Эмиль Золя. Деньги 8 страница

Всемирная выставка 1867 года открылась первого апреля с триумфальнымблеском, среди непрерывных празднеств. Начался самый шумный периодИмперии, период небывалых увеселений, превративших Париж во всемирнуюгостиницу, разукрашенную флагами, полную музыки и песен, гостиницу, вкаждом уголке которой чревоугодничали и предавались разврату. Никогда ещени одно царствование в блеске своей славы не созывало народы на такоеграндиозное пиршество. К сверкающему огнями Тюильри со всех концов землинаправлялась в сказочном апофеозе длинная вереница императоров, королей икнязей. И как раз в это время, двумя неделями позже, состоялось торжественноеоткрытие монументального особняка, настоящего дворца, построенногоСаккаром для Всемирного банка. Его выстроили за полгода, работая днем иночью, не теряя ни одного часа, делая чудеса, возможные только в Париже.Фасад вырос, сияя украшениями, напоминая и храм и кафешантан, и еговызывающая роскошь останавливала прохожих на тротуаре. Внутренняя отделкабыла особенно пышной; казалось, миллионы, лежавшие в кассах, просачивалисьсквозь стены, струясь золотым потоком. Парадная лестница вела в залзаседаний совета, красный с позолотой, великолепный, как зал оперноготеатра. Повсюду ковры, дорогая обивка, кабинеты, обставленные с кричащейроскошью. В подвальном этаже, где помещался отдел ценных бумаг, быливделаны в стены огромные несгораемые шкафы; они раскрывали свои глубокие,как у печей, пасти, и за прозрачными стеклами перегородок виднелись ихстройные ряды, напоминавшие сказочные бочки, где покоятся несметныесокровища волшебниц. И народы, вместе со своими королями стекавшиеся кВыставке, имели возможность войти сюда и осмотреть все: все было готово,новенький особняк ждал их, чтобы ослепить, чтобы завлечь одного за другимв эти сверкавшие на солнце золотые сети, которых никто не мог избежать. Саккар восседал в самом роскошном кабинете, с мебелью в стиле ЛюдовикаXIV, позолоченной, обитой генуэзским бархатом. Число служащих ещеувеличилось, их стало свыше четырехсот, и теперь Саккар командовал этойармией с помпой тирана, которого боготворили и которому повиновались,потому что он не скопился на денежные награды. Фактически, несмотря наскромное звание директора, он управлял всем, стоя выше председателясовета, выше самого совета, который только утверждал его распоряжения.Поэтому Каролина жила теперь в постоянной тревоге, всячески стараясьузнавать все его решения, чтобы быть готовой воспротивиться им, если быэто понадобилось. Ей не нравилось чрезмерное великолепие этого новогоздания, но она не могла привести против него никаких существенныхвозражений, так как сама признала необходимость более обширного помещенияв те счастливые дни полного доверия, когда она еще подшучивала надбеспокойством брата. Высказанные ею вслух опасения, ее аргументы противвсей этой роскоши сводились к тому, что общество теряет из-за нее свойпрежний характер скромной честности, торжественной и достойной строгости.Что подумают клиенты, привыкшие к монастырской тишине, к сосредоточенномуполумраку первого этажа на улице Сен-Лазар, когда войдут в этот дворец наЛондонской улице и поднимутся в его высокие шумные залы, залитые моремсвета? Саккар отвечал на это, что они преисполнятся восторгом и почтением,что тот, кто принес пять франков, вынет из кармана десять, подталкиваемыйсамолюбием, опьяненный доверием. И, делая ставку на эту грубую мишуру,Саккар оказался прав. Успех особняка был грандиозен, и поднявшийся вокругнего шум произвел более сильное действие, чем самые экстравагантныерекламы Жантру. Благочестивые мелкие рантье из тихих кварталов, бедныесельские священники, приехавшие с утренним поездом, восхищенно разевалирты перед входом и выходили с красными физиономиями, радуясь тому, что ониимеют здесь свой вклад. По правде говоря, Каролину главным образом беспокоило то, что теперьона не могла постоянно находиться в банке и наблюдать за всемпроисходящим... Она имела возможность лишь изредка бывать на Лондонскойулице, и то под каким-нибудь предлогом. Теперь она целые дни проводилаодна в чертежной и виделась с Саккаром только по вечерам. Он сохранял засобой свою квартиру, но весь первый этаж и конторы второго были закрыты, акнягиня Орвьедо, в глубине души довольная тем, что избавилась от смутныхугрызений совести, связанных с этим банком, с этой денежной лавкой,разместившейся у нее в доме, не хотела снова сдавать помещение, намеренноизбегая всяких барышей, даже и законных. Пустой дом, в котором гулкоотдавался грохот каждого проезжавшего мимо экипажа, казался каким-тосклепом. От запертых касс, из-под пола, откуда в течение двух летнепрерывно доносился тонкий звон золотых монет, теперь к Каролинеподнималась лишь томительная тишина. Дни казались ей более тягостными иболее длинными. Между тем она много работала, так как брат по-прежнемуслал ей с Востока различные деловые поручения. Но по временам, сидя записьменным столом, она вдруг отрывалась от работы и прислушивалась,объятая инстинктивной тревогой, чувствуя потребность узнать, чтопроисходит внизу. Но нет, ничего, ни малейшего звука не доносилось изопустевших, запертых комнат, темных и заброшенных. Она слегка вздрагивалаи на минуту задумывалась в тревоге. Что делается на Лондонской улице? Что,если сейчас, в эту самую секунду, образуется трещина, от которой рухнетпотом все здание? Распространился слух, пока еще смутный и неопределенный, будто Саккарподготовляет новое увеличение капитала: вместо ста миллионов - стопятьдесят. Это был момент необычайного возбуждения, роковой момент, когдапроцветание империи, колоссальные постройки, преобразившие город, бешеноеобращение денег, неимоверные затраты на роскошь должны были неизбежнопривести к горячке спекуляции. Каждый хотел получить свою долю и ставил накарту свое состояние, чтобы удесятерить его, а потом наслаждаться жизнью,как многие другие, разбогатевшие за одну ночь. Флаги, развевавшиеся всолнечном свете над Выставкой, иллюминация и музыка на Марсовом поле,толпы людей, прибывших сюда со всех концов света и наводнявших улицы,окончательно одурманили Париж мечтою о неисчерпаемых богатствах и обезраздельном господстве. В ясные вечера от громадного праздничногогорода, от столиков экзотических ресторанов, от этой колоссальной ярмарки,где наслаждение свободно продавалось под ночным небом, поднималась волнабезумия, ненасытного и радостного безумия, которое охватывает великиестолицы, когда им грозит уничтожение. И Саккар своим нюхом ловкогомошенника так ясно почуял этот общий порыв, эту всеобщую потребностьшвырять на ветер свои деньги, опустошать свои карманы и свое тело, что онудвоил суммы, предназначенные для рекламы, побуждая Жантру к самомуоглушительному трезвону. Со времени открытия Выставки пресса ежедневнобила во все колокола, прославляя Всемирный банк. Каждое утро приносилокакую-нибудь новую рекламу, способную взбудоражить весь мир: то рассказ онеобыкновенном приключении дамы, забывшей сотню акций в фиакре; то отрывокиз путешествия в Малую Азию, в котором сообщалось, что банк на Лондонскойулице был предсказан еще Наполеоном; то большую передовицу, гдеполитическая роль этой фирмы рассматривалась в связи с близким разрешениемвосточного вопроса, - не говоря уже о постоянных заметках в специальныхгазетах, которые были завербованы все, как одна, и действовали в полномединстве. Жантру придумал годичные контракты с мелкими финансовымилистками, предоставлявшими ему по одному столбцу в номере, причем он умелиспользовать эти столбцы с поразительной плодотворностью иизобретательностью; иной раз он даже нападал на Всемирный банк, чтобыпотом с торжеством опровергнуть собственную выдумку. Пресловутая брошюра,которую он долго обдумывал, была теперь разослана по всему свету вмиллионе экземпляров. Создано было и новое агентство, которое, рассылаяпровинциальным газетам финансовый бюллетень, стало полным хозяином рынкаво всех крупных городах. Наконец "Надежда", благодаря его искусномуруководству, с каждым днем приобретала все большее политическое значение.