Стереотипные выводы

Вероятно, наиболее известным примером этого процесса служит рационализация. Этот и другие сходные процессы заключаются в том, что вслед за готовым решением или предвзятым мнением следует интенсивная интеллектуальная работа с целью обоснования данного решения или поиска доказательств правильности сделанных выводов. («Мне этот парень не нравится, надо это обосновать».) Такого рода деятельность представляет собой лишь видимость мышления, ведь выводы были сделаны без анализа существа проблемы. Нахмуренные брови, оживленные дискуссии, придирки служат лишь дымовой завесой; вывод сделан еще до того, как успел начаться мыслительный процесс. Иногда даже эта видимость мышления отсутствует; люди попросту уверены в своем мнении и не пытаются обдумать ситуацию. Усилий на это требуется еще меньше, чем на рационализацию.

Человек вполне может существовать, довольствуясь набором готовых идей, которые сформировались в первые десять лет жизни и с тех пор не претерпели ни малейших изменений. Такой человек может даже иметь высокий /Q, благодаря чему способен заниматься интеллектуальной деятельностью, выискивая доказательства справедливости своих готовых идей. Нельзя отрицать, что и такая деятельность иногда может быть на пользу человечеству, однако следует разграничить продуктивное, творческое мышление, с одной стороны, и даже самую искусную рационализацию — с другой. Редкие преимущества рационализации меркнут по сравнению с тотальной слепотой к реальному миру, невосприимчивостью к новым фактам, искажением восприятия и воспоминаний, утратой адаптивности к изменчивому миру и другими проявлениями прекращения развития разума.

Однако рационализация — пример далеко не единственный. Существует такой тип категоризации, при котором проблема используется в качестве стимула для поиска ассоциаций, из которых выбираются наиболее подходящие к данной ситуации.

Складывается впечатление, что категоризация тесно связана с репродуктивным научением. При необходимости разрешения проблемы происходит обращение к прошлому. Решение проблем становится чем — то вроде техники классификации и разрешения новых проблем в свете прошлого опыта. Мышление такого типа часто сводится к перетасовке и реорганизации ранее приобретенных привычек и воспоминаний репродуктивного типа.

Отличия категоризации от холистического динамического мышления становятся особенно явными, если учесть, что последнее более тесно связано с процессами восприятия, а не памяти. Основные усилия при холистическом мышлении направлены на максимально точное восприятие истинной природы проблемы, с которой человеку пришлось столкнуться. Проблема исследуется тщательно и всесторонне, словно ничего подобного ранее не встречалось. Прилагаются усилия к обнаружению ее собственной природы, «чтобы увидеть решение в самой проблеме» (Katona, 1940; Wertheimer, 1959), в то время как при ассоциативном мышлении можно увидеть лишь, как проблема связана с ранее встречавшимися проблемами и чем она похожа на них.

В практическом смысле этот принцип может быть редуцирован до девиза: «Не знаю, давайте посмотрим». Таким образом, столкнувшись с новой ситуацией, вовсе не обязательно реагировать на нее так, как было решено заранее. Давайте попробуем сказать: «Не знаю, давайте посмотрим», обращая внимание на все, что отличает данную ситуацию от предыдущих, будучи готовым среагировать соответствующим образом.

Нельзя сказать, что прошлые переживания совсем не используются при холистическом мышлении. Конечно, используются, но особым образом, как было описано в предыдущем разделе «Научение», где речь шла о характере истинного научения. Ассоциативное мышление при этом, безусловно, имеет место, разница в том, какой тип мышления оказывается ведущим. По убеждению теоретиков холи — стически — динамического мышления, в мыслительной деятельности, если она имеет какой — то смысл, по определению заложены креативность, уникальность и изобретательность. Мышление представляет собой технику, посредством которой человечество создает нечто новое, что в свою очередь означает, что мышление должно быть революционным, т. е. периодически вступать в противоречие с ранее сделанными выводами. Если оно противоречит интеллектуальному статус — кво, оно являет собой противоположность привычке, памяти, просто потому что по определению должно противоречить уже известному. Если наше прошлое научение и наши прошлые привычки работают вполне удовлетворительно, мы можем реагировать автоматическим, привычно, знакомым образом. Иначе говоря, нам не надо при этом думать. С такой точки зрения мышление противоположно научению, а не является одним из его аспектов. Прибегнув к небольшому преувеличению, можно сказать, что мышление можно всегда определить как способность разрушать привычки и отвергать прошлый опыт.

