Предисловие автора к русскому изданию 14 страница

земли, каждое возвышение, болото, извилина реки и т. д., но нет на

звания для самой реки. Наконец, чтобы не продолжать это перечис

ление, укажем, что в области Замбези каждый холмик, каждая

возвышенность, каждая гора, каждая вершина в горной цепи имеют

свое название. То же для каждой речки, долины, равнины. На деле

каждая часть страны, каждое изменение ее поверхности обозначается

в таком количестве специальными названиями, что потребовалась бы

целая человеческая жизнь для того, чтобы расшифровать их смысл.

Совокупность свойств, характеризующих языки, на которых гово

рят общества низшего типа, вполне соответствует свойствам того

мышления, которое в этих языках находит свое выражение. Если об

разы-понятия, эти своеобразные рисунки, делают возможным крайне

ограниченное обобщение и абстракцию лишь в зачаточном виде, то

зато они предполагают замечательное развитие памяти; отсюда и

проистекает чрезвычайное богатство форм и словаря. Там, где верх

взяло логическое мышление, социальная сокровищница приобретен

ного значения передается и сохраняется посредством понятий. Каж

дое поколение, воспитывая другое, научает его анализировать эти

понятия, извлекать из них то, что в них содержится, познавать и

употреблять средства отвлеченного рассуждения. В тех же обществах,

о которых мы говорим, эта сокровищница, напротив, вся или почти

вся в наглядной форме выражена в самом языке. Она передается бла

годаря тому факту, что дети подражают речи своих родителей, не

подвергаясь обучению в собстаенном смысле слова, не прилагая ум

ственных усилий, пользуясь 'гадко памятью. Сокровищница эта поч

ти не способна увеличиваться. Если предположить, что среда и

учреждения такого рода социальной группы не изменяются, то при

постоянстве общего мировоззрения его богатый запас образов-поня

тий должен был бы передаваться из поколения в поколение без боль

ших изменений. Если запас меняется, то это происходит в результате

других изменений, и чаще всего это приводит к его обеднению.

Прогресс отвлеченной, оперирующей понятиями мысли сопровож

дается убылью описательного материала, который прежде служил для

выражения мысли, когда она была более конкретной. Индо

европейские языки, наверное, эволюционировали в этом направле

нии. У племени салиш, где совершенно нет грамматического

различия между полами, для обозначения их употребляются разные

термины. Замечательно, что билкулы, у которых существует грамма

тическое различение пола, имеют очень мало особых терминов. Это

может навести на мысль, что племена, которые употребляют грамма

тическое различение полов, утеряли эти различные формы. Растущая

общность понятий приводит мало-помалу к потере точности, которая

характеризовала их. <Мало-помалу, - говорит В. Анри, - понима

ние этих бесконечных тонкостей затемняется, так что нынешние але

уты употребляют, не делая различия, одну глагольную форму в

нескольких значениях или несколько глагольных форм в одном зна

чении: туземец, спрошенный о том, что побуждает его употреблять

данную форму, как более предпочтительную, чем другая, окажется в

большом затруднении при объяснении своего предпочтения>.

Это прогрессивное объединение, являющееся правилом, показыва

ет, что употребление конкретных терминов и тщательное уточнение

деталей были прежде результатом отнюдь не преднамеренного и со

знательного усилия или напряжения внимания, а необходимости,

продиктованной способом и манерой выражаться. Образы-понятия

могли быть выражаемы и сообщаемы либо при помощи своего рода

рисунков, либо посредством жестов в собственном смысле слова, либо

путем словесных выражений, своего рода вокальных жестов, чистый

образец которых мы обнаружили в <описательных вспомогательных

наречиях>.

С тех пор как развитие общих идей и отвлеченных понятий по

зволило выражаться с большей легкостью, это стали делать, не бес

покоясь о потере графической точности. Действительно,

проницательность, богатство, тонкость различений, воспринятых и

выраженных, например, в отношении разновидностей одного и того

же вида растений и животных, отнюдь не должны нас приводить к

мысли, что пред нами мышление, ориентированное на познание объ

ективной реальности. Мы знаем, что это мышление ориентировано

иначе. В реальности существ и предметов, какую дают коллективные

представления, мистические и невидимые элементы, скрытые силы,

тайные партиципации занимают несравненно более важное место,

чем элементы, являющиеся, на наш взгляд, объективными. Для этого

не нужно никакого другого обстоятельства, кроме роли, которую иг

рают представления о мама, бакан, аренда, табу, осквернении и т. д.

