Классификация политических решений

Говоря о наличии ситуации ресурсных ограничений, мы вплотную подошли к проблеме классификации политических решений. Политические решения действительно можно сгруппировать по данному основанию и разделить их на решения, принимаемые в условиях неопределенности и в условиях достаточности информации; в условиях цейтнота и в условиях наличия временного запаса; в условиях лимита на финансовые ресурсы и в условиях обеспеченности ими; в условиях ограниченности организационной базы и в условиях наличия значимого оргпотенциала. Однако подобные классификацию вполне можно применить к любому типу решений - ведь она не отражает специфики собственно решений политических. Поэтому для политических решений необходимы свои рубрикаторы.

Одну из первых попыток выделить основные типы собственно политических решений можно найти в работе Р. Макридиса "Изучение сравнительного правительства", вышедшей в свет в середине 50-х годов XX в. Он выделял три типа политических решений. Первый был назван им фундаментальным, - этот вид решений затрагивает всю схему принятия решений в обществе и непосредственно само лицо, принимающее решение. По сути, речь идет о таких решениях, которые кардинальным образом меняют существующую политическую систему. Не случайно Р. Макридис говорит о двух способах принятия данных решений - легитимном в виде конституционных реформ и нелегитимном в виде революций.

Второй тип политических решений - решения законодательные. Они затрагивают статус и права многих членов общества и устанавливают новые процедуры принятия решений в обществе. К ним относятся законы и подзаконные акты, принимаемые органами законодательной власти. Наконец, третий тип решений - решения, касающиеся отдельных, индивидуальных случаев, которые Макридис называет административными или судебными. Фактически они представляют собой технику применения решений второго типа к конкретным ситуациям.

Данная классификация, несмотря на ее достаточно почтенный возраст, до сих пор является популярной у политологов, и особенно у представителей постсоветских научных школ. Это во многом обусловлено тем, что они в большинстве своем начали разрабатывать тему принятия политических решений только в конце 80-х годов, и делали это в основном на основе западных разработок, где данная проблема изучалась уже в течение нескольких десятилетий. До 80-х годов в СССР теория принятия решений разрабатывалась исключительно в рамках науки об управлении и специфика собственно политических решений не выделялась.

В результате схема Р. Макридиса воспроизводится в точном или несколько измененном виде во многих работах политологов из стран СНГ, воспринимающих ее как некоторый канон. Однако данная классификация представляется все же достаточно общей. В частности, если Президент Российской Федерации принимает решение об отставке премьер-министра, после чего происходит назначение нового главы правительства с одобрения Госдумы, то данное решение трудно отнести к одной из предложенных групп. Оно не фундаментальное, поскольку речь идет о замене конкретного чиновника, а не системы принятия решений, которая остается прежней. Не носит оно и законодательного характера, поскольку не является законом и не устанавливает процедуры, касающиеся значительной части членов общества. Данное решение близко к типу административных или судебных, но все же стоит несколько особняком - ведь оно относится ко второму лицу в иерархии государственной власти, а значит, неизбежно повлияет на расклад политических сил. Очевидно, нельзя сопоставлять решение о смене премьер-министра и административное решение о разрешении на проведение митинга политической партии в одном из областных центров страны. Не вписывается в данную схему, например, и решение о выборе наиболее оптимальной стратегии по проведению предвыборной кампании.

В политической науке существуют и другие попытки классифицировать политические решения. Так, свое видение этой про-блемы предлагает Т. Клементевич, считающий, что надлежащую типологию политических решений можно получить путем перекрещивания двух делений - на субъектов, участвующих в выборе политического действия, и на различные уровни интеграции социальных интересов и соответствующей ему в целом сферы адресатов решения. Первый принцип деления достаточно понятен. Второе же деление понимается Т. Клементевичем как градация на различные уровни власти, к которым относится то или иное решение, - федеральный, называемый им центральным, региональный и местный. Таким образом, в стране с унитарным федеративным устройством будет лишь два уровня интеграции интересов - центральный и местный, и все многообразие решений субъектов политического процесса, таких как граждане и представители, взятые лишь для примера, можно, согласно Т. Клементевичу, свести в табл. 2.