Привлек внимание ряд статей о декрете 19 января, по которому адрес палатыбыл заменен правом интерпелляции - новая уступка императора на пути ксвободе. Саккар, под чьим влиянием были написаны эти статьи, еще ненападал открыто на своего брата, который все же остался министром и всвоем стремлении к власти вынужден был сегодня защищать то, против чеговосставал вчера, но он был настороже и зорко следил за ложным положениемРугона, находившегося в палате между двух огней: с одной стороны, "третьяпартия", жаждавшая вырвать у него портфель, а с другой - клерикалы,объединившиеся с крайними бонапартистами против либерализма правительства.Уже начались инсинуации, газета снова сделалась рупором воинствующегокатолицизма, высказывая недовольство по поводу каждого действия министра.Перейдя в оппозицию, "Надежда" завоевала популярность, и дух фрондыдовершил дело, помогая имени Всемирного банка проникнуть во все концыФранции и всего мира. И вот в этой раскаленной атмосфере, в этой среде, созревшей под могучимдавлением рекламы для любых безумств, разнесся слух о вероятном увеличенииосновного капитала, о новом выпуске акций на пятьдесят миллионов, чтосовершенно взбудоражило даже самых благоразумных. В скромных квартирках ив аристократических особняках, в клетушке привратника и в салоне герцогини- у всех закружилась голова, увлечение перешло в слепую веру, героическуюи воинствующую. Перечисляли великие деяния, уже совершенные Всемирнымбанком, первые ошеломляющие успехи, нежданные дивиденды, каких никогда нераспределяло ни одно общество в начале своей деятельности. Вспоминалисчастливую идею об организации Всеобщей компании объединенногопароходства, так быстро достигшей превосходных результатов, компании, чьиакции уже давали сто франков премии. Вспоминали серебряные рудники вКармиле, которые приносили такие сказочные доходы, что один проповедник вовремя великого поста упомянул о них с кафедры Собора Парижской богоматери,сказав, что это дар бога всему верующему христианству. Говорили также обобществе, основанном для разработки огромных залежей каменного угля; одругом обществе, собиравшемся заняться вырубкой обширных лесов Ливана; обосновании в Константинополе Турецкого Национального банка несокрушимойпрочности. Ни одного провала, все возрастающая удача, превращавшая взолото все, к чему прикасался банк, целый ряд процветающих предприятий -все это давало солидную базу для будущих операций и оправдывало быстрыйрост капитала. Разгоряченным умам представлялось в будущем такое множествоеще более значительных предприятий, что лишние пятьдесят миллионовказались совершенно необходимыми, и одно объявление о них возбудиловсеобщее волнение. Слухам об этом на бирже и в салонах не было конца, нограндиозный проект предстоявшего вскоре открытия Компании восточныхжелезных дорог выделялся из всех остальных и был постоянной темойразговоров; одни опровергали его, другие горячо поддерживали. Особенновосторженно относились к нему дамы, со страстью его пропагандировавшие. Втиши будуаров, на парадных обедах, среди жардиньерок, за чайнымистоликами, даже в глубине альковов - повсюду очаровательные созданияласково убеждали и поучали мужчин: "Как, у вас нет еще акций Всемирногобанка? Да что с вами! Скорее покупайте их, если хотите, чтобы вас любили!"По их словам, это был новый крестовый поход, завоевание Азии, которого несмогли добиться крестоносцы Петра Пустынника и Людовика Святого и котороеони, эти дамы, брали теперь на себя, потрясая своими маленькими золотымикошельками. Все они делали вид, будто отлично осведомлены обо всем, и,щеголяя техническими терминами, говорили о главной линии Брусса - Бейрут,которая будет открыта раньше других и пройдет через Ангору и Алеппо. Затембудет проложена линия Смирна - Ангора, затем линия Трапезунд - Ангорачерез Арзрум и Сиваш, и, наконец, наступит очередь линии Дамаск - Бейрут.Тут они улыбались, бросали загадочные взгляды и шепотом говорили, что,может быть, в будущем - о, в далеком будущем - возникнет еще и другаялиния: из Бейрута в Иерусалим через древние приморские города - Сайду,Сен-Жан-д'Акр, Яффу, а потом - может быть, как знать? - из Иерусалима вПорт-Саид и в Александрию. Не говоря уже о том, что Багдад находитсянедалеко от Дамаска, и если железная дорога дойдет до тех мест, то Персия,Индия, Китай будут когда-нибудь принадлежать Западу. Казалось, по одномуслову, вылетавшему из их хорошеньких губок, вновь открывались сверкающиесокровища калифов, словно в волшебной сказке из "Тысячи и одной ночи".Золотые украшения, невиданные драгоценности дождем сыпались в кассы наЛондонской улице, а фимиам Кармила, нежная и неясная дымка библейскихлегенд освящала эту грубую погоню за наживой. Ведь это будет новоезавоевание Эдема, освобождение Святой земли, торжество религии в самойколыбели человечества!.. Тут дамы умолкали, не желая ничего большеговорить, и глаза их блестели, скрывая то, чего нельзя было поверить другдругу даже на ушко. Многие из них ничего не знали и только делали вид, чтознают. Это была тайна, нечто такое, что могло никогда не осуществиться, амогло в один прекрасный день поразить всех как громом; Иерусалим,выкупленный у султана, отдадут папе, Сирия станет его королевством,папский бюджет будет опираться на католический банк - "Сокровищницу гробагосподня", который оградит его от политических потрясений; словом,обновленный католицизм, не нуждаясь ни в каких уступках, обретет новуюсилу и будет властвовать над миром с вершины горы, где умер Христос. Теперь Саккар, сидя по утрам в своем роскошном кабинете стиля ЛюдовикаXIV, вынужден был запираться, если хотел спокойно работать, потому что егоосаждала, словно на утреннем выходе короля, целая толпа льстецов,просителей, деловых людей - двор восторженных почитателей и нищих,поклоняющихся всемогущему властелину. Однажды утром, в первых числах июля,он проявил особенную неумолимость, категорически запретив впускать к немукого бы то ни было. В то время как в переполненной приемной посетители, неслушая швейцара, упорно не желали уходить, все еще на что-то надеясь, онзаперся с двумя помощниками, чтобы закончить обсуждение нового выпускаакций. Рассмотрев несколько проектов, он остановился на комбинации,полностью покрывавшей, благодаря этому новому выпуску ста тысяч акций,двести тысяч прежних, за которые было внесено только по сто двадцать пятьфранков. Для того чтобы добиться этого результата, акции, предназначенныетолько для старых держателей, из расчета одной новой на две прежних,выпускались по курсу в восемьсот пятьдесят франков, вносимые немедленно;из них пятьсот франков прибавлялись к капиталу, а премия в тристапятьдесят франков шла на предполагаемое покрытие старых акций. Но возникалряд осложнений, оставалась еще большая дыра, которую надо было заткнуть, иСаккар был очень раздражен. Гул голосов в приемной выводил его из себя.Этот пресмыкающийся Париж, это поклонение, которое он обычно принимал соснисходительным благодушием деспота, на сей раз внушали ему презрение. Икогда Дежуа, который иногда заменял по утрам швейцара, осмелился черезмаленькую боковую дверь войти в кабинет, он яростно накинулся на него: - Что такое? Ведь сказано вам - никого, понимаете вы, никого!.. Вот,возьмите мою трость, поставьте ее у дверей, и пусть они целуют ее! Но Дежуа не смутился и позволил себе некоторую настойчивость: - Прошу извинить, сударь, это графиня де Бовилье. Она очень просиламеня, а так как я знаю, что вы, сударь, всегда рады ей услужить... - А ну ее к черту! - в гневе крикнул Саккар. - И всех остальных тоже! Но он тут же передумал и сказал, сдерживая досаду: - Впустите ее, видно мне все равно не дадут покоя!.. Но только черезэту дверь, не то за ней ворвется вся свора. Саккар встретил графиню де Бовилье весьма нелюбезно: раздражение егоеще не улеглось. Он не успокоился, даже увидев сопровождавшую мать Алису сее глубоким и безмолвным взглядом. Выслав из комнаты своих двухпомощников, он думал теперь только о том, как бы поскорее позвать их ипродолжить прерванную работу. - Прошу вас, сударыня, говорите короче, я страшно занят. Графиня остановилась, удивленная, по-прежнему медлительная, с грустнымвидом низверженной королевы. - Право, сударь, если я вам помешала... Он вынужден был предложить им сесть, и девушка, более храбрая,решительно уселась первая. - Я пришла к вам за советом, сударь... Я переживаю мучительнейшиеколебания и чувствую, что мне ни за что не решиться самой... И она напомнила ему, что сразу после основания банка она взяла стоакций, число которых удвоилось после первого увеличения капитала и еще разудвоилось после второго, так что теперь у нее было уже четыреста акций, закоторые она внесла, включая премию, сумму в восемьдесят семь тысячфранков. Таким образом, помимо двадцати тысяч ее собственных сбережений,ей пришлось, чтобы выплатить эти деньги, взять семьдесят тысяч франков подзалог фермы Обле. - Так вот, - продолжала она, - сейчас у меня есть покупатель на Обле...