2015-08-21
263
--------
Я не знаю, как долго спал, но это был глубокий, мирный сон, и мне было так, блять, тепло и удобно под простыней, что я долго не мог понять, почему я проснулся.
Но… что-то было плохо. Что-то, что даже действительно подняло меня из мертвого сна.
Я полуспал, закрыв глаза, танцующие под веками, и использовал все оставшиеся чувства, чтобы определить, что вокруг меня было плохо.
Моя девочка странно напряглась в моих руках, и ее дыхание исходило громкими глотками воздуха рядом с моим горлом. Ее рука сжала мою футболку, дергая ее вниз, обнажая мою грудь, когда она тесно комкала ее.
Она вздрогнула.
Я нахмурился, борясь с облаком дремоты, которое затуманивало мой разум… или сбивало с толку. Я не мог понять, что такого ужасного происходит.
Она вздрогнула во второй раз.
Я зарылся в ее волосы. Они действительно хорошо пахли, словно мы двое объединились. Цветы и печенья, и мой шампунь. И они были влажными. Я чувствовал холод лицом.
Она, блять, заорала.
Громко и резко, в мое горло, и я взлетел с постели. Раскрыв рот и смотря на нее. Ее рот был широко открыт и оттуда, блять, вылетал громкий вопль. Я собирался прикрыть ладонью ей рот, но осознал, что ее огромные, наполненные ужасом глаза смотрели не на меня.
Она отползла к спинке кровати, и она смотрела через комнату, крик остановился, превратившись в дрожащее дыхание. Как только ее легкие восстановились, она стала кричать опять. Я повернул голову, проследовав за ее взглядом, и понял, что ее так чертовски напугало.
Кто-то был в моей гребаной комнате.
Я нащупал лампу, съеживаясь от ее крика, и сшиб будильник в темноте.
Когда я, наконец, нашел выключатель и нажал на него, комната осветилась мягким светом, но ее крики не стихли, так что я прищурился и повернулся по направлению к незваному гостю. Я был готов прибить этого кого-то с такой силой, что мои кулаки сжались и тряслись так же сильно, как моя девочка.
Но я не предполагал, что опознаю в незваном госте папочку К.
Карлайл стоял перед комодом, с руками, прижатыми к ушам, с глазами, широкими, как блюдца и изучал сцену перед собой.
Я схватил Беллу руками. Потому что даже если в середине комнаты стояла большая гребаная проблема, моя девочка была для меня важнее. Я искоса глянул, прижал ее голову к моей груди, отбрасывая назад ее мокрые волосы и укачивая ее. Я нежно шептал ей, воркуя в ее ухо, и пытался уверить, что все в порядке.
Через какое-то время крики, наконец, стихли. Она продолжала сжимать маленькой ручкой мою белую футболку, и она продолжала трястись и всхлипывать, но она, наконец, поняла, что я пытался сказать ей все это время.
Она медленно повернула голову от моей груди взглянуть на Карлайла через влажные локоны, но его взгляд был направлен куда-то еще, мимо нас.
На полу валялась одежда. Джинсы, футболки, лифчик и трусы, беспорядочно пролетев через черную дыру вселенной, окружали мою кровать. Его глаза оглядели ковер и он побледнел, когда они, наконец, остановились на пустой обертке от презерватива, валяющейся на тумбочке.
Мое сердце упало, и желудок сжался, когда я наблюдал, как его выражение меняется от смущения до абсолютного ужаса.
Я тесно прижимал к себе Беллу, и смотрел на суровое неверящее лицо Карлайла.
Потому что недавно этой ночью моя девочка и я трахались.
Глава 38. «Маковая глазированная темнота»
BPOV
Проходили мучительные часы, а я лежала на кровати и плакала. Я только второй раз за все время лежала на ней. Она была неудобной. Роскошной, огромной, теплой и просто…ужасной.
Я хотела кровать Эдварда.
Я знала каждый выступ и пружину на этом матрасе, и как правильно лежать на ней, чтобы мои бедренные кости не зарывались в кровать, причиняя неудобство. Но что касается меня, не имело значения, где я лежала. Я пыталась и на левой стороне, и на правой, но…у Эдварда не было «сторон» у кровати. Мы оба встречались в середине, и сейчас я лежала в середине своей, пытаясь представить его прямо со мной.
Это не работало.
Иногда в течение утра солнечный свет проникал через окно, но я ощущала темноту. И тишину.