На наш взгляд, данная схема также страдает некоторыми изъянами, причина которых кроется в определении уровней интеграции интересов: у Т. Клементевича они полностью совпадают с уровнями административно-территориального устройства, причем берутся во внимание только те решения, при которых реализуются максимально возможные для тех или иных политических субъектов полномочия. Например, решения главы государства или центрального парламента рассматриваются исключительно как решения, затрагивающее интересы всего населения страны или каких-либо социальных групп, проживающих сразу в нескольких регионах.

Решения высших органов политических партий, профсоюзов Проблемные решения местных органов политических партий.

В этом случае уровень интеграции интересов действительно совпадает с адресатами решения. Но все политические решения нельзя ограничить подобными рамками - центральные органы власти вполне могут принимать решения, касающиеся исключительно нижестоящих уровней. Ведь если Президент Российской Федерации подписывает указ, относящийся к одному из субъектов Федерации, то уровень интеграции интересов в этом случае будет центральным, а сфера адресатов - региональной. Аналогичное несоответствие между уровнем интеграции интересов и сферой адресатов решения наблюдается и при решении центрального органа какой-либо партии относительно одного из ее региональных отделений. В этой связи смешивать уровень интеграции интересов и сферу адресатов представляется нецелесообразным.

Кроме того, целый ряд политических решений не имеет слишком обширной сферы адресатов. Так, если президент отправляет в отставку главу правительства, то такое решение непосредственно отразится на населении страны, но если в отставку будет отправлен руководитель президентской администрации, то последствия такого шага будут гораздо более локальными. Между тем решения, касающиеся борьбы за распределение ресурсов и не носящие нормативно-регламентационного характера для всего общества или одного из уровней административно-территориального устройства государства, из схемы Т. Клементевича выпадают.

В этой связи более правильным было бы классифицировать политические решения, с одной стороны, посубъектно, а с другой - функционально, т.е. согласно функциям, выполняемым, каждым из политических акторов. В результате типология политических решений будет иметь уже форму сложной матрицы, поскольку функции каждого политического субъекта отличаются друг от друга и их совпадение у различных субъектов является неполным. Так, для простых граждан можно выделить функции избирателя и участника демонстраций и прочих форм коллективного протеста, а у рядовых членов партий к ним добавится функция партийных активистов. Каждая из этих функций связана с самыми простыми формами политических решений. По мере усложнения субъектов политического процесса набор функций, а значит, и типов политических решений, им принимаемых, будет возрастать. Например, такой субъект политического процесса, как парламент, будет выполнять уже гораздо более сложные и значимые функции, среди которых в качестве основных можно назвать законодательную и контрольную. При этом решения, связанные с ними, будут различаться в зависимости от типа политической системы, в которой функционирует парламент. Например, в России Государственная Дума может только утверждать кандидатуру на пост председателя правительства, которая вносится президентом по своему усмотрению, в то время как во Франции премьер-министром обычно становится не выгодная президенту кандидатура, а представитель партии, имеющей в нижней палате парламента наибольшее число мест.

2.4. Субъекты политического анализа

Политические эксперты

Рассмотрев понятие политического анализа и разобрав три его основных блока, необходимо, прежде чем перейти к конкретным методикам политического анализа, остановиться на субъектах политического анализа. Данный вопрос уже поднимался при рассмотрении вопроса о демаркации прикладной и теоретической политологии, когда мы обозначили в качестве субъектов политического анализа представителей определенной профессии - политических аналитиков. Данное определение субъектов политичес-кого анализа содержит некоторую тавтологию, и поэтому предпочтительнее назвать их политическими экспертами, которых можно представить как лиц, обладающих необходимыми знаниями по некоторому кругу политических проблем и способных применять их для решения конкретных задач. Понятие "эксперт" не относится исключительно к сфере политики - в каждой отрасли знаний есть свои специалисты, являющиеся экспертами в той или иной области.

