Часть четвертая

С каким наслаждением рисует Толстой осеннюю природу! «Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко-красными островами посреди ярко-зеленых озимей». Тема природы связана, как правило, с Ростовыми или с Андреем Болконским. Андрей отыскивает в природе ассоциации со своими мыслями. Он поднимает природу до себя (дуб с его «корявыми болячками и неожиданно появившимися, молодыми зелеными побегами» способен и на человеческую меланхолию, и на человеческий оптимизм; небо Аустерлица даже мудрее человека). В общении с князем Андреем природа становится столь же мыслящей, как человек; в общении с природой Ростовы становятся такими же непосредственными и простодушными, как природа. Вся четвертая часть проникнута толстовским гилозоизмом. Человек — часть природы. (В «Казаках» дядя Ерошка говорит, обращаясь к Лукашке: «Эх, дурак, дурень, ранил зверя и не взял. За что? Ведь он тоже человек, как и ты».)

Человек в природе и природа в человеке — главное содержание четвертой части. Вначале — охота в Отрадном¹². Охота была любимейшим развлечением помещиков. Сцены охоты в Отрадном — наиболее поэтичные в русской литературе описания этой дворянской забавы. Пушкин и Некрасов видели и другую, далеко не поэтичную сторону охоты: страдали крестьянские посевы, мужики отрывались от дела. Вспомните у Пушкина: «И страждут озими от бешеной забавы»; вспомните «Псовую охоту» Некрасова; вспомните тургеневского Калиныча.

В 60-е годы Толстой еще не на все явления жизни смотрел глазами мужика, и охотой у него наслаждаются не только герои, но явно и автор, раскрывший в этих главах тончайшее знание предмета. В роман вторгается охотничий диалект. Сколько наименований собак: борзая, выжлец (Наташа по простоте душевной Трунилу называет собакой: «Трунила не собака, а выжлец»,— подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать понять то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла его»), брудастый кобель, мышастая сучка, черно-пегая широкозадая Милка, муругий кобель, чистопсовая сучка! Какое богатство охотничьих терминов: протравить, полено (хвост волка), труба (хвост лисицы), сострунить зверя, щипец (морда собаки), подозрить и т. д. А сколько охотничьей страсти!—О чем просил бога Николай Ростов? — «...Сделай, чтобы на меня вылез матерый и чтобы. Карай, на глазах дядюшки... вцепился ему мертвой хваткой в горло». А когда началась травля зайца, «спокойный Илагич, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная, как и куда, видя только собак и зайца и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли». Напряженность усиливается описанием чисто спортивного азарта охотников (чья собака догонит зверя!), прикрытого деланным равнодушием. Казалось бы, Толстой просто наслаждается своей художественной работой, и охота в Отрадном — миниатюра, не связанная с основными мыслями романа. Но давайте проследим за ощущениями Николая Ростова.

Мы уже говорили о том, как он молил бога об охотничьей удаче. Все силы своей души он напрягает на этой охоте.— Какая минута была счастливейшей в его жизни? — «Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак была счастливейшею минутою его жизни». Как бедно у Николая представление о счастье! Если раньше мы могли еще сомневаться в отношении к Николаю Толстого, то теперь все становится на место. Николай Ростов — это симпатичная посредственность, так же как Курагины — отвратительные посредственности.

И еще один момент. В сознании Толстого в 60-е годы тема «барин — мужик» еще не стала главной. Поэтому-то и охоту он видит не так, как, скажем, Некрасов. Он даже заявил в статье «Несколько слов по поводу книги «Война и мир» о своем несогласии с тем, что «ужасы крепостного права» выражали характер того времени. Отсюда — явная идеализация отношений между барином и мужиком в романе, особенно ярко выразившаяся в четвертой части второго тома и в эпилоге романа. Охотник-крепостной обругал барина, а как реагировал старик Ростов на выходку крепостного? — «Граф, как наказанный, стоял, оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению». А после охоты граф Ростов рискнул лишь попенять Даниле, обругавшему его: «Однако, брат, ты сердит». На что «Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски-кроткой и приятной улыбкой». Вот такие «детски-кроткие» отношения между помещиками и крестьянами и показывает в этой части романа будущий «адвокат многомиллионного земледельческого народа»¹³.

