию к телу, благодаря постоянной заботе об его оптимальном функционировании устраняет «традиционные» очаги сопротивления и делает тело доступным для всяческих экспериментов. Подоб­но сознанию, тело становится как бы плавающим, сме­щенным пространством, предоставленным в распо­ряжение «социальной мобильности»: приводить в по­рядок места, создавать пустоту путем насыщения, уничтожать все, что не укладывается в нормы; таким же образом поступает и нарциссизм. Мы убеждаемся, насколько он наивен, видя, как он появляется, соглас­но Р. Сеннету, при «эрозии общественных ролей»; то есть раскрепощение от всего, что является условностью, искусственной или общепринятой, отныне

¹ Процесс персонализации охватил саму норму, как охватил производство, потребление, образование или информацию, На смену предписывающей или авторитарной норме пришла «указывающая», гибкая норма, «практические советы», «соразмерная» терапия, информационные и разъяснительные кампании с помощью юмористических фильмов и вызывающих смех публикаций.

читается «чем-то сухим, формальным, если не искустпенным» (Т. И., с. 12) и как таковое препятствует выражению интимности и аутентичности нашего «Я». и прочем, хотя данная гипотеза может быть отчасти и справедлива, она не устоит перед упреком в скрытом обожествлении тела, о чем, как ни странно, Р. Сеннет не говорит ни слова: если нарциссизм действительно влечет за собой волну недовольства, то это касается высших» ценностей и целей, а отнюдь не социальных ролей и кодов. Представляя собой, самое меньшее, пулевую ступень социума, нарциссизм опирается на ни коды и выступает как своего рода социальный контроль над душами и телами.