Русская философия XIX в

В XIX в. Россия выходит на путь самостоятельной философской мысли. Причем сразу определяются две ведущие ее темы: историософская и социальная. Переломной датой, датой «пробуждения», после которой Россия «вдруг» совершает культурный, в том числе философский, прорыв, служит, конечно, 1812 г., его исход и последствия. Но и ранее русская историософская мысль уже «разминалась» на событиях и лицах европейской истории — Французской революции и фигуре Наполеона Бонапарта.

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА выдвинула Россию в центр мировой истории; победа над Наполеоном сделала ее сильнейшей державой на континенте. История требовала осмысления: необходимо было понять связь событий, истинную роль и место России в этих событиях. Ощущение политической мощи поднимало чувство собственного достоинства, а пребывание лучшей части русского общества в Европе ставило вопрос о привнесении в русскую жизнь некоторых, прежде всего культурных и политических, начал западной цивилизации. Однако первое такое внедрение Запада привело в эпоху Петра I к трагическому разрыву связей между «древней» и «новой» Россией. Болезненность разрыва ощущалась на всем протяжении XVIII в. Россия утратила отчетливые контуры

и ориентиры своей исторической государственности, не вписываясь в то же время в рамки общеевропейского развития. Отсюда возникает тема русской самобытности и возвращения к своим цивилизационным основам, с одной стороны, и тема европейского или даже мирового будущего России — с другой.

Вопрос о независимости происхождения русской философии и ее производности от западной настолько же однозначно неразрешим, как и вопрос о происхождении русской государственности. С одной стороны, русское философское творчество глубоко уходит корнями в религиозную стихию Древней Руси. Очевидно, что уже в «Слове о законе и благодати» (1051) присутствуют своеобразные начатки русской философской мысли, вполне развитые в том же XIX в.; с другой — в XIX в. очевидна и сильнейшая реакция на европейскую философию Нового времени, прежде всего на рационализм Просвещения. Самостоятельная русская философская мысль, таким образом, возникает в силовом поле, где действуют два противоположных по заряду полюса: между традиционной русской религиозностью и вполне независимой от религии (секулярной) западноевропейской философией.

ПЕРВЫМ ПРИЗНАКОМ пробуждения философии в России неслучайно стал мистицизм. Сознание части образованных сословий, оторванное от национальной традиции, от церкви, культуры и быта, искало адекватную замену, полагая, что ею может стать философия. Философия возбуждала надежды, далеко выходящие за пределы ее возможностей, — от нее ожидали не столько ответа на теоретические запросы ума, сколько указаний на то, как разрешить вопросы жизни и смерти, исторического и общественного бытия. «Слово «философия» имело в себе что-то магическое», — характеризовал Иван Киреевский духовную атмосферу в начале XIX в. Была потребность в синтезе, какой может дать только подлинная традиция. Философия в России в первой половине XIX в. во многом была призвана заменить или восстановить традицию. Интересно, что европейская философия в период своего возникновения (XVI в.) как раз наоборот отталкивалась от традиции в лице Римско-католической церкви. И видимо, предельное отторжение приходится на век Просвещения, т. е. эпоху, когда началось европейское влияние на Россию. Здесь налицо явное предпочтение, выбор, в котором уже проявлялось своеобразие русской философии. Пока в Европе господствовал рационализм, русская мысль не пробуждалась. Впоследствии критика рационализма станет одной из ее постоянных тем.

Сюжет и общая схема исторического развития философии в России XIX в. выглядят следующим образом. До 1820-х гг. философия не являлась сколько-нибудь значимой сферой продуктивного культурного творчества. Она была некой составляющей (не главной) в духовных и светских образовательных учреждениях, масонских ложах и аристократических салонах, в журналах, в качестве переводов (чаще — переложений) с европейских языков, в произведениях литературы и публицистики, прежде всего — в «Истории государства Российского» и другой прозе Н.М. Карамзина.

Карамзину по праву принадлежит честь формулировки двух главных тем русской философии XIX в. — историософской и социальной. Он исходил из принципиального положения, согласно которому «историк не летописец», он обязан стремиться к пониманию внутренней логики происходящих событий.

Логика событий привела к тому, что уже в 1790-е гг., размышляя над смыслом мировой истории, Карамзин отказался от своих первоначальных прогрессистских позиций. В «Письмах Мелодора и Филалета» (1795), сопоставляя концепцию исторического круговорота Дж. Вико и прогрессистскую модель И. Гердера, он поставил под сомнение идею автоматического прогресса и увидел в истории «вечное смешение истин с заблуждениями и добродетели с пороком». И хотя в этой формулировке Карамзин еще всецело принадлежит веку Просвещения с его безразличием к отдельным цивилизациям и самобытным культурам, тем не менее, обращаясь к отечественной истории, он выявил некоторые специфические черты российской цивилизации, и прежде всего — особую роль государства. В своей «Истории» он не ограничился одним изложением событий, а дал им концептуальное осмысление. Последнее, в свою очередь, легло в основу государственной идеологии царствования Николая I, которому Карамзин в течение двух недель по восшествии на престол читал лекции. И, конечно, отнюдь не случайно, что данная идеология породила в упомянутое царствование два главных направления русской философской мысли XIX в.: западничество и славянофильство. Карамзин видел угрозу в том, что царствование Александра I будет еще более подражательным, чем Петра I. (Тем самым он недвусмысленно высказывался по вопросу, который будет затем будоражить умы и станет линией размежевания между западниками и славянофилами.) По нетривиальной мысли Карамзина, подлинное гражданское общество возможно только при монархическом строе государства. Реформы «благоприятствуют необузданностям произвола». Ставя вопрос, нужны ли одинаковые права для всех сословий, Карамзин поднял важнейшую социальную тему русской философии всего XIX в. Главная специфика России, по Карамзину, в самодержавии. «Россия жива самодержавной властью»; «В России государь есть живой закон»; «особа монарха — образ Отечества». Эти четко сформулированные тезисы станут платформой идейного течения. В Карамзине с его строгим (во всяком случае, в теории) монархизмом и отрицательной оценкой Петра видят иногда предтечу русских славянофилов — это совсем неверно. Карамзин был и остался западником, идейно связанным с весьма влиятельным послереволюционным направлением французской мысли. В идеях Просвещения Карамзин видел окончательное преодоление догматизма и схоластики Средневековья. Он критически оценивал крайности эмпиризма и рационализма, подчеркивая познавательную ценность каждого из этих направлений, и решительно отвергал агностицизм и скептицизм. Истинный представитель века Екатерины Великой, он сочетал западничество и либеральные устремления с политическим консерватизмом.