Что же, разве Толстой не видел ужасов крепостного права? Конечно, видел и рассказал о них в этой части романа. Но рассказал как-то между прочим, ибо не считал их выражением «характера времени». Откуда, например, у Илагина красно-пегая Ёрза?—Он за нее «отдал соседу три семьи дворовых». Дядюшка даже утверждает, что за каждую собаку «по деревне плачено». — Вспомните, кто из героев нашей литературы с иной экспрессией говорил об этом явлении — обмене людей на собак? — Чацкий, с его знаменитым «на них он выменял борзые три собаки».— То, что вызвало гневное возмущение героя-декабриста, кажется Толстому мелким штрихом эпохи, достойным лишь беглого упоминания. Только однажды, как мы уже заметили, подсознательное влечение Толстого к мужику толкнуло его в романе на переход на сторону крестьянина (положение крепостных графа Безухова). Это был небольшой подземный толчок, не вызвавший крупного землетрясения. Еще более десятилетия понадобится Толстому, чтобы понять необходимость разрыва со своим классом и перехода на позиции крестьянства.

Пока же поэзия дворянских гнезд в гораздо большей степени владеет вниманием Толстого, чем ужасы крепостного права.— Расскажите, как дядюшка принимал Ростовых после охоты. —...С каким наслаждением Толстой перечисляет, что было подано к столу: «травник, наливки, грибки, лепешки черной муки на юраге, сотовый мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду... варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная. Все это отзывалось приятной улыбкой». С такой приятной улыбкой и рисует Толстой помещичий быт.

— Какая репутация была у дядюшки в губернии? — Он имел репутацию «благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны...» Вот она, праведная жизнь на лоне природы, в окружении добрых мужичков и уважающих тебя соседей. Характерно, что дядюшка«от общественной службы... упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду». Это, помысли Толстого, все та же настоящая жизнь, противопоставляемая им, где только возможно, искусственной общественной деятельности в условиях царского государства. Такая жизнь сближает человека с общим, национальным, человеческим.

— Как чувствуют себя у дядюшки Николай и Наташа? — Их охватывает беспричинное веселье, особенное наслаждение доставляет им игра на балалайке кучера Митьки.«...Так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей (Наташе. — Г. Ф.) в эту минуту верхом музыкальной прелести». Наташа повторяет любимое свое слово: «прелесть». Народная музыка с ее «бессознательным напевом» приобщает Наташу к народному миру.

— Как танцует Наташа и что удивляет в ее пляске зрителей? Давайте прочитаем этот отрывок («Наташа сбросила с себя платок...»). Что в нем самое существенное, определяющее важное место его в идейно-художественной структуре романа? — Проникновение Наташи в народный дух. Наташа естественно входит в народную стихию. Она«умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке». «Народный дух» живет в Наташе к удивлению даже самого автора. «Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала,— эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые все эти раз pas de chale давно бы должны были вытеснить?» Здесь — объяснение композиционной роли образа Наташи. Наташе свойственно это внесознательное, «неизучаемое», как пишет Толстой, чувства национального, общего. Поэтому в раскрытии главной мысли романа — мысли о бессознательном единении людей — важнейшая функция принадлежит образу Наташи¹⁴ (потом мы увидим, что еще один герой в не меньшей степени будет выражать эту важнейшую мысль романа).

