Глава 24. Сказки

Когда Фрейд и Юнг в 1910 году все еще были друзьями и коллегами, Фрейдбудто бы просил Юнга пообещать, что тот никогда не откажется от сексуальнойтеории, потому что она "нерушимый вал" на пути "прилива черной грязиоккультизма". Тяга Юнга к сверхъестественному была всем известна. Когда делодошло до второй части очерка "Трансформации" с его видениями и таинственнойпсихической энергией, намерения Юнга стали еще яснее. Ференци увидел в этом(май 1913 года) "не что иное, как его тайное признание в оккультизме подприкрытием науки". И все же Фрейд не был таким яростным доктринером в отношенииоккультного, как утверждает эта история о "приливе черной грязи" из мемуаровЮнга. Если бы Юнг продолжал считать сексуальное либидо величайшей жизненнойсилой, Фрейд, возможно, не возражал бы против того, чтобы он баловалсявопросами сверхъестественного и необъяснимого - потому что самому ему этобыло не чуждо. В июне Фрейду стало известно, что его друг посвящает свои вечераастрологии, но это его не обеспокоило. "Я полагаю, - писал Юнг, - чтооднажды мы обнаружим в астрологии массу знаний, которые мы всегда интуитивноотносили в ведение небес". Никаких отеческих упреков о "черных приливах" непоследовало. Фрейд просто сказал, что обещает "поверить во все, что можетвыглядеть рационально", поскольку "стал скромнее" в отношении оккультизма стех пор, как "пережитое Ференци преподнесло мне великий урок". Эти события с Ференци (о которых Юнг знал) произошли в 1910 и 1911годах, когда Ференци увлек Фрейда в оккультную область, по крайней мере всоприкасающиеся с нею сферы, "передачу мыслей", или телепатию. Их перепискастала очень странной. Что-то во Фрейде хотело верить в невероятное. Его длительное увлечение магическими цифрами и судьбоносными датами,хотя он предпочитал объяснять это "научными" средствами, приводило внедоумение многих его последователей. Джонса, рационалиста религиознойнации, шокировали любые действия, связанные с верой в сверхъестественное.Телепатию тоже можно было включить в эту категорию - хотя бы потому, что те,кто занимался ею, часто увлекались призраками и спиритическими сеансами. Рамки этих феноменов были недостаточно четко определены. В 1910 годупаранормальные явления - их было модно называть "загробной жизнью" или"невидимым миром" - все еще обладали какой-то научной вероятностью. Такиечудеса того времени, как беспроволочный телеграф и рентген, лишили людейощущения того, что лежит в пределах нормального. Сэр Уильям Крукс, известныйанглийский физик, который изобрел электронно-лучевую трубку, был тем жеУильямом Круксом, который верил, что танцевал с материализовавшимся духом поимени Кэти. Викторианские спиритуалисты со своим эктоплазмом и левитациямипоявились и к тому времени уже практически ушли, развенчанные, но кое-кто иостался. В частности, в Англии существовало Общество парапсихологическихисследований, основанное в 1882 году представителями науки и церкви, чтобыпредложить некий реальный компромисс для тех, кого волновали подобныевопросы. Общество издавало работы эрудитов, иногда скептически настроенных,и надеялось найти подтверждение бессмертия души, оставаясь в рамках"научных" взглядов. Передача мыслей была важной темой исследований. С энтузиазмом, который было уже невозможно представить несколькодесятилетий спустя, епископы, ученые, философы и писатели начали вступать вобщество. Фредерик Майерс, пророк общества, считал бессознательное"подсознательным 'я'" с мистическим оттенком, но его взгляды былиэклектичными: так, три месяца спустя после опубликования в Вене работыФрейда-Брейера по истерии он давал о ней лекции в Лондоне. В общество входили Шарко, Жане и Юнг В 1911 году, уже в период егоупадка, Фрейд получил приглашение стать его "членом-корреспондентом".Психолог Уильям Джеймс, друг Майерса и неуверенный сторонник идей о жизнипосле смерти, умер приблизительно в то же время, как раз когда Фрейдспрашивал у Джонса, что тот знает об этом обществе. Джонс с презрениемответил, что оно занимается "охотой на привидений", и добавил: "Непохоже,что ваши исследования очень поддерживают спиритизм, несмотря на страстнуюнадежду Джеймса. Бедняга Джеймс! Мы даже не можем утешить себя, что онтеперь все знает сам" Фрейда это не убедило, и на следующий год он передал в общество статью"Бессознательное в психоанализе". Впрочем, она заключалась в строгомизложении взглядов Фрейда на бессознательное, и ничто в этом не моглонасторожить рационального валлийца. О переписке Фрейда с Ференци нельзя сказать того же. Сразу же повозвращении из Америки осенью 