Истинно творческое мышление включает в себя еще один динамический аспект, примерами которого могут служить величайшие достижения человечества. Это смелость, отвага, решительность; если эти слова представляются не совсем уместными в данном контексте, давайте сравним послушного ребенка и смелого. Послушный ребенок льнет к матери, которая олицетворяет собой безопасность, привычное и защиту; смелый ребенок держится более свободно, может дальше отходить от дома. Процесс мышления, напоминающий послушание ребенка матери, означает следование привычке. Смелый мыслитель — это почти тавтология, все равно, что сказать думающий мыслитель; такой человек должен уметь освободиться от влияния прошлого, привычек, ожиданий, научения, обычаев и условностей, быть свободным от тревоги, когда покидает безопасную и знакомую гавань.

Еще один пример стереотипных умозаключений дают ситуации, когда мнение индивида складывается на основе подражания или из соображений престижа. Эти тенденции принято считать свойственными здоровой человеческой натуре. Вероятно, более точным было бы назвать их примерами слабо выраженной психопатологии или чем — то весьма близким. Когда речь идет о достаточно значимых проблемах, именно эти тенденции превалируют в реакции на малоструктурированную ситуацию со стороны чрезмерно тревожных, конвенциальных или ленивых людей (не имеющих собственного мнения, не доверяющих себе)^[53].

Может показаться, что заметная часть выводов и решений проблем, к которым мы приходим в основных сферах жизни, должны относиться к этому типу: пока мы думаем, уголком глаза мы следим за окружающими, чтобы узнать их мнение. Очевидно, что такие выводы не будут мыслями в истинном значении этого слова, т. е. они не вытекают из существа проблемы, а относятся, скорее, к стереотипным выводам, позаимствованным у тех людей, которым мы доверяем больше, чем себе.

Как можно ожидать, такой взгляд помогает понять, почему традиционное образование в нашей стране не достигает поставленных целей. Отметим лишь один момент: в частности, система образования не прилагает усилий, чтобы научить индивидов исследовать собственно реальность. Взамен предлагается набор штампованных очков, через которые надлежит рассматривать различные аспекты окружающей действительности, узнавая, таким образом, во что надо верить, что любить, что одобрять, чего стыдиться. Крайне мало внимания уделяется индивидуальности обучающихся, редко звучат призывы смело и самобытно взглянуть на мир. Доказательства стереотипного мышления в высшей школе можно почерпнуть в программе обучения любого университета. Многообразная, таинственная реальность чудесным образом укладывается в три оплачиваемых календарных периода, каждый из которых имеет продолжительность ровно 15 недель и распадается, словно мандарин на дольки, на несколько самостоятельных, не связанных друг с другом факультетов^[54]. Вряд ли найдется более наглядный пример того, как реальность произвольно втискивают в набор категорий.

Все это достаточно очевидно, неясно лишь одно: что делать с этим дальше. Одно из настойчиво звучащих предложений по результатам исследования стереотипного мышления заключается в том, чтобы уделять меньше внимания категоризации и проявлять больше интереса к свежим переживаниям, конкретным реалиям. Невозможно выразить это точнее, чем Уайтхед:

Мои претензии к традиционным методам обучения состоят в том, что они излишне озабочены интеллектуальным анализом, приобретением формализованной информации. Я имею в виду, что мы не закрепляем привычку конкретного оценивания отдельных фактов во всей полноте их взаимодействия с насущными ценностями и что мы ратуем за абстрактные формулировки, в которых игнорируется аспект взаимодействия разнообразных ценностей.