Как отмечал Козьма Прутков, "специалист подобен флюсу - полнота его одностороння". Между тем это ироничное высказывание указывает не на слабое место эксперта, а на его основное достоинство. Ведь односторонность позволяет аккумулировать значительные знания в определенной области, что и делает его уникальным. В то же время эксперт - это не просто "резервуар знаний", предназначенный только для их востребования в определенный момент. Не менее важным является и его способность использовать их для решения конкретных задач. Этим объясняется необходимость специальных методик конвертации знаний в советы, которые будут рассмотрены в третьей главе.

Таким образом, можно выделить две главные черты эксперта наличие определенных уникальных знаний и способность использовать их оптимальным образом для решения задач из текущей практики.

Парадокс политической экспертизы и эволюция экспертного знания

Появление протоформ экспертного знания относится еще к временам античности, на что указывает и происхождение слова "эксперт" от латинского experto - "опытный". Слова же римского поэта Вергилия "experto credite" - верьте опытному - вполне можно использовать в качестве девиза современного экспертного знания.

Отметим, что именно в античности сформировался некоторый парадокс политической экспертизы, связанный с тем, что политика не считалась столь сложной сферой, требующей наличия особых знаний. В то же время в других отраслях знания жители, например, греческих полисов уже использовали услуги экспертов - это хорошо показал Платон в диалоге "Протагор": "Я, как и прочие эллины, признаю афинян мудрыми. И вот я вижу, что когда соберемся мы в Народном собрании, то, если городу нужно что-нибудь делать по части строений, мы призываем в советники по делам строительства зодчих, если же по потребительской части, то корабельщиков, и так во всем том, чему, по мнению афинян, можно учиться и учить. Если же станет им советовать кто-нибудь другой, кого они не считают мастером, то будь он хоть красавец, богач и знатного рода, его совета все-таки не слушают, но поднимают смех и шум, пока либо он сам не оставит своих попыток говорить и не отступится, ошеломленный, либо стража не стащит и не вытолкает его вон по приказу пританов".

Но совершенно иначе обстоит дело с принятием политических решений - ведь, по мнению греков, искусству управления городом нельзя обучиться и по этим вопросам в собрании могли выступать все - "будь то плотник, медник, сапожник, купец, судовладелец, богатый, бедняк, благородный, безродный". Это происходит потому, что греки связывают управление государством не с какими-либо специальными навыками, а лишь с добродетелью, которой в той или иной степени наделены все люди. Правда, сам Платон пытается предложить несколько иное толкование данной проблемы, вкладывая в уста Сократа слова о том, что добродетели можно научиться и что она по этой причине является знанием. Следовательно, по его мнению, вопросы управления полисом было бы це-лесообразнее решать тем людям, которые обладают этим знанием в большей степени. Данная идея развивается и в более поздних работах Платона, и в первую очередь в "Государстве", где предлагается предоставить право принятия всех государственных решений особой группе людей - философам, которые после длительного воспитания и тщательного отбора смогут самостоятельно принимать любые государственные решения, т.е. фактически являться экспертами по всем, а не только политическим вопросам.

Однако умозрительное государство Платона осталось утопией, в то время как на практике уже в более поздний исторический период - в средние века - сложился несколько иной по сравнению с греческими полисами механизм принятия решений. Право принятия решений в сфере госуправления перешло к монархам и их ближайшему окружению, которые, правда, уже не связывали политические решения с добродетелью. Но при этом парадокс политической экспертизы сохранился - правители, явно не соответствуя в полной мере идеалу платоновских мудрецов-философов, прибегали к услугам носителей научных знаний во многих вопросах, но только не в политической сфере. Здесь решения по-прежнему принимались практикующими политиками. В качестве опровержения данного тезиса можно указать на наличие у монархов советников, однако этот ограниченный круг лиц реально выполнял гораздо более широкие функции - по сути, они сами являлись активными практикующими политиками и непосредственным образом лично участвовали в политической жизни своих стран. Так, советник по военным и политическим вопросам французских монархов Франциска I и Генриха II Анн де Монморанси являлся также коннетаблем - маршалом Франции, а впоследствии стал главнокомандующим армией и управляющим королевским домом.