1909 года в их письмах стала упоминатьсятелепатия, что позволяет предположить, что интерес к оккультному, который впервую очередь испытывал Ференци, появился во время этой поездки. Возможно,оба они обсуждали телепатию в Вустере с Уильямом Джеймсом или Стэнли Холлом,который не верил в паранормальные явления, но был ярым скептиком, знакомым сбостонским медиумом Леонорой Пайпер, и много знал о фокусах вызывания душумерших. В журнале "Эпплтонз" в 1908 году была опубликована его статья подназванием "Духи и телепатия". После того как вся компания возвратилась из Америки, Фрейд и Ференцинемного пробыли в Берлине и лишь потом отправились по домам. Возможно, Фрейдхотел встретиться там с Эммануилом, который в это время в очередной разпосещал Германию, а также со своим коллегой Карлом Абрахамом. Ференци, у которого в Берлине жил брат, отправился к ясновидящей,госпоже Зайдлер, на сеанс, и показал ей одно из писем Фрейда. Зайддеропределила, что письмо каким-то образом связано с Веной, и упомянула онеудовлетворенности автора коллегами (что вполне подходило к Фрейду) идругих мелочах. Маловато информации, как обычно бывает с ясновидящими, ноэтого было достаточно, чтобы Фрейд сказал "в этом что-то есть", даженесмотря на то, что он обратил внимание Ференци - который, похоже, этого незаметил, - что на марке была надпись "Вена". Нужно было соблюдать "полноемолчание". Ференци, убежденный, что Зайдлер прочитала его мысли, послал к нейбрата с новыми письмами. Полученные результаты не произвели на Фрейдабольшого впечатления, и вскоре Ференци принялся опекать другую ясновидящуюиз Будапешта, госпожу Елинек, которая сидела с ним в приемной, где виталотвратительный запах, и говорила ничего не значащие вещи. Фрейд опятьостался равнодушен. Если бы он осудил за это Ференци, тот, возможно,перестал бы всем этим заниматься, но Фрейд не лишал его своей поддержки. Теперь Ференци заинтересовался телепатическим обменом между аналитикоми пациентом. В 1910 году, вскоре после посещения с Фрейдом Сицилии, онвпервые послал ему материалы, представлявшие некоторую ценность. Пациентомбыл гомосексуалист. Ференци считал, что может объяснить, почему у пациентана кушетке возникают те или иные свободные ассоциации: его бессознательноеполучает информацию из бессознательного Ференци. 25 июля: "пациент ложится как обычно. Но тут же взволнованновскакивает... "Что за черви у вас на кушетке?" Ференци объясняет Фрейду: В тот день я имел половое сношение. Мне пришла в голову мысль, чтонеправильно использовать одну и ту же кушетку для работы и занятий любовью.Женщина, с которой я имел сношение, называет сперматозоиды червячками. 26 июля пациент описывает свою фантазию: "Я ложусь. Моя одежда пуста,как будто в ней нет никакого тела". Ференци до того читал газетную статьюАнатоля Франса, где описывался сумасшедший, который надевал на шест одежду иусаживал ее в кресло. 16 августа пациент сказал "Солнце лежит на Луне, Луна - на звездах. Онисовершают движения коитуса". До того другой пациент, типограф, рассказывалФеренци о книге, с которой работает. В ней гравитация и магнетизмотождествлялись с сексуальным притяжением. Типограф выразился так: "Солнце иЗемля имеют друг с другом коитус". Фрейда все это убедило: эти наблюдения, "как мне кажется, наконецразрушают мои сомнения о существовании телепатии". Нужно было простопривыкнуть к этой идее. Ференци волновался, думая, что теперь на нем лежитответственность за посвящение профессора в сферы оккультизма. Но интересФрейда был довольно слабым. Его интересовал скорее сам факт существованиятелепатии как аномалии в материи мира, а не ее конкретное применение. Вкакой-то момент он верил, но тут же начинал сомневаться. Когда Ференци написал ему (ноябрь 1910 года), что стал "великимпрорицателем, то есть телепатом!", который видит мысли своих пациентов черезсобственные свободные ассоциации, Фрейд саркастически относит "этупотрясающую коммуникацию на счет того, что вы сами были медиумом" Ференциобъявляет, что "будущая методология психоанализа" должна учесть этиоткрытия. Фрейд мягко отговаривает его "Я вижу, как судьба неумолимоприближается, - пишет он, - и я думаю, что именно вам предназначено ввести внауку мистицизм и тому подобные вещи... Но все же нужно попытаться замедлитьэтот процесс". Разумно, если учитывать, как неубедительны были все доказательствасуществования телепатии. В Великобритании скандал, связанный с телепатией,потряс Общество психических исследований. Ференци тихонько продолжал своюработу и собирал данные. В 1912 году он обнаружил лошадей, которые