Вечерний звон

Белый потолок, без каких-либо даже следов копоти. Стены с мягким покрытием, на которых ничего не нарисовано: ни голой бабы, ни графика дежурств «шестёрок», ни ставок в последней партии в «рамса».

Металлическая кровать, а не деревянные нары, чистая параша с унитазом, а не с дыркой в каменном полу, и воняет не мочой или хлоркой, а шампунем, и туалетная бумага вместо газет!

Камера-одиночка: шесть шагов туда, четыре – сюда. На двери ни ручки, ни окошка для раздачи баланды, но на «карцер» совсем непохоже.

На окне решётка, такую и трактором не вырвешь! Если протянуть руку, можно даже приоткрыть форточку, но через щель не выкинешь и коробка спичек, а «маляву» сразу же подберут «легавые». Вот только что, и кому писать?

Из зубной щётки можно выточить «пику», но эти падлы наверняка поставили где-то камеру, и сразу же отберут заготовку. Все руки исколоты. На запястьях синяки, но не от ударов дубинкой. Зубы целы, руки-ноги не переломаны, но почему болит задница? Неужели «петушили»? Нет, болит снаружи! Ладно, разберёмся, за всё ответите!

За окном по деревьям прыгает белочка, и ей глубоко наплевать на собак, которых выгуливают «вольные», и она спрыгивает на землю, когда угощают орешками или «поп-корном».

* * * * *

В замке провернулся ключ, и «вертухай» в белом принёс баланду, котлету с рисом и компот. Вся посуда из пластмассы, даже вилка и ложка.

Он молча стал у двери и заложил руку за руку. Точно «охра», на «придурка» не похож!

«Значит, больничка не «зоновская»: вертухай был бы в сером или синем. И компот на «зоне» даже в больничке не подают, только слабый чай без сахара».

Баланда пресная, как и положено. Он давно перестал солить еду, и если удавалось пожрать у кого-нибудь из корешей, всегда отодвигал солонку подальше.

Дома соли не осталось ни крупинки. Он специально выискивал её кристаллики, что могли заваляться с «предыдущей жизни», и если находил, вымывал место влажной тряпкой и брезгливо выкидывал ночью.

«Охра» дождался, пока он доест, и скинул пустую посуду в деревянный ящик.

За всё время он ни разу не повернулся ни спиной, ни боком. Перед тем, как уйти, показал рукой на таблетки. На ответный жест в виде согнутого локтя стукнул пару раз кулаком по ладони, и таблетки пришлось выпить.

Никто не произнёс ни звука, всё бело ясно и без слов. Вертухай ушёл, гремя ключами, давая возможность отдохнуть.

Через полчаса появилась баба лет сорока, тоже в белом халате, а за её спиной застыл всё тот же амбал.

Она стала говорить что-то на местном, но, увидев реакцию, перешла на русский, и произнесла довольно правильно, хотя и с акцентом:

– Примите таблетки, больной, очень хорошо! А теперь ложитесь на живот и приспустите трусы. Сегодня Вы очень спокойный! Лекарства идут на пользу, это очень хорошо!

Она протерла место укола спиртом и воткнула иглу.

Сначала больно, зато через минуту расслабуха, как после промедола. Понятно, почему задница так ноет!

«А баба ещё ничего, потянет, если получше не найдётся!»

Но эрекции при этом не возникло, а раньше только подумай об этом!

«Наверняка подсыпали в пищу какой-то дряни!»

Медсестра что-то сказала и вышла. Санитар кивнул головой и пристегнул пациента ремнями к кровати, щёлкнув чем-то снизу.

«Уроды! Всех порежу, как откинусь!»

За окном cтемнело, и в палате загорелась лампочка, замурованная в потолке.

Он уже начинал отрубаться, когда за окном послышался перезвон колоколов.

На воле приходилось такоеслышать, но колокол и звучал по-другому, и звонили в него позже. Служба там тоже была иной, да и свечи другого цвета.

«Колокол должен звучать ровно девять раз! «Священник» поворачивается против часовой стрелки и благословляет все стороны света, а последним даёт его на запад!»

* * * * *

Утром, сразу после завтрака знахари в белом надели на его голову шлем и стали смотреть на свои приборы, делая умный вид. Потом зашёл откормленный до невозможности дебил, раздвинул немытыми руками его веки и стал рассматривать зрачки. Безумно хотелось плюнуть в рожу, но там опять стоял тот амбал.

Дебил ни слова не говорил по-русски и жестами показывал, как положить ногу на ногу, потом стучал резиновым молоточком по коленке, и с довольным видом что-то записывал в блокнот.

«Ты тоже ответишь, будешь у меня номером “пять”. Я тоже постучу молоточком, только не резиновым, и по голове, а не по коленкам!»

И опять сеструха со шприцом:

– Очень хорошо, держите тампон! После пентотала нельзя двигаться. Арчи, магнит! Очень хорошо, теперь спите!

После обеда заявился ещё один тип, и говорил без акцента:

– У меня были пациенты, которые сначала не могли вспомнить, в какой руке держать ложку, для чего нужен стакан, а пить они могли из той «утки», что стоит под кроватью. Но некоторые вскоре вспоминали всё, и со временем становились нормальными людьми. Вы не вспомнили, как Вас зовут?

– Меня никто не зовёт, я сам иду туда, куда мне надо!

– Я, может быть, не так выразился. Как Ваше имя, как Вас окрестили в церкви?

Вертухай моментально отреагировал и нанёс ответный удар в лоб: он всё время держал в фокусе «любимого» пациента, недельное спокойствие которого было «латентным». Санитар был не только сильным, он был со стажем, и давно усвоил, что «в тихом омуте черти водятся», а тот, кто хотя бы раз бывал «буйным», таким остаётся надолго.

Пациент автоматически разжал руки и отпустил шею.

– Я не понимаю Вашей агрессии! – прохрипел врач. – Я ничего плохого не сказал! Хорошо, я приду завтра!

В палату прибежал второй санитар. Щёлкнули магниты под кроватью, и опять игла, но теперь уже в вену. И в этот раз не расслабуха, а сильный удар, прямо в голову!

Горячая волна по венам, и лавина пота со лба. Ещё одна! Но третья уже слабее, а четвёртая – так себе, почти незаметно.

В трусах стало горячо и мокро.

Такое было всего раз, во втором классе, на уроке арифметики.

* * * * *

На деревянном «алтаре» лежала голая шлюшка, которая держала чёрную свечку.

Она была в полной отключке после коктейля, и даже горячий воск, стекающий на руку, не пробуждал её.

«Просвящённый» напоминал:

– Помни правило «тринадцати шагов». Подойди к Алтарю, посмотри на неё. Скоро ты должен сделать то, что ты должен сделать! Карина уже не наша, она хочет уйти. Наш Господин говорит: «Не почитай жалость или слабость, поскольку они – скверна, которая делает сильного больным». И если уйдёт она, сомнения посетят и других. Ты дал ей меньше удовольствий, чем она ожидала, поэтому подари то, что она заслужила! Не прячь своей похоти, не скрывай желаний, и чем сильнее и грубее ты это сделаешь, тем больше силы даст тебе наш Господин! Принеси тринадцать капель её крови. «Кровь живущих – лучшее удобрение для семян нового». Это Двенадцатый пункт нашей веры!

– Я должен излить себя до её встречи с Господином или во время?

– Можешь сделать так, как пожелаешь, и даже после её «перехода»! Никаких запретов, Господин даёт нам право на это. Не посрами нас перед назорееями, Никколо! Тебе дана неделя, и да поможет тебе Вельзевул!

И он ударил в гонг!