В настоящее время наше образование сочетает в себе детальное изучение нескольких абстракций с несколько более поверхностным изучением большого их числа. Мы чересчур погрязли в схоластической рутине. Общее обучение должно быть нацелено на поощрение конкретных и специфичных оценок реальности и удовлетворять потребность юности в какой — либо деятельности. Конечно, без анализа и здесь не обойтись, однако лишь в той мере, в какой он необходим для иллюстрации способов мышления в различных сферах человеческой жизнедеятельности. В садах Эдема Адам вначале увидел животных и только потом дал им названия: в традиционной системе дети вынуждены учить названия животных до того, как их увидят.

Профессиональная подготовка только одной своей стороной затрагивает систему образования. Акцент здесь должен делаться на развитии интеллекта, а основным инструментом должна стать печатная литература. Другая часть профессионального обучения состоит в развитии интуиции, без попыток отмежеваться от окружающей среды в целом. Задача состоит в том, чтобы научиться быстро и эффективно оценивать происходящее, не прибегая к анализу. Высшей целью является умение разбираться в отдельных типах ценностей» (Whitehead, 1938, pp. 284–286).

Язык

Язык служит, в основном, превосходным средством переживания и передачи но — мотетической информации, иначе говоря, превосходным средством категоризации. С его помощью предпринимаются попытки определять и передавать уникальное и специфическое, однако в теоретической сфере он часто оказывается бессильным^[55]. Язык позволяет дать уникальному наименование, которое, в конце концов, не является даже описанием, не передает никакой информации, а служит лишь ярлыком. Единственный способ постичь уникальное — это пережить его, причем самостоятельно. Даже название переживания может затруднить дальнейшее понимание вызвавшего его явления.

В той мере, в какой язык способствует категоризации переживаний, он служит своеобразной ширмой между реальностью и человеком. Иначе говоря, нам приходится платить за удобство его использования.

Так обстоят дела с языком литературным, но ситуация еще больше усугубляется, когда язык утрачивает свою специфичность, превращаясь в набор штампов, девизов, стереотипов, восклицаний и эпитетов. Такой язык часто становится средством избегания мыслей, притупления восприятия, замедления психического развития и оглупления человека. Язык приобретает «функцию сокрытия мысли, а не ее передачи».

Следовательно, при использовании языка, а мы вынуждены это делать, следует учитывать его недостатки. Можно, например, предложить, чтобы ученые уважали поэтов. Ученым свойственно считать свой язык точным в отличие от языка других людей, но иногда язык поэтов, как это ни удивительно, если не более точен, то, во всяком случае, более верен. Случается, что он оказывается гораздо точнее. Например, при наличии достаточного таланта можно сжато высказать то, что ученому профессору придется излагать на десяти страницах. Линкольну Стеффенсу приписывается следующая притча, которая может служить подтверждением этого факта (Baker, 1945, р. 222):

«Мы с Сатаной, — начал Стеффенс, — прогуливались по Пятой авеню, когда вдруг у нас на глазах один мужчина остановился и прямо из воздуха подхватил клочок Истины, представьте себе, клочок трепещущей Истины прямо из воздуха.

— Ты видел это? — спросил я Сатану. — Ты встревожен? Знаешь, ее достаточно, чтобы тебя погубить.

— Да, но я не испытываю тревоги и скажу почему. Сейчас это прекрасная живая вещь, но этот человек сначала придумает ей название, затем положит на полочку, а к тому времени она будет мертва. Если бы он подарил ей жизнь и смирился с этим, я бы погиб. Но сейчас я совершенно спокоен».