с помощьютелепатии могли выполнять сложные математические вычисления - "извлекатьквадратные и кубические корни, делить и вычитать большие числа" - во время"безупречных", как он считал, экспериментов. Фрейд не выражал своего мнения по поводу лошадей-математиков. Конечно,он понимал, что Ференци слишком увлекся. И тем не менее именно Ференцирассказал ему многое о телепатии. Только его слова производили впечатлениена Фрейда, у которого не было собственного телепатического опыта. ОднаждыФрейд сказал, что его жизнь была "особенно бедна в оккультном смысле". Онхотел слышать о таинственных верованиях от человека, которому доверял. То жебыло за двадцать лет до того с Флисом, который снился Фрейду, когда они сФеренци были в Сицилии. В 1913 году Фрейд так уверился в телепатии, что мог сказать наежегодной конференции слова, которые наверняка заставили Юнга поморщиться: У меня есть серьезные причины предполагать, что все имеют вбессознательном инструмент, с помощью которого можно истолковать то, чтопроизносит бессознательное других людей. Он говорил практически то же самое в "Тотеме и табу", историицивилизации, только что вышедшей в свет. Это была вторая эксцентричнаяисторическая драма Фрейда, в которой происхождение религии и цивилизацииприписывается доисторическому убийству отца племени - автократа егоугнетенными сыновьями. Ужас произошедшего оказал влияние на всехприсутствовавших, и чувство вины и раскаяния неким образом изменило работуих мозга. Эти изменения передались следующим поколениям, и из этоговнутреннего чувства вины появились социальный порядок и мораль. Фрейда несмущал тот факт, что к 1913 году традиционная биология начала отказыватьсяот идеи, что какие бы то ни было "приобретенные характеристики" могутпередаваться по наследству. Как в точности это произошло, Фрейд не объяснял, хотя говорил окаком-то психическом "аппарате" (или "инструменте", как он выразился наконференции). Фрейд предположил, что "бессознательное понимание"исторических событий (древнее убийство и то, что за ним последовало),"возможно, позволило следующим поколениям унаследовать эти эмоции". Крометого, Фрейд использует здесь идею о передаче мыслей. Фрейд уделял телепатии не слишком много внимания. Он на время оставилэту тему, чтобы впоследствии когда-нибудь заняться ею, но так этого и несделал. В другом источнике (статье, написанной в 1915 году) он говорит, что"удивительно, как бессознательное одного человека может воздействовать набессознательное другого, не касаясь сознания. Это требует более тщательногоисследования". Спорная книга "Тотем и табу" была единственным случаем, когда Фрейдуудалось найти телепатии серьезное применение. "Наследие эмоций" явнопередавалось подобно "коллективному бессознательному" Юнга. Но книга "Тотеми табу" весьма своеобразна и без того, так что ссылки на телепатию обычно извежливости умалчиваются. Смелые догадки в этой книге с подзаголовком "Некоторые соответствиямежду психической жизнью дикарей и невротиков" - еще одно великолепноисполненное заявление Фрейда о своих взглядах. Этот труд менееавтобиографичен и читается сложнее, чем "Толкование сновидений". ПопыткаФрейда описать происхождение цивилизованного общества сделала эту книгу, каксказал Фрейд Джонсу, "самым отважным мероприятием, на которое я когда-либошел... Да поможет мне Бог!". Используя современную антропологическую литературу и принципыпсихоанализа, он написал ряд очерков, в частности, кульминацию книги,четвертую главу, где утверждал, что описывает реальные события, в то жевремя то и дело защищаясь уклончивыми фразами. "Было бы так же глупостремиться к полной точности в этих вопросах, как и несправедливо было бынастаивать на полной доказательности". Книгу считали провидческой илирискованно гипотетической, в зависимости от вкусов читателя. "Табу" Фрейд считал примитивные запреты, существующие в племени, вчастности, запрет на инцест. "Тотем" - это священное животное, от которого,как считали члены племени, они происходили, и которое, по мнению Фрейда,изначально было человеком. Фрейд знал о табу, которые относились к тотему: тотемное животноенельзя убивать, а внутри клана мужчинам нельзя иметь сексуальные отношения сженщинами. Он был уверен, что в этом следует видеть запрет на два желанияэдипова комплекса: избавиться от отца и спать с матерью. Что бы ни вызваловозникновение этих табу, это породило основной невроз людей и заложилооснову (конечно, невротическую) религии, самоконтроля и всех остальныхмеханизмов, составляющих современное общество. Все происходит от древнейпотребности