Унабомбер

Бывает, что история порождает человека, который появляется на сцене в самый нужный момент, неся именно те идеи, которые так необходимы для немедленного и продолжительного импульса. Фрейд на пороге двадцатого столетия - ба-бах! Каждый хочет переспать с родителем противоположного пола и убить родителя своего пола, а любая мысль, действие или мечта - это выход подсознательных мотиваций, настолько разнузданных, что вогнали бы в краску даже Дженну Джеймсон. Блестяще! Чрезмерная забота о несущественных деталях психологически сродни хранению всяких вещиц в своем анусе - согласен, это не лишено смысла! Так или иначе, подобные тезисы явили собой именно то, что страстно хотел услышать мир в период, когда Викторианская эпоха скукоживалась.

Однако куда чаще великие мыслители выстреливают идеи, которые опережают свое время - или расцветают вовремя, но не на той планете - и по этой причине могут быть презираемы и игнорируемы современниками, будучи не в силах создать желаемый "ба-бах!" на отведенном их автору веку. Иногда подавленному, психически нестабильному гению может недоставать терпения и уверенности, чтобы довольствоваться перспективой посмертного признания, и он заканчивает тем, что мешает коктейль из сульфата калия, хлорида калия, нитрата аммония и алюминиевой пудры, чтобы сотворить особенный ба-бах.

Тед Качинский, он же Унабомбер, стал как раз таким человеком. Выпускнику Гарварда и бывшему профессору Университета Калифорнии в Беркли сорвало башню где-то в 1970-х, когда он уволился, отбыл жить в хижине в Монтане и провел восемнадцать лет, охотясь на зайцев, выращивая овощи и рассылая бомбы в бандеролях людям, которые работали с компьютерами и другими высокотехнологичными аксессуарами того времени. В конце концов, он отправил письмо в "Нью-Йорк Таймс", обещая прекратить безобразия, если газета опубликует его манифест (статью "Индустриальное общество и его будущее") в полном виде на страницах уважаемого издания. "Таймс" заартачилась, но тут вылез Боб Гуччионе, предложивший тиснуть текст в Penthouse. ""Уважаемого издания", я сказал!", - съязвил Унабомбер.

Есть ряд неэтичных вещей в саморекламе творчества мистера Качинского, и далеко не в последнюю очередь стоит упомянуть тот факт, что изрядное количество ни в чем не повинных работяг лишились пальцев и/или глаз и/или жизней. Найми он агента и прокатись с презентациями книги по стране подобно всем нормальным писакам, и столькие люди избежали бы боли и лишений. Само собой, его стратегия, возможно, способствовала тому, что идеи, им предложенные, достигли куда большего числа читателей, чем если бы он действовал традиционными методами, зато в этом случае нашлось бы намного меньше тех, кто рискнул бы заключить, что он наглухо ебанутый. Особенно если учесть, что существуют куда более позитивные способы привлечения аудитории. Взять хотя бы Джоан Роулинг. По моим сведениям, ей еще не приходилось отрывать кому-либо руки. Так что, вероятно, Качинскому следовало всего-навсего добавить в манифест мальчишку-чародея.

Кроме того, я считаю совершенно невозможным забыть безумную, "подрывную" прическу мистера Качинского. Я, конечно, понимаю, что можно быть против технологий и всего такого, но, боже мой, даже мормоны пользуются ножницами и расческой. Когда ФБР бросает на поимку спятившего бомбиста все свои силы, спятивший бомбист первым делом идет в парикмахерскую и просит стрижку под банкира. Даже я, не будучи спятившим бомбистом, это понимаю.

Наконец, должен признаться, сам манифест Качинского меня огорчил, представ такой же тягомотиной, проповедующей неолуддизм, как и любой другой текст, который можно ожидать от профессора из Беркли. Великолепие Унабомбера, на мой взгляд, заключается в одном. Его решение предварить программу действий, которая едва ли могла быть более радикальной - он пропагандировал уничтожение современного общества через насилие и революцию, - не только нападением на консерваторов (т.е. тех, кто стремится "законсервировать" статус-кво), но и атакой на либералов.

Я приведу пару цитат. "Комплекс неполноценности характерен для современных леваков в целом... Под комплексом неполноценности [очевидно, под этим "мы" Качински подразумевает себя и воображаемого друга] мы имеем в виду не только ощущение собственной ущербности в узком смысле, но и весь спектр подобных черт: низкая самооценка, ощущение беспомощности, депрессивные тенденции, пораженческие настроения, комплекс вины, ненависть к себе и т.д. Мы настаиваем на том, что у современных левых присутствуют такие чувства (в более или менее скрытой форме) и что эти чувства являются решающими и определяют направления современной левой мысли".

"Многие левые в глубине души отождествляют себя с теми проблемными группами, которые представляются слабыми (женщины), побежденными (американские индейцы), вызывающими отвращение (гомосексуалисты) и другими неполноценными. Левые и сами считают представителей этих групп неполноценными. Они никогда не признаются себе, что испытывают подобные ощущения, но это именно оттого, что они считают эти группы неполноценными и ассоциируют их проблемы со своими".

"Левые склонны ненавидеть все, что представляется им сильным, хорошим и успешным. Они ненавидят Америку, Западную цивилизацию, белых мужчин, рациональность. Причины, по которым левые ненавидят Запад и ему подобное отчетливо не стыкуются с их реальными мотивами. Они ГОВОРЯТ, что ненавидят Запад, потому что он воинственный, империалистический, сексистский, этноцентрический и так далее, но когда кому-то удается поймать на аналогичных провинностях социалистические страны или примитивные культуры, левые находят им оправдание или НЕХОТЯ признают, что все это существует; но при этом они всегда с ЭНТУЗИАЗМОМ указывают (и часто здорово преувеличивают) на подобные грехи в Западной цивилизации. Итак, становится ясно, что эти проблемы не являются поводом для ненависти левых по отношению к Америке и Западу. Они ненавидят Америку и Запад, потому что те сильны и успешны".

"Такие слова, как "самоуверенность", "независимость", "инициатива", "предприимчивость" и "оптимизм", не много значат для либерала или левака. Любой левый против индивидуальности и за коллективизм. Он хочет, чтобы общество решало все проблемы за своих членов, заботилось о них. Он не из тех, кто уверен в своих силах и способности решать собственные проблемы и удовлетворять свои потребности. Левак оспаривает концепцию конкуренции, потому что в глубине души чувствует себя заведомо проигравшим неудачником".

