Книга вторая 5 страница

XIII

Между тем в эту пору весь парк принадлежал им. Они завладели им поправу владык и хозяев. Не было такого угла, который не стал бы ихсобственностью. Для них цвела розовая роща; для них цветник благоухалтомными, нежными благовониями, проникавшими к ним через открытые окна иусыплявшими их по ночам. Плодовый --сад кормил их, наполнял фруктами подолплатья Альбины, освежал мускусной тенью своих ветвей, под которыми такхорошо было завтракать после восхода солнца. На лугах к их услугам былитравы и воды: травы, беспредельно расширявшие их королевство, то и дело раскидываяпод их ногами шелковистые ковры; воды, которые были высшей их радостью,великою их чистотою и невинностью, прохладным потоком, в который им такнравилось окунать молодые свои тела. Они владели всем лесом -- от громадныхдубов в десять обхватов до тех тонких березок, из которых любую мог безтруда сломать даже ребенок; они владели всем лесом, со всеми его деревьями,со всей его тенью, со всеми аллеями, полянками, зелеными тайниками,неизвестными даже птицам; они располагали всем лесом по своему желанию, и онслужил для них гигантским шатром, в который они заби- рались в полдень, укрывая в нем нежность друг к другу, рождавшуюся вних поутру. Они царили повсюду, даже на скалах, даже у источников, настрашной этой почве с чудовищами-растениями, дрожавшей под тяжестью их тел;ее они любили больше мягких садовых газонов, любили за тот странный трепет,который ощутили, лежа на ней. И вот теперь на всем его протяжении -- прямо,направо, налево -- они были хозяевами сада; они завоевали свое владение имогли теперь шествовать среди дружественной им природы, узнававшей их,приветствовавшей их смехом, когда они проходили, готовой, как покорная раба,служить их наслаждениям. И еще восхищались они небом, широкой голубоютвердью, расстилавшейся над их головами; стены не замыкали его, и небопринадлежало их взорам все целиком, оно входило в счастье их жизни:днем--своим торжествующим солнцем, ночью -- теплым звездным дождем. Во всечасы дня оно восхищало их, изменчивое, точно живая плоть: утром оно былобелее просыпающейся девы, в полдень золотилось жаждой плодородия, вечеромзамирало в сладостной, блаженной истоме. Облик неба никогда не оставалсяодним и тем же. Особенно изумляло оно их по вечерам, в час разлуки. Скользяза горизонт, солнце каждый раз улыбалось по-новому. Иногда оно закатывалосьв прозрачном, спокойном, безоблачном небе, медленно погружаясь в золотойводоем. В другой раз оно все горело пурпурными лучами, прорывая свой плащ изгаза и пара, и исчезало в волнах пламени, бороздивших небо хвостамигигантских комет, от чьих волос загорались верхушки высоких рощ. А пороюдневное светило закатывалось тихо и нежно, гася один за другим свои лучи накрасных песчаных отмелях, на продолговатом ложе из розового коралла. Бывалии скромные закаты за каким-нибудь большим облаком, точно за серым шелковымзанавесом алькова, из-за которого виднелся в глубине растущих теней лишькрасный язычок ночника. А то закат был, напротив, страстным: будто запрокинутая белизна чьей-то плоти мало-помалу кровенилась подпламенным диском, ранившим, кусавшим эту плоть. А затем все скатывалось загоризонт, и в последних лучах света нагромождался хаос скрюченныхконечностей. Но не только растения подчинялись Альбине и Сержу. Молодые людицарственно шествовали и среди животных, а те оказывали им знаки подданства.В цветнике для услады их глаз вспархивали бабочки, овевали их своимитрепещущими крылышками и следовали за ними, будто дрожание солнечных лучей,будто летучие цветы, отрясающие аромат. В плодовом саду на вершинах деревьевони встречались с лакомками-птичками: воробьи, зяблики, иволги, снегириуказывали им на созревшие плоды, все исклеванные ими. Там стоял гам, словно в школе во время перемены. Нахальные стаи грабителей таскали вишнипрямо у них из-под носу, когда они завтракали, сидя верхом на ветках. Ещебольше забавлялась Альбина в лугах; она ловила там маленьких зеленыхлягушек, которые сидели на корточках в тростниках, глядя вокруг своимизолотыми выпученными глазами. В это время Серж с помощью сухой соломинкивыгонял из норок сверчков и щекотал стрекозам брюшко, словно приглашая ихпеть, или же собирал синих, розовых, желтых насекомых и насаживал их себе нарукава, как сапфировые, рубиновые и топазовые запонки. А где-то рядоммедленно текла таинственная жизнь рек. Рыбы с темными спинками шныряли.наповерхности воды, а в глубине по легкому волнению водорослей угадывалисьугри. Мелкая рыбешка разбегалась во все стороны при малейшем шуме, поднимаясо дна черный песок. Водяные паучки на высоких ножках рябили безжизненнуюводную гладь, и она расходилась широкими серебристыми кругами. Все это немоекишение притягивало Альбину и Сержа к берегам. Как часто хотелось имразуться и погрузить ноги в самую середину потока, чтобы ощутить скользящуюжизнь всех этих бесконечных миллионов существ! А в другие дни, в дни нежнойистомы, они отправлялись под звонкую тень лесных дерев слушать серенадысвоих музыкантов -- кристальные флейты соловьев, серебряные рожки синиц,отдаленный аккомпанемент кукушек. Тут они дивились внезапным взлетамфазанов, чьи хвосты прорезали гущу ветвей солнечными полосами, илиостанавливались и с улыбкой пропускали в нескольких шагах от себя игривуюстаю диких козочек или пару важных оленей, замедлявших свой бег, чтобыпосмотреть на людей. А порою, когда жгло солнце, они взбирались на скалы изабавлялись тучами кузнечиков, сгоняя их ногами с поросших тимианом полей;улетая, кузнечики трещали, как затухающий костер. Тут лежали, растянувшисьвозле порыжевших от солнца кустарников, ужи; ящерицы, расположившиеся нараскаленных добела камнях, следили за людьми дружелюбным оком. Розовыефламинго, мочившие лапы в воде источников, не улетали при их приближении,успокаивая своей доверчивой торжественностью дремавших посреди водоемовводяных курочек. Альбина и Серж заметили, как бурлила вокруг них вся эта жизнь парка,только в тот день, когда они почувствовали, что сами ожили, слившись впоцелуе. Теперь эта жизнь минутами оглушала их, говорила с ними на языке,которого они не понимали, обращалась к ним, с бесконечной настойчивостьюупрашивала о чем-то. Вся эта жизнь, все голоса, все животное тепло,одуряющие запахи, силуэты растений -- все это до того волновало влюбленных,что они даже раздражались друг на друга. А между тем в парке они встречали только ласковый привет иничего более. Каждая травка, каждый зверек становились их друзьями. ВесьПараду был как бы одной сплошною лаской. До их прихода здесь больше ста летподряд свободным властелином царствовало только солнце, дарившее свой блесккаждой ветке. И до сих пор сад знал одно только солнце. Каждое утро солнцепробиралось в парк, преодолевая глухую его стену своими косыми лучами, 'вполдень лило отвесный свет на истомленную землю, а вечером уходило на другойконец, лаская листву прощальным своим поцелуем. Потому-то сад и не стыдилсятеперь принимать Альбину и Сержа, что он так долго принимал солнце; он виделв них добрых приятелей, которых незачем стесняться. Животные, деревья, воды,камни вели себя с восхитительной непосредственностью, громко разговаривали,жили нараспашку, ни из чего не делая тайны, и с невинным бесстыдствомвыставляли напоказ первозданную свою красоту. Природа исподтишка смеяласьнад страхами Альбины и Сержа; она старалась быть как можно нежнее,расстилала им под ноги самые мягкие газоны, сдвигала кусты для того, чтобыоставлять для них тропинки поуже. И если до сих пор она еще не бросила ихдруг другу в объятия, то только потому, что ей нравилось наблюдать, как онитянутся один к другому, забавляться их неловкими поцелуями, звучавшими втени дерев, точно тревожное воркование голубей. Они же проклинали сад,страдая от великого вожделения, окружавшего их со всех сторон. В день, когдаАльбина так много плакала после прогулки по скалам, она крикнула прямо влицо Параду, окружавшему ее такой опаляющей жизнью: -- Если ты наш друг, за что ты так мучишь нас?

