Прошлое и настоящее

Когда я слышу о том, что много знаю, или когда меня называют мудрецом,

принять это на свой счет не могу. Представьте, что кто-то пытается черпать

шляпой воду из потока. Ну и что? Я ведь не поток, я просто стою рядом, но

ничего не делаю. Другие стоят здесь же, и большинство из них знает, что

должны делать. Я же не делаю ничего. Я никогда не считал себя тем, кто

способен позаботиться о семенах и колосьях. Я стою и удивляюсь тому, на что

способна природа.

Есть замечательная притча о том, как к ребе пришел ученик и спросил

его: "В старину были люди, которые видели Бога в лицо. Почему же теперь их

нет?" На это ребе ответил: "Потому что нынче никто не сможет наклониться так

низко". Нужно лишь слегка наклониться для того, чтобы зачерпнуть воду из

потока.

Меня от других отличает то, что я не признаю "перегородок" - они для

меня прозрачны. В этом моя особенность. Для других зачастую это не

перегородки, а мощные стены, они ничего за ними не видят и, естественно,

полагают, будто там и нет ничего. Я же, пусть в некоторой степени, ощущаю

то, что скрыто от глаз, и это вселяет в меня внутреннюю уверенность. Те, кто

ничего не видит, ее лишены, они не различают причин и следствий, а если

что-то видят, то не доверяют себе. Я не могу объяснить, как случилось, что я

принял этот поток жизни. Возможно, это было бессознательное. А может быть,

мои ранние сновидения. Они с самого начала определили мой путь.

Знание о том, что скрыто, что происходит за "перегородкой", очень рано

начало оказывать влияние на формирование моего отношения к миру. В целом это

отношение и сегодня приблизительно такое, каким было в детстве. Ребенком я

чувствовал себя одиноко, и я одинок до сих пор, поскольку знаю и должен

объяснять и напоминать людям то, о чем они не знают и в большинстве случаев

не хотят знать. Одиночество заключается вовсе не в том, что никого нет

рядом, суть его в невозможности донести до других то, что тебе

представляется важным, или отсутствии единомышленников. Мое одиночество

началось с опыта моих ранних сновидений и достигло своей высшей точки, когда

я стал работать с бессознательным. Знающий больше других всегда остается

одиноким. Тем не менее одиночество вовсе не исключает общения, ибо никто так

не нуждается в общении, как одинокий человек, причем общение приносит плоды

именно там, где каждый помнит о своей индивидуальности, не идентифицируя

себя с другими.

Очень важно иметь тайну или предчувствие чего-то неизведанного; это

придает жизни некое безличное, нуминозное свойство. Кто не испытал ничего

подобного, многое потерял. Человек должен осознавать, что живет в мире,

полном тайн, что всегда остаются вещи, которые не поддаются объяснению, что

его еще ждут неожиданности. Неожиданное, как и невероятное, всегда

присутствует в этом мире. Жизнь без них была бы неполной, скудной. Мне с

самого начала мир представлялся бесконечным и непостижимым.

У меня было много проблем с моими идеями. Во мне сидел некий демон, что

в конечном итоге определило все: он переборол меня, и если иногда я бывал

безжалостным, то лишь потому, что находился в его власти. Я никогда не умел

остановиться на достигнутом, я рвался вперед, чтобы поспеть за своими

видениями. И поскольку никто вокруг не мог видеть то, что видел я, меня

считали глупцом, который вечно куда-то спешил.

Я многим причинил боль. Едва я замечал, что меня не понимают, я уходил

- мне нужно было идти вперед. Я был нетерпелив со всеми, кроме моих

пациентов. Я следовал внутреннему закону, налагающему на меня определенные

обязанности и не оставляющему мне выбора. Впрочем, я не всегда ему

подчинялся. Но возможно ли прожить без противоречий?

Некоторые люди были очень близки мне, по крайней мере до тех пор, пока

существовала какая-то связь между ними и моим внутренним миром; но бывало,

что я вдруг отстранялся, потому что не оставалось ничего, что бы нас

связывало. До меня с трудом доходило, что люди продолжают оставаться рядом,

хотя им уже нечего было сказать мне. Ко многим я относился с живейшим

участием, но лишь тогда, когда они являлись мне в волшебном свете

психологии, когда же луч прожектора уходил в сторону, на прежнем месте уже

ничего не оставалось. Я мог восхищаться многими людьми, но стоило только

проникнуть в их суть, волшебство исчезало. Да, я нажил немало врагов. Но

ведь любой творческий человек себе не принадлежит. Он не свободен. Он -

пленник, влекомый своим демоном.

...И с позором

Насилье вырывает наше сердце,

Ибо каждый небожитель жаждет жертвы.