Я не слышала ничего, что происходило в доме, потому что моя комната была отделена от остального жилого пространства. Кухню закрыли, потому что мне больше не разрешили приходить в нее по вечерам после девяти. Я предполагала, что после этого времени я буду проводить ночь в своей ужасной комнате. Закрытая в темноте и тишине, и отделенная от другой комнаты и другой кровати, которая была так близко, но так далеко.
Проходили часы и часы. У меня не было будильника, но я чувствовала, как тикают секунды, и солнце начинает клониться к вечеру. Я оставалась под одеялом и даже, хотя мой мочевой пузырь настоятельно напоминал о себе, я иррационально боялась раскрыть мою голову.
После того, что ощущалось как часы, я услышала тихий стук в дверь.
Но я не отозвалась и не встала. Часть меня была злобной и сердитой от не-наказания. Но другая, возможно более значительная, часть меня была испугана. Я не знала, чего я боюсь, потому что эта комната полностью защищала меня. Но я не могла стряхнуть чувство тревоги при мысли о том, что надо вылезти из теплого пятна, которое создавало мое тело под спасительным покрывалом.
Кто бы это не стучал, он в конце концов ушел, не входя в комнату.
Я хотела писать так сильно, что свернулась под одеялом и тесно сжала ноги, но продолжала чувствовать темноту и не хотела рисковать, вылезая в нее.
Время шло, и никто не приходил проведать меня или спросить, как я, после первой попытки. От этого я разозлилась и успокоилась. Я прикинула, что если я силой остаюсь в этой комнате, то могу впасть в депрессию и съежиться в комок.
Я так и сделала.
Впала в депрессию.
Съежилась.
Одна.
Лежа под покрывалом, я начала желать понедельника. Конечно, Эсме не удержит меня от того, чтобы встречать Эдварда в школе. Затем я вспомнила, какие инструкции Эсме дала администрации школы. Что Эдвард может присматривать за мной в непредвиденных случаях. Потом я испугалась и запаниковала, что это разрешение может быть аннулировано. Я не имела представления, насколько далеко она хочет зайти.
Я проводила время, пытаясь сложить кусочки вместе в моей голове, большей частью пытаясь прикинуть, как Эдвард и я могли бы сделать эту работу. Думая о всех тех вещах, позволяющих моему вниманию оторваться от факта, что мой мочевой пузырь болезненно набух… и от того факта, что в комнате стало совсем темно и без покрывала.
Я думала, я тряслась?
Содрогалась?
Плакала?
Было так темно и тихо, когда я подумала, что могу совершенно сойти с ума, лежа в этой чужой постели, и услышала легкий стук о стекло. Из моего рта вырвался высокий писклявый крик, мои руки метнулись к волосам, и я сжала их. Крепко сжала. До твердости камня.
В комнате после тихого стука опять воцарилась тишина, но я сильно дрожала под синим хлопково-полиэстерным покрывалом. И когда я услышала, что окно, медленно скользнув, открылось, скрипнув металлом и деревом, мое сердце так громко забилось в груди, что я подумала, что мне потребуется медицинская помощь.
- Белла? - услышала я знакомый бархатный шепот у моих ног.
Эдвард.
И затем все мое тело, застывшее от часов и часов напряжения, так расслабилось, что я подумала, что мой мочевой пузырь опорожнится прямо на матрас. Вместо этого я выбросила все это из головы и села одним движением.
Там стоял Эдвард, прямо за моим окном, положив ладони на подоконник и переваливаясь через него телом в мою темную комнату. Тонкие занавески легко развевались ветром снаружи. Он сузил глаза от темноты в поисках моих широких, неверящих глаз. Я сидела на большой кровати. Как только наши глаза встретились, на его лице отразилось облегчение. Под черной курткой, которая была на нем, согнулись плечи, и из его губ раздался облегченный вздох.
Он сжато улыбнулся, перекидывая ноги через подоконник.
- Спасибо гребаному богу за то, что я выбрал правильную комнату, - выдохнул он, попадая внутрь. До меня дошло, что Эдвард до этого никогда не был в моей комнате, но я все еще тихо удивлялась – и успокаивалась – что я вижу его здесь. Понять, что он на самом деле здесь, заняло некоторое время…
Мои руки все еще дрожали, когда я слезла с кровати и, действительно сбитая с толку, полу-побежав, полу-танцуя, пересекла пушистый белый ковер к окну, все еще чувствуя боль от ситуации с мочевым пузырем.
Его левая нога соприкоснулась с полом, когда мое тело налетело на него со страшной силой. Я моментально испугалась, что я могу стукнуть его и переполошить весь дом его присутствием. Но он так же хотел этого, как и я, и встретил силу моих объятий с такой же интенсивностью своих собственных. Мы столкнулись вместе, страстно обвив друг друга руками.
