Глубокий анализ взаимоотношений между людьми, таких, например, как
отношения дружбы или супружеские отношения, неизбежно приводит нас к выводу,
что базовые потребности подлежат удовлетворению только в процессе
межличностного общения. Удовлетворение базовых потребностей всегда имеет
психотерапевтическое значение, хотя бы потому, что человек, у которого
удовлетворены базовые потребности, чувствует себя в безопасности, чувствует,
что любим, что он что-то значит и заслуживает уважения.
Взявшись за анализ взаимоотношений между людьми, мы обязательно
столкнемся с необходимостью (равно как и с возможностью) провести границу
между плохими и хорошими отношениями, будь то дружеские отношения, отношения
между супругами или между родителем и ребенком. На мой взгляд, самым
разумным основанием для такого разграничения будет степень базового
удовлетворения, обеспечиваемого этими отношениями. Психологически хорошими
можно считать такие межличностные отношения, которые вызывают у участников
|
|
чувство принадлежности, убеждают человека, что он пребывает вне опасности,
укрепляют их самоуважение (а в конечном итоге дают возможность
самоактуализации).
Источником безопасности, любви и уважения не могут быть деревья или
горы, даже общение с собакой не может приблизить человека к подлинному
удовлетворению базовых потребностей. Только люди могут удовлетворить нашу
потребность в любви и уважении, только им мы в полной мере отдаем любовь и
уважение. Базовое удовлетворение? вот главное, что дарят друг другу хорошие
друзья, любовники, супруги, хорошие родители и дети, учителя и ученики,
именно его ищет каждый из нас, вступая в те или иные неформальные отношения,
и именно оно является необходимой предпосылкой, условием sine qua поп для
того, чтобы человек обрел здоровье, приблизился к идеалу хорошего человека.
Что, если не это, является высшей (если не единственной) целью психотерапии?
Такое определение психотерапии влечет за собой два крайне важных
последствия: 1) оно позволяет нам рассматривать психотерапию как уникальную
разновидность межличностных отношений, так как некоторые фундаментальные
характеристики психотерапевтических отношений свойственны любым "хорошим"
человеческим отношениям,75 и 2) если психотерапия представляет собой
разновидность межличностных отношений, которые, как любые другие отношения,
могут быть как хорошими, так и плохими, то этому, межличностному аспекту
психотерапии следует уделить гораздо большее внимание, нежели уделяется
сейчас.74
1. Если мы примем за модель хороших межличностных отношений дружбу
|
|
(будь то дружба между супругами, родителем и ребенком или двумя мужчинами) и
тщательно исследуем ее, то обязательно обнаружим, что дружба несет с собой
не только удовлетворение базовых потребностей, но и становится источником
многих видов удовлетворения. Такие характеристики хорошей дружбы как
искренность, честность, доверие, отсутствие угрозы и необходимости
защищаться, помимо очевидного гратификационного значения, имеют также и
экспрессивную ценность (см. главу 10). В дружеских отношениях человек может
позволить себе быть пассивным, расслабленным, глупым и ребячливым. Человек
ощущает, что его любят и уважают не за общественный статус, не за социальную
роль, которую он исполняет, а за его уникальные человеческие достоинства.
Друзья не чувствуют необходимости скрывать друг от друга свои слабости и
недостатки, они могут позволить себе обнаружить друг перед другом свою
несостоятельность в тех или иных вопросах, зная, что это не вызовет насмешек
или презрения. В дружеских взаимоотношениях человек получает возможность
пережить инсайт, даже во фрейдовском понимании этого слова, ведь задушевная
беседа с близким другом может стать своеобразным эквивалентом
психоаналитической интерпретации.