Если об этом забыл ты,

Не жди добра.

[ Гельдерлин. Патмос.]

Несвобода всегда тяготила меня. Нередко я чувствовал себя так, будто

нахожусь на поле битвы. Я не могу - да, я не могу остановиться! Вот пал мой

друг, но я должен идти вперед, - "и с позором насилье вырывает наше сердце".

Я остался бы с тобой, я люблю тебя, но я не могу остаться! Есть в этом нечто

разрывающее сердце. И я сам - жертва, потому что я не могу остаться. Но

демон все устраивает, и благословенная непоследовательность определяет то

очевидное противоречие, согласно которому я, будучи "неверен", остаюсь

верным в последнем, конечном смысле.

Наверное, я мог бы сказать о себе, что нуждаюсь в людях больше, чем

другие и в то же время менее других. Там, где на сцене появляется мой демон,

раздвоенность вынуждает меня быть и слишком близко, и слишком далеко. Только

тогда, когда он молчит, я пребываю в счастливой умеренности.

Демон творчества преследовал меня неумолимо и безжалостно. Когда я

занимался чем-то заурядным, это длилось обычно очень недолго (правда, не

всегда и не везде). Думаю, что отчасти этим объясняется моя крайняя

консервативность. Я набиваю трубку табаком из табакерки моего деда и до сих

пор храню его альпеншток из рога серны - он привез его из Понтрезины, одним

из первых посетив этот открывшийся тогда курорт.

Я доволен тем, как прошла моя жизнь. Она была щедрой и дала мне многое.

Можно ли ожидать большего? Со мной случалось, как правило, не то, чего я

ожидал и на что рассчитывал. Многое сложилось бы иначе, если бы сам я был

иным. Но случилось то, что должно было случиться, потому что я - это я.

Многое из задуманного осуществилось, хотя не всегда это было к лучшему. Но

все, что происходило, происходило самым естественным образом, как того

хотела судьба. Я сожалею о многих совершенных из-за упрямства глупостях, но

без него я не достиг бы своей цели. Потому мне и жаль, и не жаль. Я

обманывался в людях и обманывался в самом себе. Люди помогли мне узнать

удивительные вещи, сам же я достиг большего, чем ожидал. Я не пришел к

какому бы то ни было, окончательному выводу - не могу до конца объяснить ни

человеческую жизнь, ни самого человека. Чем я делался старше, тем меньше

понимал, тем меньше знал самого себя.

Я удивлен, я разочарован и я доволен собой. Я несчастен, подавлен и я с

надеждой смотрю в будущее. Я - все это вместе, и мне не под силу сложить это

воедино. Я не способен объяснить конечную пользу или бесполезность; мне не

дано понять, в чем моя ценность и в чем ценность моей жизни. Я ни в чем не

уверен. У меня нет определенных убеждений в отношении чего бы то ни было,

нет и абсолютной уверенности. Я знаю только, что я родился и что существую,

что меня несет этот поток. Я не могу знать, почему это так. И все же,

несмотря на всю неуверенность, я чувствую некую прочность и

последовательность в своем самостоянии и в своем бытии§ Мир, в который мы пришли, не только грубый и жестокий, но и божественно

прекрасный. Что берет верх - смысл или бессмысленность - зависит от

темперамента. Если бессмысленность, то жизнь чем дальше, тем больше начинает

постепенно терять всякое значение. Но мне кажется, это не так. Возможно, как

всегда бывает с метафизическими вопросами, правда и там, и там: в жизни есть

и то и другое - и смысл и бессмысленность, жизнь имеет смысл, и жизнь смысла

не имеет. Я хочу надеяться, что смысл выиграет эту битву§ Как сказал Лао-Цзы: "Все освещено кругом, только я один погружен во

мрак", - именно это я чувствую сейчас, на вершине своих лет. Лао-Цзы -

пример человека высочайшего прозрения, он познал цену всему и в конце жизни

вернулся к самому себе - к вечной непознаваемой сущности. Архетип старого,

все повидавшего человека вечен. Он возникает на любой ступени развития

интеллекта, и черты его всегда неизменны - и у старого крестьянина, и у

великого философа Лао-Цзы. Это старость и это предел. Но окружающий меня мир

все так же переполняет меня: растения и животные, облака и день с ночью, и

самая вечность, заключенная в человеке. Чем больше во мне неуверенности, тем

острее я ощущаю родство со всем, что есть вокруг. Теперь мне кажется, что

отчуждение, которое так долго разделяло меня с миром, обратилось в меня

самого, в мой внутренний мир, и я вдруг открыл, что никогда не знал самого

себя§

Популярность: 113, Last-modified: Sun, 30 Nov 2003 22:20:49 GMT