Наташа сама чувствует, как значителен этот момент ее народного самовыражения. — Вспомните, что она говорит Николаю, возвращаясь от дядюшки. — «...Я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь». И действительно, в ней нарастает ощущение приближающегося горя. В ней возникает отвращение к обыденной жизни, которая что-то отнимает у нее. — Из-за чего она тоскует? — «Его ¹⁵ мне надо... сейчас, сию минуту мне его надо...» Его — это не только князя Андрея. Его — это того человека, который нарушит обыденную, серую жизнь.— Чем раздражала Наташу эта жизнь? — Наташа чувствовала, как никто, пошлость; талантливой, ей бессознательно претило все бездарное, бесцветное. Мать видела, что «чего-то слишком много в Наташе», а сама Наташа думала о Соне, что «в ней чего-то недостает». Жизнь бьет в Наташе ключом, а приложить жизненные силы она ни к чему не может. «Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать?»

Может быть, если бы, помимо душевных сил, в Наташе был развит интеллект, она бы нашла, что с собой делать; но толстовские героини живут вне интересов общественного бытия; в этом, как думает Толстой, их прелесть¹⁶. Наташа чувствует однообразие быта, но не знает, как выйти из него. — Почему ей вдруг стал неприятен быт Отрадного? — «Боже мой, боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» — думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были все те же». Она не находит себе места. — Какое слово она повторяет? — «Остров Мадагаскар. Ма-да-гас-кар...» (В этом то же чувство, что в словах Астрова из чеховского «Дяди Вани»: «А должно быть, жарко сейчас в этой самой Африке...») Там, далеко, какая-то необычайная жизнь, экзотичная, как экзотично само звучание — «Ма-да-гас-кар». Здесь — царит пошлость. Две гувернантки толкуют «о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе»; шут Настасья Ивановна пророчествует, что от Наташи родятся «блохи, стрекозы, кузнецы». Это — здесь. А где-то там, на Мадагаскаре, все другое. «Ма-да-гас-кар»... И она, с трудом удерживая рыдание, говорит: «Дайте мне его, дайте,. мама, скорее, скорее». Наташе надоела серая, будничная жизнь. Все существо ее рвется к чему-то необычному, сказочному.

Обратимся к эпизодам святок. Святки, с обрядом переодеванья, весельем, музыкой, отвечают этой потребности Наташи. Совершается то, о чем Наташа тоскует,— изменение вещей, людей. Мир становится фантастическим. Таким его видит не только Наташа, но и Николай. Наташа вообще часто говорит, что Николай понял бы (почувствовал бы) то, что понимает она и не понимают другие. Когда подрастет Петя, это Наташино начало разовьется и в нем.

Вот, переодетые, молодые Ростовы едут к Мелюковой. Мир — в движении. Уже нет мертвой неподвижности, обыденщины. «...Дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани... Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки», И, наконец, «шибко полетела тройка»; «Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги и тени перегоняемой тройки». В вихре этого движения взору Николая и Наташи рисуется фантастически преображенный мир: «...Волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой-то анфиладой мраморных ступеней, и какие-то серебряные крыши волшебных зданий...» Преобразуется не только мир вещей — изменяются люди. Николай по-новому взглянул на преображенную Соню. «Так вот она какая, а я-то дурак!» — думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную... улыбку, которой он не видал прежде». Это — отсвет Наташиной улыбки, Наташиного восторга. И даже Наташиными словами думает Николай о Соне: «Что за прелесть эта девочка!»

— Как разрушается фантастический мир? Почему Соня с Николаем не могут быть счастливы? — Из-за бедности Сони. Мать Николая против этого брака. Возникает ссора в семье. — Кто же примиряет Николая с матерью? — Та же Наташа. И не какими-нибудь доводами. «Слова ее были бессмысленны, но они достигли того результата, к которому она стремилась». В конце четвертой части Толстой вновь подчеркивает, что интуиция всемогуща. Любые доводы рассудка бледны перед силой непосредственного чувства. — Почему Наташа не любит писать писем князю Андрею? — «Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом». Улыбка и взгляд могут выразить правдиво глубочайшие и тончайшие чувства.

Вся четвертая часть — поэтическая песнь в честь природы, дающей человеку радость, и в честь человека, связанного с природой, имеющего природное чутье правды, народного, общего.