сдерживать себя. Эти выводы похожи на анализ сна, но вместо того, чтобы представить своюработу в виде фантазии о человеческой расе - от этого она стала бы слишкомпохожей на работы Юнга, что было непозволительно, - Фрейд решил связать своивыводы с реальными событиями, которые происходили в примитивных "ордах"Дарвина или в отдельно взятом племени - неважно (если вспомнить замечаниеФрейда о том, что он не стремится к точности). Этот аргумент неотделим от всего стиля книги. В следующем абзаце изавтобиографии (1925) Фрейд вкратце пересказывает "Тотем и табу" и упоминаето двух элементах, игравших для понимания книги важнейшую роль: ритуальномубийстве тотема, который затем ели и оплакивали, и образе жизни в племенахДарвина, в каждом из которых люди жили под управлением одного сильного,злобного и ревнивого самца: Передо мной из всех этих компонентов образовалась следующая концепцияили, я бы даже сказал, видение. Отец первобытного племени, будучи деспотом снеограниченной властью, забрал себе всех женщин. Сыновей, как опасныхсоперников, он убил или выгнал. Но однажды сыновья собрались и объединились,чтобы задавить числом, убить и сожрать отца, который был их врагом и в то жевремя их идеалом. После этого поступка они не могли распорядитьсянаследством, потому что мешали друг другу. Под влиянием этого, а такжечувства раскаяния, они научились договариваться между собой. Они собрались вклан братьев с помощью правил тотема, которые были призваны, чтобыпредотвратить повторение подобного действия, и совместно решили отказатьсяот владения женщинами, из-за которых убили своего отца. Им пришлось искатьженщин из другого племени. Тотемное поедание стало праздником в честь "страшного поступка", иименно от этого поступка произошло чувство вины человека (или "первородный грех")... который стал началомодновременно социального устройства, религии и этических ограничений. Описывая это убийство и его последствия, Фрейд допускал, что указанноесобытие может быть вымышленным. Но ему очень хотелось считать это буквальнойправдой, верить, что "первобытные люди действительно сделали то, что, какпоказывают все факты, намеревались сделать". Несмотря на все наукообразие,книга "Тотем и табу" производила впечатление какого-то детского желания,которое сохранялось до последнего предложения, где, "не претендуя наокончательность этих выводов", Фрейд выражает мысль - надежду, - что "крассматриваемому случаю вполне можно применить слова: в начале было Деяние". Антропологи не относились к этому труду с должным уважением, но Фрейдоставался непреклонным и не обижался. Он смеялся, когда английскийантрополог назвал его книгу "Сказкой просто так"*, и даже рассказывают,будто он говорил американскому ученику, что придумал эту историю в однодождливое воскресенье. Такие шутки, возможно, помогали скрывать личныемотивы, потому что в его интересе к сыновьям, убивающим своего отца,отражается фантазия, в которой он представляет себя тем самым первобытнымотцом, сыновья которого собираются убить его - особенно сын по имени Юнг. Убийство, инцест и происхождение человека были интересными темами длякниги в 1913 году. Сегодня биологи относятся к табу на инцест более здраво,считая, что оно возникло из потребности гармонизировать социальноеповедение. Фрейд счел бы эту точку зрения жалкой, но, скорее всего, онаверна в отличие от его толкования. Объемная последняя глава, написанная Фрейдом в конце зимы - началевесны 1913 года, была связана с пациентами, которые в то время наперебой кнему обращались. Вскоре после окончания книги в мае он говорил Ференци, чтоработает по одиннадцать часов в день, то есть анализирует одиннадцатьчеловек. Для человека, который считал себя обреченным в сорок, он дожил допятидесяти семи в хорошей форме, если не считать жалоб на кишечник, которыене смогли смыть все горячие минеральные воды Карлсбада**. Зимой онпо-прежнему играл в тарок по субботам и отдыхал в знакомых местах, в томчисле по воскресеньям обедал в Кобленце, под Каленбергом. * по аналогии с детскими сказками Киплинга ("Just So Stories"). - Прим.