Индийский океан, к западу от Цейлона

Только в самую последнюю неделю моего пребывания в Индии я...Только в самую последнюю неделю моего пребывания в Индии я стал получать доказательства существования тех, кого называют гималайскими Братьями. Однажды вечером, когда я находился с полковником и миссис Гордон в их доме в Хауре [пригород Калькутты], появился мой духовный наставник, Эрнест, и сообщил, что он поддерживает отношения с одним из Братьев. Это заинтересовало меня, но до того момента как я отправился домой на пароходе "Вега", не произошло более ничего, что могло бы убедительно подействовать на меня...

22 марта 1882 года мы находились в море, покинув [Коломбо] Цейлон в 6 часов вечера того же дня. Я занимал каюту, выходившую на переднюю палубу, под мостиком... Около 10 часов вечера я находился в каюте спиной к открытой двери и переодевался, чтобы отправиться спать на палубе. Повернувшись, чтобы выйти, я увидел, что в проходе стоит какой-то человек, которого я поначалу принял за слугу или местного стюарда. Думая, что он принес какое-то послание, я задержался на мгновение, ожидая, что он заговорит, но он этого не сделал, и тогда я, полагая, что он поступает весьма невежливо, не спрашивая разрешения войти и не оказывая мне подобающего европейцу уважения, сердито приказал ему на хинди уйти; после чего он вошел в каюту, схватил меня за руку и пожал мне руку, как Мастер масон, прежде чем я успел оправиться от изумления.

Я потребовал, чтобы он объяснил мне цель своего вторжения и сказал, чего от меня хочет. На отличном английском он вежливо сообщил мне, что он Кут Хуми Лал Синг, а я к тому моменту был настолько покорен его внешностью, знанием масонства и утверждением, что он именно тот человек, мистик, или Адепт, о котором я так много слышал во время моего пребывания в Индии, что я безо всякого колебания признал его за такового.

Затем состоялась беседа, которая, скорее всего, не интересна никому, кроме меня, доказавшая мне, что он хорошо знаком и со спиритуалистическим, и с теософским движением, а также с моими друзьями в Индии. Он был интеллигентным человеком во всех отношениях, прекрасно образованным, но внешне он не отличался от тысяч других местных жителей Востока. Это не было галлюцинацией, поскольку я полностью владел всеми своими чувствами, а то, что это не было субъективным видением, доказывается тем самым рукопожатием и совершенно очевидной материальностью фигуры.

Какая-то мелочь... на мгновение отвлекла мое внимание от него, ибо я очень пристально разглядывал его, но когда я снова повернул голову - он пропал! До открытой двери - две ступеньки, а оттуда я имел возможность хорошо просмотреть все, что есть на передней и задней палубах, но я не увидел там никакого уходящего человека, хотя ни единое живое существо не успело бы за это время исчезнуть из поля моего зрения.

На следующий день я обошел весь корабль, даже спустился в трюм в поисках человека, похожего внешне на того, что я видел прошлой ночью, но не нашел ни малейшего его следа, хотя в тот момент у меня в голове засела мысль о том, что, должно быть, на борту находится человек, которого посадили на судно на Цейлоне с целью обмануть меня. Но чем больше я размышлял над этим, тем менее вероятной становилась для меня эта теория, и через два дня я написал торопливое и полное энтузиазма письмо, которое появилось в "Оккультном мире"...

Кут Хуми обещал мне, что если я напишу, находясь на борту корабля, письмо миссис Гордон, то он препроводит его ей в Хауру... Я подумал, что моя встреча с ним является хорошей возможностью передать новости таким образом, и написал письмо, отметив свою полную уверенность в том, что человек, которого я видел, был не кем иным, как Великим Учителем... Написав письмо... я отправился на палубу, отыскал одну даму, которая весьма интересовалась психическими феноменами, прочел ей письмо и предложил в качестве небольшого эксперимента для нас и тех, кто был "на другом конце провода", пометить конверт. Она согласилась и сделала это.

Вернувшись в курительную, я рассказал, что сделал, некоторым из пассажиров, после чего один джентльмен, говоривший о себе, что он теософ и знаком с госпожой Блаватской, спросил меня, почему бы ему тоже, как и мне, не послать письмо? У меня никаких возражений против этого не было, и он прямо там написал небольшую записку... Я вскрыл конверт и положил оба письма в другой, снова пошел к даме, чтобы она пометила его. Ее в тот момент не оказалось на палубе, поэтому я вернулся в курительную и рассказал об этом тем, кто там собрался, и тогда один из них сказал: "Поставьте на нем крестик"; а другой сказал: "Добавьте еще один"; а третий пожелал, чтобы нарисовали три креста. По просьбе каждого я дорисовал по кресту, пока всего их не стало три, затем взял конверт, положил его в кейс для бумаг, а этот кейс запер на ключ и положил на полку в своей каюте. Время от времени я открывал его, чтобы посмотреть, на месте ли все еще этот конверт, и, насколько я помню, последний раз я его видел примерно в 4 часа, потому что когда я смотрел в очередной раз, незадолго до обеда, его уже не было.

...В тот же вечер в присутствии полковника Олькотта, полковника Гордона и его жены конверт, помеченный тремя крестами, в котором было мое письмо, упал с потолка спальни, которую я занимал, будучи в Хауре... У меня не было возможности проверить, было ли письмо написано моим почерком, но, насколько я могу судить по тому, что в нем было сказано, оно походило на то, что написал я, - кроме того, миссис Гордон очень хорошо знает мой почерк.

АЛИСА ГОРДОН^[48]