До завтра, сударь!...
(Кюне уходит.)
1-й Надзиратель (один)
Исполнилась жестокая судьба!
В нужде жену я и детей
Покинул, чтоб свободным стать.
И путь исканий суетных моих
Меня привел в духовный Орден сей.
И обязался я в возвышенно звучавших
Словах трудиться для людского блага.
Отяготил я свой обет виною,
Из противоположных чувств возникшей,
Но братства Промысел премудрый
Сказался ясно и на мне.
Случилось так, что был я в Орден принят,
И подчинился я уставам строгим.
И приведен я был к самопознанью,
Которое в других условьях
Во мне б, конечно, не проснулось.
Когда ж по воле Божьей
Со мною встретился мой сын,
Я возомнил, что милосердный Бог
Путь искупленья мне предуказал.
Я знал давно, что Кюне воспитал
Дочь, так жестоко брошенную мною.
Погибель братству нашему грозит,
И встретят братья мужественно смерть,
С сознанием, что все же цель пребудет,
Которой в жертву жизнь приносим.
Но чувствовал я уж давно,
Что недостоин я такую смерть принять.
И укреплялся я все больше в том,
|
|
Чтобы во всем гроссмейстеру признаться
И попросить, чтоб он меня уволил.
Тогда себя я посвятил бы детям,
И постарался в жизни сей земной,
Насколько можно, искупить свои грехи.
Но не сыновняя любовь
Свела со мной на этих днях Фому,
Как думал в сердце он своем.
Нет, кровные сказались узы,
Которыми с сестрой он связан.
Отцовская несправедливость
Любовь сыновнюю убила.
Иначе не сумел бы завладеть
Монах его душою.
Так велико монаха торжество,
Что вместе с сыном и родную дочь
Он у отца отнять сумел.
И мне осталось лишь одно:
Все так устроить, чтобы дети
Всю правду о себе узнали,
И ждать смиренно искупленья
От тех властей, что жизни наши
Заносят в книгу долговую.
(Надзиратель уходит.)
* * *
(Несколько спустя входят в зал Гроссмейстер с Симоном.)
Гроссмейстер
Отныне, Симон, в замке вы живите!
С тех пор, как выдумка о колдовстве
Распространилась, вам ходить опасно
Вне этих стен, вне Ордена владений.
Еврей
Большую боль мне мысли причиняют,
Что эта чернь по глупости своей
С такой враждою отвергает помощь,
Которая во благо ей идет.
Гроссмейстер
Кто по благоволенью высших духов
В людские души может проникать,
Тот видит, как они самим себе
Противоборствуют неутомимо.
Война, которая нам угрожает, –
Подобие лишь той войны великой,
Которую враждующие силы
Без устали в сердцах людских ведут.
Еврей
О господин, вы изрекли слова,
Которые пронзили душу мне!
Хоть от роду мечтателем я не был,
Но каждый раз, когда в лесу блуждаю,
Передо мной вдруг образ восстает
С такою же непобедимой силой,
|
|
Как те явленья, что глазами видим.
Перед собой я вижу человека;
Он руку мне с любовью подает.
И выражают скорбь его черты,
Какой я не встречал ни у кого.
И красота его, его величье
Мне до краев преисполняет душу.
И я хочу склониться и смиренно
Отдаться вестнику иного мира.
Но уж свирепствуют в ближайший миг
В душе моей и бешенство, и гнев,
И не могу противиться я им.
В душе сопротивление растет –
И принужден я руку оттолкнуть,
С любовию протянутую мне.
Когда же вновь в себя я прихожу,
Уже виденье светлое исчезло.
Когда я в мыслях воспроизвожу
Те образы духовные свои,
Одна мне мысль на ум тогда приходит.
И эта мысль мне сердце потрясает,
И мне тогда близки ученья ваши, –
Учения о Существе духовном,
Спустившемся из солнечных миров,
Чтоб на земле, средь нас, вочеловечась,
Сердцам людским воочию открыться.
И от учений ваших красоты
Уж я в себе замкнуться не могу;
Но не могу душою им отдаться,
Хотя прообраз человека я
И узнаю в том Существе духовном;
Но сам своим я узником бываю,
Когда в него уверовать хочу.
И я борьбу в себе переживаю, –
Всех внешних войн прообраз мне она.
И устрашаюсь часто я загадки
Таинственной земной судьбы своей:
Как объяснить, что, понимая вас,
Все ж не могу уверовать вполне
Я в ваше благородное ученье?
Прообразу я следовать стремлюсь
И все ж в противоречиях живу
И с целью, и с источником его.
Когда таким я чувствую себя,
Уж больше я не в состоянье верить,
Что обрету себя я в этой жизни.
Я часто говорю себе в тревоге:
А что, коль те сомненья перейдут
В грядущие мои существованья?