Я слышала, что готовится новый выпуск акций, не так ли? Если это правда,то я могла бы, пожалуй, вложить в ваше предприятие все наши деньги. Польщенный тем, что эти две бедные женщины, последние отпрыскиблагородного и старинного рода, смотрят на него с таким доверием и с такойтревогой, Саккар постепенно умиротворился. Он быстро растолковал им, какобстоит дело, привел цифры. - Да, да, я как раз и занимаюсь сейчас этим новым выпуском. Акция будетстоить восемьсот пятьдесят франков, включая и премию. У вас, стало быть,четыреста акций. Значит, на вашу долю придется двести, если вы внесете стосемьдесят тысяч франков. Зато все ваши акции покроются, у вас будетшестьсот собственных акций, и вы никому не будете должны. Они не сразу поняли его, пришлось объяснить им, что означало этопокрытие акций с помощью премии, и они слушали его, немного побледнев приупоминании об этих огромных цифрах, подавленные мыслью о предстоящемриске. - Что касается денег, - пробормотала, наконец, мать, - то это дастименно такую сумму... Мне предлагают за Обле двести сорок тысяч франков,хотя прежде она стоила четыреста тысяч. Таким образом, когда мы отдадимдолг, у нас останется ровно столько, сколько требуется для взноса... Нобоже мой, как страшно поместить так все свое состояние, поставить на картувсю нашу жизнь! У нее дрожали руки. Наступила пауза. Она думала об этом сложноммеханизме, отнявшем у нее сначала все ее сбережения, потом взятые в долгсемьдесят тысяч франков, а теперь угрожавшем отнять и самую ферму. Еестаринное почтение к наследственной земельной собственности - к пашням,лугам, лесам, ее отвращение к денежным спекуляциям - грязному делу,недостойному ее рода, проснулись в ней и наполнили тревогой в этурешительную минуту, грозившую все поглотить. Дочь безмолвно смотрела нанее своим горящим и чистым взглядом. Саккар ободряюще улыбнулся. - Черт возьми! Разумеется, для этого необходимо полное доверие к нам.Но цифры говорят сами за себя. Вникните в них, и всякое колебание станетдля вас невозможным... Допустим, что вы произведете эту операцию, - тогдавы получите шестьсот акций, которые, будучи покрыты, обойдутся вам вдвести пятьдесят тысяч франков. А сегодня, по среднему курсу, они ужедостигли тысячи трехсот франков, что дает вам общую сумму в семьсотвосемьдесят тысяч франков... Стало быть, вы уже утроили ваш капитал. И такпойдет дальше. Вот увидите, какое повышение начнется после выпуска новыхакций! Обещаю вам, что до конца этого года у вас будет миллион. - О, мама! - невольно, точно вздох, вырвалось у Алисы. Миллион! Особняк на улице Сен-Лазар избавится от залога, смоет с себягрязь нищеты! Дом будет снова поставлен на широкую ногу, они забудут обэтом кошмаре - кошмаре людей, имеющих собственную карету и не имеющихкуска хлеба! Дочь получит порядочное приданое и выйдет замуж, у нее,наконец, будет семья, будут дети - радость, которой не лишена последняянищенка! Сыну, на которого убийственно действует римский климат, будетоказана поддержка, он займет подобающее ему место в обществе и сможет,наконец, послужить великой цели, для которой до сих пор сделал так мало!Мать восстановит свое прежнее высокое положение в свете, сможет платитьжалованье своему кучеру и не будет дрожать над каждым лишним блюдом кзваному обеду по вторникам, а потом поститься целую неделю! Этот миллионокружало сияние, он был спасением, мечтой. Не желая взять на себя ответственность, графиня, уже наполовинупокоренная, обратилась к дочери: - Ну, как ты думаешь? Но Алиса ничего не ответила и медленно опустила ресницы, скрывая блескглаз. - Ах да, - промолвила графиня, в свою очередь улыбаясь, - я и забыла,что ты предоставила мне неограниченные полномочия... Но я знаю, как тымужественна, знаю, что ты веришь в успех... И она добавила, обращаясь к Саккару: - Ах, сударь, о вас говорят так много лестного... Куда ни пойдешь,повсюду слышишь такие прекрасные, такие трогательные вещи. И не толькокнягиня Орвьедо - все мои приятельницы в восторге от вашего предприятия.Многие завидуют тому, что я одна из первых ваших акционерок, и еслипослушать их, так надо продать все до нитки и накупить ваших акций... Я-тосчитаю, что они помешались, - мягко пошутила она, - ну, право же, чуточкупомешались. Должно быть, я уже слишком стара, чтобы так увлекаться. Но вотмоя дочь - одна из ваших поклонниц. Она верит в вашу миссию ипропагандирует ее во всех салонах, где мы бываем. Польщенный, Саккар взглянул на Алису: она была в эту минуту такоживлена, излучала такую веру, что, несмотря на желтый цвет лица и тонкую,уже увядшую шею, показалась ему почти хорошенькой, положительнохорошенькой. И при мысли о том, что он составил счастье этого бедногосоздания, которому уже одной надежды на замужество достаточно было, чтобыпохорошеть, он почувствовал себя великодушным и добрым. - О, - прошептала она едва слышным и словно доносившимся издалекаголосом, - это завоевание Востока так прекрасно... Да, это новая эра,торжество креста. Это была тайна, об этом нельзя было говорить, и голос ее сделался ещетише, перешел в восторженный, едва слышный вздох. Но Саккар остановил ееласковым жестом: он не допускал, чтобы кто-нибудь упоминал в егоприсутствии об этом великом деле, об этой высокой и тайной цели. Его жестозначал, что нужно по-прежнему стремиться к ней, но никогда не произноситьни слова. Кадильницы курились перед алтарем в руках немногих посвященных. После растроганного молчания графиня, наконец, встала. - Хорошо, сударь, вы меня убедили, я напишу моему нотариусу, чтопринимаю предложение относительно Обле... Да простит мне бог, если япоступаю дурно! Саккар, стоя, сказал взволнованным и торжественным тоном: - Уверяю вас, сударыня, что сам бог внушил вам эту мысль. Провожая их через коридор, чтобы не выходить в приемную, где все ещетолпились люди, он встретил Дежуа, который бродил там со смущенным видом. - Что случилось? Уж не привели ли вы еще кого-нибудь? - Нет, нет, сударь... Я хотел бы посоветоваться с вами, но неосмеливаюсь. Речь идет обо мне самом... И говоря это, Дежуа наступал на Саккара таким образом, что тот очутилсяу себя в комнате, а старик почтительно остановился на пороге. - О вас?.. Ах да, вы ведь тоже акционер... Ну что ж, милейший! Беритеновые акции, которые вам полагаются, продайте последнюю рубаху, но беритеих - вот совет, который я даю всем нашим друзьям. - Ну нет, сударь, этот кусочек слишком жирен, мы с дочерью не залетаемтак высоко... Когда все это началось, я взял восемь акций на те четыре тысячифранков, что нам оставила моя бедная жена, и кроме этих восьми у меняничего нет, потому что при следующих выпусках, когда капитал дваждыувеличивался, у нас не было денег, чтобы купить новые акции, приходившиесяна нашу долю. Нет, нет, речь идет не об этом, нельзя быть таким жадным. Ятолько хотел спросить у вас, сударь... надеюсь, вы не обидитесь на меня заэто... спросить, не следует ли мне продать? - Как так продать? Тут Дежуа со множеством беспокойных и почтительных оговорок изложилсвое дело. При курсе в тысячу триста франков его восемь акций стоили десять тысяччетыреста франков. Следовательно, он мог свободно дать Натали шесть тысячприданого, которых требовал переплетчик. Но видя непрерывное повышениеакций, он вошел во вкус; у него появилась мысль, сначала неопределенная, апотом неотступная - взять и свою долю, нажить небольшую ренту в шестьсотфранков, которая позволила бы ему уйти на покой. Однако капитал вдвенадцать тысяч франков вместе с шестью тысячами франков дочери составитгромадную сумму в восемнадцать тысяч франков, и он не смеет надеятьсякогда-либо достигнуть такой цифры, так как для этого курс должен дойти додвух тысяч трехсот франков. - Понимаете, сударь, если акции больше не поднимутся, так лучше мнепродать, потому что счастье Натали прежде всего, не так ли?.. А если ониподнимутся, у меня сердце разорвется от того, что я продал... - Вот что, милейший, - вспылил Саккар, - вы просто глупы! Неужели выдумаете, что мы остановимся на тысяче трехстах? Разве я, я сам, продаю?..