Хорошие межличностные отношения ценны еще и тем, что несут в себе
определенного рода образовательную функцию, на которую, к сожалению, до сих
пор мы почти не обращали внимания. Человек испытывает потребность не только
в безопасности и любви, но и в знании. Он любознателен от природы, ему
хочется знать все больше и больше, он страж-дет сорвать покровы с
неведомого, стремится открыть еще не открытые двери. Кроме любопытства,
человеку свойственно глубоко философское стремление к упорядочению и
осмыслению мира. Хорошие межличностные отношения, без сомнения, способствуют
удовлетворению всех этих стремлений, и то же самое до известной степени
можно сказать и об отношениях, связывающих психотерапевта с пациентом.
Наконец, следует отметить и тот очевидный (хотя почему-то почти никем
не замеченный) факт, что любить столь же приятно, как и быть любимым.75
Потребность в выражении любви подавляется в нашей культуре не меньше, а
может быть и больше, чем сексуальные и агрессивные импульсы (442). Западная
культура не предоставляет человеку практически никаких легальных норм для
того, чтобы выразить симпатию, продемонстрировать любовь. Можно назвать
только три типа отношений, в которых экспрессивные проявления такого рода не
встречают запретов: супружеские и любовные отношения, детско-родительские
отношения и отношения между бабушками и внуками. Но даже в рамках этих
отношений любовь нередко сопряжена с чувством вины, защитными реакциями,
борьбой за власть, и ее открытое выражение вызывает смущение.
Рассуждая о психотерапии, мы зачастую упускаем из поля зрения тот факт,
что психотерапевтические отношения допускают и даже поощряют открытое,
вербальное выражение любви. Только здесь (а также в так называемых группах
личностного роста) человек имеет возможность открыто выразить свою любовь к
другому человеку, только здесь его способность к любовной экспрессии
освобождается от нездорового и наносного и реализуется в полную меру. Это
наблюдение вынуждает нас заново оценить фрейдовские концепции переноса и
контрпереноса, разработанные им в ходе изучения патологии и слишком узкие
для того, чтобы с их помощью анализировать здоровые межличностные отношения.
Очевидно, настала пора расширить рамки этих понятий с тем, чтобы они
охватывали собой не только болезненные, иррациональные импульсы, но и
здоровые, здравые побуждения человеческого организма.
|
|
2. Во взаимоотношениях между людьми отмечаются, по крайней мере, три
разновидности, три стиля: доминантно-подчиненный (или субординационный),
демократичный и попустительский (отчужденный). Наблюдать их можно в самых
разных областях жизнедеятельности человека (300), в том числе и во
взаимоотношениях терапевта и пациента.
Порой терапевт занимает активную, наступательную позицию, становится
своего рода начальником для пациента, олицетворением силы, власти, опыта,
знания, решимости. Порой пациент видит в терапевте партнера по общему делу,
а иногда терапевт становится для пациента своего рода холодным, бесстрастным
зеркалом, в котором тот видит свое истинное обличие. Именно этот, последний
стиль отношений рекомендовал терапевту Фрейд, однако на практике терапевты
отдают предпочтение первым двум; при этом в любом нормальном, здоровом,
человеческом чувстве терапевта по отношению к пациенту мы склонны видеть
контрперенос, то есть нечто нездоровое, иррациональное.
Таким образом, если мы согласимся с мыслью, что психотерапевтический
эффект невозможен вне межличностных отношений между пациентом и терапевтом,
что эти отношения так же естественны и необходимы для пациента как вода для
рыбы, то мы должны прийти к выводу, что различные стили психотерапевтических
отношений важны не только сами по себе, не per se, но и в том отношении,
насколько они удовлетворяют запросам конкретного пациента. Было бы неверно
отдавать предпочтение одному стилю и отвергать остальные. Хороший терапевт
должен иметь в своем арсенале все перечисленные выше способы общения с
пациентом, а может быть и иные, пока не известные нам.
Как явствует из приведенных выше примеров, для большинства пациентов
наиболее благоприятным является демократичный стиль общения, предполагающий
теплые, дружеские, партнерские взаимоотношения с терапевтом. Однако есть
немало пациентов, например, с тяжелыми, хроническими формами неврозов,
которым демократичный стиль общения с терапевтом не принесет пользы и, мало
|
|
того, даже противопоказан.