Достаточно даже рассмотреть первобытную классификацию существ

и предметов. В обществах низшего типа принцип классификации, ос

тавляя в стороне наиболее бросающиеся в глаза объективные свойст

ва, основывается преимущественно на мистической партиципации.

Вся совокупность существ распределяется на группы, подобно инди

видам социальной группы: деревья, животные, звезды принадлежат к

тому или иному тотему, к тем или иным кланам и фратриям'.

Таким образом, вопреки видимости, первобытный ум, который,

очевидно, не обладает понятием рода, не имеет также и понятия о

видах, породах или разновидностях, хотя он умеет изображать дан

ные понятия в своей речи. Это нечто всецело и чисто прагматическое,

порожденное необходимостью действовать и изъясняться, причем са

мосознание не принимало здесь никакого участия. Это в столь малой

степади есть знание, что для выявления подлинного знания необхо

димо, чтобы предварительно материал мышления и выражения усту

пил место другому, чтобы образы-понятия, одновременно общие и

*Подразделение племени, совокупность нескольких (первоначально двух) родов.

частные, были заменены действительно общими и отвлеченными по

нятиями.

Язык должен также потерять свой мистический характер, который

он неизбежно приобретает в низших обществах. Как известно, для

первобытного мышления нет восприятия, которое не включалось бы

в мистический комплекс, нет явления, которое было бы только явле

нием, нет знака, который был бы только знаком: слово никогда не

могло бы здесь быть просто словом. Всякая форма предмета, всякий

пластический образ, всякий рисунок имеет свои мистические свойст

ва; в силу той же необходимости эти свойства имеет и словесное вы

ражение, которое является словесным рисунком. Таинственная сила

присуща не только собственным именам, но и всем прочим словам.

Впрочем, имена, которые выражают весьма конкретизированные об

разы-понятия, гораздо менее отличаются от собственных имен, чем

наши нарицательные.

Отсюда следует, что употребление слов не является безразличной

вещью для первобытного человека: уже сам факт произнесения слов,

начертания рисунка или просто жестикулирования может установить

или уничтожить чрезвычайно важные и страшные партиципации.

В речи есть магическая сила, поэтому в отношении ее необходима

осторожность. У первобытных людей вырабатываются специальные

языки для определенных случаев, языки, предоставленные в пользо

вание только определенным группам лиц. Так, у очень многих пле

мен встречаются различные языки для мужчин и женщин. Фразер

собрал много примеров подобного рода. Иногда обнаруживаются толь

ко следы подобного разделения. В большинстве североамериканских

языков <женщины для обозначения родственных отношений употреб

ляют иные слова, чем мужчины, причем различие в языке между

мужчинами и женщинами у индейцев почти повсюду ограничено, по-

видимому, этой категорией слов, а также употреблением разных

междометий>. Во время посвящения юношей, когда они становятся

полноправными членами племени, старики часто обучают их тайному

языку, не известному непосвященным и не понятному для них.

<Я отмечал уже в нескольких случаях существование тайного и ка

балистического языка, употребляемого одними мужчинами в церемо

ниях посвящения у некоторых племен Южного Уэльса. Во время

пребывания новопосвященных в лесу со старейшинами племени им

сообщают мистические названия окружающих предметов, животных,

частей тела, а также короткие фразы общеполезного характера>. Ча

сто члены тайных обществ, столь распространенных среди социаль

ных групп низшего типа, посвящаются в язык, понятный только для

них и употребляемый только ими: введение в тайное общество или

посвящение в достаточно высокую степень дает им право пользовать-

ся этим мистическим языком. У абипонов <лица, поднявшиеся до сте

пени <благородных>, называются хешери и нелерейкати', обычно они

отличаются от прочих даже своим языком: они употребляют обыкно

венно те же слова, что и другие, но до такой степени измененные

путем прибавления или вставки других букв, что можно принять их

речь за другой язык... Кроме того, у них есть слова, которые принад

лежат только им и которыми они заменяют слова общеупотребитель-

ноп) языка>.

На охоте следует тщательно остерегаться от произнесения назва

ний животных, так же как на рыбной ловле от названий рыб. Отсюда

и предписания о соблюдении молчания, употребление языка жестов

там, где он сохранился, и появление специальных языков, призван

ных заместить слова, находящиеся под запретом (табу). Так, на Ма

лайских островах туземцы употребляют особый язык, когда они

собирают кафару, когда они отправляются на рыбную ловлю или в

военный поход. <Множество слов находится под запретом, когда речь

идет о личности царя: еда, сон, сидение и т. д. не могут быть выра

жены в отношении царской особы обычными малайскими словами;

для этого нужны специальные слова. Кроме того, когда царь умирает,

то имя его не должно больше произноситься>. Известно, что этот

обычай был очень распространен на Мадагаскаре. <Существует много

слов, которые употребляются в определенном смысле в отношении

царя (или царицы), но не должны употребляться в таком же смысле

в отношении других лиц, особенно если эти слова касаются обихода

или здоровья царя... Другие слова закреплены лишь за царями и вож

дями... Царь имеет право делать определенные слова фаОи, т. е. за

прещать употребление этих слов на время или навсегда>.

У множества низших племен теща и зять обязаны избегать разгово

ров друг с другом. Тем не менее в юго-западных округах Виктории и

на юго-восточной оконечности Южной Австралии существует своего

рода смешанный язык или жаргон, содержащий небольшое количест

во слов, при помощи которого теща может в присутствии своего зятя

вести крайне ограниченную беседу, касающуюся фактов повседнев

ной жизни.

Мистическое значение и свойства слов в качестве именно слов вы

являются, наконец, в крайне распространенном обычае употреблять в

магических и даже обрядовых и религиозных церемониях песнопения

и формулы, смысл которых утерян для слушающих, а иногда и для

произносящих. Для того чтобы эти песнопения и формулы считались

действенными, достаточно, чтобы они передавались преданием на

священном языке. Так, например. Спенсер и Гиллен отмечают, что

у племен Центральной Австралии <в случае священных церемоний

смысл слов обычно не известен туземцам: слова переданы в неизмен-

ном виде от предков из времен Алчеринга>. В мифических сказаниях

отмечается частое упоминание об изменении языка: <В этом месте

ачилпы (предки - члены тотема дикой кошки) заменили их языком

арунта... Другая часть племени расположилась отдельно, затем от

правилась в Арильту, где она заменила свой язык языком илпирра...

на западе от реки Сей женщины унитиппа заменили свой язык язы

ком арунта>. Точно так же на островах Фиджи, Банкеа, на Ганце

(Новые Гебриды), на Новой Гвинее песнопения в священных церемо

ниях не понятны тем, кто их поет.

Аналогичные факты обнаруживаются в Северной Америке. Джью-

итт отметил наличие их у индейцев нутка-саунд, причем он не по

нимал их смысла. <У них, - говорит он, - есть множество

песнопений для различных случаев: войны, китовой ловли, обыкно

венной рыбной ловли, свадеб, праздников и т. д. Язык почти всех пе

сен во многих отношениях весьма отличен от обычного разговорного;

это заставляет меня думать, что они либо имеют особый поэтический

язык, либо заимствуют свои песни у соседей>. Кэтлин ясно понял их

мистический смысл. <Каждый танец имеет свое особое па, каждое

па - свой смысл; каждый танец имеет также свою особую песню,

причем последняя часто столь сложна и таинственна по своему смыс

лу, что из десяти пляшущих и поющих молодых людей ни один их

не понимает. Лишь колдунам-знахарям разрешено понимать песни,

да и их самих посвящают в эти тайны лишь за высокое вознаграж

дение, которое полагается за обучение, требующее большого приле

жания и напряженной работы>. Большая часть обрядов оджибвеев

совершается на древнем, архаическом диалекте, не понятном для

обыкновенного индейца, а часто также и для многих членов тайного

общества. Архаический текст, естественно, производит впечатление

на рядовых членов племени, и шаманы любят пускать в ход эти вы

ражения. У индейцев кламатов <многие не понимают всех этих пе

сен, которые содержат множество архаических форм и слов, да и

сами колдуны обычно мало склонны объяснять их смысл, если только

они понимают его>. Им мало дела до того, что мы называем смыслом

слова или формулы. Первобытные люди бесконечно привязаны к

этим песням, ибо с незапамятных времен известны их мистические

свойства, их магическая действенность. Самый понятный и точный

перевод этих непонятных песен не мог бы выполнить уже их роли.