Вы получите свои восемнадцать тысяч, ручаюсь за это. А теперь убирайтесь!И прогоните весь этот народ, скажите, что я ушел. Оставшись один, Саккар позвал своих двух помощников и мог, наконец,спокойно закончить работу. Постановили созвать в августе чрезвычайное общее собрание, чтобы решитьвопрос о новом увеличении капитала. Гамлен, который должен былпредседательствовать, высадился в Марселе в последних числах июля. Втечение двух месяцев сестра в каждом письме настойчиво советовала емуприехать. Несмотря на бурный успех, с каждым днем все более очевидный, еене покидало ощущение какой-то смутной опасности, инстинктивный страх,который она не решалась высказать вслух. И ей хотелось, чтобы брат былздесь, чтобы он сам разобрался во всем происходящем, так как она сталасомневаться в самой себе, стала бояться, что у нее не хватит сил боротьсяс Саккаром, что она невольно будет смотреть на все его глазами и, бытьможет, даже окажется предательницей по отношению к брату, которого таклюбит. Не следовало ли ей признаться ему в своей связи? Ведь этот человек,поглощенный религией и наукой, живущий в каком-то сне наяву, в чистотесвоей души, конечно, ничего и не подозревает. Но эта мысль была для неекрайне мучительна, и она кривила душой, вступала в спор с чувством долга,которое теперь, когда она хорошо знала Саккара и его прошлое, громкоповелевало ей рассказать брату все, чтобы предостеречь его. Иногда,набравшись храбрости, она давала себе слово пойти на решительноеобъяснение, не оставлять без контроля эти огромные суммы в преступныхруках, которые уже пустили по ветру столько миллионов, разорили стольколюдей. Это был единственный достойный ее выход, мужественный и честный. Новслед за тем ясность ее мыслей нарушалась, решимость ослабевала, онамедлила, выжидала, не находила никаких погрешностей, кроме некоторыхотступлений от формы, обычных для всех кредитных учреждений, как уверял ееСаккар. Пожалуй, он был прав, когда в шутку говорил, что чудовищем,пугавшим ее, был успех, тот чисто парижский успех, оглушительный ипоражающий, как удар грома, от которого бросает в дрожь, словно отнеожиданной и жуткой катастрофы. Она уже ничего не понимала; бывалиминуты, когда она больше прежнего восхищалась Саккаром, исполненнаябесконечной нежности, которую все еще чувствовала к нему, хотя и пересталаего уважать. Она никогда не думала, что ее переживания могут быть таксложны, она почувствовала себя настоящей женщиной и боялась, что уже неспособна действовать. Вот почему она так обрадовалась приезду брата.Саккар хотел сообщить Гамлену решения, которые должен был принять совет доих утверждения общим собранием, в первый же вечер по приезде Гамлена. Ониусловились встретиться в чертежной, где им никто не помешает, но брат исестра, по молчаливому соглашению, пришли раньше назначенного часа, чтобыиметь возможность немного побыть вдвоем и поговорить. Гамлен приехал вотличном настроении, радуясь, что ему удалось добиться успеха в сложномделе постройки железных дорог на Востоке, в этой сонной и ленивой стране,где ему пришлось столкнуться с такими затруднениями, политическими,административными и финансовыми. Но теперь успех был полный; как толькообщество в Париже окончательно сформируется, начнутся стройки и всюдузакипит работа. Он был полон такого воодушевления, такой веры в будущее,что Каролина опять решила промолчать - так тяжело было омрачать этурадость. И все же она выразила некоторые сомнения, предостерегла егопротив всеобщего увлечения. Он перебил ее, заглянул ей в глаза. Уж неузнала ли она о каких-нибудь темных делах? Почему же не сказать прямо? Ноона ничего не сказала, так как не знала ничего определенного. Саккар, который еще не виделся с Гамленом после его возвращения,бросился к нему на шею и расцеловал его со всем пылом южанина. Затем,когда Гамлен подтвердил ему содержание своих последних писем и подробнорассказал о полном успехе своего длительного путешествия, он пришел ввосторг: - Ах, дорогой мой, теперь мы станем хозяевами Парижа, королями рынка...Я тоже изрядно поработал, у меня изумительная идея. Сейчас увидите. И он тут же изложил свою комбинацию; он хотел, выпустив сто тысяч новыхакций, довести капитал до ста пятидесяти миллионов и тем самым покрыть всеакции, как старые, так и новые. Выпуская акции по восемьсот пятьдесятфранков, он создавал из премии в триста пятьдесят франков запасный фонд,который вместе с суммами, уже откладывавшимися при каждом балансе,достигал двадцати пяти миллионов. Теперь ему оставалось найти такую жесумму, чтобы получить пятьдесят миллионов, необходимых для погашениядвухсот тысяч старых акций. Вот тут-то он и выдвигал свою изумительнуюидею. Она заключалась в том, чтобы подвести приблизительный балансприбылей текущего года, прибылей, которые, по его мнению, должны былидостигнуть минимум тридцати шести миллионов. Из них он спокойно почерпнетнедостающие двадцать пять миллионов, и таким образом к 31 декабря 1867года Всемирный банк будет обладать капиталом в сто пятьдесят миллионов,разделенным на триста тысяч полностью покрытых акций. Все акции будутобъединены и переведены на предъявителя, что облегчит их свободноехождение на рынке. Победа будет окончательной, это гениальная мысль. - Да, именно гениальная! - повторил он. - И я не считаю, что употребилслишком сильное выражение. Несколько ошеломленный, Гамлен перелистывал проект, проверял цифры. - Мне не по душе этот скороспелый баланс, - сказал он наконец. - Ведь,погашая акции ваших акционеров, вы собираетесь дать им настоящиедивиденды, а раз так, значит, надо быть уверенным, что все эти суммыдействительно будут получены. Иначе нас могут справедливо обвинить в том,что мы распределяем фиктивные дивиденды. Саккар вскипел: - Как! Да ведь я даже преуменьшил расчет! Взгляните сами - разве моицифры не были вполне умеренны? Разве прибыль, которую дадут нампароходство, Кармил, Турецкий банк, не превысит того, что я здесь написал?Вы сами сообщили мне о ряде побед, все идет на лад, все процветает, и выже меня бесите неуверенностью в нашем успехе! Улыбаясь, Гамлен жестом успокоил его. Да, да, он верит в успех! Толькоон стоит за правильное ведение дел. - В самом деле, - мягко добавила Каролина, - к чему торопиться? Развенельзя отложить это увеличение капитала до апреля? А если уж вам так нужныэти двадцать пять миллионов, почему бы не выпустить акции курсом в тысячуили в тысячу двести франков немедленно? Тогда не нужно было бы забегатьвперед и тратить прибыли, которых еще нет. На миг озадаченный, Саккар взглянул на нее, удивляясь, что онадодумалась до такой вещи. - Это правда. Если выпустить сто тысяч акции не по восемьсот пятьдесят,а по тысяче сто франков, то это даст как раз двадцать пять миллионов. - Ну вот и отлично! - подхватила она. - Ведь вы не боитесь, чтоакционеры начнут упираться. Они так же охотно дадут тысячу сто франков,как и восемьсот пятьдесят. - О, в этом можно не сомневаться! Они дадут сколько угодно, да ещебудут спорить, кому из них дать больше!.. Они совсем помешались и готовыразнести банк, лишь бы отдать нам свои деньги. Но вдруг он опомнился и горячо запротестовал: - Да нет, что это вы еще выдумали! Я не стану просить у них тысячу стофранков, ни в коем случае! Это было бы слишком глупо и слишком просто.