На первый взгляд, идея Качинского выпустить из бутылки такого буйного джинна кажется убийством всего манифеста. В конце концов, если ты намерен вдохновить людей на подрыв технологий и свержение существующих властных структур США, кто может быть лучшим союзником, чем левые радикалы? Когда Мэнсон искал палачей для исполнения своих кровавых, мессианских фантазий, кого он рекрутировал? Телок-хиппи! Мало кто вдохновится воззваниями политически заведенного бомбиста и левого радикала, который вешает свой диплом в хижине 10 на 12, и Качинский был достаточно умен, чтобы это понимать. Так зачем же отвращать от себя ту самую группу, к которой с наибольшей вероятностью твой посыл может быть адресован? Как бы это дико ни звучало, ответ кроется в благоразумии: Качинский пытался создать мэйнстрим и не видел ровным счетом никакой пользы в играх с категорией граждан, которые способны разве что внести сумятицу и сделать движение непривлекательным для всех остальных людей.

Это следует хорошенько обмозговать. Даже Унабомбер - человек, который рассылал случайным получателям взрывпакеты, сидя в жопе мира и планируя спровоцировать страшную мясорубку, призванную отвадить человечество от прогресса и вернуть в каменный век - скрупулезно дистанцировался от крайне левых чокнутых чмошников, потому что знал: куда бы они ни потянулись, никто больше туда не сунется!

Несколько лет назад один знаменитый зоозащитник и писатель, чье имя я не назову, совершил ошибку, когда позиционировал юную, блондинистую телеактрису и недавнюю Мисс Вселенная как "новые лица движения" во время речи на конференции о правах животных. Как я понял, он хотел, отождествить движение с объективно приятными лицами двух здорово выглядящих, физически презентабельных молодых женщин, а заодно и придать толику легкомыслия этому вечеру тоскливой болтовни своей безобидной остротой.

В мире простых людей каждый решал бы за себя, смеяться над шуткой или нет. Но в специфическом, людоедском обществе прогрессивных активистов, собравшихся тогда, нашлась группа самопровозглашенных линчевателей, которые ринулись на сцену и отобрали микрофон, после чего публично раскритиковали и опозорили выступавшего, невзирая на тот факт, что он сделал для животных больше, чем, пожалуй, три четверти собравшихся в том зале вместе взятые. Была продекламирована статистика изнасилований, предполагавшая моральную равнозначность между сексуальным насилием и публичным признанием привлекательности женщин, чьи карьеры хотя бы частично зависят от их внешности.

Несмотря на то, что номинально я присутствовал на той конференции, сам скандал я пропустил. Я узнал о нем на следующее утро от знакомых, которые были преисполнены того же негодования, что и я.

Для меня самыми оскорбительными событиями того вечера (от менее обидного до наиболее возмутительного) стали:

3) Сама шутка, но только потому, что она привела к дальнейшему.

2) Усилия этих идиотов, укрепивших достоверный стереотип леваков, которые решают проблемы истерическими воплями в адрес оппонента, вместо того чтобы вовлечь его в конструктивный диалог. Можно только догадываться о реакции новоприбывших, которые рассчитывали найти на конференции дружное сообщество единомышленников. Представляю, насколько быстро они рванули к выходу, увидев людей, которые набросились на одного из самых видных представителей движения за плевый проступок.

3) И, наконец, тот факт, что каждый, с кем я говорил на следующий день, были в ужасе от поведения радикалов, запрыгнувших на сцену, но решил не ввязываться и помалкивать, надеясь, что переполох уляжется сам собой.

Как отмечает Унабомбер, "мы подчеркиваем, что вышесказанное не относится к точному описанию каждого, кто считает себя левым, а является грубым описанием общей тенденции левого мышления". Подавляющее большинство веганов нельзя считать чмошниками. Люди пришли в движение в основном не потому, что их не брали в школьную команду по футболу или жизнь одарила их другими напастями. Просто у нас есть отвратная привычка позволять кучке ущербных говорить за всех.

Однажды я создал на своем сайте анонимный опрос на тему того, что веганы думают о меде. И включил такие варианты ответа: а) я решительно против меда по этическим соображениям; б) лично я этим вопросом обеспокоен, но стараюсь не поднимать его из уважения к другим веганам; в) я отношусь к меду нейтрально и не предпринимаю никаких шагов к тому, чтобы его избегать; и г) одной рукой я сейчас печатаю, а другой держу ложку с медом, который ем прямо из банки. Сейчас я знаю, что добавлять вариант "г" не стоило, потому что он предсказуемо победил.

Благодаря тем, кто ответил на вопрос серьезно, вариант "б" побил вариант "а" со счетом 10:1. Иными словами, большинство веганов избегают меда исключительно по причине страха перед тем, что их осудит "веганская полиция" - те, кто исходя из соображений о том, что вести веганский образ жизни лишь на 99,5% равнозначно растлению малолетних, назначил себя патрульными движения, которые выискивают и гнобят каждого, кто дерзнет нарушить (или избегнуть, или по-своему интерпретировать) любое из правил.

Если не являющаяся веганом знаменитость делает хоть что-то для животных - заявляет, что не будет фотографироваться в мехах, возьмет собаку в приюте и т.д. - мы, как правило, относимся к этому человеку так, словно он изобрел лекарство от рака, и неважно, что он только-только подписался под разрывом мирного соглашения между Израилем и Палестиной. Но стоит этой персоне объявить себя Веганом, как она сразу оказывается в дурацком положении.

Самопровозглашенный веган теряет кредит доверия, независимо от того, что он делает, потому что совершать благие деяния - это вроде как обязанность вегана. При этом если человек демонстрирует несообразность или несовершенство любого рода, его статус моментально сводится к роли приманки в кишащем акулами веганском бассейне.

Когда мы спрашиваем "Этот товар - веганский?", мы, по идее, интересуемся, не пострадали ли животные при его производстве, в то время как наши охотники на ведьм пытаются заставить задавать другой вопрос: "Если я это куплю/съем/использую, это никак не отразится на моем статусе вегана?"

Мыслить в таком ключе чревато двумя негативными последствиями: во-первых, мы производим впечатление махровых кретинов, которые волнуются исключительно о таких глупостях, как моно- и диглицериды, - штуковинах, которые не особо влияют на судьбу животных (и это понимает любой адекватный человек); и, во-вторых, как это происходит в случае с кормлением наших собак и котов, мы часто не замечаем, когда действительно способствуем страданиям животных там, куда не добрались длинные руки "веганской полиции", способной нас покарать.

Если веганство со стороны кажется чем-то вроде секты, то это потому, что мы имеем склонность придерживаться определенной ортодоксальности, которая предписывает, что нам позволено, а что - нет, вместо того чтобы развивать собственное ощущение допустимого исходя из здравых, вразумительных соображений.

Большинство людей утверждает, что "любит братьев меньших", но они не желают ввязываться в какую-либо возню, хоть отдаленно напоминающую безумную религию, превозносящую права животных. Они предпочитают не усложнять себе жизнь и не видят ничего привлекательного в том, чтобы казаться кому-то радикалами, революционерами или фриками. Наоборот, такие ярлыки обыкновенно воспринимаются как несмываемый позор - то, чего имеет смысл активно избегать.

И это, друзья мои, основная причина того, почему мы - веганы, а они - нет.

Доброе утро, Мистер Навозник!