Пациент с авторитарным складом характера, склонный видеть в добром
отношении проявление слабости, почувствовав благожелательное, участливое
отношение к себе терапевта, станет презирать его, смотреть на него свысока.
С такими людьми терапевт всегда должен быть начеку, он должен сразу же
строго обозначить границы дозволенного для пациента и не позволять ему
нарушать их? в конце концов это пойдет пациенту на пользу. Есть немало
ученых, которые особо подчеркивают необходимость подобного рода жесткости во
взаимоотношениях между пациентом и психотерапевтом.
Некоторые пациенты склонны видеть в любви лишь способ обмануть,
подчинить другого человека своей воле. Такие люди чувствуют себя спокойно
только тогда, когда терапевт занимает отстраненную позицию. Человек с
глубинным чувством вины, напротив, требует наказания. Определенная степень
авторитарности, жесткости необходима также при общении с пациентами,
склонными к саморазрушительному, суицидальному поведению.
Однако в любом случае терапевт должен отдавать себе отчет в том, какой
тип взаимоотношений складывается у него с конкретным пациентом. Несмотря на
то, что психотерапевт вправе уступить склонностям характера, вправе
предпочитать какой-то один стиль взаимоотношений с пациентом, все-таки он
должен уметь контролировать себя и отказываться от своих предпочтений, когда
это необходимо для здоровья пациента.
Если отношения между терапевтом и пациентом неудовлетворительны?
неважно, оцениваем мы их с точки зрения общих критериев или с точки зрения
пользы для конкретного пациента,? то вряд ли можно ожидать реализации всех
возможностей психотерапевтического воздействия, поскольку, выстроенные на
неверном основании, такие отношения, как правило, либо не приводят к успеху,
либо вовсе обрываются после первой же встречи. В тех случаях, когда пациент,
несмотря ни на что, все-таки остается с терапевтом, которого он ненавидит,
презирает или боится, большая часть его времени и усилий уходит на то, чтобы
досадить терапевту, продемонстрировать терапевту свое пренебрежение или
защититься от него.
Подводя черту под всем вышеизложенным, можно сказать, что хорошие
межличностные отношения, хотя и не могут быть самоцелью, а служат лишь
средством достижения отдаленных целей, являются необходимой или чрезвычайно
желательной предпосылкой эффективного психотерапевтического воздействия, так
как в большинстве случаев обеспечивают пациенту удовлетворение базовых
психологических потребностей.
Этот вывод влечет за собой ряд любопытных следствий. Если суть
психотерапии состоит в том, чтобы сформировать у нездорового индивидуума
качества, которые он так и не смог приобрести в результате взаимоотношений с
людьми, следовательно, психологически нездорового индивидуума можно
определить как человека, не знающего, что такое хорошие отношения между
людьми. Такое определение полностью согласуется с предыдущим определением,
которое мы дали психологическому нездоровью. Психологическое нездоровье мы
трактовали как неспособность удовлетворить насущные потребности в любви,
уважении и т.п. Ясно, что такое удовлетворение возможно только во
взаимодействии с другими людьми. Несмотря на почти полную идентичность этих
двух определений, они различаются акцентами и открывают перед нами разные
направления для анализа, обращают наше внимание на разные аспекты
психотерапии.
Новое определение психологического нездоровья позволяет нам по-новому
взглянуть на отношения между психотерапевтом и пациентом. Мы привыкли видеть
в психотерапии своего рода крайнее средство, последний шанс, нечто подобное
хирургическому вмешательству, например. К психотерапевту обращаются, главным
образом, глубоко нездоровые люди, и потому в сознании большинства населения,
как впрочем, и в сознании самих терапевтов, психотерапия приобрела оттенок
роковой неизбежности, ужасной, трагической необходимости.
Ясно, что в этом отношении к психотерапии нет ничего похожего на то
доброе чувство, с каким люди вступают в супружеские, дружеские или
партнерские отношения. Это прискорбно, потому что на самом деле психотерапию
можно сравнить, пусть пока только теоретически, не только с хирургическим
вмешательством, но и с дружеской поддержкой, и потому психотерапию следовало
бы рассматривать как пример хорошего, здорового, и, до известной степени, а
в определенных аспектах даже идеального типа взаимоотношений между людьми.