Он крепко обнял меня, прижимая согнутой рукой мою голову и прижимая ее к своей шее, пока я истерически вздыхала. Он жадно вдыхал мой аромат с макушки. И я не нашла в себе силы протестовать, на самом деле проверяя крепость моего мочевого пузыря в его объятиях.
Я неясно ощутила запах сигаретного дыма на его кожаной куртке, когда вдыхала его аромат, и немного отшатнулась, потому что не видела его курящим уже несколько месяцев.
- Прости, - мрачно сказала я в холодную кожу. Потому что я чувствовала дерьмовую ответственность, что во все те ночи, что у нас были, только в одну мы решили заняться любовью.
Я ощутила, что он качает головой, и его губы нашли контакт с моими волосами. Он ненавидел, когда я извинялась, но я должна была это сделать. Я представила, как он сузил глаза, продолжая придерживать свои губы на моей голове. Мы долго стояли у открытого окна. Просто обнявшись и нюхая друг друга, и, возможно, страшась предсказуемого будущего, потому что мы оба прекрасно знали, что сна теперь не будет. Тонкие сиреневые занавески, развевающиеся позади, ласково касались наших объятий.
Я гадала, что будет, если он сможет делать это каждую ночь.
- Я не могу оставаться долго, - тихо шепнул он через некоторое время, мягко поглаживая пальцами мои волосы, рассыпавшиеся по спине.
- Я должен был убедиться, что с тобой все в порядке, - его щека легла на мою голову, а его пальцы играли с моими волосами.
Я кивнула в его грудь, но не ушла. Я не хотела уходить, и я хотела сказать ему, что я в порядке и все прекрасно. Но он никогда не купился бы на это, потому что я ужасно страшно солгала бы. Я хотела зарыться в его тепло и заползти к нему внутрь и никогда не вылезать.
Но было еще одно дело, которое я, наконец, могла сделать.
Я оторвалась, проклиная свое тело и сжимая колени вместе.
- Можешь подождать еще секунду? – робко спросила я, пока мои руки все еще обнимали его за талию. Он нахмурился, но кивнул, немного разочарованный, и мои руки наконец отпустили его, и я убежала.
Я послала ему извиняющуюся улыбку и быстро развернулась, превратив пятнадцать шагов до ванны в пять, потому что я действительно, действительно хотела писать. По пути в ванную я миновала гардеробную и немного сжалась, проходя от нее насколько могла дальше и насколько могла быстрее.
В ванную я влетела, быстро закрывая дверь и пританцовывая по пути к туалету. Я вечность освобождала наполненный за весь день мочевой пузырь. За дверью слышалось движение, но было достаточно тихо, так что я была уверена, что это не Эсме. Наморщив лоб и гадая, что Эдвард может делать, я начала мыть руки. К несчастью, один взгляд в зеркало заставил мою улыбку опасть.
Я не расчесывала мои волосы после душа у Эдварда, и они высохли в очень страшную прическу, торча во все стороны и выглядя совершенно неукротимыми. Я все еще была в пижаме, надетой предыдущей ночью. Я собиралась немного причесать их, но нетерпеливо посмотрела на дверь, прикусила губу, решительно отвернулась от зеркала и вышла из ванны.
Мои глаза сразу же начали обшаривать темную комнату в поисках Эдварда, как только открылась дверь, но, обнаружив его, я внезапно замерла на пороге ванной.
Эдвард стоял спиной ко мне перед моей гардеробной, уставясь на дверь и потирая затылок своими длинными, гибкими пальцами, смешивающимися с его темными волосами.
Но… двери теперь не было. Полагаю, технически она была, но теперь ее скрывал огромный деревянный шкаф. Мебель была моим требованием, с тех пор, как я никогда не открывала мою гардеробную и отказывалась ею пользоваться, неважно, что там должно было храниться – одежда или что-то еще.
Я благоговейно стояла, открыв рот, а его голова медленно поворачивалась, опять встречаясь со мной взглядом.
Я недоверчиво улыбнулась и медленно пошла к нему, тихо поражаясь, что он смог самостоятельно, в одиночку, передвинуть этот огромный шкаф. И к тому же так тихо.
Но взгляд на его лицо заставил мою улыбку пропасть. Я подошла ближе к нему. Эдвард, не двигаясь, стоял перед моей гардеробной. Он смутился, продолжая потирать свою шею, и через мгновение я встревожилась, что напряжение при подвижке шкафа могло причинить ему боль, но его глаза убедили меня в обратном. Темнота комнаты бросала тень на его лицо и акцентировала сжатые линии около уголков его глаз, когда он наблюдал за моим приближением.