Начало буржуазного периода политической истории не изменило ситуации в проблеме появления политической экспертизы - произошли некоторые трансформации в самой политической системе, в том числе и в способах рекрутирования политической элиты, но институт политических экспертов так и не сформировался.

Замена в ряде стран Западной Европы передачи монархических титулов по наследству избранием первых лиц государства частью населения не привело к тому, что практикующие политики осознали необходимость появления специальных политических консультантов. Отсутствие спроса на данный вид услуг обусловило и отсутствие предложения, в результате чего фактически до начала XX века политической экспертизы просто не существовало.

С этой точкой зрения согласны и западные исследователи - например, Л. Пал считает, что до Первой мировой войны политическая экспертиза была заменена на statecraft, что можно перевести на русский язык как умение управлять государством. У данного умения две составляющих - мудрость правителя и его опыт, которые и заменяют собой политическую экспертизу. В результате вплоть до середины XX века практикующие политики пребывали в уверенности, что они способны самостоятельно осуществлять функции политической экспертизы, не привлекая для этого каких-либо специалистов.

Причины расцвета политической экспертизы

Ситуация кардинально меняется после Второй мировой войны. Этот период по праву можно назвать временем появления и расцвета политической экспертизы. Л. Пал связывает это с тремя основными причинами. Первая из них - общее усиление позиций науки об управлении. Речь идет о появлении в западном обществе уверенности в необходимости развития менеджмента, который должен способствовать более эффективной организации управления, причем во всех структурах - от отдельного предприятия до всего государства. Вторая причина - рост внимания к гуманитарным наукам, в результате чего пришло осознание того, что качественный политический анализ является не продуктом опыта и богатой политической практики, а продуктом научных технологий. В качестве третьей причины канадский политолог называет успешное развитие после войны экономики западных стран.

Рассматривая предложенные причины, в очередной раз приходится обратить внимание на то обстоятельство, что в западной политической традиции принято расширительно толковать политический анализ, понимая его как процесс принятия любых государственных решений. На это указывают и причины развития политической экспертизы после Второй мировой войны. Например, экономический рост рассматривается Л. Палом как следствие появления новой господствующей экономической парадигмы - кейнсианства, предполагавшей активное вмешательство государства в экономическую подсистему общества. По мнению Л. Пала, усиление вмешательства государства в экономику привело к тому, что оно вынуждено было прибегнуть к услугам экспертов в данной сфере, так как ранее, повинуясь теории "невидимой руки" Адама Смита, оно не столь активно участвовало в экономических процессах. Таким образом, Л. Пал ведет речь об экспертах в экономической, но не политической области. Поэтому мы вынуждены скорректировать предлагаемые им причины, поскольку нас в первую очередь интересуют детерминанты появления собственно политической экспертизы.

Отметим, что первые две из них вполне могут быть взяты на вооружение, но на наш взгляд, они крайне близки друг к другу, в связи с чем было бы более оправданным объединить их в одну предпосылку возникновения политической экспертизы, а именно, осознание политической элитой полезности и даже необходимости использования научных технологий, которые могут быть предложены гуманитарными отраслями знания. Появление сциентистской парадигмы позволило изменить пренебрежительное отношение к научным технологиям, характерное для политиков первой половины XX в., и привлечь к участию в решении актуальных проблем из текущей политической практики носителей данных технологий - экспертов.

В то же время эта причина является скорее вторичной - ведь политические акторы могли поверить в могущество научных технологий только в том случае, если они сами уже не могли в полной мере справиться с решением стоящих перед ними задач и если старая стратегия "опыта и мудрости" уже перестала давать эффективные результаты. Возникновение политических технологий стало лишь реакцией на неспособность политиков самостоятельно принимать качественные решения, в результате чего у них возникла потребность в изменении существовавшей системы политического анализа. Новые аналитические приемы явились предложением, сформировавшимся под появившийся спрос, который, в свою очередь, образовался в результате существенного усложнения полити-ческой системы в XX в. Именно этот фактор и следует признать основной причиной появления научного политического анализа с использованием экспертного знания, который должен был заменить дающую сбои стратегию "опыта и мудрости".