Глава V

ПРА-ЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ В ОТНОШЕНИИ К СЧИСЛЕНИЮ

Можно было выработать план работ по сравнительной лингвисти

ке, который подтвердил бы теорию, изложенную в предыдущей главе.

Я, однако, ограничусь в дальнейшем изложении обоснованием этой

теории в одном частном пункте, относительно которого существует

очень много данных, которые легко собрать; остановлюсь на том, как

производится счисление у племен разного типа, в особенности у пле

мен самого низкого, какой только нам известен, типа. Различные

способы исчисления и счета, образования числительных и их упо

требления позволят, быть может, уловить, так сказать, сами приемы

мышления в низших обществах в том, что касается его специфиче

ского отличия от логического мышления. Это послужит примером тех

доказательств, которые я не могу воспроизвести здесь подробно.

В очень многих низших обществах (Австралии, Южной Америки

и т. д.) отдельное числительное существует лишь для чисел: один,

два, а иногда и три. Когда идет речь о числах свыше этих, туземцы

говорят: <много-множество>. Для обозначения трех употребляют вы

ражение: <два, один>, для четырех - <два, два>, для пяти - <два,

два, один>. Отсюда часто делают вывод о крайней умственной слабо

сти или лености туземцев, которые якобы им не позволяют различать

число, превышающее три. Заключение слишком поспешно. <Перво

бытные> не располагают, правда, отвлеченным понятием четырех,

пяти, шести и т. д., однако неправильно делать из этого вывод, что

они не считают дальше двух или трех. Их мышление плохо приспо

соблено к тем операциям, которые привычны для нас, однако путем

особых, свойственных ему приемов оно умеет достигать таких же до

известной степени результатов. Так как первобытное мышление не

разлагает синтетических представлений, то оно преимущественно

опирается на память. Вместо обобщающего отвлечения, которое дает

нам понятия в собственном смысле слова, в частности понятия чисел,

оно пользуется отвлечением, которое считается со специфичностью, с

определенным характером данных совокупностей. Короче говоря, это

мышление считает и исчисляет способом, который, по сравнению с

нашим, может быть назван конкретным.

Поскольку мы считаем при помощи чисел и почти не пользуемся

другими способами, то был сделан вывод, что в низших обществах,

которые совершенно не имеют числительных больше трех, не умеют

считать дальше этого числа. Следует ли, однако, считать установлен

ным, что представление об определенном множестве предметов может

возникать лишь одним путем? Быть может, мышление в низших об

ществах имеет особые операции и приемы для того, чтобы достигать

того результата, которого достигаем мы нашим счислением? И дейст

вительно, достаточно, чтобы какая-нибудь определенная и довольно

ограниченная группа существ и предметов заинтересовала первобыт

ного человека, как он уже удерживает в сознании эту группу со всем,

что ее характеризует. В содержании представления, которое он имеет

о данной группе, заключена и точная сумма существ и предметов: это

является как бы качеством, которым данная группа отличается от

другой, большей или меньшей на единицу или на несколько единиц.

Следовательно, в тот самый момент, когда данная группа снова по

является перед глазами первобытного человека, он знает, находится

ли группа в прежнем составе, стала она больше или меньше.

Уже у некоторых животных в отношении очень простых случаев

отмечена способность подобного рода. Случается так, что домашнее

животное, собака, обезьяна или слон замечает исчезновение предмета

в какой-нибудь ограниченной и привычной для него совокупности

предметов. У некоторых животных видов мать совершенно недву

смысленными знаками показывает, что ей известно исчезновение взя

тых у нее детенышей. Если мы вспомним, что, по словам

большинства наблюдателей, память первобытных людей <феноме

нальна> (выражение Спенсера иГиллена), <граничит с чудом> (Шар-

львуа), то тем больше оснований думать, что они легко могут

обходиться без имен числительных. Благодаря привычке каждая со

вокупность предметов, которая их интересует, сохраняется в их па

мяти с той же точностью, которая позволяет им безошибочно

распознавать след того или иного животного, того или иного лица.

Стоит появиться в данной совокупности какому-нибудь недочету, как

он тотчас же будет обнаружен. В этом столь верно сохраненном в па

мяти представлении число предметов или существ еще не дифферен

цировано: ничто не позволяет выразить его отдельно. Тем не менее

качественно оно воспринимается или, если угодно, ощущается.