Я уже видела это выражение. В четверг, хотя ярость сейчас заменилась на тревогу и… угрюмость.
Я продвинулась между ним и шкафом и без колебания положила мои руки на его талию.
- Спасибо, - искренне пробормотала я, зарываясь лицом в его грудь и крепко обнимая его за талию. Каким-то образом он всегда знал, что беспокоит меня, и я чувствовала себя так дерьмово, потому что не могла облегчить любую его тревогу и угрюмость.
Он кашлянул и обнял меня.
- Насколько недовольна Эсме? – резко спросил он, от чего я только вздохнула и зарылась поглубже в его грудь. Потому что «недовольна», возможно, слишком преуменьшено для того, о чем говорил Эдвард.
Я начала передавать ему утренние события, крепко обнимая, как будто я могла держать его здесь остаток ночи. Или, возможно, повиснуть на нем так, чтобы он смог силой оттащить меня домой вместе с ним.
Он молчал, пока я объясняла ему не-наказание тихим шепотом, истекая злобой и полным презрением. К моменту, когда я закончила излагать тираду Эсме, мне было страшно интересно узнать про его переговоры с Карлайлом, и подбирала аргументы, которые могли бы объяснить его тревогу и страдания. Я ждала, тяжело дыша в тишине комнаты, что он тоже поделится со мной информацией. Надеясь, что сделаю что-нибудь, чтобы успокоить его, хотя даже знала, что, возможно, не смогу.
Вместо этого он поцеловал мою голову и нежно оттолкнул меня, положив руки мне на плечи и заглядывая мне в глаза. Его глаза были темные и тревожные, и я знала, что он, должно быть, сильно поссорился с Карлайлом, если уж так выглядит.
- Если меня поймают здесь, все черти вылетят из ада, - объяснил он, скорее извиняясь, что отталкивает меня.
- Опять, - пробурчал он, легонько тряхнув головой, проведя пальцами по моим обнаженным плечам и отводя их на меня, пока я одиноко смотрела на него.
У меня оставался еще один лучик надежды.
- Школа? – пожала я одним плечом, пытаясь улыбнуться и быть оптимисткой, и, возможно, выглядя еще более несчастной.
Эдвард тоже попытался стать оптимистом, вымученно улыбнувшись и кивнув, наклоняясь целомудренно поцеловать меня в губы, что было совершенно невыполнимо. Когда он выпрямился, я пошла с ним, прижимая губы к нему так долго, как он мог позволить.
Он улыбнулся рядом с моими губами, и я отказалась отпускать его. Я улыбнулась в ответ, потому что эта его улыбка чувствовалась настоящей, не вымученной, и от нее я подумала, что, может, могу как-нибудь успокоить его.
Он не выглядел уставшим, и я была благодарна тому, как мы идем к окну. Медленно. Нелепо медленно, держась за руки и продлевая момент так долго, как только возможно. Но в конце концов мы дошли, и занавески развевались, подзывая его уйти к себе домой, который возвышался напротив моего дома.
Я осталась перед открытым окном, дрожа от холода и прикусив губу, а он перекидывал свои ноги, не отпуская моей руки. Я наблюдала, как он полностью выпрыгивает наружу. Гибко. И я не хотела отпускать его руку, хотя он уже стоял снаружи и нервно осматривал двор, облизывая губы.
- Увидимся в понедельник, - шепнул он, потирая костяшки моих пальцев большим пальцем и уставясь на наши безысходно переплетенные руки.
Я смотрела ему в лицо, и у меня заболело сердце.
- Я люблю тебя, - выдохнула я, желая, чтобы эти слова облегчили все его затруднения и заставили каждую проблему между нашими домами раствориться, даже зная, что это невозможно.
Он грустно улыбнулся нашим рукам и качнул головой.
- Да, - мрачно хихикнул он, смущая меня и заставляя мои брови свестись вместе, до тех пор, пока он не отнял свою руку и не перевел на меня безумный взгляд.
- Я, блять, тоже люблю тебя.
С этими словами он ушел. Мои руки похолодели, я скрестила их на груди и уставилась в окно на особняк Калленов.
Пронизывающий холодный ветер свистел через двор, посылая волну дрожи по моей спине, сиреневые занавески с моей стороны окна развевались вместе с моими спутанными волосами. За моим окном все спокойно серебрилось под лунным светом.