Действительно, в XX в. на политической арене появились сразу несколько новых и крайне важных политических субъектов, а уже существовавшие серьезным образом изменились и повысили уровень своего влияния. Так, все более активно стали вмешиваться в политику коммерческие структуры, ранее находившиеся за рамками политического поля, резко возросла роль средств массовой информации, особенно после появления электронных СМИ, в результате чего СМИ получили даже название "четвертой власти". Активно развивается избирательная система, совершенствуется принцип разделения властей и парламентаризма, вследствие чего право выбора получает подавляющее большинство населения с демократической политической системой, а законодательная и судебная власти существенно расширяют свои полномочия. В мире появляется значительное число парламентских республик, где высший законодательный орган власти получает право формировать кабинет министров, при этом последний функционирует только на правах поддержки парламентом. Возникает и институт парламентского контроля за деятельностью правительства. Как значимые политические акторы заявляют о себе общественные организации, бросающие вызов традиционным политическим партиям. Да и сами партии переживают существенную трансформацию: они совершенствуют навыки работы с избирателями, внутреннюю организационную структуру, механизмы реагирования на изменения ситуации.

Усложнение политического процесса приводит к тому, что политики вынуждены учитывать в своей деятельности все новые и новые факторы, сталкиваться с растущим в геометрической прогрессии объемом информации, принимать значительно большее количество решений. Кроме того, политический процесс оказывается настолько динамичным, что понятие опыта становится все более и более расплывчатым - повторяющихся ситуаций становится все меньше, а значит, получаемый от участия в определенных событиях опыт оказывается в будущем мало востребованным. Более того, попытки использовать старые наработки в новых ситуациях без учета изменившихся условий все чаще и чаще заканчиваются весьма неудачно.

Данные обстоятельства приводят к тому, что политики вынуждены искать вспомогательные инструменты для оптимизации своей деятельности и находят их в виде носителей специального знания о политическом процессе, способных с помощью научных технологий трансформировать его в компетентный анализ ситуации, политический прогноз и, что самое главное, политическое решение.

В результате парадокс политической экспертизы оказывается преодоленным, и она становится равноправным членом "экспертной семьи". Более того, политические эксперты все чаще работают в тесном контакте с другими экспертами, что происходит вследствие увеличивающегося числа пограничных проблем, требующих комплексного подхода. Политические эксперты сотрудничают с экспертами в области экономики, юриспруденции, социологии, демографии, целого ряда других отраслей научного знания. Например, возможность изменения избирательного законодательства является как политической, так и юридической проблемой, требующей участия соответствующих специалистов. А для решения задачи обеспечения победы того или иного кандидата на выборах требуется подключение не только политических и юридических экспертов, но и специалистов в целой серии других научных дисциплин.

Разграничение экспертов и политиков

Говоря об экспертной революции в политике, следует отметить и появляющийся соблазн заменить экспертами самих политиков - получить своеобразный экспертный реванш за прошлые исторические периоды, когда политики не видели необходимости в политической экспертизе. Но подобная подмена представляется не совсем реалистичной. Ведь функции современных политических экспертов и самих политиков различаются. Политик - это не носитель определенных профессиональных и научных знаний, а обладатель специфических интеллектуальных и человеческих качеств. Они, с одной стороны, обеспечивают ему легитимность - готовность населения страны передать ему властные полномочия, что весьма важно в современных демократических системах. С другой стороны, они позволяют ему контролировать и направлять процессы, протекающие в обществе. Политик является во многом фигурой синтетической в том смысле, что он задает общие векторы развития всей структуры государства и гражданского общества, при этом не прорисовывая отдельные детали. Определяя общее направление эволюции политической и других общественных систем, он прибегает к услугам экспертов для решения более частных и локальных задач. В результате происходит своеобразное разделение труда между политиками и экспертами - каждый выполняет свою функцию, составляя в целом эффективный тандем.