перев. ** В мае 1914 года, вскоре после того, как ему исполнилось пятьдесятвосемь лет, Фрейд решил, что у него рак прямой кишки. Внутреннееобследование этого не подтвердило. "Так что я вернулся к жизни", - написалон Ференци. Ему нравилось общаться с женщинами, возможно, гораздо больше, чемраньше, потому что теперь искушение становилось меньшей угрозой. Он получалудовольствие, которое оказывала ему Лу Андреас-Саломе, русская охотница замужчинами, которая провела шесть месяцев в Вене с осени 1912 года по весну1913 года. По воскресеньям они частенько вдвоем часами говорили в егокабинете. В феврале он рассказал ей о фантазии отцеубийства, о которойсобирался написать в "Тотеме". Саломе, которую называли "почти сумасшедшей и почти гениальной", былпятьдесят один год. Это была крупная красивая женщина, вышедшая замуж занемецкого профессора (всю жизнь занимавшегося персидской филологией) потому,что он угрожал, будто покончит с собой. После этого она навсегда отказаласьспать с ним. Другое дело умные молодые люди, которые все еще ее привлекали.В Вене у нее был роман с Виктором Тауском, одним из учеников Фрейда,"блондином с большой головой", который был на восемнадцать лет моложе ее. Вобщении с Фрейдом она предпочитала считать, что действует из болеевозвышенных мотивов. Ее интерес, как он заверял Ференци, был чисто интеллектуальным. Этобыла женщина значительная, "даже хотя все следы вокруг нее ведут в логовольва и ни один - наружу". Ему, как и всем остальным - Ницше, Рильке идругим, - нравилась именно ее компания, а не сложные рассуждения этойженщины по поводу психоаналитической теории. Всего через несколько недель после ее прибытия в Вену, когда онапропустила одну из его лекций в университете, Фрейд пишет: "Я какзачарованный смотрел на пустой стул, где должны были сидеть вы". Когда онаприходила к нему по воскресеньям, чтобы поговорить о психоанализе и своихдетских днях, он дарил ей цветы, однажды "розовые тюльпаны и бледнуюсирень", а в конце ее последнего визита в апреле - розы. Гражданская жена Эрнеста Джонса, Лоу Канн, тоже была любимицей Фрейда.Ее лечение от пристрастия к морфию и других проблем, одной из которых былДжонс, весной 1913 года подходило к концу. Фрейд знал то, что Джонсу былонеизвестно, в том числе тот факт, что после анализа у Канн в Вене появилсялюбовник, почти его тезка, Герберт Джонс, богатый поэт-американец. Конечно,психоанализ вмешивался в жизнь людей, как это и должно было быть. Фрейданализировал Эльму Палос - в результате она потеряла желание выйти заФеренци и тот оказался с Гизеллой, ее матерью, хотел он того или нет. Фрейдкак аналитик любовниц своих учеников имел над ними еще большую власть. Фрейд относился к Лоу, "драгоценности", с энтузиазмом. К лету, когдаона решила порвать с Эрнестом, она "цвела" освободившись и стала ему"чрезвычайно дорога". Он рассказал Ференци, что "у меня появилось к нейочень теплое чувство с полным отсутствием сексуальности, что раньше бывалоредко (видимо, это связано с возрастом)". От Фрейда редко можно былоуслышать о каких-либо теплых чувствах. В статье "Перенос любви", написаннойв 1914 году, где Фрейд писал, что пациентка должна понимать, чтовлюбленность в аналитика - часть лечения, он говорил и об искушениях, скоторыми сталкивается бедный аналитик, обязанный самоконтролем доказать ей,что ему можно доверять свои мысли и фантазии. Имел ли он в виду Лоу? Если ине ее, то уж во всяком случае других привлекательных женщин, которые былисреди сотен пациентов, лежавших на его кушетке. В очерке чувствуется нотка грусти, когда Фрейд говорит о "несравненномочаровании" "женщины высоких принципов, которая признается в своей страсти",и высказывает предположение, что аналитика искушает не "грубо чувственноежелание". Скорее более тонкое поведение, не явно сексуальное, можетзаставить мужчину забыться "ради приятного переживания". Подобно улицамкрасных фонарей в Триесте, для человека эта ситуация была испытанием,которое стоило выдержать. В 1913 году Эрнесту Джонсу пришлось смириться с Лоу, столь изменившейсяпосле анализа. Он отнесся к этому стоически, признавшись Фрейду, что хотелобвинить во всем его ("мимолетное явление"), отправился в Будапешт, чтобыего проанализировал Ференци, навсегда уехал из Канады и снял в квартиру вЛондоне на улице Грейт-Портленд, к несчастью, всего в нескольких сотняхметров от медицинского района. Он оказался практически там же, откуда уехалпочти пять лет назад. Канн, которая оставила его не сразу, помогла емуобставить квартиру. Фрейду Джонс сообщал о подробностях умирающей связи, какбудто ждал от него одобрения, - рассказывал о том, как Канн принесла домойбездомного котенка, перекормила его, дала ему слабительное, а потом сделалаклизму. Поскольку Джонс отнесся к этому недостаточно серьезно, онаразозлилась и "три часа в качестве наказания заставила бегать по 'срочнымпоручениям'". Сначала ей понадобился специальный шприц, чтобы сделатькотенку укол бромида. Потом - синильная кислота на случай, если животномустанет так плохо, что его придется убить. "Она, несомненно, умеетудовлетворять и развивать склонность человека к мазохизму", - заявил Джонс,но если он рассчитывал на успокаивающий ответ Фрейда, то был разочарован.