Часть третья. О бытии вообще и существе всех вещей особно

О СРЕДСТВАХ, НАДОБНЫХ ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ РАЗУМА НАШЕГО ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ИСТИНЫ

Глава девятая

О бытии вообще и существе всех вещей особно

§ 79.

В преждепоказанной первой части довольно было исследовано, что к должности человека принадлежит, которой о какой-нибудь вещи философствовать хочет, то есть иметь ему надо в непосредственном совершенстве три познания: историческое, философское и математическое. Итак, в сей части покажем, каким образом вещи бытие свое имеют. Сие ничто иное есть, как указание дороги, через которую душа наша начинает приводить себя в способность, каким образом во всех вещах разыскивать надлежит правду. То уже само через себя разумеется, что человек, который хочет быть прилежен, должен иметь талант особливый от Бога в понятии и распростране­нии мыслей своих. Без сего таланта все его прилежание суетно. Фи­лософы обыкновенно понятие называют перцепцией. Перцепция или понятие есть самое первое дело во всей жизни человеческой. Все, что мы чувствуем, знаем, видим, делаем, должны наперед разумом понимать. Не понявши же разумом, ни до чего коснуться не можем. Но понимать есть дело так малое в рассуждении всего последующего действия, что почти действие не почато, когда мы только одно про­стое понятие о бытии вещи имеем. Напротиву того, столько спра­ведливость оного нужна, что оно, то есть первое основание во всех вещах искусства человеческого. Ежели первое понятие худо учреж­дено или поставлено, то все последующее рассуждение как бы ни остро было, так как на лживом основании положенное, не годно. Например, будучи я уже прежде известен о часах, какая они маши­на, как скоро взгляну на них, то хотя не рассуждаю всех окрестно­стей, однако ж разумею уже, что они не животное, которое движет­ся собою, да серебряный или золотой сосудец, в котором приведена до известного времени обыкновенная машина в движение. И таким я образом имею о сей вещи самое первое понятие, от которого произ­водить могу все следующие заключения, то есть качество их, нуж­ность и прочая. Человек же, например, который от роду часов не видал и не слыхал про них, да, положим, что б и того знания не имел, могут ли какие быть на свете машины, которые бы оживотво­ряли будто какое ни есть тело не животное, то в таком случае, еже­ли он легкомысленно посмотрит на часы, тотчас возьмет мнение о них дикое. И напоследок как рассудит: что все, что не оживотворе­но, регулярно и долговременно двигаться не может, то без дальних хлопот скажет, что в сем сосудце сидит животное, которое движет­ся, что с малыми детьми случается. От такого-то первого самого по­нятия и пойдут у детей детские мысли. Я сам, когда еще был очень малолетен, думал, что в стенных боевых часах есть церковь, поп, дьячок и колокольня и что в них служба маленькими людьми отправляется. Отчего сие слабое мнение? Оттого, что я о внутренно­сти часов и машине перцепции и понятия за малолетством еще не имел, а церковь с колокольнею уже видал. Но ежели бы такое же тупое понятие и в возрастном человеке случилось, то его надобно причесть к безсчетным глупцам. Я не к тому сей пример пишу, буд­то бы столь слабые в людях понятия когда быть могли, да изъясняю только, какова нужда человеческому разуму в самом первом поня­тии, чтоб оно не ложное было. Рассудить надобно, не всех ли преж­них философов мнения о многих вещах да и о самом божестве ино­гда смеха достойны были, как мы выше видели. И не от того ли то все происходило, что не основали они в себе первого понятия добро­го, например, одни говорили, что земля стоит на четырех столпах, другие говорили, что души человеческие переходят из человека в скота, из скота в человека. Первые погрешали от того, что они не имели ни через науку, ни собою никакого понятия о том, что земля кругла, и что ей надобно быть в движении, которое бы нам произ­водило лета и дни. Другие погрешали потому, что они не имели ни­какого учения философского, а паче христианского, которое утвер­ждает закон наш, и наибольше приводит в познание откровений Божиих. Так мы видим, сколь нужно первое понятие, чтобы оно было праведно, хотя понятие есть такое знание, которое не требует от нас еще никакого рассуждения. Ибо когда я вещь какую понял, то еще не рассуждаю какова она, к чему, для чего. Одним словом, еще не почал об ней думать, только что узнал ее бытность просто. И прежде, нежели мы приступим к способам, через которые должны разум наш в познание и разыскание правды приводить я рассудил предложить свойства и тонкости, которые к бытию всякой вещи или к ее пребыванию принадлежат, и которые только в душе нашей мы себе представить можем. Такие свойства называются у философов отдаленные, о которых я часто в тройственном познании выше упо­минал. После покажу дорогу, по которой мы разумом нашим дохо­дить должны до познания истины. Первая половина сея части ка­саться будет до метафизических некоторых рассуждений. Другая до самой логики.

§ 80.