Еще одно свойство языка, которое создает определенные проблемы, это оторванность некоторых слов от времени и пространства. Слово «Англия» за период в 1000 лет никак не меняется, не растет, не развивается параллельно самой нации. А вместе с тем подобные слова — это все, что есть у нас для описания событий во времени и пространстве. Что означают слова: «Англия будет всегда»? Как говорит об этом Джонсон: «Движущийся палец реальности пишет быстрее, чем способен передать язык. Структура языка менее текуча, нежели структура реальности. Подобно раскатам грома, доходящим до нас некоторое время спустя, когда сам гром уже отзвучал, реальность, о которой мы говорим, более не существует» (Johnson, 1946, р. 146).

Теория

Теории, основанные на категориях, по большей части абстрактны, иначе говоря, они выделяют определенные свойства явления как более важные, или, во всяком случае, заслуживающие большего внимания. Таким образом, любой подобной теории или, в данном случае, любой абстракции свойственно пренебрегать некоторыми свойствами явления или опускать часть истины. Из — за этих принципов отвержения и селекции любая теория способна дать нам лишь неполную, одностороннюю картину мира. Вероятно, даже все теории в мире, будучи собраны вместе, не позволят понять ни какое — то частное явление, ни мир в целом во всей его полноте. Субъективное богатство переживаний более свойственно художественным и эмоционально чутким натурам, а не теоретикам и интеллектуалам. Не исключено, что так называемые мистические переживания представляют собой совершенное выражение такого рода полного понимания всех характеристик частного явления.

Эти рассуждения помогают нам понять другую характеристику индивидуальных переживаний, а именно их конкретность. Наше представление о конкретности не следует смешивать с представлением Гольдштейна. Пациенты с поражением мозга действовали конкретно, но при этом не видели всех эмоционально насыщенных характеристик объекта или переживания. Они видели и были способны видеть только характеристику, определяемую данным контекстом: например, бутылка вина была для них только бутылкой вина и ничем более, это не было ни оружие, ни украшение, ни огнетушитель. Если считать абстрагирование селективным вниманием, по тем или иным причинам направленным на некоторые из бесчисленных характеристик события, то пациенты Гольдштейна в некотором роде занимались абстрагированием.

Имеются определенные различия между классификацией переживаний и их оценкой, между использованием их и наслаждением ими, между тем или иным способом их познания. Все авторы описаний мистических и религиозных переживаний, как и некоторые технические психологи, обращали на это внимание. Например, О. Хаксли пишет: «По мере роста индивида его знания становятся более концептуальными и систематическими по форме, а их фактическое, утилитарное содержание значительно расширяется. Однако эти приобретения сопровождаются некоторым снижением качества сиюминутного понимания, притуплением и утратой интуиции» (Huxley, 1944, vii)^[56].

Вместе с тем наше взаимодействие с природой не ограничивается ее оценкой, наименее насущным, с биологической точки зрения, из всех подобных взаимодействий. Поэтому нет нужды полностью отказываться от теорий и абстракций из — за таящихся в них опасностей. Преимуществ теории никто не отрицает, особенно с учетом необходимости общения и практического управления окружающей средой. Если бы в наши задачи входило давать рекомендации, мы бы сформулировали их так: обычные когнитивные процессы работника интеллектуального труда, ученого были бы эффективнее, если бы они помнили, что эти процессы не единственное орудие в руках исследователя. Существуют и другие, которые ранее было принято отдавать на откуп поэтам и художникам, поскольку люди не знали, что эти способы познания дают доступ к той части реального мира, которая скрыта от увлеченного абстрагированием интеллектуала.

Кроме того, как мы увидим в главе 18, существует также и холистическое теоретизирование, при котором предметы и явления не препарируются, не отделяются друг от друга, а рассматриваются в своем естественном виде, во взаимосвязях с целым, при этом находясь в нем.

ГЛАВА 18. Холистический подход к психологии^[57]