2015-09-07
330
ка?» «Я мальчик, ты, дура!» — воскликнет пациент. Он начнет
обсуждать, как мать пыталась сделать из него девчонку. Следу-
ют другие воспоминания, озарения и чувства, направленные на
мать. Потом пациент перейдет к обсуждению ее подноготной.
Что сделало ее такой, какой она стала. Почему она вышла за
такого женоподобного мужчину. Потом следует еще одно вос-
поминание: «Когда я уходил в армию, она поцеловала меня на
прощание. Она засунула язык мне в рот. Это моя-то мать, вы
можете себе это представить? Моя родная мать. Боже мой! Она
всегда хотела меня вместо моего отца. Мама! Отойди от меня!
Отойди! Я твой сын!» Потом он может сказать: «Теперь я пони-
маю, почему она так ненавидела моих подруг. Она хотела меня.
Боже, это же болезнь! Теперь я вспоминаю, что однажды, когда
мы ездили на пикник, то убежали и спрятались от отца, и она
положила свою голову мне на колени. Мне стало не по себе.
Это правда какая-то болезнь. Мне стало плохо, меня затошни-
ло и вырвало, и я сам не знал почему, но теперь я знаю. Это она
настроила меня против отца. Единственного достойного чело-
века в моей жизни. Ах ты, сука! Пациент в этот момент может
начать кататься по полу, извиваться и тяжело дышать. «Нена-
вижу, ненавижу, ненавижу! О-о!» Он кричит, что хочет убить
ее. «Скажи это ей!» — говорю я. Он начинает колотить кулака-
ми по полу, не в силах справиться с приступом ярости, кото-
рый продолжается иногда пятнадцать — двадцать минут. На-
конец, все заканчивается. Пациент в изнеможении замолкает
и успокаивается. Он слишком устал, чтобы говорить, и мы за-
канчиваем второй сеанс.
Третий день
Пациент становится беззащитным. Иногда он начинает пла-
кать, едва переступив порог кабинета. Иногда я застаю его в кори-
доре, лежащим на полу и рыдающим. «Я не могу выносить всю
эту боль, — жалуется он. — Это слишком для меня. Я не могу
ничего читать, потому что меня заливают воспоминания и ви-
дения. Сколько же это будет еще продолжаться?» Мы снова
принимаемся пробуждать чувства. «Я помню, как отец однаж-