Теоретически это именно тот тип человеческих отношений, к которому можно и
нужно стремиться. Вот вывод, неизбежно вытекающий из всего, что мы сказали
выше. Однако разница между идеальным и реальным отношением к психотерапии
огромна, и ее невозможно объяснить одной лишь невротической потребностью в
болезни. Корни ее лежат в непонимании самих основ взаимоотношений между
психотерапевтом и пациентом, причем это непонимание характерно не только для
пациентов, но и для очень многих терапевтов. Я не раз убеждался в том, что
потенциального пациента можно подвигнуть на психотерапию, только разъяснив
ему ее истинные цели и задачи.
Взгляд на психотерапию как на разновидность межличностных отношений
дает нам возможность выявить такой ее существеннейший аспект как
формирование навыков установления хороших отношений с людьми. Хронический
невротик не способен вступить в нормальные взаимоотношения с людьми;
терапевт должен научить его этому, доказать ему их пользу и плодотворность.
После этого терапевт будет вправе надеяться, что пациент перенесет навыки
общения, приобретенные в ходе психотерапии, в реальную жизнь, что он будет
способен установить по-настоящему глубокие, дружеские отношения с
окружающими его людьми и черпать базовое удовлетворение из общения с
супругом, детьми, друзьями, коллегами. Здесь мы можем сформулировать еще
одно определение психотерапии. Психотерапию можно рассматривать как процесс
восстановления способности пациента самостоятельно устанавливать хорошие
взаимоотношения с людьми, к чему устремлены абсолютно все люди и в чем
более-менее здоровые люди черпают удовлетворение своих базовых
психологических потребностей.
Все эти рассуждения постепенно приводят нас к мысли, что в идеале
пациенты и терапевты должны выбирать друг друга и что в основе этого выбора
должны лежать не только социально-экономические соображения, такие как
репутация, размер гонорара, технические знания и навыки терапевта, но и
нормальная человеческая симпатия. Совершенно очевидно, что если терапевт и
пациент симпатизируют друг другу, то это позволит в более сжатые сроки
добиться лучшего психотерапевтического эффекта, откроет возможность для
установления идеальных взаимоотношений между психотерапевтом и пациентом. В
конце концов, общение двух симпатизирующих друг другу людей окажется гораздо
более плодотворным как с точки зрения преодоления недуга, так и с точки
зрения обретения терапевтом нового лечебного опыта. Исходя из
вышеизложенного, можно предположить, что одинаковый уровень образования,
сходство религиозных, политических и ценностных установок терапевта и
пациента благоприятствуют успеху психотерапии.
Пожалуй, у нас не остается причин сомневаться в том, что личность
терапевта, структура его характера является, если не решающим, то одним из
главных факторов психотерапии. Терапевт должен уметь установить идеальные,
или психотерапевтические отношения со своим пациентом, причем с любым
пациентом. Он должен быть добрым и сочувственным, он должен обладать
достаточной уверенностью в себе, чтобы с уважением относиться к своему
пациенту; он должен быть глубоко демократичным человеком, демократичным в
психологическом смысле этого слова, что предполагает уважение к
индивидуальности и особости другого человека.
Словом, психотерапевт должен быть безопасен в эмоциональном плане, а,
кроме того, должен иметь здоровую самооценку. Желательно также, чтобы
терапевт не был обременен собственными проблемами: хорошо было бы, если бы
он был материально обеспеченным человеком, если бы у него была хорошая семья
и хорошие друзья, если бы он любил жизнь и умел наслаждаться ею.
В завершение всего сказанного хочется вновь обратиться к вопросу, от
которого преждевременно отказался психоанализ, к вопросу о возможности
неформальных, дружеских отношений между терапевтом и пациентом, причем как
после завершения хода лечения, так и в ходе оного.