Кроме того, Джонс сообщал, что она по-прежнему принимает морфий. Каждый из пяти членов комитета получил в мае 1913 года от Фрейда вподарок маленькую старинную печать, которую можно было поместить в золотоекольцо. У него самого было такое кольцо с головой Юпитера. Когда Фрейдзакончил книгу "Тотем и табу", часть членов комитета пригласила его на обедв Пратере, где ему подарили египетскую фигурку. Фрейд поставил эту фигуркуперед тарелкой и назвал своим тотемом. Дело развивалось, но им все ещенеобходимо было чувствовать себя группой братьев во враждебном мире. Вена продолжала жить своей жизнью - этот город кипел идеями, к которымимперские чиновники оставались глухи. Эмансипация не была предметомобсуждения для императора Франца Иосифа и его эскадронов бюрократов.Интеллектуалы и художники, которые стремились изменить старый подавляющийличность мир, находили слушателей только друг в друге. Это были и Фрейд споследователями, и Карл Краус, который впал в апокалиптическое настроение иобъявил в "Факеле", что Австрия - это "экспериментальная станция дляисследования конца света", и художники со странным восприятием мира,раздражавшим приверженцев традиционного искусства, такие как экспрессионистОскар Кокошка, который утверждает, будто почувствовал приближение кризисаеще в 1910 году и понял "неожиданно и интуитивно", что "все человечествопоражено неизлечимой болезнью". Угнетение человека было основой цивилизованного общества. Фрейдпризнавал власть и в то же время своими действиями ниспровергал ее.Правители Австро-Венгерской империи, равно как и любые другие императоры,естественно, одобряли угнетение. Их больше всего беспокоили отдельные неприятные случаи, напримеристория с полковником Альфредом Редлером, отважным главой шпионажа империи,который, как выяснилось, продал России планы крепостей в Галиции и боевогопорядка армии, подготовленные для вторжения в Сербию, в случае если империипридется защищать свои интересы на Балканах. Полковника-гомосексуалиставынудили застрелиться, чтобы избежать суда, и он подчинился в мае 1913 года.На следующий год, когда началась война, эти планы оказались гораздо важнее,чем кто-либо предполагал. Ближе к концу 1913-го и в 1914 году Юнга беспокоили яркие сны и видениявсеобщей катастрофы, которые, возможно, были свидетельством временногоумопомешательства, но он счел их пророческими. Путешествуя поездом, онпогрузился в транс и увидел, как Европа тонет в море крови и трупов.Конечно, Швейцария в его видении спасается. Во время этой поездки ему дваждыснился один и тот же сон. Еще один сон, повторившийся трижды, изображалЕвропу, страдающую от мороза посреди лета. Среди льда он нашел куствинограда и накормил голодных. Юнг был не в себе. Он решил "отпустить себя" (по его собственномувыражению) во время рождественского поста в декабре 1913 года. Началосьисследование бессознательного, и он посещал подземный мир духовных героев идуховных друзей. Критики утверждают, что следующие несколько лет он страдалот шизофрении. До того как отправиться в эти путешествия, Юнг успел посетить еще одинежегодный психоаналитический конгресс в Мюнхене, который проводился всентябре. Он и Фрейд находились в одном помещении в последний раз. На этомсъезде Юнг снова был избран президентом международной ассоциации, причеммногие фрейдисты воздержались. Однако эта должность к тому времени стала длянего чисто формальной. В октябре он ушел с редакторского поста в"Ежегоднике" по причинам "личного характера, в связи с чем я считаю нижесвоего достоинства обсуждать их публично", а полгода спустя, в апреле 1914года, отказался от должности президента. "Итак, мое предсказание сбылось, - писал Джонс Фрейду. - Если у псаслишком длинный поводок, он им себя задушит". Фрейд к тому времени уженаписал краткую и тенденциозную историю движения, датированную февралем 1914года. Она была опубликована в "Ежедневнике". В этой работе Фрейд считаетересь Юнга менее важной, чем Адлера, и осуждает претензии "швейцарцев": Дело в том, что эти люди уловили в симфонии жизни несколько культурныхобертонов и тоже не смогли услышать мощной первобытной мелодии инстинктов. Возможно, эта холодная и автократичная статья ускорила уход Юнга. Не нужно удивляться субъективному характеру вклада, который я хочусделать этой работой в историю психоаналитического движения, равно как и нестоит задумываться о том, какую роль играю в этом я. Ведь психоанализ - моедетище. Правда, в одном случае Фрейду пришлось покривить душой, когда онсказал, что написал очерк "без каких-либо сильных личных мотивов". Текстпротиворечит этому утверждению, да и по крайней мере одному из друзей Фрейдсказал правду. В июне он писал Саломе, что он "намеренно дал каждому хорошуювзбучку". Движение выжило. Расширение могло продолжаться. В Лондоне Джонспланировал обратить в свою веру образованных англичан, воодушевленный тем,как "журналы и литературные издания высшего класса" начали писать опсихоанализе. Здесь информация распространялась не так эффективно, как вАмерике, где профессор мог написать популярную статью, не подвергаясь за этоосуждению. Лондонские журналисты увлеклись идеей таинственного"бессознательного", присутствующего в каждом человеке, хотя от темы сексаони держались подальше. Журнал "Стрэнд" положительно отзывался опсихоанализе в 1912 году в статье под модным названием "Любовь- этоболезнь?". Когда в 1914 году в переводе Брилла появилась "Психопатологияобыденной жизни", Фрейда провозгласили "Шерлоком Холмсом мозга". Такая вульгарность не производила впечатления на медицинскийистеблишмент, у которого не было времени на Джонса (того предупредили вличной беседе, что, если он не уедет из Лондона, его подвергнут остракизму)или на неприличные теории Фрейда. На заседании Британской медицинскойассоциации в 1911 году доктор Дэвид Эдер, недавно увлекшийся психоанализом,описал случай истерии аудитории специалистов, состоявшей из девятиневрологов. Когда он дошел до темы секса, все вышли из зала. Невзирая на это, Джонс и Эдер в октябре 1913 года создали Лондонскоепсихоаналитическое общество и назначили друг друга президентом и секретаремсоответственно. К следующему январю частная практика Джонса уже процветала:он принимал ежедневно по восемь пациентов, что давало ему возможностьзарабатывать шестьдесят-семьдесят фунтов в неделю - в 1914 году это означалонеплохой достаток. Он рассказал Фрейду, что вскоре сможет жениться, "и это,как я надеюсь, станет следующим этапом моей жизни". В июне Лоу вышла замужза другого Джонса в Будапеште, причем Фрейд был в числе приглашенных. Тем летом 1914 года дочери Фрейда Анне разрешили самой отправиться вАнглию на отдых. Это была застенчивая и серьезная восемнадцатилетняядевушка, склонная к мечтательности и самопожертвованию. Она как будто ссамого детства договорилась с отцом участвовать в его делах в ущерб своимсобственным. В тринадцать лет она сидела в уголке на собраниях венского общества.Если бы ей разрешили, она бы поехала с отцом в Америку в 1909 году. Фрейдсчитал ее "немного странной", видел, как ее затмевает наиболее близкая повозрасту сестра Софи, и давал ей добрые советы, но не проявлял свою любовь ввиде объятий и поцелуев - Фрейд всегда был скуп на такие нежности. Более нежные родители часто относятся к последнему ребенку не таксурово. Но Фрейд серьезно говорил с Анной о том, как вести себя разумно исмотреть жизни в лицо. У Анны были тяжелые взаимоотношения с Софи, котораябыла на два с половиной года старше и гораздо красивее. В 1912 году она былапомолвлена с фотографом из Гамбурга, Максом Хальберштадтом. (Матильда вышлазамуж еще в 1909 году.) Фрейд шутливо называл Анну своей "единственнойдочерью". Сыновья были уже взрослыми и не жили дома. Возможно, Анназадумывалась о судьбе дочерей, которые становятся единственным утешениемстареющих родителей. Во время помолвки Софи Анне было шестнадцать и она как раз заканчивалашколу. Фрейд обещал, что покажет ей осенью и зимой юг. Она должна быланесколько месяцев путешествовать вместе с тетей Минной, чтобы расширитькругозор и укрепить слабоватое здоровье. Но теперь это путешествие пришлосьотменить, потому что приготовления к свадьбе требовали присутствия Минны. Вбуржуазных семьях традиции были нерушимы. Анна провела зиму в Мерано подприсмотром дальней родственницы. И узнала, что не попадет на свадьбу Софи вянваре 1913 года. Дошедшее до нас письмо от нее отцу из Мерано полно тревоги по поводутого, что у нее не получается быть "разумным" человеком, и она просит егопомочь ей достичь этого состояния. Анна вознаграждается на Пасху 1913 года,когда Фрейд забирает ее из Мерано, чтобы она могла провести несколько дней вВенеции и Триесте. Наконец Анна стала его компаньонкой в путешествиях, как имечтала. Самостоятельное путешествие в Англию в 1914 году было предпринято послетого, как она сдала предварительные экзамены на должность школьнойучительницы, и перед тем, как она начала работу осенью. Ей было восемнадцатьлет, и она была на семь месяцев