XIV

На следующий день Серж заперся у себя в комнате. Его раздражали запахицветника. Он задернул коленкоровые занавеси, чтобы больше не видеть парка,не давать ему врываться в дом. Быть может, когда он будет вдали от этойзелени, самая тень которой раздражала его кожу, к нему вернетсяумиротворенное спокойствие детства? Теперь, в долгие часы своих одинокихбесед, ни Альбина? ни он не заговаривали ни о скалах, ни о водах, ни одеревьях, ни о небе. Параду для них больше как бы не существовал. Онипытались забыть о нем. И все-таки ощущали его присутствие, чувствовали затонкими занавесками дыхание огромного, могущественного сада. Запах травпроникал сквозь щели деревянных стен; протяжные голоса парка звенели встеклах; вся эта внешняя жизнь будто смеялась и шепталась, притаившись у них под окнами, Тогда онибледнели, начинали говорить громче, желая как-нибудь отвлечься, чтобы неслышать этих голосов. -- Ты видела?--с каким-то беспокойством спросил однажды утромСерж.--Там над дверью нарисована женщина. Она похожа на тебя. И он шумно засмеялся. Оба вернулись к картинам и затем снова, чтобыхоть чем-нибудь заняться, стали передвигать стол вдоль стен комнаты. -- О, нет! -- пробормотала Альбина.-- Она гораздо толще меня. А крометого, ее и не разглядишь хорошенько; она так смешно лежит: головою вниз! Оба замолчали. Внезапно из поблекшей, изъеденной временем живописиперед ними стала возникать картина, которую они до тех пор еще не замечали.На серой стене воскресало нежное тело, живопись точно оживала под действиемлетнего зноя, и детали ее одна за другой проступали наружу. Распростертаяженщина запрокинулась в объятиях козлоногого фавна. Отчетливо виднелисьзакинутые назад руки, обессиленный стан и округлая талия высокой нагойдевушки, застигнутой фавном на ложе из цветов, нарезанных малютками-амурами,которые с серпами в руках беспрестанно подкидывали новые пригоршни роз. Накартине можно было различить даже усилия фавна, его тяжело дышащую грудь. Ана другом конце была видна только пара женских ног, поднявшихся в воздух,точно две розовые голубки. -- Нет,-- еще раз сказала Альбина,-- она на меня не похожа... Онабезобразна. Серж не произнес ни слова. Он смотрел на женщину, смотрел на Альбину и,по-видимому, сравнивал их. Альбина до самого плеча засучила рукав, чтобыпоказать, что рука ее белее. И оба опять замолчали, глядя на картину. Уобоих на губах вертелись какие-то вопросы, но вслух они их не высказывали.Огромные синие глаза Альбины с минуту глядели в серые глаза Сержа, в которыхсверкало пламя. -- Ты, должно быть, подновил роспись на стенах? -- закричала она исоскочила со стола.-- Можно подумать, что все эти фигуры вот-вот оживут! Оба рассмеялись, но рассмеялись как-то тревожно, то и дело посматриваяна резвившихся амуров и на два крупных, распростертых в своей наготе тела.Затем с каким-то вызовом они принялись вновь разглядывать все панно, причемпоминутно приходили в изумление и показывали друг другу те или иныеподробности, которых, как им казалось, не было здесь месяц назад. Их взорупредставали гибкие талии, сжатые жилистыми Руками, вырисовывавшиеся до бедерженские ноги в объятиях мужчин; там, где прежде протянутые руки сжимали только пустоту, теперьвыступали очертания каких-то женских тел. Даже гипсовые амуры над альковом,и те теперь наклонялись с каким-то невиданным ранее бесстыдством. ТеперьАльбина уже не говорила ничего об играющих детях, а Серж тоже не решалсягромко высказывать свои предположения. Они сделались серьезны и подолгузадерживались перед разными сценами, желая, должно быть, чтобы к живописиразом вернулся весь ее прежний блеск; их томили и смущали последние покровы,скрывавшие наиболее откровенные подробности на картинах. Они постигали наукулюбви, взирая на эти призраки сладострастия. Но Альбина вдруг испугалась. Она отбежала от Сержа; его дыхание,которое она ощущала на своей шее, показалось ей горячее, чем прежде. Онауселась в углу дивана и лепетала: -- Они просто пугают меня. Все мужчины похожи здесь на разбойников, а уженщин -- умирающие глаза, как будто их убивают. Серж уселся неподалеку от нее в кресло и заговорил о другом. Оба оченьустали, словно после долгой прогулки. Им было не по себе при мысли, чтофигуры на картинах глядят на них. Группа амуров точно выскакивала из обоев,целая шайка влюбленных, нагих, бесстыжих мальчишек будто кидала им цветы илукаво грозила связать их друг с другом теми узкими голубыми шелковымилентами, которыми они уже крепко связали двух любовников где-то в углупотолка. Картины словно оживали и как бы развертывали перед ними всю историютой высокой нагой девушки, которую обнимал фавн, так что Альбина и Сержмогли бы восстановить эту историю, начиная с той минуты, как фавн притаилсяза розовым кустом, и вплоть до того мгновения, когда она отдалась ему средиосыпающихся роз. Уж не собираются ли все эти фигуры сойти со стен? Уж не онили это вздыхают, наполняя комнату ароматом сладострастия давних времен? -- Здесь душно, не правда ли?--заметила Альбина.-- Сколько я нипроветривала эту комнату, в ней все еще пахнет стариною. -- Прошлой ночью,-- сказал Серж,-- я проснулся от такого сильногоаромата, что окликнул тебя, думая, что это ты только что вошла в комнату.Так пряно пахнут твои волосы, когда ты втыкаешь в них цветок гелиотропа... Впервые дни запах доносился издали, точно то был не самый запах, а лишьвоспоминание о нем. Теперь же я не могу спать: запах усилился до того, чтопросто душит меня. По ночам в алькове так жарко, что в конце концов я стануспать на диване. Альбина приложила палец к губам и прошептала: _- Это все та покойница, знаешь, что жила здесь. И оба принялисьобследовать альков, как бы в шутку, но в сущности весьма серьезно.Действительно, до сих пор альков никогда не издавал такого волнующегоаромата. Стены, казалось, еще трепетали от былых прикосновений надушенныхюбок. Паркет еще сохранял сладкое благовоние пары атласных туфелек,брошенных у кровати. А у изголовья самой постели, по мнению Сержа, можнобыло разглядеть отпечаток маленькой ручки, оставившей после себя стойкийзапах фиалок. В этот час ото всей мебели поднимался благоухающий призракпокойницы... -- Погляди! Вот кресло, в котором она, должно быть, сидела! --воскликнула Альбина.