Поймите же, что в этих кредитных операциях нужно всегда действовать навоображение. Гениальность идеи именно в том и состоит, чтобы вынуть улюдей из карманов деньги, которых там еще нет. Им сейчас же начинаетказаться, что они ничего не дают, что, напротив, это им делают подарок. Аглавное, вы не представляете себе, какое колоссальное впечатлениепроизведет этот предварительный баланс, когда он появится во всех газетах,эти тридцать шесть миллионов прибыли, объявленные заранее, во весьголос!.. Биржа придет в неистовство, мы перейдем за две тысячи и будемподнимать все выше, выше, без конца! Он жестикулировал, он вскочил на ноги и, казалось, даже стал вышеростом; с рукой, поднятой к небу, он и в самом деле был велик, этот поэтденег, которого не могли образумить крахи и банкротства. Таков был еговрожденный метод вести дела, инстинкт всего его существа - подхлестыватьобстоятельства, гнать их бешеным, лихорадочным галопом. Он силой взялуспех, разжег вожделения толпы этим молниеносным маршем Всемирного банка,три выпуска за три года, капитал, подскакивавший от двадцати пяти допятидесяти, до ста, до ста пятидесяти миллионов, в прогрессии,предвещавшей, казалось, сказочное богатство. И дивиденды тоже шлискачками: в первый год ничего, потом десять франков, потом тридцать трифранка, а потом тридцать шесть миллионов, полное обеспечение всех акций. Ивсе это при искусственном перегревании всей машины, при фиктивнойподписке, при наличии акций, которые общество оставляло за собой, желаяубедить толпу в том, что подписка производилась на весь капитал; придавлении, оказываемом спекуляцией на биржу, где каждое увеличение капиталавызывало новое повышение. Гамлен, все еще погруженный в изучение проекта, не поддержал сестру. Онпокачал головой и вернулся к обсуждению деталей: - Все равно! Это неправильно. Нельзя составлять баланс, пока прибылиеще не получены... Я уже не говорю о наших предприятиях, хотя они так жеподвержены превратностям судьбы, как и все человеческие начинания... Новот я вижу счет Сабатани на три тысячи с чем-то акций, что составляетбольше двух миллионов. Вы ставите их в кредит, а ведь их следовало быотнести в дебет, поскольку Сабатани всего лишь подставное лицо. Ведь мысвои люди и можем сказать это открыто, не так ли?.. А это? Я вижу здесьимена многих наших служащих, даже некоторых членов правления, - все этоподставные лица. Можете ничего не говорить мне, я догадался сам... Меняпросто ужасает, что такое громадное количество наших акций мы оставляем засобой. Мы не только не пополняем кассы - напротив, мы связываем себе рукии кончим тем, что когда-нибудь сами себя съедим. Каролина взглянула на него с одобрением: наконец-то он выразил все ееопасения, нашел причину глухой тревоги, которая росла в ней вместе суспехом банка. - Ах, эта игра! - прошептала она. - Да мы вовсе не играем! - вскричал Саккар. - Ведь никому не запрещеноподдерживать курс своих акций, и мы были бы попросту глупы, если быпозволили Гундерману и другим обесценивать наши бумаги игрою на понижение.Пока они еще немного побаиваются, но это вполне может случиться. Вотпочему я даже отчасти доволен, что у нас в руках находится некотороеколичество наших акций, и предупреждаю - если меня вынудят к этому, яготов даже покупать их. Да, скорее я буду покупать наши акции, чем позволюим упасть хоть на один сантим! Он произнес эти слова с необычайной силой, словно давал клятву скорееумереть, чем сдаться. Потом, сделав над собой усилие, он успокоился ирассмеялся с немного деланным добродушием: - Ну вот, опять недоверие! Я думал, что мы объяснились на этот счет рази навсегда. Вы согласились отдаться в мои руки, так предоставьте же мнеполе действия! Ведь я желаю вам только богатства, большого, большогобогатства! Он замолчал, потом продолжал, понизив голос, точно испугавшись и самчрезмерности своих желаний: - Знаете, чего я хочу? Я хочу курса в три тысячи франков. Он жестом нарисовал в воздухе эту цифру, она сияла перед ним, какзвезда, она воспламеняла горизонт биржи, победоносная цифра в три тысячифранков. - Это безумие! - сказала Каролина. - Как только курс превысит две тысячи франков, - заявил Гамлен, -всякое новое повышение будет грозить опасностью, и предупреждаю вас, чтокасается меня, я буду продавать, я не желаю участвовать в подобномсумасшествии. Но Саккар не поверил ему. Как бы не так! Люди всегда говорят, что будутпродавать, а потом не продают. Он обогатит их против их воли. И он сноваулыбнулся ласковой, немного насмешливой улыбкой: - Положитесь на меня. Кажется, до сих пор я неплохо вел ваши дела...Садовая дала вам миллион. В самом деле, Гамлены и забыли об этом: они приняли этот миллион,выуженный в мутной воде биржи. Они замолчали, побледнев, чувствуя тусмутную тревогу на сердце, какая бывает у честных еще людей, когда они ужене уверены в том, что поступили как должно. Неужели и они заболелипроказой игры? Неужели и они заразились денежной лихорадкой в тойнездоровой атмосфере, где их вынуждали жить дела? - Это правда, - пробормотал, наконец, инженер, - но если бы я былздесь... - Полноте, - перебил его Саккар, - вам нечего стыдиться: ведь этоденьги, отвоеванные у евреев! Все трое развеселились, и Каролина, сидевшая у стола, махнула рукой,как бы соглашаясь и уступая. Приходится есть других, если не хочешь, чтобысъели тебя, - такова жизнь. В противном случае надо обладать какой-тонеобыкновенной добродетелью или уйти в монастырь, где нет искушений. - Да, да, - весело продолжал Саккар, - не делайте вид, будто плюете наденьги: во-первых, это глупо, а во-вторых - только слабые пренебрегаютсилой... Было бы нелепо убивать себя на работе, чтобы обогащались другие,и не выкроить себе своей законной доли. Уж лучше лежать на боку и ничегоне делать! Он завладел ими, он не давал вставить слово. - А знаете ли вы, что скоро у вас будет в кармане кругленькая сумма?..Постойте! С живостью школьника он подбежал к столу Каролины, схватил карандаш,листок бумаги и набросал на нем какие-то цифры. - Постойте! Сейчас я составлю вам расчет. О, я знаю все наизусть... Приосновании банка у вас было пятьсот акций, которые удвоились в первый раз,потом еще раз. Стало быть, на сегодняшний день у вас имеется две тысячи.Значит, после нашего ближайшего выпуска у вас их будет три. Гамлен сделал попытку перебить его. - Нет, нет! Я знаю, у вас есть чем заплатить - триста тысяч франковнаследства, с одной стороны, и миллион, заработанный на Садовой, - сдругой... Посмотрите! Первые две тысячи акций обошлись вам в четырестатридцать пять тысяч франков, эта третья тысяча будет стоить восемьсотпятьдесят тысяч, всего миллион двести восемьдесят пять тысяч франков...Следовательно, у вас еще останется пятнадцать тысяч франков на мелкиерасходы, не считая тридцати тысяч жалованья, которые мы доведем дошестидесяти тысяч. Ошеломленные, брат и сестра слушали его, невольно заинтересовавшисьэтими цифрами. - Итак, вы видите, что вы честные люди, что вы платите за все, чтоберете... Впрочем, все это пустяки. Я хотел сказать вам другое... Он встал и торжествующе помахал листком. - По курсу в три тысячи ваши три тысячи акций дадут вам девятьмиллионов. - В три тысячи! - вскричали они, протестуя жестами против этогосумасшедшего упорства. - Именно так! И я запрещаю вам продавать раньше, я сумею помешать вам вэтом. Да, да, силой, по праву друга, который не позволит своим друзьямделать глупости. Мне нужен курс в три тысячи, и я добьюсь его! Что было ответить этому страшному человеку, пронзительный голоскоторого, напоминавший крик петуха, звенел победой? Они опять рассмеялись,с деланным равнодушием пожимая плечами, и заявили, что ничуть небеспокоятся, так как такого курса никогда не будет. А он снова сел к столу и занялся другими вычислениями - своимсобственным счетом. Заплатил ли он, заплатит ли он в будущем за свои тритысячи акций? Это оставалось сомнительным. Возможно даже, что у него былозначительно больше акций, но этого никто хорошенько не знал, так как онтоже служил Обществу подставным лицом и трудно было различить в общеймассе акций принадлежавшие лично ему. Его карандаш чертил бесконечные рядыцифр. Потом он резко перечеркнул все и смял бумагу. Это да еще двамиллиона, подобранные им в грязи и в крови Садовой, - такова была егодоля. - У меня деловое свидание, я вас покидаю, - сказал он, взявшись зашляпу. - Но ведь все решено, не так ли? Через неделю - совет правления исразу после него чрезвычайное общее собрание, где мы будем голосовать. Оставшись одни, растерянные и усталые, Каролина и Гамлен с минуту молчасмотрели друг на друга. - Ничего не поделаешь, - заявил, наконец, Гамлен, отвечая на тайныемысли сестры. - Мы взялись за дело, нельзя бросить его на полдороге. Онправ, было бы глупо с нашей стороны отказываться от всех этих богатств...