Глава XX. Заблудилась

Сели за стол; завтрак вопреки стараниям доньи Марианны развеселить всех протекал в атмосфере натянутости и недомолвок.

Тигреро злился на свою молочную сестру за отказ взять его в провожатые. По существу, он только намекнул ей на возможность встречи с ягуарами при возвращении ее в асиенду; а ведь на самом деле опасность была куда более серьезной, чем он дал ей понять.

Воспользуемся случаем, чтобы в нескольких словах рассказать о ягуарах. Малоизвестные в Европе, эти хищники являются настоящим бичом Мексики. Индейцы и белые Северной Америки страшатся их более, нежели арабы боятся африканского льва. После льва и тигра ягуар – самый крупный зверь кошачьей породы. Кювье[68] называет его большой дикой кошкой. Ягуара называют также американским тигром, а иногда пантерой. Ростом и сложением своим ягуар достигает огромных размеров: длина его корпуса доходит до двух метров и двадцати сантиметров (из них семьдесят сантиметров приходится на хвост); рост его равен восьмидесяти сантиметрам. Ягуар замечательно красивый зверь. Его рыжая шерсть у самой головы расписана под мрамор, а на шее и по бокам разрисована черными почти округлыми мазками. Брюхо и ноги ягуара покрыты белой шерстью, также украшенной черными пятнами самых причудливых очертаний.

Редко какое животное в силах уйти от ягуара. Он неутомимо преследует лошадей, быков и бизонов и на всем скаку овладевает своей жертвой. Он не задумываясь бросается в воду и ныряет за рыбой, до которой ягуар большой охотник, вступает в бой с крокодилом и пожирает выдру. Мало того, он воюет не на жизнь, а на смерть с обезьянами, и не без успеха, ибо благодаря своей ловкости и цепкости он взбирается на вершины деревьев, достигающих высоты шестидесяти метров, и даже тех, кроны которых находятся почти на такой же высоте.

Как и все хищники, ягуар старается держаться подальше от человека. Впрочем, доведенный до отчаяния голодом или преследованием охотника, ягуар, не помышляя больше о бегстве, храбро вступает в отчаянный бой и с человеком. Вот уже добрых десять дней, как наш тигреро выслеживал этих хищников и все еще никак не мог добраться до них. Судя последам, их было четверо: самец, самка и двое детенышей. Теперь понятно, почему мысль о страшной опасности, грозившей донье Марианне на обратном пути в асиенду, приводила в такой ужас молодого тигреро. Но, слишком хорошо зная донью Марианну и не надеясь поэтому переубедить ее, он не возобновлял разговора на эту тему. Мариано решил незаметно следовать за ней на почтительном расстоянии, чтобы в случае опасности подоспеть к ней на помощь. А донья Марианна, заметив, что все словно нарочно молчат о ягуарах, сама снова заговорила о них. Она закидала своего молочного брата вопросами: допытывалась, как и когда появились они в этой местности, интересовалась бедами, которые они успели натворить, требовала подробностей о том, как думает он справиться с ними. Тигреро отвечал с неизменной вежливостью, но ограничивался скупыми ответами, не поддаваясь великому соблазну всех охотников рассказывать о своих охотничьих похождениях. Сдержанность тигреро в разговоре на тему, которой он сам только что придавал серьезное значение, невольно рассердила донью Марианну. Она начала подтрунивать над своим тезкой и в конце концов насмешливо заявила ему, что, по ее убеждению, никаких ягуаров вообще не существует; очевидно, он сам их выдумал только для того, чтобы посмеяться над ней.

Мариано отнесся добродушно к ее шуткам и даже признал, что не к чему нагонять на всех так много страха, а затем, желая переменить тему разговора, снял со стены гитару и начал бренчать какой-то танец.

Так в песнях, в разговорах и в смехе незаметно прошло несколько часов. Марианне пора было ехать. Тигреро отправился в кораль, оседлал лошадь молочной сестры, а заодно и своего коня.

– Однако вы долго возились в корале, Мариано! – смеялась молодая девушка, когда он подвел ее коня. – Уж не нашли ли вы там каких-нибудь новых подозрительных следов?

– Нет, нинья, но так как мне тоже надо ехать, то я заодно с вашей лошадью оседлал и свою.