-- Спинка его еще сохранила запах ее плеч. Альбина сама уселась в кресло и велела Сержу стать на колени и поцеловать ее руку. -- Помнишь день, когда я принимала тебя здесь и говорила: "Добрыйвечер, дорогой мой сеньор..." Но ведь это не все, не правда ли? Он целовалей руки, когда они оставались здесь вдвоем... Вот мои руки. Они -- твои. Они попробовали возобновить свои прежние игры, стараясь забыть Параду,который, как они слышали, все громче смеялся за окнами; они больше не желалиглядеть на картины и поддаваться окружавшей их альковной истоме. Альбинагримасничала и, то и дело запрокидываясь назад, хохотала над глупым видомполулежавшего у ее ног Сержа. -- Ну же, дуралей, бери меня за талию, любезничай со мной! Ведь решено,что ты в меня влюблен... Или ты не умеешь любить? Но как только Серж брал ее за талию и неуклюже поднимал на воздух, онаотбивалась, сердилась и ускользала. -- Нет, нет, оставь меня, я не хочу!.. В этой комнате еще умрешь! С этого дня Альбина и Серж начали бояться комнаты, как уже боялисьсада. Последнее их убежище тоже становилось страшным местом, где они немогли оставаться с глазу на глаз, не наблюдая украдкой друг за другом.Альбина почти не входила больше в комнату, она приостанавливалась на пороге,раскрыв за собой двери настежь, словно сохраняя на всякий случай возможностьсразу же устремиться в бегство. Серж жил там один, больше прежнего задыхаясьот мучительного беспокойства. Он спал теперь на диване, тщетно пытаясь уйтиот вздохов старого парка, от запахов старой мебели. Ночью нагие изображенияна стенах навевали на него безумные сны; при пробуждении у него сохранялось от этого только какое-то Мутноенервное беспокойство. Ему казалось, что он снова заболевает. Для окончательного восстановления сил ему не хваталополного душевного спокойствия, совершенного удовлетворения; а где искатьего, он не знал. И он проводил свои дни в оцепенении, в молчании, смотрявдаль каким-то тусклым взглядом, и слегка оживлялся лишь в те часы, когда кнему приходила Альбина. Тогда оба принимались торжественно глядеть другдругу в глаза и лишь изредка произносили что-нибудь очень нежное, отчего уобоих на душе становилось еще тяжелее. Взгляд Альбины был еще тоскливее, чему Сержа, и о чем-то умолял. Через неделю Альбина стала задерживаться в комнате Сержа лишь нанесколько минут. Казалось, она избегала его. Войдет озабоченно, постоитнемного и торопится уйти. Серж пробовал расспрашивать и упрекать ее: она,мол, больше ему не друг. Альбина только отворачивалась, чтобы не отвечать.Ни разу не захотела она рассказать ему, как проводит свои утра без него;только с принужденным видом качала головой и ссылалась на свою леность. Аесли Серж настаивал, Альбина сразу же, одним прыжком исчезала; вечером онабросала ему через дверь "доброй ночи"-- и только. Между тем он подмечал, чтоона, по-видимому, часто плачет. На лице девушки постоянно лежала печатьобманутой надежды, оно дышало скрытым огнем неудовлетворенного острогожелания. В иные дни Альбина смертельно грустила, на лице ее изображалосьуныние, поступь становилась медлительной и совсем утрачивала былуюсоблазнительность, жизнерадостность. Но случались и такие дни, когдаАльбина, казалось, изо всех сил старается удержаться от смеха; тогда онавесь день так и сияла, будто ей пришло на ум что-то радостное, о чем ещенельзя говорить; ноги ее так и ходили, она ни минуты не стояла на месте,точно спешила бежать куда-то, чтобы удостовериться в своей правоте. Но наследующий день она вновь впадала в уныние, а еще через день возвращалась кнадежде. Вскоре, однако, у нее не стало сил скрывать страшную усталость,сковывавшую и разбивавшую ей руки и ноги. Даже в минуты душевного покоябедную девушку клонило ко сну, и она словно дремала с открытыми глазами. Серж понял, что она не хочет отвечать, и перестал ее расспрашивать.Теперь, как только она входила, он уже с беспокойством глядел на нее, боясь,что наступит такой вечер, когда у нее не хватит сил дойти до его комнаты.Где уставала она до такой степени? С чем приходилось ей беспрерывнобороться? Отчего она то впадала в уныние, то ликовала? Однажды утром онуслышал под окном легкие шаги и вздрогнул. Это не косуля случайно забежаласюда, нет! Он слишком хорошо знал эту ритмичную поступь, под которой дажетрава не приминалась. Значит, Альбина бегает без него по саду! Значит, это из Параду приноситона и уныние, и надежды,-- всю эту борьбу, всю эту смертельную усталость? Онотлично понимал, чего Альбина ищет одна в чащах дерев, не проговариваясь нисловом, с немым упрямством женщины, давшей себе клятву во что бы то ни сталонайти то, что задумала. С той поры он стал прислушиваться к ее шагам. Он несмел приподнять занавеску, чтобы следить за нею издали, сквозь сплетениеветвей. Но он испытывал странное, почти болезненное желание знать, налево лиона устремилась или направо, в цветник или куда-нибудь еще и далеко ли онаушла. Среди всей шумной жизни парка, среди непрерывного шелеста деревьев,журчания вод, непрестанных криков животных Серж так отчетливо различаллегкий стук ее ботинок, что мог бы точно сказать, проходила ли она сейчас покрупному песку речного берега, или по шероховатой почве леса, или же поплитам обнаженных скал. Он даже выучился узнавать по нервному стуку еекаблучков, радостной возвращается Альбина или печальной. Как только онавзбегала по лестнице, он тотчас же отходил от окна и не признавался ей, чтоповсюду незримо следовал за нею. Но она, должно быть, догадалась, что онвезде бродит с ней вместе, ибо с некоторых пор стала рассказывать ему освоих поисках, правда, рассказывать только взглядами, не словами. -- Останься здесь, не уходи,--сказал он ей однажды утром и умоляющесложил руки: он видел, что Альбина еще не отдохнула со вчерашнего дня.-- Ты,право, приводишь меня в отчаяние. Но она рассердилась и убежала. А он еще больше стал страдать отсоседства сада, словно неумолчно звучавшего поступью Альбины. Стук ееботинок присоединялся к остальным голосам парка и становился в немпреобладающим звуком, особенно для слуха Сержа. Он зажимал уши, не желаяслушать, и все же шаги ее издали отзывались эхом в биении его сердца. Потом,по вечерам, когда она возвращалась, с нею входил весь парк, все воспоминанияо прогулках вдвоем, о том, как при благосклонном соучастии природы в нихобоих медленно пробуждалась нежность друг к другу. Альбина казалась взрослееи старше, словно во время этих одиноких прогулок в ней созревала женщина. Отвеселого ребенка, от девочки-шалуньи в ней теперь не осталось ничего; глядяна нее, Серж временами даже стискивал зубы--до такой степени стала она длянего вожделенной! И вот однажды, в полуденный час, Серж услыхал, что Альбина во весь духбежит домой. Он воспретил себе следить за ней по ее уходе, а возвращаласьона обыкновенно вечером. Его очень удивило, что Альбина сломя голову бежитвперед, ломая по пути загораживающие проход ветви. Под самыми окнами она рассмеялась,а пробегая по лестнице, дышала так громко, что Серж точно ощущал теплоту еедыхания на самом своем лице. Распахнув дверь настежь, она закричала: -- Я нашла! А затем села и тихо, каким-то сдавленным голосом повторила: -- Я нашла! Нашла! Серж растерялся, приложил руку к ее губам и пролепетал: -- Прошу тебя, не говори мне ничего. Ничего не хочу знать. Ты меняубьешь, если скажешь! Тогда она замолчала. Глаза ее пылали. Она сжимала губы, чтобы слова несорвались с них против ее воли... До вечера она оставалась в комнате и вселовила взгляды Сержа, стараясь поверить ему хоть что-нибудь из того, что онаузнала, всякий раз, когда ей удавалось поймать его взор. Вся она так сияла иблагоухала, жизнь в ней звучала так сильно, что через обоняние, через слухона входила в Сержа не хуже, чем через зрение. Он впивал ее всеми органамичувств сразу и вместе с тем отчаянно защищался от этого медленногоподчинения всего его существа. На следующий день Альбина, спустившись сверху, опять водворилась вкомнате Сержа. -- Ты не пойдешь гулять?