В то же время на данном этапе развития политической системы не стоит и переоценивать роль экспертов в процессе принятия политических решений - зачастую их голос не бывает услышан практикующими политиками, что приводит к деформациям в процессе принятия политических решений. Особенно это характерно для российского политического процесса - многие отечественные политики, к сожалению, зачастую переоценивают свои силы и по-прежнему считают себя способными самостоятельно оценивать текущую ситуацию, делать прогнозы и принимать решения. Например, Борис Ельцин признается, что решения он "всегда любил принимать в одиночку", а экспертов рассматривал как участников механизма реализации решения, что является примером рудиментарного отношения к политической экспертизе.

Интересно в этом плане замечание А. Вилдавски о том, что основным противником использования политического анализа, а следовательно, и активного применения экспертизы, является бюрократия. Привыкшие к функционированию в четко лимитированном инструкциями и распоряжениями административном пространстве, чиновники в большинстве своем не испытывают необходимости в политическом анализе как инструменте, активизирующем творческое начало при решении политических проблем. А. Вилдавски использует термин "контрабандное проникновение политического анализа во властные структуры", имея в виду то обстоятельство, что технология политического анализа может распространяться в институтах власти, только преодолевая жесткое сопротивление бюрократического аппарата. Сталкиваясь с подобным противодействием, эксперты оказываются перед выбором: либо продолжать попытки внедрения научных методик в процедуру принятия решений в данной структуре, либо самим стать частью бюрократической системы, формализовав свои функции и способы их выполнения и согласившись с рутинизацией своих обязанностей. В этом смысле политический анализ следует рассматривать как альтернативу механизму решения проблем в стиле жесткой регламентации. Политический анализ, в свою очередь, представляет собой научно обоснованные механизмы форсирования творческого процесса при принятии политических решений.

Классификация субъектов политического анализа

Отметим, что в текущий момент политическая экспертиза перестала быть достоянием только властных структур. Круг потребителей аналитической продукции сегодня крайне широк - к ее услугам прибегают практически все субъекты политического процесса. Это хорошо видно по классификации экспертных корпораций - объединений экспертов, - которую можно назвать и классификацией субъектов политического анализа.

Одну из таких классификаций предлагает уже цитировавшийся нами Л. Пал. Рассматривая канадскую политическую систему, он разделил все структуры, работающие в сфере политического анализа, на два сектора: государственный и негосударственный. Каждый из них был разбит Л. Палом на более мелкие подгруппы: первый делится на правительственные и квазиправительственные аналитические подразделения, а второй - на аналитические центры, а) работающие на получение прибыли, б) созданные на базе университетов и в) не считающие финансовую прибыль основной целью своего функционирования.

Правительственные аналитические структуры в классификации Л. Пала представляют собой те подразделения, которые не просто работают на органы правительства, но являются частью его организационной структуры. Входящие в их штат аналитики имеют статус государственных служащих и выполняют функцию аналитической поддержки решений, принимаемых кабинетом министров. По утверждению Л. Пала, такие аналитические службы существуют в канадской политической системе как в аппарате премьер-министра, так и в аппаратах отдельных министерств и ведомств. Квазиправительственные же структуры в систематизации Пала - это те аналитические центры, которые также работают исключительно на правительство, но не входят непосредственно в его структуру и не являются по этой причине его частью.

Большинство в негосударственном аналитическом секторе составляют центры, ориентированные на получение прибыли, а следовательно, представляющие собой коммерческие структуры, для которых политическая аналитика - товар, продвигаемый ими на рынок. Они в первую очередь работают с крупными коммерческими компаниями, вовлеченными в политическую жизнь в основном через лоббистскую деятельность и сталкивающимися с необходимостью просчитывать политические риски, а также политическими партиями и общественными организациями. Но в ряде случаев подобные аналитические центры выполняют работы и для государственных структур, которые в подобной ситуации выступают как покупатели аналитических услуг на открытом рынке. К данной группе субъектов политического анализа Л. Пал относит и фирмы, занимающиеся социологическими опросами.