Когда край большого облака медленно наполз на светлую полную луну в темном небе, окрашивая все темным тусклым светом, я быстро закрыла окно и вернулась под спасительное синее покрывало.
-------------
Конечно, я не спала и не вышла из комнаты, пока солнце совсем не поднялось. Кухня выглядела теплой и заманчивой, и я начала готовить завтрак. Все еще мрачная и унылая, но мне нужно было чем-то отвлечься.
Я весь день провела здесь, и никто из остальных жильцов дома не нарушал мое уединение. Я не была уверена, избегали они меня или просто давали мне пространство. Это меня не волновало, я радовалась этому в любом случае. Я не собиралась быть вежливой, и я уже устала. Так что я готовила. Бесцельно, это, возможно, никогда не будет съедено, но я запаковала большую часть. Я прикинула, что смогу взять это для Эдварда в школу на следующий день. От этой мысли я улыбнулась. Он, наверно, будет жутко голодный.
Большая часть дома была тихой, и я сильно удивилась, услышав спор между Эсме и Элис в гостиной. Я подошла поближе, еще больше удивившись и заинтересовавшись. Элис громко назвала мое имя и фыркнула, когда я перешла через коридор и встала так, чтобы меня не было видно.
- Ей семнадцать, мама! Ты не можешь запретить ей иметь бойфренда! – громко протестовала Элис. Я прислонилась к стене спиной и улыбнулась моим обнаженным пальцам ног. Элис была на моей и Эдварда стороне. Эта мысль достаточно подняла мой дух, когда я стояла и подслушивала их спор.
Эсме не согласилась.
- Я не запрещаю ей иметь бойфренда, Элис, - мягко и настойчиво утверждала она, пытаясь успокоить Элис голосом и улыбкой. Я почти представила, как Элис поднимает брови на лоб, как она делала всегда, когда раздражалась.
-Я просто запрещаю ей иметь в качестве бойфренда Эдварда, - резко пояснила она. Элис опять фыркнула, и я тяжело потащилась в спасительную кухню. Если я услышу еще что-нибудь об Эдварде, то не удержусь и встану на его защиту и получу еще больше проблем.
Когда подошло время обеда, в парадную дверь постучали. Мне было интересно, кто пришел, но я оставалась на кухне, заканчивая свою домашнюю работу в последнюю минуту уикенда. Я оккупировала кухню и в первый раз за все эти месяцы страшилась девяти часов вечера.
Я слышала разговоры и смех из гостиной. Смех был очень похож на смех доктора Каллена. Я разозлилась, бросая свой карандаш и качая головой по направлению к этим голосам.
Эсме была с Карлайлом, и было нечестно, что они могли иметь отношения. Сексуальные отношения. А мне запретили общаться с Эдвардом. Она обращалась со мной как со слабым ребенком, который не может принимать собственные решения. Двойные стандарты.
Я кипела над учебниками, когда они ушли из дома. И когда Элис вошла в нухню и встала передо мной, я не удержалась.
- Это нечестно, - заорала я, поднимая руки вверх, удивляя ее. Она легонько вздрогнула от силы моего голоса. Предательская слеза вытекла из моих глаз, и я со злостью загнала ее обратно.
Она вздохнула и покачала головой, заставляя свои черные волосы метнуться из стороны в сторону, и она подняла мой карандаш.
- Это так, - согласилась она, беря листок бумаги и начиная машинально рисовать.
- Ты можешь поверить в историю с ней и доктором Калленом? – ее глаза не отрывались от бумаги, и карандаш рисовал небрежные круги.
О, правильно.
Я забыла, что для остальных это было не так очевидно.
- А ты не знала? – грустно спросила я, наклоняя голову и задвигая достаточно далеко свои собственные проблемы, чтобы послушать ее. Я прикинула, что ей должно быть тяжело видеть это. Ее мать с другим мужчиной.
Она хихикнула, удивив меня.
- Знала, конечно. – подняла она брови и улыбнулась.
- Я просто удивлена, что они, наконец, делают это публично, - хихикнула она, опять тряхнув головой.
Я закатила глаза и встала со стула, решив, что мы можем поужинать одни, и благодарная, что вечером опять не буду общаться с Эсме. Я коротко подумала, не стоит ли слинять из дома, подумав, что Элис может меня прикрыть. Она сидела на своем стуле, и выкладывала мне, как она догадалась об отношениях Эсме и доктора Каллена. Но я осталась. Надеясь, что моя честность и хорошее поведение могут добавить мне бонусов… Если мне сильно повезет, я смогу вернуть назад доверие, которое я потеряла. Я использую это доверие, чтобы объяснить ей, что я уже достаточно взрослая, чтобы решать, хорош или нет для меня Эдвард, и пусть даже мы не сможем зайти далеко, может, мы хотя бы сможем спать вместе.