– Собираетесь снова поохотиться на ваших воображаемых ягуаров? – иронически спросила Марианна.

– Ничего не поделаешь, надо!

– Только, ради Бога, не промахнитесь! – с деланным ужасом воскликнула она.

– Постараюсь, хотя бы потому, что я намерен преподнести вам шкуры этих ягуаров. Надеюсь, этот подарок убедит вас в том, что они существуют не только а моем воображении.

– Благодарю за доброе намерение, токайо, но не мешает вспомнить поговорку: «не следует делить шкуру неубитого ягуара».

– Ладно, ладно! Скоро мы узнаем, кто прав, кто виноват. Расцеловав на прощанье старика и свою кормилицу, Марианна весело вскочила в седло и протянула руку Мариано.

– Не сердитесь, Мариано, – сказала она, наклонившись к нему. – Вам не по пути со мной?

– Собственно говоря, да.

– Так почему бы нам не поехать вместе?

– Боюсь, как бы вы не заподозрили меня в том, что я собираюсь охранять вас.

– Ба, ба! Я и забыла! Тогда до завтра. Счастливой охоты!.. Вперед, Негро! – И, махнув напоследок рукой своей кормилице, Марианна пустила лошадь в галоп.

Тигреро с минуту провожал ее глазами. Проследив направление, по которому она умчалась, Мариано вошел в дом, снял со стены свое ружье и зарядил его с тщательностью, присущей охотникам, когда они знают, что их жизнь зависит от меткого выстрела.

– Неужели в самом деле едешь? – спросила с беспокойством мать.

– Да, и сейчас же.

– Куда собрался?

– Проводить донью Марианну в асиенду.

– Это ты хорошо надумал. Ей грозит опасность?

– Собственно говоря, нет. Но отсюда не очень близко до асиенды, и бравое, говорят, неспокойны, да и граница не так уж далека от нас. Всякое может случиться.

– Хорошо сказано, мальчик! Наша детка напрасно разгуливает одна по лесам.

– Поезжай скорее, сынок! – заторопил сына старик. – Долго ли до беды! Бедная девочка! Ты напрасно все же не настоял на своем: надобно было поехать вместе с нею.

– Она ни за что не согласилась бы, отец; разве не знаешь ее?

– И то верно. Как только увижу дона Руиса, скажу ему, ятобы он запретил сестре прогуливаться одной. Не такое теперь время.

Но Мариано уже не слышал отца; вскочив на коня, он в сопровождения своего пса во весь опор помчался догонять донью Марианну.

Было пять часов пополудни, когда донья Марианна, удалившись довольно далеко от ранчо, перевела своего коня с галопа на спокойную рысь. Вечерний ветерок нежно покачивал деревья, чуть пригибая к земле их мохнатые зеленые шапки. Гаснущее солнце красноватым шаром низко, словно касаясь земли, повисло на небосклоне. Пахнуло свежестью; воздух был напоен чудесными ароматами цветов и растений. Лес огласился мелодичным пением птиц; вырвавшись из оцепенения, навеянного жарой, они радостно щебетали на каждой ветке. Марианна отдалась опьяняющей красоте природы. Незаметно для самой себя она, постепенно теряя ощущение местности и окружающих ее предметов, погрузилась в какое-то полузабытье, полное неясных грез.

О чем думала девушка? Вероятно, она сама не могла бы сказать. Она просто и безотчетно поддалась очарованию чудесных сумерек.

Прежде чем выехать в открытую степь, донье Марианне надо было проехать довольно большой участок леса. Она столько раз проделывала этот путь в любое время дня и была так уверена, что ей не грозит никакая опасность, что, отдавшись своим мечтам, бросила поводья на шею коня. Сумерки в лесу между тем сгущались, смолкло пение птиц, прикорнувших на ночь в листве; солнце закатилось, один за другим тускнели и гасли красные блики на небосклоне. Ветер крепчал, и ветви, раскачиваясь, жалобно и протяжно стонали. Небо темнело, ночь быстро спускалась на землю. Из лесной чащи донеслось первое пронзительное завывание волков; затем ночную тишину нарушило многоголосое глухое рычание, оповещая обитателей леса, что хищники вышли на охоту. Внезапно все огласилось протяжным и в то же время звучным ревом, отдаленно напоминающим мяуканье кошки. Зловещее эхо его, зазвенев у самых ушей молодой девушки, вывело донью Марианну из ее мечтательной задумчивости. Молодая девушка задрожала от испуга. Ее лошадь, предоставленная самой себе, шла куда глаза глядят, и донья Марианна очутилась в совершенно незнакомой ей местности; короче говоря, она заблудилась.