моложе, чем ее отец, когда он впервые в 1875году пересек Ла-Манш и открыл для себя мрачную красоту Манчестера. Аннасобиралась провести это время на юге Англии, в Суссексе, в "дамскомзаведении", а также с родственниками. Двадцать фунтов было выслано СэмуФрейду, племяннику Зигмунда, в Манчестер, чтобы он выступил в роли банкира. Фрейду, похоже, не приходило в голову, что Эрнест Джонс распущенныйхолостяк, который объявил о своем решении найти жену, решил не ходить далекои остановить свой выбор на дочери психоанализа. Лишь тогда, когда онаприбыла в середине июля в Англию, Фрейд предостерег ее в письме, будто онзнает "из самых надежных источников, что у доктора Джонса серьезныенамерения ухаживать за тобой". Без сомнения, этим надежным источником былаЛоу, новоявленная госпожа Герберт Джонс. Он сообщил Анне, что ей ни в коем случае не будет дана такая свободавыбора, как сестрам. С родителями она "жила и более близких отношениях, чемостальные", и Фрейд считал что ей "покажется гораздо сложнее принять такоежизненно важное решение без нашего - в данном случае моего - согласия". Вписьме Джонсу, который уже встретил ее с цветами по прибытии и отвез в местоназначения, Фрейд писал: "Она не претендует на то, чтобы к ней относилиськак к женщине, потому что все еще далека от сексуальных желаний идовольно-таки холодна к мужчинам". В нем говорил отец, а не психоаналитик. Джонс ответил тоном человека, которого неправильно поняли, упомянув о"прекрасном характере" Анны и хитро добавив, что она, "несомненно, позжестанет замечательной женщиной, если сексуальное подавление не причинит ейвреда". Он выразился дерзко, поскольку был крайне разочарован. Целая историяпсихоанализа с Эрнестом Джонсом в роли зятя его основателя не состоялась. В конце июня 1914 года наследник австрийского трона, эрцгерцог ФранцФердинанд, плотный мужчина в тесной военной форме, посещал Боснию, в товремя часть империи, чтобы выразить поддержку боснийцам в борьбе ссоседями-сербами доставлявшими немало неприятностей. Больной туберкулезоммолодой человек с револьвером убил его с женой в Сараево, надеясь помочьделу сербов. Фердинанд стал вторым погибшим наследником престола Австрии -за четверть века до того в Мейерлинге совершил самоубийство его кузенРудольф. В парке Бадена, под Веной, оркестр прервал игру посреди мелодии. СержПанкеев, который за неделю до того последний раз приходил к Фрейду наанализ, вспоминал, как возвращался с прогулки в Пратере и получилспециальное издание "Нойе фрайе прессе" с этим известием. Фрейд в письмеФеренци в то воскресенье говорил о последствиях, которые невозможнопредвидеть, хотя казалось, что "личной заинтересованности тут немного". Ноослабевшая Австрийская империя, "изъеденный червями галеон", как кто-то ееназвал, решила поступить смело и наказать Сербию. Потребовался месяц угроз и ультиматумов на то, чтобы создать альянсы ивтянуть в ссору всю остальную Европу. В это время, Юнг покинул международнуюассоциацию, разорвав последнюю связь с фрейдистами, а аналитики из Цюрихаушли вместе с ним. "Итак, мы избавились от них, - писал Фрейд 26 июляАбрахаму, - от этого жестокого лицемера Юнга и его ханжеских попугаев". Страны уже начали мобилизацию. Генералы были практически готовы квойне. Фрейда охватило то же волнение, что и всю Вену. Он признался, чтовпервые за тридцать лет почувствовал себя австрийцем и хочет дать "этой неочень вселяющей надежды империи" еще один шанс. В Англии Джонс повез Анну с компанией на воскресную прогулку по Темзе.Он услышал о "всеобщем Армагеддоне" и вызвался сопровождать ее в Германию. Вэто время госпожа Герберт Джонс активно скупала морфий, заявляя, что онпредназначен для раненых иностранных солдат. К началу августа все объявили друг другу войну. Анна смогла вернутьсядомой вместе с отъезжающим австрийским послом и его сопровождающими, которыеплыли через Гибралтар и Геную. Вскоре Германия и ее союзники, Центральныесилы, начали успешные сражения с русскими и французами. Что до Англии,Абрахам ободряюще писал из Берлина, что "мы можем положиться на Круппа иЦеппелина". Фрейда эти события захватывали так же, как и франко-прусская война,когда он учился в школе. Будучи в Гамбурге с Софи и ее мужем, сын которых,Эрнст, родился в начале этого года и стал его первым внуком, Фрейд писалАбрахаму, что когда он с семьей говорит о "наших" сражениях и "наших"военных займах, он иногда вспоминает о "разговорах о другой битве, котораяпосле некоторого успеха закончилась ничем". Это, - писал он, - как"воспоминания прошлой жизни". Он имел в виду великую войну с Юнгом.