-- спросил он, чувствуя, что будет побежден,если она останется здесь. Альбина ответила, что не пойдет. И пока она отдыхала, собираясь ссилами, он уже ощущал, что она ликует, предвкушая победу. Он чувствовал, чтоскоро она сможет взять его за мизинец и повести на то ложе из трав, осладости которого так громко повествовало ее молчание. В этот день она ещеничего не сказала, а удовольствовалась лишь тем, что заставила Сержа сестьна подушку у своих ног. И только на следующий день вымолвила: -- Что ты все сидишь взаперти? Там, среди деревьев, так хорошо! Он поднялся и умоляюще простер руки. -- Нет, нет, раз ты не хочешь, мы не пойдем... Но в этой комнате такойстранный запах! В саду нам будет лучше: и легче и уютнее. Ты напрасносердишься на сад. Серж поднялся на ноги и стоял, опустив глаза, не говоря ни слова, весьпередергиваясь. -- Мы не пойдем,-- опять заговорила она,-- не сердись! Но разве нелучше в парке на траве, чем здесь, возле этих картин? Ты бы припомнил все,что мы видели с тобою вместе... А эти картины навевают такую тоску! Онипостоянно глядят на нас, и от этого в конце концов становится неловко. Он мало-помалу как-то беспомощно опустился и припал к цей -- и тут онаобхватила его рукой за шею, положила его голову к себе на колени и тихонькопрошептала: -- А уж как хорошо там, в открытом мною тайнике!.. Там нас ничто непотревожит... Твоя лихорадка пройдет от свежего воздуха... Альбина замолчала, почувствовав, что Серж дрожит. Она испугалась, какбы лишнее, слишком живое слово не спугнуло.его. Девушка завоевывала егомедленно, только ласкою синего своего взгляда. Он поднял глаза; его нервнаядрожь прекратилась, он спокойно отдыхал, весь во власти Альбины. -- О, если бы ты знал! -- еле слышно шепнула она ему на ухо. Видя, что он все время улыбается, она стала смелее. -- Неправда! Вовсе это не запрещено,--заговорила она.-- Ты мужчина, тыне должен бояться... Мы пойдем туда, и в случае какой-нибудь опасности тызащитишь меня. Ведь так? Мог бы ты нести меня на спине? Да? Когда я с тобою,я спокойна... Видишь, какие у тебя сильные руки! Разве с такими сильнымируками, как у тебя, можно чего-нибудь бояться? И она долго гладила рукой его волосы, затылок и плечи. -- Нет, это не запрещено,-- вновь повторила она.-- Подобные россказнихороши для глупцов. Те, кто когда-то распускал эти слухи, просто хотели,чтобы их не тревожили в самом восхитительном местечке сада... Пойми, что кактолько ты усядешься на этот ковер, на эту траву, тебя охватит полное,совершенное блаженство. Только тогда мы узнаем все и станем настоящимивладыками... Послушай, пойдем со мною! Серж покачал головой в знак отрицания, но не рассердился. По-видимому,его забавляла эта игра. Он помолчал, но затем, увидев, что Альбина дуется,опечалился. Он все еще жаждал ее ласк и поэтому открыл наконец рот ипроизнес: -- Где это? Альбина ответила не сразу. Она словно глядела куда-то вдаль. -- Там...-- прошептала она.-- Не могу тебе объяснить. Надо сначалапойти по длинной аллее, потом повернуть налево и снова налево. Мы, должнобыть, раз двадцать проходили мимо этого места... Впрочем, тебе одному нестоит и искать! Если я не отведу тебя туда за руку, ты ни за что ненайдешь... А я дойду, ни разу не сбившись, хотя и не могу рассказать тебе,где это. -- Но кто же довел тебя? -- Не знаю... В то утро все растения точно толкали меня в одну сторону.Длинные ветви хлестали сзади; травы спускались косогорами, тропинкиоткрывались сами собою. Думаю, и животные тоже помогали мне: я видела оленя, скакавшего впереди; онточно приглашал меня следовать за ним; снегири перелетали с дерева на деревои, когда я собиралась свернуть на неверную дорогу, предостерегали менящебетанием. -- А там и в самом деле так хорошо? И снова она ответила не сразу. Какой-то неведомый восторг отразился вее глазах. Когда же она смогла наконец заговорить, то произнесла: -- Так хорошо, что я и выразить не могу... Я была настолько очарована,что чувствовала одну несказанную радость -- она падала с листьев, онадремала на травах. Я вернулась бегом, чтобы отвести тебя туда, не желая однавкушать счастье, какое испытываешь в этой тени. Она снова обвила руками шею Сержа и стала горячо умолять, почти касаясьгубами его губ. -- О, ты пойдешь,-- лепетала она.-- Знай, я буду очень огорчена, еслиты не пойдешь!.. Я страшно этого хочу; это желание росло во мне изо дня вдень. Как я мучусь сейчас! А ты ведь не можешь хотеть, чтобы я мучилась?..Ну, а если бы ты даже умер там, если бы эта тень убила нас обоих, разве тыбы поколебался? Разве ты бы сколько-нибудь жалел об этом? Ведь мы лежали бывместе у подножия дерева; мы бы навсегда заснули рядышком! Ведь это было бычудесно! Скажи?! -- Да, да,-- бормотал Серж, окончательно побежденный страстной дрожьюее безумного желания. -- Но мы не умрем,-- продолжала она громче, заливаясь победоноснымсмехом сознающей свою власть женщины.--Мы будем жить для любви... Это--древожизни; под его сенью мы станем сильнее, здоровее, прекраснее! Ты увидишь,тогда все будет для нас легче! Ты сможешь тогда обнять меня так крепко, какты мечтал, прижать к себе так тесно, что вне тебя не останется ни однойчастицы моего тела. Тогда, кажется мне, небесное блаженство сойдет на нас...Ты хочешь? Хочешь?.. Он побледнел и замигал, точно ослепленный каким-то сиянием. -- Хочешь? Хочешь? -- повторяла она и уже приподнималась, становясь всеболее пылкой. Серж встал и пошел за ней. Сначала он шатался. Потом обнял ее за талию:он не мог отделиться от нее. Он шел, куда шла она, куда вело его теплоедуновение ее волос. Одно мгновение он чуть отстал. Тогда она полуобернуласьк нему. Лицо ее сияло такой любовью, рот и глаза были так соблазнительны,звали его так властно, что теперь он последовал бы за нею куда угодно, какверный пес.