"Когда Грегор Замза проснулся в своей постели утром после дурного сна, он обнаружил, что превратился в гигантское насекомое".

Так начинается известный рассказ Франца Кафки "Превращение", персонаж которого неожиданно становится навозным жуком, метафорически воплощая в себе все мытарства и бессмысленность обычного человека. Если задуматься, это почти безукоризненная аналогия: Кафка не зря связывает людей не с инсектами в целом - животными, больше ведомыми инстинктами, чем рациональным мышлением - а с конкретным видом, чья жизнь настолько тесно связана с какашками, что его даже назвали в их честь.

Пять дней в неделю, восемь часов в день, навозников можно лицезреть за их дерьмовой работой: они производят говно, продают кал или просто таскают экскременты с места на место. По вечерам они так вымотаны, что обыкновенно просто приходят домой и смотрят миазмы по ТВ на протяжении нескольких часов, прежде чем впадут в спячку. По выходным они развлекаются фекальными занятиями вроде рыбалки и гольфа, а в течение трех сливных недель наслаждаются сраненьким отпуском с семьей.

Поначалу типичный навозник может говорить самому себе, что подобная рутина всего лишь временна ("до того, как стартанет моя настоящая карьера" или "пока я работаю над сценарием" и т.д.), но спустя пару лет мечты, надежды и подлинные радости почти неизбежно будут похоронены под плотным слоем испражнений.

Навозник связывается с первой попавшейся более или менее приемлемой особой, которая улыбнется ему (ей) в электричке и заводит целый выводок спиногрызов. Сорок с чем-нибудь лет перед покупкой "дома на колесах", квартирка во Флориде и, в конечном счете, миловидная гранитная плита, под которую и лечь не стыдно.

Я - не литературный критик, но, по моему мнению, единственной ошибкой Кафки было то, что в его рассказе отсутствует процесс перевоплощения. Мы знакомимся с Грегором уже тогда, когда он очухался в обличие жука, поэтому куда более подходяще было бы назвать эту историю "Поздравляю, ты - навозник!" или "Доброе утро, Мистер Лепешка!". Главное, что преобразование Грегора из метафорического навозника в настоящего предстает вторичным явлением.

Превращение - это процесс перехода гусеницы в статус бабочки через промежуточную ступень в виде стадии куколки. Ближайшая к стадии куколки человеческая аналогия (период дремоты переменной продолжительности) - это, очевидно, время, которое мы проводим в колледже. Человек приходит в это заведение виртуальным ребенком, которого переполняют энергия, идеалы и оптимизм. Четыре-десять лет спустя тот же человек - уже созревший навозник, готовый пахать, размножаться и начинать выплачивать кредит по ипотеке.

Сейчас мне стыдно - и, полагаю, не мне одному - за контраст между тем, что, как я думал, я знал в стадии гусеницы, и тем, что я тогда действительно знал (код от замка и все тексты Led Zeppelin). С другой стороны, я убежден, что идеализм и бунтарский дух, присущие этому этапу жизни, в известной степени поспособствовали тому, что я стал вегетарианцем.

Насколько мне известна история человечества, около 2,2 миллионов лет назад на свет появился первый Гомо по прозвищу хабилис. Гомо хабилис - это от латинского "человек умелый". Он и впрямь был умелым, делая инструменты из камня и всякой всячины. Пару сотен тысяч лет спустя возник Гомо эректус. Гомо эректус, само собой, был наибольшим геем за всю историю - он жил во времена, когда люди уже начали более или менее прилично одеваться и мнить себя ценителями наскальной живописи. Наконец, около 300 тысяч лет назад на сцену вышел Гомо сапиенс.Итак, минуло 3 тысячи столетий с тех пор, как в физиологии человечества произошли последние существенные изменения. Триста тысяч последовательных урожаев детей достигали полового созревания только для того чтобы обнаружить (к собственному ужасу), что жизни, ценности и убеждения старших поколений зиждутся на дерьме.

"Останови телегу у оливкого дерева за гулом, - наверняка умоляли смущенные подростки в Древней Греции, опасаясь, как бы их не увидели в компании родителей, - я сам дойду до площади". "Бах бревно о камень два раза, потом бах камень о камень один раз... как тухло!", - приблизительно таким представляется комментарий пещерного тинейджера, рассуждающего о безнадежно устарелых музыкальных предпочтениях старшего поколения.

Есть нечто ироничное в том, что недоросли ведут себя одинаково на протяжении всей истории, испытывая при этом неколебимую уверенность в том, что их поколение первым почувствовало что-то подобное.

Вспомнить фильм "Общество мертвых поэтов". В двух словах, сюжет вращается вокруг группы парней, учащихся в закрытой школе в конце 1950-х. Нила (чувствительный и артистичный) подавляют нелюбящие родители, которые хотят, чтобы он стал врачом, невзирая на его собственные желания. Нокса (помешанный на сексе) тоже подчиняют своей воле предки и тоже желают сделать из него доктора. Микс (клинически неуклюжий малый), Тодд, Чарли и многие другие - у всех нелюбящие родители, которые навязывают детям чужеродные жизненные дороги.

Появление Робина Уильямса в роли учителя поэзии Джона Китинга вдохновляет студентов следовать за своими мечтами и наслаждаться истинной красотой мира за пределами классных комнат. Шаловливый сумасшедший Китинг требует, чтобы ученики выдергивали из учебников страницы и рвали их в клочья, вставали на парты посреди класса, пинали футбольный мяч, прочитав поэтическую строчку и творили тому подобный дзен-буддистский бред. Его мантра - "Лови момент!" - резко контрастирует с тканью советов, которые студенты привыкли выслушивать от родичей и других авторитетных лиц ("носи шерстяной жилет", "не линяй из общежития по ночам, чтобы читать поэзию в пещере вместе с друзьями", "никогда не лови момент" и т.д.). Поначалу молодежь не знает, как воспринимать странного дядю, но в итоге прикипает к его бурлескному безумию. Вскоре они уже линяют из общежития, чтобы читать поэзию в пещере вместе с друзьями, участвовать в театральных постановках и гулять с девушками по всему городу. Они ловят момент. Они живут.

Они находят невозможным совмещать новоприобретенное богемное мировоззрение с доминантным поведением своих родителей. Они извергают на кинозрителей пафос как из брандспойта. Они втягиваются в душераздирающие демонстрации подросткового отчаяния, каких свет не видывал со времен крика "Вы разрываете меня на части!!!", исполненного Джеймсом Дином в "Бунтаре без причины".

Так совпало, что на момент выхода "Общества мертвых поэтов" на экраны я учился в школе и ходил в поэтический кружок, в котором преподавал Боб Адам - во всех отношениях собрат Джона Китинга. Хотя мистер Адам никогда не говорил ничего про права животных - и, скорее всего, сам был тем еще мясоедом - именно под его влиянием я принял решение стать вегетарианцем. Совсем как в случае с Ноксом и Чарли, мой подростковый ропот был направлен в нужное русло благодаря чумовому учителю поэзии, прочь от слабоумия и депрессии к идеалистическим, более или менее положительным устремлениям.