Центры, не ставящие в качестве своей основной задачи получение прибыли, существуют на спонсорские средства и гонорары от публикаций собственных исследований. Фактически они являются крупными научно-исследовательскими структурами, выполняющими как теоретические, так и прикладные разработки. Достаточно часто определенную долю расходов на их функционирование берет на себя государство, рассматривающее их в первую очередь как академические исследовательские подразделения. Аналогичным образом функционируют и аналитические центры, созданные на базе крупнейших университетов.

Данная классификация аналитических центров страдает, на наш взгляд, целым рядом недостатков. И дело даже не в том, что Л. Пал рассматривает частный случай - канадскую политическую систему. В современных демократиях структурирование экспертного знания достаточно схоже и не претерпевает принципиальных различий от страны к стране. Да, в Канаде - стране с парламентским политическим режимом - основным органом исполнительной власти является кабинет министров. Но это не означает, что экспертные структуры во властных структурах действуют только при правительстве, как об этом пишет Л. Пал. Существуют и аналитические службы в органах власти законодательной, которые Л. Пал относит к квазиправительственным структурам, хотя они зачастую являются подразделениями, непосредственно включенными в парламентскую структуру. Здесь Л. Пал становится заложником собственного деления на правительственные и квазиправительственные аналитические подразделения, которое представляется во многом условным. Ведь даже если аналитические центры и не являются полностью инкорпорированными в органы власти, но работают исключительно на них, то де-факто они входят в систему государственных институтов.

Кроме того, аналитические центры, созданные на базе крупнейших университетов, являются скорее подвидами центров, не ставящих в качестве своей основной задачи получение прибыли, а не самостоятельной категорией. При этом отнесение подобных структур к субъектам политического анализа также требует ряда серьезных оговорок. Как уже отмечалось, анализ текущей политической конъюнктуры является лишь одним из направлений использования имеющегося в их распоряжении интеллектуального потенциала, причем, что важно, далеко не самым основным. В первую очередь они занимаются теоретическими исследованиями и конкретные заказы политических акторов выполняют редко. Поэтому здесь необходим селективный подход к подобным структурам, который мы затронем при анализе альтернативных классификаций. Наконец, представляется ошибочным отнесение к сфере политической экспертизы фирм, занимающихся социологическими опросами - подобные структуры скорее являются поставщиками информационного материала для анализа, но непосредственно самим политическим анализом не занимаются.

Недостатки этого деления пытаются ликвидировать Д. Веймер и А. Вайнинг, которые рассматривают в первую очередь уже американскую политическую систему. Говоря о правительственных аналитических структурах - первой группе субъектов политического анализа - авторы выделяют в них подгруппы в соответствии с теми органами государственной власти, на которые они работают. Данный подход можно признать более точно отражающим специфику государственного аналитического сектора, чем деление Л. Пала на правительственные и квазиправительственные структуры. Д. Веймер и А. Вайнинг пишут о президентских аналитических службах - компактных аналитических группах типа Совета по национальной безопасности и Совета по внутренней политике, осуществляющих аналитическую поддержку решений, принимаемых президентом США; аналитических структурах, интегрированных в различные федеральные агентства, которые выполняют в США функции министерств; службах аналитического обеспечения деятельности парламента. Подобная градация может различаться в зависимости от политической модели той или иной страны (например, в парламентских республиках нет президента и соответственно отсутствуют президентские аналитические службы), но в целом деление по органам власти, в которые инкорпорированы аналитические подразделения, представляется правильным.