XV

Они спустились вниз и вошли уже в самую гущу сада, а Серж все непереставал улыбаться. Зелень он видел теперь только в ясных зеркалах очейАльбины. А сад при виде их словно смеялся протяжным смехом, и довольныйшелест перелетал с листа на лист до самых отдаленных аллей. Должно быть, ужемного дней ждал их сад, ждал, чтобы они вот так, обняв друг друга за талию,в согласии и в мире со всеми деревьями отправились искать на ложе из травсвою потерянную любовь. Торжественный шорох пробегал вдоль ветвей.Послеполуденное небо жгло и навевало сон. Растения на пути приподнимались иоглядывали влюбленных. -- Слышишь ли ты их? -- спросила Альбина вполголоса. -- Они умолкают,когда мы приближаемся. Но вдали они ждут нас и повторяют друг другу тотпуть, которым нам надо идти... Я уже говорила тебе, что о тропинках намнечего заботиться. Деревья указывают мне дорогу--они протягивают свои ветви,как руки. И действительно, весь парк осторожно подталкивал их в одномнаправлении. За ними щетинился забор из кустарника; он словно нарочно вырастал, чтобы мешать им возвратиться... А передними развертывался травяной ковер, и идти вперед было так легко, что онивовсе не глядели себе под ноги, спускаясь по отлогим косогорам. -- Нас провожают и птицы,-- снова заговорила Альбина.-- На этот разсиницы. Ты их видишь?.. Они летят одна за другой вдоль живых изгородей иостанавливаются у каждого поворота, посматривая, чтобы мы не заблудились.Если бы мы понимали их пение, то, наверное, знали бы, что они зовут нас иторопят. И затем прибавила: -- Все животные в парке тоже с нами. Неужели ты этого не чувствуешь?Слышишь, как все шуршит вслед за нами: птицы на деревьях, насекомые в траве,косули и олени в чащах, даже рыбы, и те бьют тихую воду плавниками... Необорачивайся, а то спугнешь их... Я уверена, за нами идет диковинная свита,я уверена в этом! Они все шли вперед и нисколько не уставали. Альбина, казалось, говорилатолько для того, чтобы чаровать Сержа музыкой своего голоса. А Сержповиновался малейшему пожатию Ручки Альбины. Ни тот, ни другая не знали, гденаходятся, и, однако, были уверены, что идут прямо туда, куда хотят попасть.По мере того, как они продвигались вперед, сад становился как-то скромнее,как-то больше сдерживал вздохи своей листвы, бормотание вод, кипучую жизнь животных. Вокруг воцарялосьтрепетное молчание, благоговейное ожидание чего-то. Но вот Альбина и Серж оба инстинктивно подняли головы. Прямо перед нимивстала громадная стена листвы. Они было остановились, 'и тогда косуля,глядевшая на них своими кроткими красивыми глазами, одним прыжкомустремилась в эту чащу. -- Здесь,-- сказала Альбина. И двинулась первая. Потом повернула голову и позвала за собой Сержа. Изатем оба исчезли среди листвы. Позади них прошел трепет и тотчас же затих.Они вступили в царство сладостного покоя. Здесь в центре поляны росло дерево, потонувшее в такой густой зелени,что нельзя было разобрать, какой оно породы. Оно было гигантской величины;ствол дышал, словно грудь; распростертые ветви его были точно руки, служившие надежной защитой.Дерево казалось добрым, сильным, могучим, плодовитым. Было оно как быстаршиной сада, отцом всего леса, гордостью трав, другом ежедневноподымавшегося над его вершиной солнца. Вся радость творения ниспадала с егозеленого свода: ароматы цветов, песни птиц, струи света, прохлада встающейзари, дремотная теплота вечерних сумерек. Мощь его жизненных соков была таквелика, что они просачивались сквозь кору и стекали по ней; плодоносныеиспарения окутывали дерево, точно в нем сосредоточилась вся зрелость земли.Дерево это придавало всей поляне колдовское очарование. Другие деревьявыстроились вкруг него непроницаемой стеной, отделявшей его от остальногосада, и точно заключили его в некий священный шатер безмолвия и полумрака.Вокруг была только зелень. Не было ни небесной лазури, ни клочка горизонта,только круглая зала-ротонда, обитая со всех сторон нежно-шелковистой листвоюи устланная атласистым бархатом мхов. Ощущение было такое, будто здесьпробивался кристальный горный источник или поблизости, среди тростников,дремала серебряная, с прозрачным зеленоватым отливом водная гладь. Краски,запахи, шумы и трепет -- все было здесь смутно, прозрачно, неопределенно,все млело, теряло сознание от счастья. Тут царила истома алькова, отсветлетней.ночи, умирающий на нагом плече влюбленной женщины; едва различимый,судорожно прерывистый любовный шепот доносился с неподвижных, не волнуемыхникаким дуновением ветвей. Тут царило брачное уединение, полное ласк; тобыла словно пустая зала, и чувствовалось, что где-то рядом, за задернутымизанавесями, природа предается страстному соитию в пламенных объятиях солнца.Время от времени гигантское дерево хрустело; у него, как у беременной женщины, затекали и немели члены. Обильный древесный соккапал с его коры на дерн, распространяя истому желания, затопляя.воздухсамозабвением, заставляя поляну бледнеть от страсти... И тогда и самодерево, и густая тень, и травяной ковер на земле, и пояс непроходимой чащивокруг--все изнемогало. Все сливалось в едином порыве сладострастия. Альбина и Серж замерли в восхищении. Как только дерево приняло их подсладостную сень своих ветвей, они точно излечились от своей невыносимомучительной тревоги. Они перестали испытывать постоянно гнавший их друг отдруга страх; в них прекратилась горячая, отчаянная борьба, борьба, в которой ониизнывали, сами не зная, против какого врага столь яростно борются. Теперь жеони, напротив, преисполнились доверия к высшим силам, полной, невозмутимойясности; теперь они предавались друг другу, медленно, вкушая наслаждениебыть вдвоем, вдали от всего на свете, в недрах этого столь чудесно укрытоготайника. Не подозревая еще о том, чего требует от них сад, они позволяли емууправлять своими чувствами.и безмятежно ожидали, пока дерево само заговоритс ними. А с дерева струилась такая ослепительная любовь, что в ней исчезаласамая поляна; огромная, царственная поляна казалась всего лишь колыханиемаромата -- и только. С легким вздохом они остановились, охваченные душистой прохладой. -- Воздух здесь вкусен, как спелый плод,-- прошептала Альбина. А Серж, в свою очередь, тихонько произнес: -- Трава здесь совсем живая. Мне кажется, я ступаю по подолу твоегоплатья. Они говорили тихо, охваченные благоговением. Им даже не было любопытновзглянуть вверх, рассмотреть дерево. Его величие и так слишком хорошоощущалось ими; оно точно давило им плечи. Альбина спрашивала взглядом: ну,что, разве она преувеличила очарование этого зеленого тайника? А Сержотвечал двумя прозрачными слезами, которые скатывались у него по щекам.