Добрицгоффер с наглядной полнотой выявил этот факт относи

тельно абипонов. Последние отказываются считать так, как это дела

ем мы, т. е. при помощи числительных. <Они не только не знают

арифметики, они питают к ней отвращение. Их память вообще изме

няет в арифметике (потому что их хотят принудить к непривычным

операциям). Они не могут переносить мысли о счете: это вызывает у

них скуку. Поэтому, чтобы отделаться от задаваемых вопросов, они

показывают первое попавшееся количество пальцев, причем либо они

ошибаются сами, либо обманывают спрашивающего. Часто в тех слу

чаях, каша число, о котором вы спрашиваете, больше трех, абипон,

чтобы не утруждать себя показыванием пальцев, просто восклицает:

<Поп (много)>, <Шик лейекалипи (неисчислимо)>.

Тем не менее у абипонов есть способ отдавать себе отчет о числах.

<Когда они возвращаются с охоты на диких лошадей или с убоя до

машних лошадей, никто не спрашивает у них: <Сколько вы принес

ли?>, а интересуются: <Сколько места займет табун лошадей,

который вы пригнали?> Когда они собираются на охоту, то, уже сидя

в седле, осматриваются вокруг, и если не хватает хотя бы одной из

многочисленных собак, которых они содержат, то они принимаются

звать ее... Я часто удивлялся, каким образом, не умея считать, они

способны были тотчас же сказать, что среди такой значительной сво

ры не хватает одной собаки>. Последнее замечание Добрицгоффера

весьма характерно. Оно объясняет, почему абипоны и члены других

аналогичных племен, обходясь без числительных, не знают, что с ни

ми делать, когда их обучают употреблению числительных.

Точно так же <гуарани имеют' числительные лишь до четырех (но

у них уже есть выражения, соответствующие латинским singuli, him,

trim, quaterm - по одному, по два, по три, по четыре). Как и аби-

поны, гуарани, когда их спрашивают относительно предметов, число

которых превосходит четыре, тотчас отвечают: <Бесчисленно>. Во

обще, нам гораздо легче было обучать их музыке, рисованию,

скульптуре, чем арифметике. Они все умеют произносить числа по-

испански, однако, считая этими числами, они так часто делают

ошибки, что им не приходится очень доверять в подобных вещах>.

Это инструмент, в котором они не чувствуют нужды и применения

которого не знают. Им нечего делать с числами помимо тех совокуп

ностей, которые они умеют считать на свой лад.

Но если это так, скажут, может быть, то для первобытных людей

возможно лишь представление об указанных совокупностях, сохра

ненное памятью. Самые простые действия, например сложение и вы

читание, для них недоступны. Однако, все не так: эти действия ими

производятся. Пра-логическое мышление действует здесь (как и во

обще в том, что касается языка) конкретным образом. Оно прибегает

к представлению о движениях, прибавляющих единицы к первона

чальной сумме или отнимающих эти единицы. Оно обладает, таким

образом, орудием, бесконечно менее мощным и сложным, чем отвле

ченные числа, но позволяющим производить простые действия. Это

мышление ассоциирует заранее координированный ряд движений и

* Подобным образом австралийские племена, не имеющие числительных больше трех, склоняют в единственном, двойственном, тройственном и множественном числах.

частей тела, связанных с движениями, со следующими одна за другой

совокупностями, так что, повторяя в случае надобности весь ряд сыз

нова, оно находит эти совокупности. Например, нужно определить

день, в который большое количество племен должно собраться для об

щего выполнения определенных церемоний: этот день наступит через

несколько месяцев, ибо надо много времени для осведомления всех

заинтересованных, а равно и для того, чтобы все могли собраться в

условном месте. Как поступают в таком случае австралийцы? <Ре

зультат мог бы быть получен путем подсчета предстоящих остановок

в пути или числа новолуний. Если число, подлежавшее счету, оказы

валось большим, то туземцы прибегали к помощи различных частей

тела,.из которых каждая имела свое название и свое определенное

обусловленное место в этой системе счисления. Число перечисленных

таким образом частей тела, начиная с мизинца одной из рук, озна

чало такое же число остановок, дней или месяцев, смотря по обсто

ятельствам (при подсчете указывают сначала части одной стороны

тела, а потом другой, если нужно). Гоуитт с полным правом отмеча

ет, что <этот прием окончательно подрывает всякое значение того

мнения, будто недостаток числительных в языках австралийских пле

мен объясняется неспособностью туземцев представить себе число,

превышающее два, три или четыре>.