Я всегда смотрел на себя как на человека науки, который только приводитводу к колесам мельницы. Мне кажется, эта вода оказалась обильнымпрозрачным потоком, которому банк обязан своим быстрым успехом. Так вот,поскольку мое поведение безупречно, не будем терять мужество, будемработать. Она встала со стула, пошатываясь, бормоча: - О, эти деньги, эти деньги!.. И, задыхаясь от непреодолимого волнения, охватившего ее при мысли овсех этих миллионах, которые должны были на них свалиться, она бросилась кнему на шею и заплакала. Конечно, это были слезы радости, слезы счастья;наконец-то она увидит брата справедливо вознагражденным за его ум, за еготруд. Но к этим чувствам примешивалась и горечь, причины которой она непонимала сама, горечь смутного стыда и страха. Он начал подшучивать надней, оба сделали вид, будто им очень весело, но в душе осталось неприятноечувство, глухое недовольство собой, словно их втайне мучила совесть закакое-то нечистое сообщничество. - Да, он прав, - повторила Каролина. - Все поступают так. Такова жизнь. Совет правления заседал в новом зале роскошного особняка на Лондонскойулице. Это была уже не сырая комната, где царил зеленоватый полумрак,бледный отсвет соседнего сада, а просторное светлое помещение с четырьмяокнами на улицу, с высоким потолком и величественными стенами, украшеннымиживописью, сверкавшими позолотой. Кресло председателя было настоящимтроном, возвышавшимся над остальными креслами: великолепные и суровые,словно предназначенные для заседания совета министров, они выстроилисьвокруг огромного стола, покрытого красным бархатом. А с монументальногокамина из белого мрамора, где зимой весело пылали дрова, смотрелоприветливое и тонкое лицо папы, который, казалось, лукаво посмеивался надтем, что находится в таком месте. Саккар окончательно забрал в руки всехчленов совета, попросту подкупив большинство из них. Маркиз де Боэн,замешанный в какую-то грязную историю и уличенный чуть ли не вмошенничестве, смог, благодаря Саккару, замять скандал, возместив убыткиобворованной фирме; таким образом он превратился в покорного слугуСаккара, но не потерял при этом своей горделивой осанки и, какпредставитель высшей знати, оставался лучшим украшением совета. Гюре,после того как Ругон выгнал его за кражу сообщения об уступке Венецианскойобласти, тоже отдал всего себя Всемирному банку, защищая его интересы вЗаконодательном корпусе, ловя для него рыбу в мутной воде политики иоставляя себе львиную долю барышей со своих наглых плутней, которые моглив любую минуту привести его в Мазас. Виконт де Робен-Шаго, заместительпредседателя, получил сто тысяч франков секретного вознаграждения за то,что не глядя давал свою подпись во время длительных отлучек Гамлена.Банкир Кольб за свое любезное невмешательство в дела банка также получилвозможность заработать, умело используя за границей могущество фирмы, апорой и компрометируя ее своими арбитражными операциями. Даже Седиль,владелец фабрики шелка, понесший большие убытки при одной страшнойликвидации, занял у банка солидную сумму, которую был не в состояниивернуть. Один только Дегремон сохранял полнейшую независимость поотношению к Саккару, что порой беспокоило последнего, хотя этот любезныйгосподин был по-прежнему мил, приглашал его на свои вечера и тожеподписывал все без возражений, с готовностью скептически настроенногопарижанина, для которого все идет хорошо, пока он наживает деньги. И наэтот раз, несмотря на исключительную важность заседания совета, оно прошлотак же гладко, как обычно. Это превратилось в привычку; по-настоящемуработали только на узких совещаниях, пятнадцатого числа, а широкиесовещания в конце месяца лишь торжественно утверждали решения. Равнодушиечленов совета дошло до того, что, во избежание слишком большогооднообразия протоколов, неизменно отражавших всеобщее одобрение,приходилось приписывать участникам заседаний сомнения, возражения, целыевоображаемые дискуссии, которые выслушивались на следующем заседании безвсякого удивления и подписывались без тени улыбки. Дегремон бросился навстречу Гамлену и пожал ему обе руки: он уже знал охороших, о чрезвычайно важных известиях, которые тот привез. - Ах, дорогой председатель, как я счастлив поздравить вас! Все окружили Гамлена, приветствуя его, в том числе и Саккар, словно ониеще не видались; и когда, объявив заседание открытым, Гамлен начал читатьприготовленный для общего собрания отчет, все слушали внимательно, вопрекиобыкновению. Блестящие результаты, которые были уже достигнуты обществом,великолепные виды на будущее, остроумный способ увеличения капитала, прикотором одновременно покрывались и старые акции, - все было принято свосторженным одобрением. Никому не пришло в голову требовать каких-либообъяснений. Все шло отлично. Седиль нашел какую-то цифровую ошибку, нобыло решено даже не вносить его замечания в протокол, чтобы не нарушатьпрекрасного единодушия членов совета, которые поспешно, в порывеэнтузиазма, подписались все, один за другим, без единого возражения. Заседание кончилось, все встали, смеясь, обмениваясь шутками средиослепительной позолоты зала. Маркиз де Боэн описывал охоту в Фонтенбло.Депутат Гюре, недавно ездивший в Рим, рассказывал, каким образом онполучил там благословение папы. Кольб исчез; он спешил на свидание.Остальные члены правления, статисты, слушали Саккара, шепотом дававшего имуказания, как нести себя на общем собрании. Но Дегремон, которому виконт де Робен-Шаго докучал преувеличеннымивосхвалениями отчета Гамлена, взял директора под руку и шепнул ему на ухо: - Не слишком ли мы увлекаемся, а? Саккар умолк и взглянул на него. Он вспомнил, как сильно колебалсявначале, собираясь привлечь Дегремона к участию в деле и зная его как малонадежного человека. - Что ж, кто верит мне, пусть следует за мной! - произнес он намеренногромко, чтобы его услыхали все. Спустя три дня в большом праздничном зале отеля "Лувр" состоялосьэкстренное общее собрание акционеров. Для этого торжественного случаяжалкий голый зал улицы Бланш был признан неподходящим, понадобилосьпарадное помещение, еще не остывшее от веселья полковых обедов и свадебныхбалов. Согласно уставу, присутствовать на этом собрании разрешалось лицам,имевшим не менее двадцати акций, и пришли более тысячи двухсот акционеров,представлявших четыре тысячи с лишним голосов. Формальности, соблюдаемыепри входе, проверка билетов и регистрация отняли более двух часов.Радостный гул голосов наполнял зал, где можно было увидеть всех членовправления и многих старших служащих банка. Сабатани, стоя в центре однойиз групп, вкрадчивым, ласкающим голосом рассказывал о своей родине, оВостоке. Тем, кто слушал его удивительные истории, казалось, будто тамстоит только нагнуться, чтобы подобрать серебро, золото и драгоценныекамни, и Можандр, который, уверовав в повышение, решился в июне купитьпятьдесят акций Всемирного банке по курсу в тысячу двести франков, смотрелна него, разинув рот, в восторге от своего чутья. А Жантру, который,разбогатев, окончательно погряз в разврате, еще не пришел в себя послевчерашней попойки и усмехался, иронически кривя рот. Назначилираспорядительный комитет, и председатель Гамлен открыл заседание.Лавиньер, вторично избранный в наблюдательный совет и мечтавший стать вконце отчетного года членом правления, сделал доклад о финансовомположении общества на 31 декабря; таков был предписанный уставом способзаранее контролировать предварительный баланс. Он привел баланс последнегоотчетного года, представленный очередному собранию в апреле, великолепныйбаланс, который выявил чистую прибыль в одиннадцать с половиной миллионови позволил сверх пяти процентов, отчисленных акционерам, десяти процентов- членам правления и десяти процентов - в запасный фонд, выдать ещетридцать три процента дивиденда. Затем, с помощью целого потока цифр, ондоказал, что сумма в тридцать шесть миллионов - приблизительный итогприбылей текущего года - не только не преувеличена, но даже ниже самыхскромных ожиданий. Лавиньер действительно был в этом уверен и,по-видимому, тщательно изучил документы, предложенные ему для проверки, ноцифры эти не имели ровно никакого значения, так как для того, чтобыосновательно проверить отчет, надо составить его заново самому. Впрочем,акционеры и не слушали его. Только несколько верующих - Можандр и другие,мелкая сошка, имеющая по одному или по два голоса, - жадно впитывали всебя каждую цифру посреди неумолкающего гула разговоров. Проверканаблюдательного совета никого не интересовала. И благоговейное молчаниевоцарилось лишь тогда, когда поднялся Гамлен. Он не успел еще раскрытьрот, как разразились бурные аплодисменты: то была дань почтения егорвению, поразительному упорству и мужеству этого человека, который такдалеко отправился за бочками золота, чтобы высыпать его на Париж. С этойминуты начался успех, который, все возрастая, перешел в настоящий триумф.