Радость от того, что они наконец находились здесь, была невыразима. -- Иди,-- сказала Альбина ему на ухо, и голос ее был слабее дуновенияветерка. И первая легла у самого подножия дерева. Она с улыбкой протянула к немуруки, а он, стоя на ногах, тоже улыбался й протягивал к ней свои. Взяв егоза руки, она медленно притянула его к себе. Он упал рядом с ней и тотчас жеприжал ее к груди. И от этого объятия им стало необычайно сладостно. -- Ax! Ты помнишь,-- сказал он,-- помнишь ту стену, которая стояламежду нами... А теперь я чувствую одну тебя, и нас больше ничто неразделяет... Тебе не больно? -- Нет, нет,-- ответила она,-- мне хорошо! И оба умолкли, не выпуская друг друга из объятий. Сладостное,безмятежное чувство заливало их молочной волной. А потом Серж провел рукамивдоль тела Альбины, шепча: -- И лицо твое, и глаза, и рот, и щеки твои -- все это мое... Руки твоиот ноготочков до плеч принадлежат мне... Ноги твои -- мои, колени твои --мои, вся ты -- целиком моя. И он целовал ее лицо, целовал ее глаза, губы, щеки. Маленькими, частымипоцелуями он покрывал ее руки от ногтей до плеч. Он целовал ее ступни,целовал ее колени. Он купал ее в целом дожде поцелуев, падавшем крупнымикаплями, теплыми, как капли летнего ливня, повсюду: на ее шею, на грудь, набедра, на живот. Он неуклонно и неторопливо завладевал всем ее телом,завоевывал все, вплоть до крохотных голубых жилок под розовой кожей. -- Я беру тебя для того, чтобы самому отдаться тебе. Я хочу отдатьсятебе весь, целиком, навсегда, ибо в этот час я твердо знаю, что ты моягоспожа, моя владычица, что мне надлежит коленопреклоненно обожать тебя. Янахожусь здесь только для того, чтобы повиноваться тебе, чтобы лежать у ногтвоих, угадывать волю твою, защищать тебя своими руками, отгонять дыханиемсвоим реющие в воздухе листья, которые могли бы смутить твой покой... Даруймне все это, сделай так, чтобы я исчез, чтобы я был поглощен тобой, стал быводою, которую ты пьешь, хлебом, который ты ешь. Ты--моя высшая цель. С тойминуты, как я проснулся посреди этого сада, я все шел к тебе, я все рос длятебя. И при этом целью моей и наградой стремлений моих всегда были толькотвое ко мне расположение, твоя любовь. Ты проходила, облитая солнцем, сзолотыми своими волосами; ты хранила в себе обещание дать мне когда-нибудьпочувствовать всю необходимость творения -- земли, деревьев, воды и неба,помочь мне постичь загадку, с которой я до сих пор не могу совладать... Явесь принадлежу тебе, я раб твой, я буду слушать тебя, прильнув губами кногам твоим. Все это он говорил, лежа на земле и с обожанием глядя на Альбину, а онагордо позволяла ему обожать себя. Свои пальцы, груди, губы -- все это онапоочередно разрешала Сержу покрывать благоговейными поцелуями. Она сознаваласебя владычицей при виде столь сильного мужчины в таком уничижении передней. Она победила его, он предался ей на милость и всецело зависел от ееслова, от единственного ее слова. И слыша, как вокруг весь сад тоже радуетсяее победе, слыша тор жественный клич, все громче вздымавшийся из его недр, она чувствоваласебя всемогущей. А Серж мог только лепетать. Его поцелуи попадали мимо. Он успел ещепрошептать: -- Ах, мне хотелось бы мочь... Взять тебя, сберечь, умереть илиунестись с тобою... не могу сказать, чего я хочу... И оба запрокинулись назад. Наступило молчание. Головы у них кружились,дыхание сперло. У Альбины еще хватило, сил поднять палец, точно приглашаяСержа слушать. Это сад хотел их греха. Уже много недель он готовился обучить их нежнойстрасти. И наконец привел сюда -- в свой зеленый альков. Теперь он соблазнялих и всеми своими голосами обучал любви. С цветника поднимались запахизамерших в истоме цветов, протяжный шелест, повествовавший о браках междурозами, о сладострастной неге фиалок, о тревожном дыхании гелиотропов, вэтот час горячем и чувственном, как никогда. Из плодового сада ветер доносилклубы аромата зрелых фруктов, сочный запах плодов, ванильный дух абрикосов,мускусный дух апельсинов. С лугов поднимались другие голоса--глубокие,глухие, словно улыбки миллионов травинок, ласкаемых солнцем; оттудадоносились протяжные, жалобные, страстные призывы к оплодотворению, чутьумерявшиеся речною прохладой; над наготою текущих вод на берегах склоняласьивы и грезили вслух о своих желаниях. Из леса струилось дуновение могучейстрасти дубов, органное гудение высоких гигантов, торжественная музыка,сопровождавшая брак ясеней, берез, грабов и платанов в недрах лиственныхсвятилищ. А кустарники, восхитительно шаловливые молодые побеги и заросли,шумели, как влюбленные, преследующие друг друга по рвам и оврагам и украдкойсрывающие цветы наслаждения среди непрерывного шума и шелеста ветвей. Но вовсем этом всеобщем оплодотворении парка самые мощные объятия приходились надолю скал: там от жары и страсти надувались и трескались камни, там колючиерастения любили на какой-то трагический лад, так что даже соседние источникине могли облегчить их мучительного пыла, ибо и сами загорались под солнцем,заходившим близ их каменистого ложа. -- О чем они говорят? -- растерянно прошептал Серж. -- Чего они хотятот нас, о чем так умоляют? Альбина безмолвно прижалась к нему. Голоса стали явственнее. Животные сада тоже начали кричать им:"Любите!". Стрекозы пели о том, как сладко умереть от любви. Бабочкитрепетом своих крыл посылали воздушные поцелуи. Воробьи дарили друг другуминутные ласки, подобно Тому, как раздает в гареме свои краткие ласкисултан. А в прозрачных водах рыбы судорожно метали на солнце икру, лягушки квакали страстно и меланхолично: здесь разыгрываласьтаинственная страсть, чудовищно утоляемая среди блеклых, серовато-зеленыхтростников. Из глубины леса рокотали жемчужными зовами соловьи; трубилиолени, опьяненные таким сладострастием, что, истомленные, замертво падалиблиз своих самок. На скалах, в чахлом кустарнике тихо посвистывали,сплетаясь попарно, змеи; клали яйца большие ящерицы, и чешуя их содрогаласьот страсти. Из самых отдаленных уголков сада, с солнечных полян, из тенистыхрасщелин подымался животный запах; там ярилась всеобщая похоть. И вся этакишащая жизнь трепетала зачатьем. Под каждым листком зарождалось насекомое;в каждом пучке травы пробивалось целое семейство; мухи склеивались друг сдругом на лету, не давая себе труда опуститься для спаривания. Невидимыечастицы жизни, заключающиеся в материи, самые атомы ее -- и те любили,соединялись, затопляли землю сладострастной дрожью, превращая парк в местоневиданного любодеяния... Тут Альбина и Серж поняли. Он не сказал ничего и только обхватил ееруками еще теснее. Со всех сторон их окружал какой-то неотвратимый инстинктпродолжения рода. И они уступили требованиям сада. Дерево поведало на ухоАльбине то, что шепчут невестам их матери вечером в день свадьбы. Альбина отдалась. Серж овладел ею. И весь сад слился вместе с этой четою в последнем вопле страсти.Согнулись долу стволы, словно под порывом урагана; травы испустили хмельное рыдание; цветы, раскрыв уста, разом выдохнуливсю свою душу. Само небо, охваченное пожаром солнечного заката, покрылосьнедвижными облаками, облаками, замершими в судороге страсти,-- инечеловеческое блаженство снизошло в тот час на землю. Животные, растения,камни, желавшие ввести двух этих детей в царство вечной жизни,-- всепраздновали победу. Весь парк оглушительно рукоплескал тому, что свершилось.

XVI