В действительности отсутствие числительных у первобытных лю

дей объясняется не чем иным, как навыками, свойственными пра-ло-

гическому мышлению. Ведь почти всюду, где встречается эта крайняя

<ограниченность имен числительных, которая, на наш взгляд, объяс

няется тем, что число еще не отделилось от того, что исчисляется, -

всюду мы находим приемы конкретного счисления. На островах МУР-

рей (в Торресовом проливе) единственными числительными туземцев

являются: нетат - один и мене - два. Дальше они прибегают либо

к удвоению, например: нечс нетат = 2, 1 = три; неис неис = 2, 2 = 4

и т. д., либо к помощи какой-нибудь части тела. Пользуясь последним

методом, они могут считать до 31. Начинают с мизинца левой руки,

затем переходят к пальцам, кисти, локтю, подмышке, плечу, к над

ключичной ямке, к грудной клетке и затем обратным путем вдоль

правой руки, кончая мизинцем>. Д-р У. Гилл говорит: <Дальше 10 ос

тровитяне Торресова пролива считают зрительно (поразительное вы

ражение, которое заставляет вспомнить о языках низших обществ, где

словесное выражение кажется слепком зрительных и двигательных об

разов) следующим образом: они прикасаются поочередно к каждому

из пальцев, затем к запястью, к локтю и плечу с правой стороны, за

тем к грудной кости, потом к сочленениям левой стороны, не забывая

и пальцев левой руки. Таким образом они получают 17. Если этого

недостаточно, они прибавляют пальцы ноги, лодыжку, колено и бедро

(справа и слева). Таким образом они получают еще 16, а всего, зна

чит, 33. Дальше этого числа они считают уже при помощи пучка ма

леньких палочек>.

Гэддон отлично видел, что здесь нет ни числительных, ни чисел в

собственном смысле. Речь идет о своего рода памятной книжке, об

особом методе, позволяющем в случае надобности получить данную

сумму. <Существовал, - говорит он, - другой способ счета: начина

ли с мизинца левой руки, от него переходили к безымянному пальцу,

затем к среднему, к указательному, к большому, потом к кисти, к

сочленениям плеча, к плечу, к левой стороне груди, к грудной кости,

к правой стороне груди и кончали мизинцем правой руки (всего по

лучалось 19). Названия для чисел являются просто названиями час

тей тела, а отнюдь не числительными. На мой взгляд, эта система

могла употребляться лишь в качестве вспомогательного средства для

счета, подобно тому как пользуются веревочкой с узелками, но от

нюдь не в качестве ряда действительных чисел. Локтевое сочленение

(куду) может означать семь или тринадцать, и я не смог выяснить,

означает ли куду действительно одно или другое из этих чисел: в де

ловых сношениях туземец только вспомнит, до какой части своего те

ла он дошел при подсчете предметов, и, воспроизведя счет с левого

мизинца, он всегда вновь найдет искомое число>.

Точно так же в британской Новой Гвинее существует следующая

система счисления:

моноу (мизинец левой руки);

peeps (следующий палец);

каупу (средний палец);

мореере (указательный палец);

аира (большой палец);

анкера (запястье);

мирим мат (между кистью и локтем);

на (локоть);

ара (плечо);

ано (шея);

оме (левая сторона груди);

унтри (грудь);

аменекаи (правая сторона груди);

дно (правая сторона шеи) и т. д.

Легко заметить, что одно и то же слово ано (шея, правая или ле

вая ее сторона) служит одновременно для обозначения и 10 и 14, что

было бы очевидно невозможным, если бы мы имели дело с числами

и с числительными. Однако на деле не получается никакой двусмыс

ленности, ибо при учете указываются части тела, притом в опреде

ленном порядке, что не допускает путаницы.

Английская научная экспедиция собрала в Торресовом проливе

известное количество фактов, целиком подтверждающих приведенное

выше. Мы назовем из них только некоторые. В Мабуиаге <обыкно

венно считают на пальцах, начиная с мизинца левой руки>. Здесь су

ществовал также способ считать по частям тела, начиная с мизинца

левой руки:

кутадимур (крайний палец);