Новое напоминание о прошлогоднем балансе, которого никто не слушал, когдао нем говорил Лавиньер, было встречено приветственными возгласами. Ноособенную радость вызвали примерные расчеты будущего баланса; миллионы отВсеобщей компании объединенного пароходства, миллионы от Обществасеребряных рудников Кармила; миллионы от Турецкого Национального банка;цифрам не было конца; эти тридцать шесть миллионов составились самыместественным образом и рассыпались звонким водопадом. Далее горизонтбудущих операций еще более расширялся. Появилась Компания восточныхжелезных дорог - сперва центральная линия, где работы должны были начатьсяв ближайшее время, затем ветки, целая сеть современной промышленности,брошенная на Азию, триумфальное возвращение человечества к своей колыбели,возрождение целого мира. А там, вдали, смутно виднелось нечто, о чемнельзя было говорить вслух, - тайна, венец здания, которому предстоялопоразить народы. Общее собрание с полнейшим единодушием одобрилопредложенные Гамленом пункты резолюции: доведение капитала до стапятидесяти миллионов, выпуск ста тысяч новых акций по восемьсот пятьдесятфранков, покрытие старых акций премией на новые акции и прибылями будущегобаланса, которыми распоряжались заранее. Эта гениальная мысль былавстречена громом аплодисментов. Толстые руки Можандра, хлопавшие изо всехсил, виднелись над головами. На передних скамьях неистовствовали членыправления и служащие банка, предводительствуемые Сабатани, который вскочилс места и стоя кричал: "Браво! Браво!", как в театре. Все пункты резолюциибыли приняты с восторгом. Между тем Саккар подготовил один инцидент, и время для него, наконец,настало. Он знал, что его обвиняют в спекуляции на бирже, и решилизгладить малейшие сомнения недоверчивых акционеров, если бы таковыеоказались в зале. Наученный им Жантру поднялся с места и, гнусавя, заявил: - Господин председатель, полагаю, что выражу желание многих акционеров,если попрошу формально подтвердить, что Общество не оставляет за собой ниодной из своих акций. Гамлен, не предупрежденный заранее, на секунду смутился и невольнообернулся к Саккару. Незаметный до сих пор на своем месте, тот вдругвырос, выпрямившись во весь свой маленький рост, и ответил пронзительнымголосом: - Ни одной, господин председатель! При этом ответе, неизвестно почему, снова раздались аплодисменты. Еслипо существу Саккар и солгал, то формально Общество действительно не имелоза собой ни одной акции, так как прикрывалось именем Сабатани и других. Наэтом и кончилось заседание; публика еще немного поаплодировала и разошласьочень весело и очень шумно. Отчет об этом заседании, появившийся в ближайшие дни в газетах,произвел огромный эффект на бирже и во всем Париже. Жантру приберег дляэтой минуты последний залп рекламы, самые оглушительные фанфары, какиераздавались в печати за последние годы. Шутники рассказывали, будто онуговорил некоторых дам полусвета вытатуировать на самых сокровенных инежных частях тела слова "Покупайте акции Всемирного банка", пользуясь иэтим средством рекламы. К тому же он, наконец, осуществил свой грандиозныйзамысел - купил "Финансовый бюллетень", солидную старую газету, ужедвенадцать лет пользовавшуюся репутацией безукоризненной честности. Этообошлось недешево, зато серьезная клиентура - трусливые буржуа, осторожныебогачи, словом, все уважающие себя денежные тузы - была, наконец,завоевана. За две недели курс на бирже поднялся до полутора тысяч, а кконцу августа, непрерывно повышаясь, он достиг двух тысяч. И увлечениепродолжало расти; в заразительной горячке ажиотажа оно увеличивалось скаждым часом. Покупали все, покупали даже самые благоразумные; никто несомневался в том, что курс поднимется еще, что он будет подниматься безконца. Открывались таинственные пещеры "Тысячи и одной ночи", бесчисленныесокровища халифов отдавались вожделеющему Парижу. Казалось, все мечты, окоторых шепотом говорили в течение многих месяцев, сбывались на глазах уочарованной толпы: колыбель человечества будет отвоевана, историческиедревние города побережья восстанут из песков, природные богатства Дамаска,потом Багдада, а за ними Индии и Китая будут разрабатываться победоноснойтолпой наших инженеров. Покорение Востока, которое не удалось Наполеону сего шпагой, осуществило акционерное общество, бросив туда армию заступов итачек. Завоевание Азии стоит миллионов, но оно даст миллиарды. И большевсего торжествовали участницы нового крестового похода - женщины, твердя онем на своих интимных файф-о-клоках, на пышных великосветских ночныхприемах, за столом и в альковах. Да, да, они предвидели все это:Константинополь уже взят, скоро возьмут Бруссу, Ангору и Алеппо, затемСмирну, Трапезунд, все города, осаждаемые Всемирным банком, а потомнаступит день, когда будет покорен последний, священный город, тот,который не назывался вслух и был как бы обетованной землей этой дальнейэкспедиции. Отцы, мужья и любовники, подстрекаемые этим неистовым пыломженщин, давали теперь маклерам ордера на покупку акций под неумолкаемыйкрик: "Так угодно богу!" А потом пошла мелкота, шумная, топочущая толпа,какая всегда идет следом за крупными войсками. Азарт перекинулся изгостиных в кухни, от буржуа к рабочему и крестьянину, и теперь в этусумасшедшую пляску миллионов бросал жалких подписчиков, имеющих одну, три,четыре, десять акций: швейцаров, собравшихся на покой, старых дев,пестующих своих кошек, мелких провинциальных чиновников в отставке,живущих на десять су в день, сельских священников, раздавших беднякам все,что у них было, - всю эту отощавшую и изголодавшуюся массу полунищихрантье, которых каждая биржевая катастрофа убивает, словно эпидемия, иодним махом укладывает в общую могилу. И вся эта экзальтация по поводу акций Всемирного банка, это повышениекурса, летевшего вверх, словно подхваченного вихрем религиозного восторга,были в полном соответствии с музыкой, все громче звучавшей в Тюильри и наМарсовом поле, с непрерывными празднествами, дурманившими Париж с самогооткрытия Выставки. Флаги особенно звонко плескались в удушливом воздухеэтих знойных дней; и каждый вечер залитый огнями город сверкал под ночнымнебом, как колоссальный дворец, в залах которого до самой зари не засыпаетразгул. Веселье переходило из дома в дом, улицы были полны опьянения;звериные запахи, хмельные испарения пиршеств, жаркое дыхание сплетающихсятел дымным облаком поднимались к небу, простирая над крышами ночь Содома,Вавилона и Ниневии. С мая месяца со всех концов земли началосьпаломничество императоров и королей; их шествию не было конца; около сотнигосударей и государынь, принцев и принцесс прибыло на Выставку. Парижкишел величествами и высочествами; он приветствовал императора русского иимператора австрийского, турецкого султана и египетского вице-короля, онбросался под колеса карет, чтобы поближе рассмотреть прусского короля, закоторым, как верный пес, следовал Бисмарк. Приветственные салюты неумолкали на площади Инвалидов, а толпа, теснившаяся на Выставке,восхищалась огромными мрачными пушками Круппа, присланными из Германии.Чуть ли не каждую неделю в зале Оперы загорались люстры ради какого-нибудьофициального празднества. Мелкие театры и рестораны были переполнены,тротуары не вмещали широкого потока проституции. Наполеон III пожелалсобственноручно раздать награды шестидесяти тысячам участников Выставки.Это торжество превзошло своей роскошью все прежние: то была слава,озарившая Париж, расцвет империи. Император, окруженный обманчивымфеерическим ореолом, казался властелином Европы. Он говорил соспокойствием силы и обещал мир. В тот же самый день в Тюильри сталоизвестно о страшной катастрофе в Мексике, о казни Максимилиана, офранцузской крови и французском золоте, пролитых напрасно. Но эту новостьскрыли, чтобы не омрачать празднеств. Первый удар похоронного колокола назакате этого чудесного дня, залитого солнцем. И, казалось, звезда Саккара,поднимаясь все выше среди всего этого блеска, тоже достигла своего зенита.