Очнувшись от блаженного оцепенения, Альбина и Серж улыбнулись. Онивозвращались из царства горнего света, спускались с очень большой высоты. Иони пожали друг другу руки в порыве благодарности. Пришли в себя ипроизнесли по очереди: -- Я люблю тебя, Альбина! -- Я люблю тебя, Серж! Никогда еще слово "люблю" не имело для них такого высокого смысла.Теперь оно означало все и все объясняло. Они не могли бы сказать, сколько времени еще оставались так, в тесныхобъятиях, в сладостном покое. Они испытывали полное блаженство. Они как быкупались в радости творения. Вся созидающая мощь мира была в это время вних; они точно сделались силами самой земли. Помимо того, в их счастье жилауверенность в том, что ими исполнен закон; на душе у них было светло отсознания логически, шаг за шагом пройденного пути. И, вновь обнимая Альбину своими сильными руками, Серж заговорил: -- Видишь, я исцелился, ты подарила мне все твое здоровье. Альбина же в беззаветном упоении отвечала: -- Возьми меня всю, возьми мою жизнь. Полнота жизни подступала к самым их губам. Овладев Альбиною, Серж,наконец, обрел свой пол, стал мужчиной с упругими мускулами, с мужественнымсердцем. К нему пришло то здоровье, которого ему не хватало на протяжениивсей долгой юности. Теперь он ощущал себя вполне сложившимся. Чувства егообострились, ум прояснился, он ощутил в себе силу льва, царящего надокружающей равниной, простертой под голубыми небесами. Серж встал; ноги егоотныне твердо ступали по земле, тело обрело мощь и словно гордилось всемисвоими членами. Он взял Альбину за руки, поднял и поставил рядом с собой.Она пошатнулась, и ему пришлось поддержать ее. -- Не бойся,-- сказал он,-- ты та, кого я люблю. Теперь она сталарабою. Она положила голову к нему на плечо и смотрела на него с тревожнойпризнательностью. Не рассердился ли он за то, что она привела его сюда? Неупрекнет ли ее когда-нибудь за тот восхитительный час, когда он назвал себяее рабом? -- Ты не сердишься?--смиренно спросила она. Он улыбнулся и поправил ейволосы, гладя ее кончиками пальцев, как ребенка. Она продолжала: -- Вот ты увидишь, я стану совсем незаметной. Ты даже не будешьчувствовать меня возле себя. Но ведь ты не выпустишь меня из рук? Я нуждаюсьв том, чтобы ты учил меня ходить... Мне сейчас кажется, я вовсе разучиласьдвигаться. И вдруг она стала очень серьезна. -- Люби меня всегда, а я буду повиноваться тебе, буду делать все, чтобыты радовался. Я все отдам тебе, даже самые сокровенные мои желания. У Сержа словно удвоились силы, когда Альбина стала так покорна, такласкова. Он спросил: -- Отчего ты так дрожишь? Что с тобой? В чем стану я тебя упрекать? Она 'не ответила. И только с какой-то грустью поглядела на дерево, назелень, на примятую траву. -- О, большое дитя! -- смеясь, продолжал он. -- Неужели ты боишься, чтоя буду сердиться на тебя за твой дар? Слушает, мы не совершили.ничегодурного. Мы любили друг друга, как и должны были любить... Нет, я хочуцеловать следы твоих ног за то, что ты привела меня сюда, и твои губы,соблазнившие меня, и твои груди, довершившие мое исцеление, начатое, как тыпомнишь, твоими маленькими прохладными ручками. Она покачала головой. И отвела глаза, избегая смотреть на дерево. -- Уведи меня отсюда,-- тихонько сказала она. Серж медленно повел ее.Он обернулся и долгим прощальным взглядом поблагодарил их дерево. Тени налужайке становились темнее; зелень трепетала, словно женщина, застигнутаяврасплох на своем ложе. Когда, выйдя из чащи, они вновь увидели лучезарноесолнце, еще озарявшее край горизонта, оба стали гораздо спокойнее, особенноСерж, которому в каждой твари, в каждом растении открывался теперь новыйсмысл. Все склонялось вокруг него, воздавая почести их любви. Весь сад,казалось, стал зеркалом красоты Альбины, он словно вырос, похорошел отпоцелуев своих владык. Но к радости Альбины примешивалась тревога. Она перестала смеяться и,внезапно задрожав, насторожилась. -- Что с тобой? -- спросил Серж. -- Ничего,-- ответила она, но украдкою продолжала оглядываться. Они не знали, в каком затерянном уголке парка находились. Прежде ихзабавляло брести вот так, не разбирая дороги, по прихоти случая. Но на этотраз непонятное беспокойство и смятение охватило их, и они мало-помалуускоряли шаги. Однако они все глубже и глубже забирались в гущу кустарников. -- Ты ничего не слышал? -- испуганно сказала Альбина и остановилась,вся запыхавшись. Тогда и Сержа охватила тревога, и он. стал прислушиваться; Альбина же не могла больше скрывать своего страха. -- Чаща полна голосов,-- продолжала она,-- как будто над наминасмехаются какие-то люди... Послушай, не с этого ли дерева доносится смех?А вон те травы будто зашептались, когда я коснулась их платьем! -- Нет, нет,--отвечал Серж, стараясь ее успокоить.--Сад любит нас. Еслибы он и заговорил, то вовсе не для того, чтобы пугать тебя. Разве ты непомнишь тех ласковых слов, что нашептывали нам листья?.. У тебя расстроились нервы! Это одно лишьвоображение... Но Альбина покачала головой и пролепетала: -- Я отлично знаю, что сад--нам друг... Но теперь кто-то вошел сюда.Уверяю тебя, я слышу чей-то голос. Ах, как я дрожу! Пожалуйста, уведи меня,спрячь... Они вновь пошли, приглядываясь к чаще; за каждым стволом ятя чудилисьчьи-то лица. И Альбина клялась, что вдалеке кто-то шагает, точно разыскиваяих. -- Спрячемся, спрячемся,-- повторяла она умоляющим голосом. Она вся порозовела. В ней пробуждался стыд, лицо ее мучительно пылало,кожа утратила обычную свою белизну. Серж испугался при виде этой краски наее лице и смущения в заплаканных глазах. Он хотел было снова обнять,приласкать, успокоить Альбину, но она вырвалась, показывая отчаянным жестом,что они здесь не одни. Она смотрела на Сержа и все больше краснела: онастыдилась своего расстегнутого платья, наготы рук, шеи, груди. На плечах еедрожали шальные пряди кудрей. Альбина попыталась поправить прическу, ноиспугалась, что обнажит этим затылок. Теперь каждый хруст ветки, каждыйшумок от крылышек насекомого, каждое дуновение ветерка--все заставляло еедрожать, точно нечистое прикосновение чьей-то невидимой руки. -- Успокойся же,-- умолял Серж. -- Здесь никого нет... Ты горишь, как влихорадке. Прошу тебя, отдохни хоть минутку. У нее не было никакой лихорадки, но она хотела тотчас же возвратитьсядомой. Скорее домой, чтобы никто не смел смотреть на нее и смеяться. Ускоряяшаги, она, тем не менее, успевала срывать с живых изгородей охапки зелени иприкрывать ею.свою наготу. К волосам она прикрепила ветку шелковичногодерева, руки закрыла цветочками вьюнков, зажав стебли в ладонях;.на шеюнадела ожерелье из калиновых прутиков, грудь прикрыла.листьями. -- Ты собираешься на бал? -- спросил Серж, пытаясь рассмешить ее. Но Альбина только бросила в него пригоршню сорванных листьев и тихо,испуганно ответила: -- Разве ты не видишь, что мы нагие? И он, в свою очередь, устыдился и подвязал листья к тем местам, гдеодежда его разорвалась. Между тем они никак не могли выбраться из кустов. Вдруг, •пройдякакую-то тропинку, они очутились лицом к лицу с препятствием--высокой,хмурой серой громадой. То была стена. -- Идем, идем!--закричала Альбина. И потащила его прочь. Но шагов через двадцать перед ними снова выросластена. И они побежали вдоль нее, охваченные безотчетным страхом. Всюдутемнела стена. Никаких просветов наружу, никаких щелей в ней не было. Вдруг возле какой-то лужайки стена точно обрушилась. В огромную брешь,как в окно, видна была вся соседняя долина. Должно быть, это и былоотверстие, о котором как-то говорила. Альбина, дыра, которую она заделалатерновником и камнями. Теперь здесь, словно обрывки веревок, валялись клочьятерновника, камни были далеко отброшены. Как видно, чья-то яростная рукарасширила первоначальное отверстие.