В действительности, конечно, ситуация такова, что 99% тинейджерского бунтарства изживает себя на изрядно потрепанных направлениях - любви к музыке, которую старшее поколение считает "шумом", сотворении дурацких причесок и тайном курении в ванной.

Не лишен иронии и тот факт, что детки, которые, казалось бы, представляются наибольшими нонконформистами, оказываются очень похожими на самых прожженных конформистов (да-да, это относится к вам, инфантильные, поэтичные души, завернутые в черное; раскрашенные как шизофреники-индейцы, пирсингованные, татуированные "настоящие оригиналы"). Так что забудь все, что слышал про философию среднего пальца, крутость банд и развитие сленга: все перечисленное - не более чем самодовольная тупость подростков, которые верят, несмотря на любые сведения и доводы, что их идеи лучше, чем чьи бы то ни было, и что только они делают социальную эволюцию возможной.

После сражения с потоком на протяжении всего пути из глубокого океана к нерестилищу лососю нечего ожидать, кроме смерти и участи быть съеденным своим индифферентным потомком, прошедшим миллионы лет эволюции и ставшим Человеком разумным. Не менее позорными зачастую оказываются периоды жизни многих людей: дома престарелых, калоприемники, обращение как с пятилетними детьми...

И хотя все это, пожалуй, малоприятно для человека (или рыбы), с которым это происходит, по Дарвину, подобные события не лишены смысла. Посредством восприятия старших как нестерпимо скучных, глупых и более или менее гадких молодое поколение свободно, чтобы смотреть на мир свежим взглядом и заменять отжившие свое идеологии новыми.

Так, например, движение за отмену рабства было основано отнюдь не зрелыми торговцами "черным деревом", которые внезапно почуяли вину за свой образ жизни; оно возникло благодаря юным идеалистам, которые, оглядывая мир вокруг себя, видели несправедливость и стремились к ее ликвидации.

Буквально за пару минут до того, как сесть за эту главу я листал один из таблоидов в духе Village Voice, какие есть в любом городе, и наткнулся на афишу "Концерта против дискриминации". Возможно, с расовыми проблемами в этой стране еще не покончено, но позвольте осведомиться, когда вы в последний раз попадали на анонс "Концерта ЗА дискриминацию"? Быть может, положение и далеко от идеального, но даже самый дурной и занудный либерал вынужден признать, что за последние пару столетий мы прошли большой путь.

Разумеется, далеко не все так называемые "молодежные движения" до того успешны, что становятся мейнстримом; напротив, львиная доля затухает внутри одного поколения. Взять, например, хиппи - самое неряшливое (и фигурально, и буквально выражаясь) молодежное движение в новейшей истории. В их идеалах не было ничего плохого: прекращение войн, сближение с окружающими через трансцендентальную медитацию и галлюциногены - это прекрасно, но проблема в том, что идеи тонули в банальностях - отказе от стрижки и отвратительном запахе. Эти внешние характеристики никогда не волновали обывателей и служили исключительно для того, чтобы омрачить их представление о хиппи и антивоенном движении. Вот почему слово "аболиционист" звучит благородно и рисует романтические образы, а "хиппи" вошло в лексикон как термин для определения степени деградации. Потому что люди в массе ценят абстрактные мораль и справедливость, но не очень склонны давать волю фрикам.

Сейчас дело обстоит таким образом, что к веганству обращается в основном молодежь и те, кто по какой-то причине сохранили присущее ей мировосприятие. Веганы ничего не имеют против того чтобы их считали фриками или просто другими; наоборот, подобные ярлыки нас воодушевляют и заставляют гордиться собой.

Поскольку наша идентичность во многом связана с пребыванием членом "сообщества веганов", мы испытываем противоречивый интерес к неофитам, при этом защищая свой элитный статус Вегана от выхолащивания. С этой целью мы постоянно вырабатываем стандарты и ищем новые способы изгнать друг друга, обвинив в ереси. Сыроеды, например, часто хорохорятся, что вывели веганство "на новый уровень" - смехотворная претенциозность, разве что по причинам, мне неведомым, термальная обработка превращает овощи в животных. Когда "веганская полиция" ловит очередного нарушителя за какую-то реальную или воображаемую провинность, мы сидим тихо, греясь в лучах собственного превосходства, позволившего избежать подобных проступков - или, возможно, боимся, что, ввязавшись в заваруху, станем следующей жертвой.

Если мы хотим, чтобы веганство когда-нибудь стало повсеместно признанным явлением, нормальные люди не должны видеть в движении кучку чокнутых фриков, следующих деспотичным правилам, направленным на победу в идиотском, инфантильном состязании, в котором даже никто из родственников/коллег/друзей никогда не захочет участвовать.

Однажды я был в баре с друзьями-веганами, и пара крепко выпивающих ребят за соседним столиком услышала, о чем мы говорим - а говорили мы, конечно, о веганстве, потому что это единственное, о чем веганы беседуют друг с другом. И один из наших соседей сказал другому: "Знаешь, чтобы я сейчас слопал? Большой, сочный гамбургер".

Обычно я не вижу смысла в серьезных дебатах с пьяными людьми. Не только потому, что их мозг недостаточно хорошо работает для подобных дискуссий, но и потому, что я редко нахожусь среди пьяных, если сам трезв. А это уже совсем другая история. Так или иначе, девушка из нашей компании решила ответить этим парням, дабы развеять для них миф о том, что веганы - ненормальные экстремисты, на которых могут отыгрываться забулдыги в барах.

"Я очень духовная и тонко чувствующая натура, - объяснила она с неприличной надменностью, - и я твердо верю в то, что все в мире обладает своей резонансной энергией. Включая этот стол".

Это было худшей защитой веганства за всю историю. Выстраивая теорию о том, что стол все чувствует, дама объяснила, что обижать животных, обладающих большей резонансной энергией, еще хуже, чем эксплуатировать мебель.

Представить активистов за отмену смертной казни. Что было бы, если бы они утверждали, что электрический стул аморален, потому что это издевательство даже над самим стулом, не говоря уже о человеке? Вообразить борца за права сексуальных меньшинств. Как будет воспринят его аргумент о том, что неэтично отказывать барной стойке в праве на брак с другой барной стойкой?

К моменту, когда выступление дамы было закончено, ребята вытирали слезы с глаз от смеха, и даже я вынужден признать, что фраза о сочном гамбургере была убедительней. Я уважаю религиозные чувства окружающих и не имею ничего против, если кто-то хочет выстроить систему личной ответственности вокруг веры в то, что у столов есть души. С другой стороны, мне бы не хотелось, чтобы этическое веганство производило столь абсурдное впечатление.