Этим вечером я сделала печенье в восемь вечера, как раз к возвращению Эсме. Мы не разговаривали, пока я паковала «Маковую Глазированную Темноту». Я боялась предстоящей ночи, и всей этой черноты и синевы, которые поджидали меня за дверью моей спальни.
-----------
EPOV
Карлайл и я недолго разговаривали. Чувства были обоюдными. От всего, что мы говорили в этом кабинете, мы, бля, реально огорчились.
Он не объяснил, почему зашел ко мне в ту ночь. Дверь была закрыта, я это точно знал, потому что всегда гребано заботился об этом каждый вечер перед приходом Беллы. Что означало, что у него был ключ. Это дерьмо сбивало меня с толку. Но он отказывался объяснять мне, что он там делал. Всегда говоря мне, что это его дом или переводя на другую тему.
Я прекратил использовать «ублюдочную технику», бросая ему в лицо его секретные взаимоотношения с Эсме, и радуясь, как он вдруг стал защищать свою частную жизнь, говоря, что он взрослый. Он подчеркивал слово «взрослый», доказывая свое постоянное сование носа в мою собственную частную жизнь.
Это не доказывало это дерьмо.
Потом он начал исследовать мои отношения с Беллой прямо передо мной. И дерьмо, вылетающее из его рта, было неправильным, и просто… извращением. К несчастью, чем больше он говорил, тем больше оно начинало влиять на меня, и тем больше я начинал задаваться иррациональными вопросами.
Это разозлило меня, и после многих криков и разнообразной ругани я вылетел из кабинета и один кипел в своей комнате.
И о многом передумал, пока варился в этом остаток дня. Если Белла будет в порядке, то все дерьмо после пытки Карлайла фактически будет означать то, что я не смогу спать и уже устал от нехватки сна предыдущей ночью.
И что Эсме, наверно, думает… ну…
Я знал, как это выглядит для любого.
Белла была невинной, а я был задницей. Это выглядело, как будто я воспользовался ее состоянием. Похоже, раз уж я был единственным, кто мог касаться ее, то просто ухватился за это дерьмо.
Так что я выглядел гребаным манипулятором. Это то, чего я всегда боялся, влезая во всю эту гребаную ситуацию. Я боялся даже слышать, что Белла может поссориться с кем-то, убеждая его в обратном.
Я курил, сидя на балконе. Я, блять, слишком давно не брал в руки сигареты, чтобы она расслабила меня и заставила мою голову просветлеть. Но когда начался вечер, мне надо было срочно увидеть мою девочку. Это была первая ночь, которую мы проводили врозь после Финикса, и я просто… хотел знать, что с ней все в порядке, прежде чем даже подумаю о том, чтобы расслабиться. Я знал, что это рискованно, и если меня поймают, то
это дерьмо станет еще хуже, но я не мог ждать школы в понедельник, чтобы облегчить мои страхи, так что решился. Вниз по решетке, как моя девочка обычно забиралась в этот момент, и к дому Брендон. Кухня была пуста, когда я бросил взгляд через окно, и я прикинул, что она у себя в комнате. Но я никогда не был у нее, так что методом исключения нашел правильное окно.
И мне стало так, бля, хорошо, когда я с первой попытки нашел правильное окно. Надо сказать, она паниковала. Запертая в темной комнате, она ужасно выглядела. Ее волосы, бля, торчали во все стороны, и очевидно, что она даже не переоделась, покинув мой дом утром.
Я закрыл для нее дверь гардеробной, и этот гребаный шкаф был таким тяжелым, что я пристально сердито смотрел все время, пока она была в ванной. Но она продолжала держать меня, и любить меня, и я, блять, мысленно смеялся над Карлайлом, пока она целовала меня и заставляла меня улыбаться.
Но я не знал этого дерьма о мне и моей девочке.
Я провел ночь один в комнате, продолжая кипеть, но счастливый, что Белла в порядке. Эсме на самом деле не выпускала ее, и даже не позволяла ей быть на кухне по ночам. Что, блять, для меня было странно. Словно готовка – это что-то развратное. Это было нечестно. Она не сделала ничего плохого, и теперь ее насильно держали в месте, которого она боялась, вместо того, чтобы быть защищенной со мной. Я начал размышлять над возможностью украдкой сбегать каждую ночь и приходить к ней. Держать ее в своих руках и защищать ее в ее собственной постели.