Наконец-то, после стольких лет, он овладел ею, этой Фортуной, она была егопокорной рабой, его собственностью, которой располагаешь по своемужеланию, которую держишь под замком, ощутимую, живую! Сколько раз ложьнаполняла его кассы, сколько миллионов прошло через них, утекая в какие-тоневидимые дыры! Нет, теперь это было не обманчивое, показное богатство,это была подлинная власть золота, прочная власть, царящая на туго набитыхмешках, и эту власть он добыл не так, как какой-нибудь Гундерман - спомощью сбережений целого поколения банкиров, - он гордился тем, чтозавоевал ее сам, как смелый кондотьер, который одним ударом захватываетцарство. Во времена своих спекуляций земельными участками Европейскогоквартала он часто поднимался высоко, очень высоко, но никогда ещепокоренный Париж не лежал так смиренно у его ног. И он вспомнил день,когда, завтракая у Шампо, потеряв веру в свою звезду, разоренный еще раз,он смотрел на биржу голодным взглядом, охваченный бешеным желанием взятьреванш, решив все начать с начала, чтобы снова все завоевать. Зато теперь,когда он опять стал хозяином положения, какая нестерпимая жажданаслаждений! Сочтя себя всемогущим, он прежде всего расстался с Гюре ипоручил Жантру опубликовать против Ругона статью, где министр от лицакатолической партии формально обвинялся в том, что он вел двойную игру вримском вопросе. Это было окончательное объявление войны между братьями.После Конвенции 15 сентября 1864 года, а в особенности после Садовойклерикалы делали вид, что сильно беспокоятся относительно положения папы;с этого времени "Надежда", вернувшись к своей прежней ультрамонтанскойполитике, стала резко нападать на либеральную империю, начало которойположили декреты 19 января. Одна фраза Саккара переходила в палате из уств уста: он сказал, что, несмотря на глубокую преданность императору, онскорее покорится Генриху V, нежели допустит, чтобы революционный духпривел Францию к катастрофе. Дерзость его росла вместе с его успехами, ивскоре он перестал скрывать свое намерение - напасть на крупнейшихеврейских банкиров в лице Гундермана, пробить брешь в его миллиарде, пойтина приступ и окончательно покорить его. Всемирный банк разросся такчудесно - почему бы этой фирме, поддерживаемой всем христианским миром, несделаться через несколько лет полной властительницей биржи? И Саккардержал себя как соперник, как король соседней державы, равный помогуществу, полный воинственного бахвальства, между тем как Гундерман,по-прежнему флегматичный, не позволяя себе даже иронической усмешки,продолжал наблюдать и выжидать с видом человека, живо заинтересованногоэтим непрерывным повышением акций, но избравшего терпение и логикуединственным своим оружием. Неудержимая страстность Саккара подняла его на такую высоту, она жедолжна была погубить его. Отдавшись своим вожделениям, он хотел бы открытьв себе шестое чувство, чтобы утолить его. Каролина, которая теперь всегдаулыбалась, улыбалась даже и тогда, когда сердце ее исходило кровью,по-прежнему была для него подругой, к которой он относился сосвоеобразной, почти супружеской почтительностью. Баронесса Сандорф, чьиокруженные синевой глаза и алые губы решительно лгали, уже пересталазанимать его, оставаясь холодной, как лед, при всем своем извращенномлюбопытстве. Впрочем, он и сам никогда не испытывал сильных увлечений,принадлежа к тому типу финансовых дельцов, которые слишком заняты ипо-иному расходуют свои нервы, а за любовь платят помесячно. Поэтому,когда на груде его новых миллионов он вспомнил о женщине, ему важно былотолько одно - купить ее подороже и показать всему Парижу: так покупаюткрупный бриллиант, чтобы похвастаться им, приколов его к своему галстуку.К тому же это было превосходной рекламой! Человек, способный потратитьмного денег на женщину, несомненно обладает большим состоянием. Выбор егосразу пал на госпожу де Жемон, у которой он два или три раза обедал сМаксимом. В свои тридцать шесть лет она была еще очень хороша собой,обладала правильной и строгой красотой Юноны, а своей блестящей репутациейобязана была тому, что император заплатил ей за одну ночь сто тысячфранков, не считая ордена для мужа, вполне приличного господина,общественное положение которого заключалось в том, что он был мужем своейжены. Супруги жили широко, всюду бывали - в министерствах, при дворе, -черпая необходимые средства в редких и избранных сделках, довольствуясьтремя-четырьмя ночами в год. Все знали, что эта связь обходится безумнодорого, считали ее признаком самого хорошего тона, и Саккар, которогоособенно подстегивало желание отведать этот лакомый кусочек самогоимператора, дошел в своих предложениях до двухсот тысяч франков, так каквначале муж поморщился при виде финансиста с сомнительным прошлым, сочтяего слишком незначительной особой, компрометирующей своейбезнравственностью. Как раз около этого времени маленькая госпожа Конен наотрез отказаласьразвлекаться с Саккаром. Он часто навещал писчебумажный магазин на улицеФейдо, постоянно покупая там записные книжки, и его очень привлекала этаобворожительная блондинка, розовая, пухленькая, со светлыми шелковистымиволосами, этот кудрявый барашек, грациозный и ласковый, всегда веселый. - Нет, не хочу, с вами - ни за что! Уж если она сказала "ни за что", все было кончено: она никогда неменяла своего решения. - Но почему? Ведь я как-то видел вас с мужчиной. Вы выходили измеблированной квартирки в проезде Панорам... Она покраснела, но продолжала храбро смотреть ему в глаза. Этамеблированная квартира, хозяйкой которой была одна пожилая дама, ееприятельница, действительно служила ей местом свиданий, если, повинуяськапризу, она уступала мольбам какого-нибудь биржевика в те часы, когдаславный ее муженек клеил свои папки, а она бегала по Парижу, выполняяразличные поручения. - Вы отлично знаете... Это был Гюстав Седиль, ваш любовник. Она мило покачала головкой. Нет, нет! У нее нет любовников. Ни одинмужчина не может похвастать, что обладал ею дважды. За кого он еепринимает? Один раз - пожалуй, мимоходом, чтобы развлечься, не придаваяэтому значения! И все они оставались после этого ее друзьями, оченьпризнательными, очень скромными. - Так это потому, что я уже не молод? Она снова покачала головой и, как всегда, засмеялась, словно говоря,что ей дела нет до возраста ее поклонников. Она уступала и менее молодым именее красивым, а нередко и совсем небогатым мужчинам. - Так почему же, скажите, почему? - О господи, да ведь это так просто... Потому, что вы мне не нравитесь.С вами - ни за что! При всем этом она была с ним любезна, как будто и сама огорчалась, чтоне может удовлетворить его желание. - Послушайте, - сказал он грубо, - вы получите столько, сколькопожелаете... Хотите тысячу, две тысячи за один раз, за один-единственныйраз? При каждой новой надбавке она мило качала головой в знак отрицания. - Хотите... Послушайте, хотите десять, хотите двадцать тысяч? Мягко положив свою маленькую ручку на его рукав, она остановила его: - Ни за десять, ни за пятьдесят, ни за сто тысяч! Вы можете прибавлятьсколько угодно, все равно я скажу: "Нет, нет и нет"... Вы видите, на мненет ни одной драгоценности. О, мне предлагали немало - вещи, деньги, все,что угодно! Но мне ничего не нужно. Вполне достаточно, если это доставляетудовольствие... Поймите же, что мой муж любит меня всем сердцем и что ятоже очень его люблю. Он вполне порядочный человек. И я вовсе не хочуубить его, причинив ему такое горе... Что я буду делать с вашими деньгами,раз я не могу отдать их мужу? Мы не так уж бедны, со временем мы выйдем издела с кругленькой суммой, но если все эти господа из дружбы ко мнеостаются нашими покупателями, то я не отказываюсь... О, я вовсе не хочуказаться более бескорыстной, чем я есть на самом деле. Будь я одинока, ябы еще подумала. Но неужели вы думаете, что мой муж примет ваши сто тысячфранков за то, что я проведу с вами ночь?.. Нет, нет, даже и за миллион! Она упрямо стояла на своем. Саккар, возбужденный этим неожиданнымсопротивлением, тоже упорствовал почтя целый месяц. Ее смеющееся личико,большие нежные, полные сочувствия глаза приводили его в неистовство! Как,значит не все можно купить за деньги! Во