Заблудиться в американском лесу – значит погибнуть. Леса здесь состоят из деревьев одной и той же породы; человеку, не обладающему чудесным уменьем индейцев и охотников ориентироваться среди самой непроходимой чащи, совершенно невозможно выбраться отсюда. Куда ни взглянешь, всюду нескончаемые зеленые своды; их утомительное однообразие нарушается лишь тропами, проложенными хищными зверями. Этот сложный лабиринт пересекающихся и переплетающихся между собой тропинок в конце концов приводит к неведомому водоему, безымянной речке, неприхотливо и задумчиво протекающей среди густых кустарников. Место, в котором очутилась донья Марианна, было одно из самых диких в лесу. Здесь тесной толпой росли деревья невиданной толщины и вышины. Они образовали непроницаемую стену, почти прижимаясь друг к другу и переплетаясь между собой лианами, неисчислимые поросли которых вырывались отовсюду. С их ветвей свешивались фестонами, зачастую до земли, сероватые мхи, называемые здесь «испанской бородой». Густой покров прямой и высокой травы свидетельствовал о том, что здесь еще не ступала нога человека. Чувство непреодолимого страха овладело девушкой. Мгновенно вспомнились ей рассказы молочного брата о ягуарах; ужас, навеянный этими воспоминаниями, возрастал от обступившего ее мрака и доносившегося со всех сторон зловещего рыка. Тут только трепещущая и побледневшая донья Марианна поняла, куда завело ее собственное легкомыслие. Взывая о помощи, она крикнула изо всех сил, но голос ее замер где-то в лесу.

Ее окружала ночь, она была одна, затерявшаяся в диком лесном безлюдье. Донья Марианна попыталась было вернуться назад. Но уже исчезла стежка, которую по дороге сюда протоптала ее лошадь; примятая копытами трава успела выпрямиться. Кругом была непроглядная тьма, в четырех шагах не было видно ни зги, и девушке стало ясно, что всякая попытка найти дорогу только заведет ее в еще большую глушь. Мужчина, очутившийся в таком положении, нашел бы какой-нибудь выход. Он развел бы костер, который защитил бы его от холода и держал бы на почтительном отдалении зверей; на случай нападения он мог бы пустить в ход огнестрельное оружие. У доньи Марианны нечем было развести огонь; у нее не было и оружия, которым, впрочем, она вряд ли могла бы воспользоваться. А впереди долгая ночь, сулившая ей гибель. Как упрекала она себя за свою легкомысленную самоуверенность! Но жаловаться было поздно, приходилось покориться судьбе.

В первый момент, когда донья Марианна поняла, что бесповоротно погибла, ею овладело глубокое отчаяние – сказалась присущая женщинам слабость. Но постепенно наступила реакция. Донья Марианна была верующей, и прежде всего она, сойдя с коня, опустилась на колени и прочитала молитву. Поднялась она совсем успокоенной, а главное, сильной. Конь, поводья которого она не выпускала из рук, неподвижно стоял рядом с ней. Марианна ласково потрепала рукой благородное животное, этого последнего оставшегося с ней друга. Затем, повинуясь какому-то безотчетному внушению, она расстегнула все пряжки подпруги, в кровь расцарапав при этом свои прелестные, но неумелые руки.

– Милый Негро, – печально проговорила она, снимая с него уздечку и седло, – я не хочу, чтобы ты поплатился жизнью за мою ошибку. Возвращаю тебе свободу. Может быть, верный инстинкт животного поможет тебе найти дорогу и спастись. Ступай же, мой добрый друг! Вперед! Ты свободен. Лошадь весело заржала и, сделав гигантский скачок, исчезла в темноте.

Донья Марианна осталась одна, теперь уже совсем одна.