Если бы я знал, что, пока думаю этим утром, Карлайл убирает решетку с задней стороны дома. Я отодвинул занавеску и смотрел на него вниз, стоящего в середине двора. Теперь не только никто не сможет забраться внутрь, но и я не смогу выбраться наружу.
Ублюдок.
Он не смотрел в сторону моего окна, наблюдая, как падает на траву решетка. Я провел весь день у себя. Я был голоден. Зверски голоден. Но, блять, я не собирался рисковать, проходя мимо него по коридору.
Я не хотел этого. Я не хотел, блять, быть здесь. В этом доме, с этим человеком, который удерживал меня от единственной вещи в мире, которая могла принести мне мир. В этом гребаном городе, который смотрел на меня как… на дырку от задницы. Меня тошнило от этого. Испытующие взгляды и репутация, которые я, возможно, заслужил, но, тем не менее, блять, ненавидел.
Я хотел уйти. Я хотел уйти из этого дома и этого города и просто… от всего этого. Но я никогда не бросил бы мою девочку.
Она держала меня в этой гребаной комнате весь день, и внутри меня кипела ярость на Карлайла, Эсме и… всего населения города в целом. Она была причиной. Она всегда была причиной.
Для меня было очевидно больно, что мы были против них. Но я сказал себе, что смогу пережить это. Выдержать это так долго, как смогу. Я проходил и через худшее. Папочка К был, блять, святым, по сравнению с некоторыми моими прежними опекунами.
Кое-кто из них любил бить меня кулаками и ногами. Правило страха. Я смог пережить это дерьмо, потому что физическая боль никогда много не значила для меня. Но Карлайл любил копаться в моей голове, сажая семена сомнения в мои собственные убеждения.
Это было не больно. Но это злило меня.
Позже я открыл, что Карлайл и Эсме вместе выходили этим вечером. Публично. Он пришел к ней домой и забрал ее прямо перед Брендон, и я надеялся, что она, блять, взорвется, увидев это. Они только подтвердили мою точку зрения, что придают своим действиям больше морали, или другого дерьма. И этим давая нам значительно меньше причин, которые мы могли бы использовать против них.
Ебать их.
Я мог меньше заботиться о том, что делают эти двое, и бороться с моим явным инстинктом не вернуться в эту ночь в окно моей девочки и увидеть ее, после того, как я узнал, что они оба свалили. Это была моя худшая ночь. Первая ночь, когда я не видел и не касался ее за два месяца.
Утром понедельника я устал. Реально, блять, устал, когда ехал забирать Джаса. Я мог сказать, когда он сел в машину, что мне не нужно ничего объяснять. Я прикинул, что Элис, должно быть, уже все выложила ему, потому что на его лице было выражение сочувствия и полного гребаного соболезнования, которого я не хотел.
- Прости, чувак, - пробурчал он, садясь на свое место. Он не смотрел не меня, я ничего не говорил, пока мы ехали в школу. Большая моя часть была просто усталой, но другая часть еще и тревожилась, въезжая на стоянку, что я, наконец, встречусь с моей девочкой. Когда я заехал в пространство рядом с «порше» и вышел, то осознал, что Элис, блять, знала, что нас поймали. Я никогда еще так не боялся угрозы кастрации, как сейчас. Потому что я лишил девственности ее кузину и был при этом гребаным манипулятором. Я прислонился к машине и уставился на желтый «порше» перед собой, одновременно нетерпеливый и напуганный.
Через окно было видно строгое выражение ее лица, когда Белла открыла дверь и вышла. Мое сердце упало, блять, когда я увидел ее. Она тоже устала, и глаза ее были налиты кровью. Но когда они встретились с моими, она выглядела такой, блять, счастливой, что видит меня, что я не удержался от улыбки, когда она бросилась в мои руки.
Ее капюшон был поднят. Я знал, что мы в школе, и даже не на ланче, но не выдержал. Я сдернул его вниз, освободив волосы и сбросив их с шеи, и обнял ее.
Она пахла так, блять, хорошо, что я зарылся в ее шею и просто… нюхал ее. Она так крепко обнимала меня за шею, что почти повисла на мне, ее ноги практически оторвались от земли, когда я прижал ее ближе.
Мы вечность стояли так, и я надеялся, может, Джас придержит Элис и ее злость, пока я наслаждаюсь ощущениями тела Беллы, полностью прижатого ко мне. Я страшно боялся поднять лицо от тепла ее шеи и осознать, что весь остальной мир действительно существует. Но я сделал это.