"Забудьте обо всем, что сейчас услышали", - сказал я гамбургероям. После чего живенько привел свои причины быть веганом: а) животные чувствуют боль; б) нам предоставлен богатый выбор еды; в) я лучше себя чувствую, зная, что мое питание не включает продукты, производство которых причиняет вред животным.

В этом объяснении не было ничего глубокого. При этом нельзя забывать, что я вещал все это в пьяном угаре в нескольких сантиметрах от лиц моих слушателей. Вместе с тем я могу охарактеризовать их реакцию на мои слова как изумление. Независимо от того, что знали и думали о веганах эти ребята, они куда больше удивились тому, что сказал я, нежели нонсенсу про чувства столов.

Не думаю, что они помчались из бара домой и засели в интернете в поисках рецептов блюд из тофу, но оба пожали мне руку и выглядели неподдельно впечатленными новым взглядом на вопрос. Кто знает, какой эффект это возымеет в дальнейшем. Быть может, однажды дочь-подросток скажет кому-нибудь из этих парней за ужином, что хочет стать вегетарианкой. Я думаю, все согласятся, что родительская реакция "О, девочка хочет помочь животным" куда лучше, чем "О, боже - она считает, что у столов есть души!"

Иисус

Я прошел обряд Святого Причастия всего единожды, да и то в англиканской, а не в католической церкви. Это во многом объясняет тот факт, что священная просфора на вкус была совсем как обычная печенька и никак не тянула на кусочек трупа 2000-летней давности.

Не обращая ни малейшего внимания на многих христиан, принявших решение воспринимать просфору как символ тела Христова (или абстрагироваться от подоплеки ритуала в принципе), Римская католическая церковь официально отстаивает доктрину превращения, утверждающую, что, вступив в контакт с человеческой слюной, эти крекеры натурально преобразуются в ломтик плоти Иисуса. Подумать страшно: в мире живет около миллиарда католиков, каждый из которых убежден, что бог принимает одну из четырех форм - отца, сына, святого духа и специального снека, который подают в церкви по воскресным утрам, чтобы прихожанин продержался до позднего завтрака.

Полагаю, не стоит шибко удивляться чему-либо в религии, которая принесла нам Крестовые походы, но, на мой взгляд, таинство причастия - это куда более тревожная тема, чем поедание червивых бычьих яиц в программе "Фактор Страха". Дело даже не в каннибализме, а в том, что парня убили в 33 году нашей эры, то есть, уже минуло 24000 месяцев с тех пор, как мясо перестало быть свежим, даже при наличии идеальных условий хранения. Еще больше беспокоит тот факт, что католики верят, что, совершая этот ритуал, они выполняют волю божью - родного отца Иисуса! Ведущий "Фактора страха" порой предлагает участникам попробовать заплесневелые глазные яблоки аллигатора, но даже он никого не заставляет кушать мясо собственного, давно скончавшегося сына. Потому что он не взбесившийся психопат.

Поскольку доктрина превращения требует опровержения, я предлагаю подумать о том, что причастная облатка сделана специально для аллергиков и не содержит пшеницы. Получается, что на пшеницу их организмы реагируют, несмотря на чудесное перевоплощение в Тело Христово. Был ли Иисус сделан из пшеницы? Если бы люди с аллергической реакцией на этот злак не мучались так же, как, скажем, съев вафлю, очевидных выводов еще можно было бы избежать. Стоит добавить корицы и глазури в рецепт просфоры, и получится вполне приличная булочка, которую можно скушать под чашку кофе, но создать Тело Христово, сдобрив хлебобулочное изделие заклинаниями на латыни?

Достаточно притвориться, что мы не живем в мире, в котором превращение крекера в мясо является частью правящей религии. Я только что подошел к тебе на улице и предложил перекусить.

- Что на первое? - спросишь ты.

- Мука, вода, соль, - высокопарно отвечу я. - Но как только ты положишь это добро в рот, оно превратится в частичку Христа.

Ты наверняка счел бы меня буйно помешанным. Даже если бы кто-то мне поверил, стал бы он это есть? Наоборот, я воображаю, с какой скоростью полетят куски прожеванного крекера у человека изо рта, как только я скажу, что только что скормил ему плоть другого человека.

Еще одна странность причастия заключается в идее поедать именно Христа в первую очередь. В смысле, буддисты не горят желанием кушать Будду, а ведь он, если верить статуям, был довольно вкусным малым. Католики пассивно принимают концепцию, согласно которой фрагменты плоти Иисуса, запиваемые небольшим количеством крови из общей чашки (беее!), потому что их к этому приучили, и это кажется им нормальным.

Аналогичным образом люди едят мясо - не потому, что они злые, тупые, эгоистичные или слишком невежественные, чтобы знать, что оно "делается" из животных, а потому, что считают это нормальным и общепринятым для нашей культуры.

Ключ к успеху веганского движения в том, чтобы сделать его таким же нормальным и общепринятым. Это значит, что нам нужно преподносить себя как нормальных людей, которые сделали продуманный, логичный выбор. Мы больше не можем себе позволить отмалчиваться, позволяя не в меру усердным, радикальным остолопам говорить за нас. Это значит, что производители веганской обуви должны делать ее такой, чтобы она годилась для походов на работу, в спортзал, на ночную вечеринку и для выхода в свет, а не только для скаканья на хардкор-концертах. Это значит, что веганский сыр должен напоминать своим вкусом сыр, а не дряхлые, потные, бракованные стельки. Это значит, что когда кто-то приходит в веганский ресторан и заказывает лазанью, ему должны подать нечто, хотя бы отдаленно напоминающее лазанью, а не месиво из ростков чечевицы и протертой моркови.

В своей книге "Коллапс" Джеред Даймон описывает очень интересный эксперимент, в рамках которого покупателей, пришедших в Home Depot, поставили перед выбором: купить экологически чистую фанеру или не очень. При одинаковых расценках экологически чистая фанера продавалась в два раза лучше. Но стоило поднять цену на нее всего на 2%, как разница в продажах сразу была ликвидирована. Опыт доказывает, что большинство людей нуждается в психологическом вознаграждении за совершение доброго дела, однако не желает жертвовать чем бы то ни было, чтобы его получить.

Стоит ли доказывать тот факт, что, становясь веганами, люди отказывают себе во многом - в запахах и вкусах, которыми наслаждаются, в ощущении самих себя как истинных членов общества. Веганство станет мейнстримом лишь тогда, когда мы придумаем, как убрать эти помехи, и ни днем раньше.

...Пару тысяч лет назад жил да был еврейский паренек, который потом переименовался и стал известен как апостол Павел. Он любил забивать христиан камнями насмерть. Ему просто это нравилось, уж не знаю, чем. Потом, благодаря сложившимся обстоятельствам, он изменился и решил стать основателем современного христианства. Детали здесь не так важны.

- Иисус - наш спаситель, - начал твердить Павел своим еврейским соседям. - Следовательно, надо, чтобы мы, евреи, верили в него. Если поверим, попадем в рай.