XVII

-- Ах, так я и знала! -- в невыразимом отчаянии крикнула Альбина. --Недаром я умоляла тебя увести меня!.. Серж, сжалься надо мной, не гляди! Но Серж уже не мог оторвать своих взоров от отверстия. Внизу, на днедолины, заходящее солнце заливало жидким золотом селение Арто. Село, словновидение, возникало из сумерек, уже окутавших все окрестные поля. Отчетливоразличались лачуги, построенные вразброд вдоль дороги, полные навозадворики, узкие палисадники с грядами овощей. А выше, на кладбище, выделялсятемный силуэт огромного кипариса. Красные черепицы церкви занимались пожаромпод темною колокольней, внутри которой, словно чье-то лицо, смутно рисовалсяколокол. Старый церковный дом открыл вечернему воздуху свои окна и двери. -- Сжалься,-- рыдая, повторяла Альбина. -- Не гляди туда, Серж!..Вспомни, что ты обещал всегда любить меня. Ах, будешь ли ты теперь любитьменя хоть немного?.. Подожди, дай мне закрыть тебе глаза руками. Ведь ты жезнаешь, это мои руки вылечили тебя... Нет, ты не оттолкнешь меня... Но Серж медленно отстранил ее. Она обняла его колени, а он в это времяпроводил рукой по своему лицу, словно сгоняя с глаз и со лба остатки сна.Так вот он где, тот неизвестный мир, та чужая страна, о которой он не могдумать без какого-то глухого страха. Где он уже видел эту страну? От какогосна пробуждается он, почему он чувствует, как щемящая тоска поднимается внем от чресел к груди, как она растет и душит его? Крестьяне возвращались сполей, и селение оживлялось. Мужчины, перекинув через плечо куртки, брелидомой изнуренной походкой усталых животных. На порогах домов их поджидали ижестами подзывали к себе женщины. А детишки, собравшись группами, швыряликамнями в кур. Вдоль невысокой стены кладбища, скрываясь от взоров прохожих, ползла на четверенькахмальчик и девочка, как видно, большие шалуны. Под черепичной кровлей церквиустраивались на ночлег воробьи. На крыльце церковного дома показалась синяябумазейная юбка и заслонила собою всю дверь. -- О, горе, горе! -- лепетала Альбина. -- Он смотрит, смотрит туда!..Послушай, ты ведь только что клялся, что будешь мне повиноваться. Умоляютебя, отвернись, взгляни на сад... Разве в саду ты не был счастлив? Ведь этосад отдал меня тебе! Сколько счастливых дней хранит он еще для нас! Долгое,долгое счастье сулит он нам; ведь мы теперь знаем, какое блаженство таится втой тени!.. Сквозь эту дыру сюда войдет смерть, если ты не уйдешь от стены ине уведешь меня с собою. Смотри: между нами встанет весь этот мир, эти чужиелюди. Мы здесь были совсем одни, вдали от всех, деревья сада так надежносторожили нас!.. Сад--это наша любовь. Погляди на сад, умоляю тебя наколенях! Но Серж весь дрожал. Он припоминал. Прошлое вставало перед ним.Издалека до него отчетливо доносилась жизнь селения. Он узнавал всех этихмужчин, женщин, детей; среди них был дядюшка Бамбус, мэр, возвращавшийся сосвоего поля Оливет, подсчитывая будущий урожай; возвращались домой иБрише--муж волочил ноги, жена плакалась на свою бедность; а там за стенойобнимал Розали верзила Фортюне. Серж узнал и тех двух пострелят, накладбище: бездельника Венсана и плутовку Катрину: они затевали среди могилохоту на саранчу; с ними был и черный пес Ворио, помощник их в этом деле; он рыскал среди сухой травы и совал нос во все щели между старымиплитами. Под церковной кровлей возились перед сном воробьи; самые дерзкиеспускались ниже и одним махом влетали через разбитые стекла в церковь, Следяза ними глазами, Серж припоминал их суетню под кафедрой, на ступенькахклироса, где они постоянно находили крошки хлеба. А на пороге приходскогодома стояла Тэза в своем синем бумазейном платье; она, казалось, еще большепотолстела. Тэза с улыбкой поворачивала голову к Дезире, которая со смехомвозвращалась со своего скотного двора в сопровождении целого стада. Потомобе скрылись. Тогда Серж совсем растерялся и протянул к ним рухи. -- Поздно, поздно!..--прошептала Альбина и в изнеможении опустилась наразбросанный терновник.--Ты больше не будешь любить меня. Она рыдала. А он жадно вслушивался, стараясь уловить малейший шум,доносившийся издали, и словно ожидая, чтобы чей-нибудь голос окончательнопробудил его сознание. Но вот колокол слегка покачнулся. В дремотномвечернем воздухе три удара, возвещавшие "Angelus", медленно донеслись до Параду. То былисеребристые звуки, нежные, ритмичные; зовы. Колокол казался живым существом. -- Боже мои!: -- вскричал Серж и: устал на колени, точно звон колоколасдунул его с дог. Он распростерся на земле. Он чувствовал, как эти три удара колоколапроходят у него по затылку и откликаются в сердце. Колокол зазвонил громче.И безжалостно, снова и снова, на протяжении нескольких минут, показавшихсяСержу годами, этот звон вызывал к жизни все его прошлое: благочестивоедетство, семинарские радости, первые обедни в сожженной солнцем долине Арто,где он грезил, о святом житии отшельника. Колокол всегда говорил с ним обэтом. Серж узнавал малейшие интонации этого голоса церкви,, беспрестаннозвучавшего в его ушах, точно голос нежной и строгой матери. Почему же он неслышал его ранее? Ведь некогда колокол обещал ему явление девы Марии. Недева ли Мария увлекла его в недра зелени, куда не доносился зов колокола?Если бы колокол не перестал звонить, Серж никогда бы не забыл о прошлом. Онсклонился ниже и, коснувшись бородой своих рук, испугался. До сих пор он необращал внимания на эти длинные шелковистые волосы, придававшие егонаружности какую-то животную красоту. С силой рванул он. бороду и обеимируками схватился за голову в поисках тонзуры. Но мощно разросшиеся волосызакрыли все, тонзура исчезла под густой волной длинных кудрей, спускавшихсяот лба до затылка. Голова его, некогда бритая, вся целиком заросла какой-торыжей гривой. -- Ах, ты была права,-- проговорил он и бросил отчаянный взгляд наАльбину.-- Мы согрешили и заслуживаем страшной кары... А я еще успокаивалтебя, я не слышал угроз, доносившихся к тебе сквозь, ветви. Альбина сделала еще попытку обнять Сержа и пролепетала: -- Вставай же? Бежим... Быть может, мы еще будем любить друг друга. -- Нет, у меня нет больше сил. Я споткнусь о первый же камень иупаду... Слушай, я. боюсь самого себя- Я не знаю, что за человек живет вомне. Я убил себя, и руки кои обагрены моей же кровью. Если бы ты теперьувела меня, ты вечно видела бы на моих глазах одни только- слезы. Она поцеловала его заплаканные глаза и порывисто возразила: -- Ну и пускай! Ты любишь меня? Пораженный ужасом, он ничего, не ответил. За стеной послышались тяжелыешаги, камни отскакивали под чьими-то ногами. Словно вспышка какого-тогрозного гнева надвигалась на них. Нет, Альбина не ошиблась: здесь кто-то был, кто-то смущал покойчащи своим завистливым и ревнивым дыханием, Обоим пришла в голову мысльукрыться от стыда в можжевельнике. Но брат Арканжиа уже стоял в отверстиистены. Он увидел их. Сжав кулаки, монах с минуту ничего не говорил и только смотрел на них.Альбина обхватила руками шею Сержа. Подошедший глядел на молодых людей сотвращением человека, попавшего ногой в помойную яму. -- Так я и думал,-- процедил он сквозь зубы,-- его запрятали сюда. Он сделал несколько шагов и завопил: -- Вижу вас, знаю, что вы нагие... О, что за мерзость! Разве вы зверь,что бегаете по лесу вдвоем с этой самкой? Далеко она завела вас, а?Говорите! Она увлекла вас в грязь, и вы, словно козел, обросли шерстью...Ну, сломайте же сук: пора.перешибить ей чресла! Альбина страстно шептала: -- Ты любишь меня? Ты любишь меня? А Серж, опустив голову, молчал, нопока еще не отталкивал ее. -- Счастье, что я нашел вас,--продолжал брат Арканжиа. -- Я открыл этудыру... Вы вышли из повиновения богу и.этим убили свой покой. Теперьискушение будет вечно грызть вас огненным своим зубом, и для борьбы с ним небудет у вас в руках прежнего оружия -- неведения... Ведь эта гадинасоблазнила вас, не так ли?.. Разве вы не видите среди прядей ее волосзмеиного хвоста? Один вид ее плеч вызывает отвращение... Бросьте ее, недотрагивайтесь до нее больше, это -- исчадие ада... Во имя господа бога,уходите отсюда!.. -- Ты любишь меня? Ты любишь меня? -- твердила Альбина. Но Серж вырвался, словно ее нагие руки и плечи и в самом деле обжигалиего. -- Во имя господа бога, во имя господа бога! -- громовым голосом кричалмонах. И Сержа неодолимо потянуло к отверстию. Когда же брат Арканжиа грубосхватил его и потащил за пределы Параду, Альбина, соскользнув на землю,протягивала, как безумная, руки вслед своей удалявшейся любви. Затем онаподнялась, захлебываясь рыданиями, побежала и исчезла среди деревьев,цепляясь за стволы распущенными волосами.