Все вещи, хотя нам известные, хотя неизвестные, то общее между собою имеют, что они пребывают. Итак, все, что пребывает, назы­ваться должно бытие. Философам обыкновенное слово Ens. И как всякая вещь начало свое должна иметь от другой ей подобной или неподобной, то напоследок, поступая заключениями нашими вдаль, должны мы будем прийти до вещи всех вещей превосходящей, то есть всех Творца и Бога нашего, который не сотворен и не создан ни от кого, но собою предвечно пребывает и потому, хотя оно нам зна­комо, хотя нет. Да и то, что пребывать может, хотя его нет. Напри­мер все циркулы, градусы и прочие разделения астрономические на небе. Их нет, однако ж их так понимают, будто как бы они действи­тельно быть могли. Для того, буде не вообразишь таких себе поня­тий, то не можно будет понять и тех вещей, которые действительно пребывают на воздухе и которые сами по себе натуральны. Рассуж­дая таким-то образом о вещах, увидим, что все вещи, которые в све­те пребывают, имеют какую ни есть между собою разницу, так что вещь одну от другой всегда отличить можно. И потому заключить должно, что всякая вещь имеет в себе нечто особливое для своего всецелого пребывания. То-то самое есть существо вещи, которое у философов называется Essentia. Философы говорят про существо, что оно де делает вещь тем, что она есть. Например, в круглости существо то, что всякая точка кривой линии отстоит ровно от центра или серединной точки. Изволь отнять хотя в одной круглой точке линии сию ровность, то и круглость не стала больше круглость. Так слово в слово в геометрии называется квадратом или четвероуголь­ником та фигура, которая имеет четыре равных угла и четыре рав­ных бока. Отыми или прибавь один угол, не будет больше четверо­угольник. Сделай один бок доле, другой короче, не будет уже квад­рат, итак, все равно, хотя я сказал равнобочный и равноугольный четвероугольник, хотя квадрат. Чего ради ясно видим, что существо вещи мы в мысли только от самой вещи отделить можем, но физи­чески же того нам учинить никак не возможно так. чтобы вещь ос­талась в своем всецелом пребывании и в том же, в котором она пе­ред сим пребывала. Философы от сего понятия сделали себе гене­ральное правило, что существа вещей суть непременные по своей натуре, разве бы Бог благоволил новую положить всех вещей натуру. Возьми кто в рассуждение, например треугольник. Всяк видит его натуру, что он имеет три, а не четыре угла. Прибавь или убавь один угол, уже не будет то треугольник, да станет иная фигура. Так слово в слово палка не может быть об одном конце, и две прямых или параллельных линий не заключают в себе места и не сделают двух углов. Ежели кто скажет, что треугольник конечно состоять должен их трех линий и трех углов, то я тотчас понимаю, что зна­чит сие слово треугольник и такое предложение мне тотчас покажет­ся ясно. Скажи же кто например, что в натуре может и то сделать­ся, что треугольник может иметь четыре угла, то я только одни сло­ва тут разумею, вещи же той, о чем он говорит, никак разуму моему представить не могу. Есть такие люди, которые говорят, что наш ра­зум не только понимает, что видит, и он уравнен в своем понятии с натурою вещей. А ежели бы де в натуре сделалась перемена, то бы и разуму нашему понимать немудро было те вещи, которые по ны­нешнему сложению натуры нам странны кажутся. Я не спорю, что разум наш может переменен быть, и может то понимать в треуголь­нике, что теперь понимает в четвероугольнике, да однако ж тре­угольник в его существе тот же останется, который был. Сие равно­мерно тоже бы было, когда бы вода сушила, а огонь мочил. Могла бы так натура учредить. Однако ж огонь, что б таков был, каков он есть, существом своим непременен и вечно в своем существе оста­нется, а вода такова будет, какова есть. Итак, существо вещей всегда вечно, по коих пор свет на своем основании стоять будет. Чтоб существо перемениться когда могло и вещь в тоже самое время все­цело пребывала, то сие так невозможно, как то, чтоб в одно время быть и не быть. Быть и не быть, сии два понятия такие, которые одно от другого разрушаются и уничтожаются вовсе. И сие равным образом таково же безразумно сказаться может как то, что Бог свет сотворил и не сотворил. Что сотворил, то видим, и разумом чувст­вуем, что же будто бы не сотворил, того никаким остроумием понять не можем, для того, что сии два понятия такие, что одно другое уничтожает, к тогда о первом ясное понятие имеем, то о другом ни­какого иметь понятия не можем. Кто когда может об одном человеке праведно вдруг сказать, что он велик ростом против всех людей, и что он мал против всех же. Надобно, чтоб конечно одно тут было праведное, а другое неправедное. И когда видим, что существо то же, что вещь самая, для того, что она бытие вещи делает такое, какое она имеет, то и вещь то же, что существо, для того, что вещь ни была бы вещь собственно та, ежели бы своего собственного, из ко­торого она так, а не инако состоит существа не имела. Итак, суще­ство вещей, конечно, непременно во веки. Теперь мы довольно кажет­ся показали, что Ens, или бытие, у философов называется вообще и что существо всякой вещи особно.