- Или, - отвечали ему, - Иисус - сумасшедший, бородатый бомж с комплексом мессии. В этом случае мы и так попадем в рай. "Избранный народ"! Нет, вы слышали? Короче, верить в Христа нецелесообразно. И, кстати - ты, часом, не тот парень, что любил лупить христиан камнями до смерти?

- Иисус - наш спаситель, - настаивал Павел.

- Если бы ты только слышал, как придурочно звучишь сейчас, - отвечали евреи.

Павел расстроился и понес свое слово язычникам. Изначально христианство считалось ветвью иудаизма (настолько, что любой язычник, жаждавший стать христианином, должен был сначала стать иудеем - что предполагало принятие строгой еврейской диеты и прохождение необходимой хирургической операции), но Павел ввел инновацию - сделал христианство автономным. Как-то раз он пошел по родному городу и принялся призывать язычников:

- Примите Христа, и получите вечную жизнь! При этом можете продолжать жевать свинину.

- А как на счет... ну, хозяйства ниже пояса? - вопросили язычники, смутившись.

- Ну ладно, ладно, - успокоил их апостол, слегка разочаровавшись и убирая нож для обрезаний, - этого тоже можете не делать.

Язычникам мир виделся как череда непредсказуемых и зачастую жестоких событий, поэтому они выстроили космологию, которая пыталась придать смысл процессам в этой бандитской системе, в связи с чем они допускали существование пантеона богов, которые были едва ли не эмоционально больными алкоголиками с проблемами контроля над эмоциями. И хотя такой подход обеспечивал достаточный простор для объяснений всех взлетов и падений повседневности, он омрачал жизни людей чрезмерным количеством стрессов. Достаточно представить, что твоя богиня - Наоми Кэмпбелл, и тебе необходимо постоянно угождать ей всевозможными ритуалами и делать то же самое для Рассела Кроу, Шона Пенна и дюжины других рехнувшихся, занудных божков. Тебе никогда не осчастливить их всех, и кто-нибудь обязательно будет метать в тебя молнии.

Воззвание к смене этого шизофренического хаоса на более мягкую идею патерналистского бога и вечной жизни представляется перспективным. Да, евреи всегда предлагали язычникам дорогу в рай, но маркетинговый прорыв Павла был обусловлен более низкой ценой, которую он просил за вход, когда переделал религию в нечто, что больше подходило для совершенно нерадикального, повседневного существования среднестатистических навозников.

Что значит "Веган"?

Немецкий философ и широко известный своей напыщенностью засранец Георг Вильгельм Фридрих Гегель заявил, что мир придет к своему логическому концу в 1806 году. Пользуясь мудростью, накопленной величайшими мыслителями со времен древних греков и до его дней, Гегель подсчитал, когда все накроется медным тазом. Развитие человеческого сознания, согласно Гегелю, представляет собой не что иное, как эволюцию Бога на пути к полной реализации. А полная реализация Господа будет достигнута тогда, когда сознание людей определит, что именно так все и произойдет (да, получается замкнутый круг, но это просто гегелевские понты). Вся задокументированная история, опять же, по Гегелю, вела нас к моменту истины, который сам Гегель описывал не иначе как загадку. К 1806 году Бог должен был полностью реализоваться, ответив на все вопросы вселенной. И что же оставалось? Ведь все уже было сделано.

Так вышло, что кости Гегеля вот уже полторы сотни лет лежат в сырой земле, а человеческая мысль продолжает развиваться. Возможно, философ немного ошибся в вычислениях. И хотя большинство из нас не допускает ошибок подобного масштаба, модифицированная версия подобной близорукости имеет хронический характер. Мы смеемся над ошибками тех, кто был до нас, особо не задумываясь о том, что те, кто придут после нас, будут точно так же смеяться над нами. На протяжении всей истории люди постоянно ошибочно считали себя результатом длительного эволюционного процесса вместо того чтобы признать, что мы занимаем случайную точку в пространственно-временном континууме.

Как движение, мы сделали большой шаг за прошедшие годы. Но мы допустим большую, жирную, полную пафоса, гегелевскую ошибку, если решим, что достигли кульминации "всего веганского", что только может быть.

Большая часть диалогов Платона выполнены в очень жестком формате. В диалоге "Менон" Сократ, запущенный старикашка с прической а-ля Тед Качинский (по крайней мере, таким я его вижу), затаскивает очень важную и образованную персону в беседу об области знаний. "Что такое правосудие?", - спрашивает он у древнегреческого воплощения Джонни Кокрана.

Первый же ответ, который он получает, скорее более откровенный и интуитивный, нежели продуманный и четко выверенный; это довольно простое объяснение, подобное тому, какие мы привыкли приводить, но Сократа такая легкость не устраивает. Прикидываясь слишком тупым, чтобы понять то, что очевидно даже отсталым, он продолжает допрашивать предполагаемого эксперта, указывая на противоречия и исключения, которые находит в каждом из получаемых ответов, заставляя собеседника постоянно исправлять и растягивать свое определение до тех пор, пока тот не начинает перечить своим собственным утверждениям, данным в начале разговора, и вся теория не лопается с большим треском...

Задачей Сократа всю дорогу было не выяснить верное определение, а посрамить того, кто считал, что знает больше, чем знал. Истинная мудрость, согласно Сократу, содержится не в объеме собранных фактов, а в осознании пределов чьего-либо знания.

В более поздних диалогах Платон, что характерно, взялся за метафизику и писал тома о диких, небесных мирах, населенных идеальными лошадьми, живущими в идеальных стойлах и едящих идеальный овес... но эта литература такая же безумная, как Чарли Мэнсон, и ее я защищать не стану. Я лишь пытаюсь объяснить, что те трактовки веганства, которые мы даем сами себе, могут быть втоптаны в асфальт подобными критическими исследователями. У нас нет той бульдожьей хватки, которую мы себе приписываем.

Сократ: Я такой недалекий человечек, а вы сказали, что очень мудры и образованы в данном вопросе. Я слышал слово "веган", но так до конца и не понял его смысла.

Мы: Все просто. Это означает, что мы не едим ничего, что создано из животных компоентов: ни мясо, ни молочные продукты, ни яйца.

Сократ: Именно так мне и сказали, но, пожалуйста, простите меня за худой, старый мозг и дырявую память. Я могу глубочайшим образом заблуждаться, более того, я уверен, что так оно и есть, но, кажется, мне говорили, что веганы не носят кожу и мех. А вы сейчас сказали, что веганство касается еды.

Мы: Верно. В общем, быть веганом означает жить таким образом, чтобы не причинять вред животным. Поэтому мы не употребляем продукты животного происхождения и не носим одежду, если в ее изготовлении были использованы животные компоненты.