Просто.
Просто приподнял глаза и встретился со взглядом Элис, стоящей с другой стороны «порше».
И она улыбалась мне. Гребано улыбалась. Это была не счастливая улыбка. И не та издевательская дьявольская улыбочка, которую я ожидал от Элис. То, как она быстро отвела взгляд в сторону…словно она почувствовала, что вторгается в наши отношения. Я понял, какой на самом деле была ее улыбка.
Это была грустная улыбка.
Похоже, что она знала, каким грустным было наше воссоединение, и я хотел нахмуриться и спросить ее, почему она не злится на него, но вместо этого опять зарылся лицом в шею Беллы. Потому что если вдруг что-то стало правильным, то я не собирался спрашивать об этом дерьме.
Но остальной мир существовал, и начинался первый урок. И проклятый звонок начал звенеть и вернул нас в реальность. Я почувствовал, что она вздохнула, повернул лицо к ее шее и поцеловал ее теплую кожу. Это был медленный, чувственный поцелуй. Почти открытым ртом, когда я нежно придержал кожу между моими губами и просто щипнул ее.
Она, блять, задрожала.
Я улыбнулся и, наконец, отпустил ее. Ее ноги полностью встали на землю, когда она скользнула губами по моей щеке. Теперь задрожал уже я, держа ее за талию, и пытаясь воспроизвести в памяти образы ночи пятницы, когда ее усталый взгляд нашел мой.
Я уставился в ее налитые кровью глаза и захотел спросить, как она относится к прогулам. Мы могли сесть в «вольво» и уехать куда-нибудь в уединенное место, лечь на спину и немного вздремнуть. Может, немного поцеловавшись в начале.
Почему, блять, нет?
Я хотел спросить ее, насколько это для нее важно. За мной стояла машина. Мы могли сесть в нее и уехать. Мы могли бы быть вместе столько, сколько хотели. Без гребаных людей и прочего дерьма.
Дикие фантазии стали проноситься в моей голове, пока я смотрел на нее так же сонно, как и она. В ее глазах было так много, намного больше, чем просто усталость, и желание спать, и желание быть рациональной.
Она, блять, хотела меня. Она любила меня. Если я попрошу, она сядет в машину и бросит все это вместе со мной. Я знал, что она сделает это, потому что сделал бы это для нее за гребаное мгновение.
Я не знал, куда мы можем пойти, или насколько дерьмово будет в этом случае. Меня это не волновало. У нас было средство передвижения, и я мог заехать домой за запасами. Не скоропортящиеся продукты, одеяла, чтобы ей было тепло, айпод и альбом. Я забью мой багажник книгами, которые она еще не прочитала. Может, я даже залезу в денежные запасы Карлайла в третьем ящике стола, спрятанные за его медицинскими принадлежностями. Кредитные карты легко отследить, и нам нужны наличные. Но мы можем, блять, работать. Мы будем счастливы.
Убежать с моей девочкой. Я, блять, улыбался, обхватив ее бедра и прижимая ее ближе. Она улыбнулась в ответ, но была сбита с толку, потому что не имела представления, что творится в моей голове. Мы можем уехать на юг. Определенно на юг. Где тепло, и, блять, солнечно, и нам не нужно будет ничего, потому что мы будем друг с другом. Ебать школу и весь этот город, и все наше семейное дерьмо. Мы уедем от всего этого. Она уедет от всего этого для меня.
Я продолжал улыбаться, наклонившись и прижав губы к ее рту. Я оставил их там, прикрыв глаза и ощущая ее бедра, ее руку на мне, наконец осознав, как, блять, восхитительно все могло бы быть.
Она отдала бы все, чтобы быть со мной, и все, что мне нужно – просто спросить.
Я глубоко вздохнул и сплел наши пальцы.
- Пойдем в класс, - выдохнул я в ее кожу, выпрямляясь и продолжая улыбаться ей, отходя от машины. Она кивнула и теснее сжала мою руку, следуя за мной через двор на первый урок.
Мы остались и пытались работать как можно лучше так долго, как могли. Все, что у нас было – это минуты между уроками и ланч вместе. Это не было легко, и это определенно не было сном. Я уставал и мучился от ежедневных ночных кошмаров, и гребаных воспоминаний, которые мучили мое сознание в тех нескольких часах сна, которые у меня были. Но я делал это, и держал мой гребаный рот закрытым.
Потому что моя девочка отдаст все за то, чтобы быть со мной, и я достаточно любил ее, чтобы никогда, блять, не спросить.