Сократ: Уверен, что этот ответ полностью удовлетворил бы более молодого и умного человека, чем я, но с моей прогрессирующей болезнью Альцгеймера порой трудно улавливать все с полуслова. Это, конечно, могла быть галлюцинация, но у меня есть смутное ощущение, что другой веган, разумеется, не такой мудрый, как вы, сказал мне, что веганы не пользуются товарами, которые произвели компании, проводящие тесты на животных.

Мы: Да. Мы не хотим причинять вред животным никаким образом.

Сократ: Тысяча благодарностей за то, что тратите время, объясняя мне это. Моя голова не раз попадала под камнепад, и, боюсь, это негативно сказалось на моей способности трезво мыслить. Еще раз простите, что отвлекаю своими глупыми вопросами, но если вы уделите еще пару мгновений своего драгоценного времени старому маразматику с поврежденным мозгом, я скажу, что все еще не до конца понимаю, что вы имеете в виду. Вы сказали, что веган - это тот, кто никак не вредит животным, но я только что видел как вы - чья веганская репутация непогрешима - вели машину.

Мы: Э-э. И что?

И тут Сократ спросит, как же можно быть веганом, водя машину, если шины и асфальт содержат продукты животного происхождения, дороги узурпируют среду обитания многих биологических видов, а процесс прокладки и строительства трасс наносит такой же вред животным и окружающей среде, как автомобильные выхлопы (не говоря уже о несчастных случаях на шоссе)? Если наша цель в том чтобы уменьшить страдания животных, почему мы ограничиваем себя в еде, одежде, бытовой химии и т.д., игнорируя при этом другие сферы, в которых отрицательный эффект, оказываемый нами, не менее существенный, а то и более? Кто решил, что употреблять скромное количество продуктов животного происхождения вроде молочной кислоты, которая не определяет ход и масштабы индустрии и играет очень небольшую роль в доходах индустрии убийства, - это антивеганское поведение, а водить машину - полный порядок? Почему мы так сентиментально бойкотируем продукцию любой компании, которая проводит тесты на животных или продает мех, даже если эта компания производит не только меховые шубы и не только продукты, протестированные на животных, но считаем приемлемым (иногда даже предпочтительным) заказывать веганские блюда в ресторанах, которые подают и мясо тоже?

Многие из нас всецело посвятили себя веганству, однако под микроскопом любая претензия на следование генеральной идее распадается на части. Некоторые пытаются включить в сферу своей озабоченности всех животных, каких только можно. Спору нет, это благое намерение, но выливается оно не в объективность, а в капитуляцию этических решений в пользу логики Линнея ("отца таксономии"); более откровенного приверженца подобной философии можно назвать царственистом. Подобно расисту или спесишисту, но на более высоком уровне и в более широком смысле, царственист произвольно определяет вокруг себя радиус ответственности за животный и растительный мир и подразумевает моральную подоплеку, основанную на теоретических данных, а не на собственных соображениях относительно тех или иных биологических видов. Иначе говоря, он отстаивает интересы царства животных, игнорируя интересы представителей всех других царств.

Когда мы думаем о шимпанзе и о дереве, разница между животными и растениями кажется четкой и очевидной, но стоит заговорить о первых протоживотных, осознавших цену собственной жизни, в обход проторастений или задаться вопросом о том, почему морские анемоны имеют право на жизнь, а анемоны - нет, как все становится намного сложнее. И дело здесь не в конкретном историческом моменте, когда эволюционные пути растений и животных разошлись. Дело в той линии, которую нанесли ученые, чтобы отделить одни виды от других. Можем ли мы доверить нашим таксономистам выбор места для проведения той черты, за которой для нас уже не должно быть моральной ответственности? Неужели этические нормы наилучшим образом выстраиваются в зависимости от того, обнесены ли наши клетки стеной из клетчатки вокруг оболочки?

Антинаучные деятели любят приводить в пример глаз как доказательство неверности эволюционного подхода: "Если эволюция движется медленными темпами, обосновывая свои шаги полезностью промежуточных форм, как могло появиться нечто настолько сложное, как глаз? Какой толк от использования 5% глаза?" Ответ, конечно, кроется в том, что иметь способность реагировать на свет, пусть даже в рудиментарной форме, - куда лучше, чем не распознавать свет вовсе; хоть немного навести фокус на объект намного лучше, нежели не иметь такой возможности. Не так давно прошла информация о появлении экспериментальных микрочипов, на вживление одного из которых согласился Стиви Уандер. Если операция пройдет успешно, чип позволит ему различать свет и тень, но не видеть объекты. Может, стоит спросить у него, зачем нужны 5% зрения?

Вместо того чтобы волноваться на тему того, как могла такая "совершенная" штука, как глаз, развиться в бардаке эволюции, известный биолог Эрнст Майр заявил о том, что глаза могли предпринять попытки появиться у различных видов 40 раз в истории. Например, такие головоногие, как осьминоги и кальмары, заполучили глаза, очень похожие на наши, тогда как у других представителей их типа (вроде устриц и мидий) и наших более близких родственников глаз нет и в помине. Наши глаза и глаза каракатицы кажутся похожими не из-за единого происхождения, а благодаря параллельной эволюции. Должно ли это изумлять нас? Эволюция подходит подобным образом к любому вопросу; достает из рукава все свои козыри, пока не найдет нужную масть. Иными словами, нет ничего странного в том, что, отвечая на одни и те же вызовы, существа из одних и тех же материалов вырабатывают одни и те же способности.

Несомненно, каждого из нас когда-нибудь атаковали мясоеды, утверждавшие, что растения чувствуют боль и имеют сознание, и оправдывавшие свои пищевые предпочтения тем, что страдания живых существ неизбежны, что бы ты ни ел. Это абсурдный, отчаянный аргумент хотя бы потому, что растения, в основном, имеют мало шансов чувствовать боль, и ученый мир не испытывает нехватки доказательной базы этого утверждения. Тем не менее, для поддержания дискуссии, мы должны как минимум признать способность другого царства испытывать ощущения. Эволюция создала сознание, по меньшей мере, единожды; она вполне могла сделать это еще раз.

Роковая ошибка всех царственистов заключается в том, что они откажут в правах даже расхаживающему по улицам, говорящему Мистеру Картофелю, отталкиваясь от его дислокации в системе классификации видов. Разумеется, это абсурд, и большинство веганов это понимают. Все дело во многих важных с этической точки зрения характеристиках, каковыми располагают животные и не располагают растения. Если бы было доказано наличие чувств у растений, безусловно, мы бы уважали их право на жизнь и комфорт.

Признавая это, многие веганы следуют логике Питера Сингера, пытаясь различать организмына основании способности одних и неспособности других иметь персональные "интересы" (т.е. речь идет о способности страдать и заботиться о себе). Эта система включила бы чувствительные растения (если бы таковые существовали) и исключила нечувствительных животных (потому что нельзя сделать больно тому, кто не способен мучиться, неважно, к какому царству вид относится), основываясь на объективных критериях вместо того чтобы оставлять вопрос на рассмотрение таксономистов.

Невзирая на то, что это куда более логичный и продуманный подход, сложность кроется в невозможности определения того, какие создания имеют собственные "интересы", а какие - нет. Веганы, которые едят мед, делают это не потому, что ненавидят пчел и хотят, чтобы те страдали как можно больше; просто они убеждены, что пчелы страдать не способны. И кто докажет, что они не правы?

Когда мы говорим об относительно близких наших родственниках - приматах - или даже о позвоночных в целом, довольно просто построить аргументацию об их чувствительности, опираясь на сходную нервную систему, наличие которой позволяет сделать вывод о том, что они ощущают боль так же, как мы. Но с насекомыми все иначе. Они могут потерять конечность и даже не дрогнуть; зачастую, если разрезать их пополам, каждая часть продолжит жить своей жизнью почти как ни в чем ни бывало. Их нервная система внушительно отличается от нашей, и даже если болевые механизмы существуют как таковые, для нас они непостижимы. Одни скажут на это, что лучше подстраховаться и действовать с учетом того, что насекомые все чувствуют. Другие ответят, что им хватает данных, доказывающих обратное. В конечном счете, мы действительно ничего не можем утверждать с полной уверенностью. Так же как не можем знать наверняка, не испытывают ли приступы боли дверные ручки, когда мы их поворачиваем. Мы руководствуемся здравым смыслом и теми знаниями, которыми располагаем. Потому что оба вышеприведенных аргумента имеют право на существование.

Даже если бы существовал идеальный метод определения того, какие виды заслуживают уважительного отношения, а какие - нет, уточнение смысла слов "плохое обращение" и "эксплуатация" подсуропило бы нам очередную проблему. Даже когда мы заводим речь о виде, чье право на жизнь почти безоговорочно и повсеместно признано как данность - о нашем виде, - встают далекие от решения фундаментальные вопросы, такие, как право на аборты. И хотя мы можем бесконечно обзывать друг друга "сторонниками смерти" или "противниками свободы", ни одна из групп про себя так не думает. Никто не ненавидит нерожденных детей и не желает им погибели; люди просто не верят, что на ранней стадии беременности эмбрион имеет "персональные интересы". В то же время никто не хочет ущемлять женщин в выборе ради принципа; люди просто убеждены, что любое человеческое существо имеет право на жизнь.

Я встречал нескольких людей, чьи трепетные взаимоотношения с лошадьми привели их к веганству. При этом они не видят ничего дурного в том, чтобы ездить верхом, тогда как другим веганам противна сама идея. Есть веганы, которые думают, что выпускать кошек на улицу жестоко (так они подвергаются опасностям, к которым не готовы, поскольку не приучены жить на природе), а другие придерживаются противоположного мнения - мол, ограничивать кошек в свободе плохо. Некоторые веганы вообще отвергают идею содержания питомцев, тогда как многие из нас считают своим долгом обеспечить всем необходимым как можно большее число бездомных животных. Видимо, проблема в том, что мы пытаемся найти истину, которая отделила бы моральное от аморального, правду, способную снять с нас повседневную вину во всех отношениях. Правда в том, что реальность слишком беспорядочна и парадоксальна, чтобы позволить истине существовать.

Если углубиться в вопрос, становится ясно, что жить, не причиняя животным ни малейшего вреда, невозможно. Кто-то водит машину. Кто-то потребляет энергию. Кто-то живет в доме, на месте которого когда-то селились семьи животных. Кто-то жует лесные ягоды, отнимая тем самым провизию у кедрового свиристеля. Правда в том, что ты не можешь даже застрелиться на природе, не испортив пищеварение стае койотов, которые тебя подъедят, и не раздавив жучка при падении. Это не значит, что все наши решения одинаковы с этической точки зрения (хотя бы исходя из того, что концепция абсолютной справедливости неприменима к действительности), но мы должны отдавать себе отчет в том, что, когда мы идентифицируем вегана как того, кто не "причиняет животным вреда", мы говорим исключительно о теоретическом, недостижимом идеале. По этой формулировке, Джон "Чудило" Роббинс вообще не веган.

Я также слышал, что веганов определяли как "жаждущих" избегания причинения страданий животным или избегающих причинения страданий, насколько это возможно. Пусть эти поправки признают и подчеркивают невозможность жизни без негативного воздействия на животный мир, но они совершенно бессмысленны. Кому решать, какой "жажды" достаточно или насколько именно "возможно" избегать причинения страданий? Представим себе забавную гипотезу: человек что есть мочи старается для животных и делает все, что в его власти, для минимизации их страданий, но как назло страдает от скверной зависимости от гамбургеров, которой он просто не в силах противостоять. Согласно приведенной выше дефиниции, такого человека можно считать веганом - он делает для животных все, что может.

В конце концов, ни одно из определений веганства не идеально. Лучшее, что мы можем сделать в этой связи - это всегда помнить, что какую бы версию мы ни приняли как собственную, она не снизошла к нам при помощи парня по имени Моисей, спустившегося с горы. Любое определение веганства хорошо ровно настолько, насколько правильно каждый, его произносящий, расставляет акценты. Мы не должны забывать, что для нас важны животные, а не чья бы то ни была личная чистота.

Много лет назад я решил посетить моего друга Гаса, который работал на ранчо в горах Вайоминга. Это было идиллическое место, которое даже Лора Ингаллс Уайлдер сочла бы тихим и старомодным. Там не было электричества, все готовилось на дровах в котелке, бутылки пива охлаждались, погружаясь в ледяной ручей. Так и жилось в домике на двоих. Несколько животных остались от предыдущего владельца и были списаны с баланса.

Коровы, по словам Гаса, были вольны приходить и уходить когда вздумается. Зимой они чаще жались к ранчо, греясь в сарае и питаясь хозяйским зерном, а летом бродили целыми неделями на свободе; иногда он видел, как они носятся по лесу. Полдюжины кур тоже наслаждались положением, о котором они могли только мечтать: еды навалом, свободный вход и выход, а также милое, безопасное место для сна. Гас планировал кормить их до тех пор, пока последняя животина не умрет от старости.

Однажды утром, когда я еще спал, Гас встал и приготовил оладьи, использовав пару яиц. В достаточно мерзкой манере я преисполнился гнева и отказался их есть - не потому, что считал яйца отвратительными (хотя и считал), а потому, что смотрел на вопрос с религиозным фанатизмом, от которого никогда не бывает проку. И хотя я согласился с его аргументом о том, что куры, которые, будучи курами, откладывали неоплодотворенные яйца, употребление которых им нисколько не вредило, я настаивал, что если съем оладьи, это будет не очень "по-вегански" с моей стороны.

Таким образом, я почти довел суть веганства до абсурда, показал себя запутавшимся дураком, который даже не понимает до конца собственных утверждений, и выказал грубость и неуважение к гостеприимству друга.

С тех самых пор я остерегаюсь определений веганства, ставящих вне закона поведение, которое не вредит животным, а также теорий, одобряющих практики, которые вредят.