Следующую группу субъектов политического анализа составляют крупные исследовательские институты, называемые американскими политологами "резервуарами мысли" - это понятие возвращает нас к проблеме места академических научных структур в политическом анализе. Д. Веймер и А. Вайнинг относят к резервуарам мысли те структуры, которые занимаются разработкой принципиально новых методов анализа, а затем используют их на практике. Наиболее ярким примером такого рода учреждений является "РЭНД Корпорейшн", разработавшая, в частности, метод Дельфи. Подобные научные корпорации - действительно значимые субъекты политического анализа, однако далеко не все академические и университетские структуры выполняют подобные исследования. Поэтому мы солидарны с позицией американских политологов, выделивших в качестве субъектов политического анализа только те научные центры, которые фактически превратились в крупные структуры для проведения прикладных исследований, ставших для них ключевым занятием. При этом научные структуры, занятые фундаментальными исследованиями и выполняющие лишь разовые прикладные работы, вряд ли могут быть включены в классификацию субъектов политического анализа.

Подобные организации являются как бы промежуточным звеном между государственными аналитическими структурами и коммерческими аналитическими центрами. Это связанно с большой ролью государства в их функционировании - именно государство совместно с крупными частными компаниями финансирует производимые ими работы. С этим солидарны и О. Колобов и ряд других авторов, изучавших процесс принятия внешнеполитических решений в США и странах Западной Европы - аналитические структуры, описанные Д. Веймером и А. Вайнингом, они назвали мозговыми центрами (что по сути схоже с понятием "резервуары мысли"), подчеркивая, что их деятельность сконцентрирована преимущественно либо исключительно на правительственных инстанциях.

Третью группу субъектов политического анализа Д. Веймер и А. Вайнинг называют частными аналитическими центрами - она соответствует центрам, имеющим получение прибыли своей основной целью по классификации Л. Пала. В то же время ни Л. Пал, ни Д. Веймер не делят ее на подвиды, что представляется целесообразным с учетом фактора существенно роста в последний период индустрии политического анализа, в которой коммерческие аналитические центры играют все большую роль и развиваются наиболее динамично. Подобное деление предлагает А. Макарышев, выделивший центры прямой поддержки и центры широкой поддержки. Первые из них ориентированны на одного финансирующего их заказчика, в то время как вторые диверсифицируют свою деятельность и не привязаны к одному источнику финансирования.

Центры прямой поддержки часто функционируют в качестве подразделений каких-либо крупных коммерческих компаний, активно участвующих в политической жизни и просчитывающих политические риски. Существуют и формально независимые аналитические структуры, но реально поставляющие свою продукцию одному крупному клиенту, что также позволяет причислить их к данной категории субъектов политического анализа. Центры же широкой поддержки не привязаны к одному источнику финансирования и осуществляют исследования по заказу сразу нескольких политических акторов, среди которых могут быть как коммерческие компании, политические партии или отдельные политики, так и государственные структуры. Деятельность таких центров в большей степени диверсифицирована, так как они работают с большим количество клиентов, запросы которых могут быть достаточно разнообразными".

Резюмируя вышесказанное, можно выделить следующие группы субъектов политического анализа: аналитические подразделения властных структур, зависящие от конкретного органа государственной власти, на который они работают и в который они инкорпорированы; крупные исследовательские центры, занимающиеся разработкой новых аналитических методов и апробирующие их в прикладных политических исследованиях; и, наконец, коммерческие аналитические центры, среди которых выделяются привязанные к одному субъекту политического процесса или же работающие сразу с несколькими заказчиками.

Данную классификацию правильно было бы дополнить таким, субъектом политического анализа, как средства массовой информации. Ведь наиболее авторитетные из них выступают уже не просто как поставщики информации, но и как фирмы, способные обработать ее и препарировать именно в аналитическом ключе.

Наиболее часто СМИ работают в жанре первого этапа политического анализа - анализа политической ситуации. Однако в них все чаще можно встретить попытки спрогнозировать развитие ситуации, а, кроме того, ситуационный анализ и прогнозы в СМИ являются уже описанным нами случаем, когда они непосредственно не связаны с принятием политических решений, но могут оказать влияние на данный процесс. Политические анализы, осуществляемые СМИ, формально не имеют конкретного заказчика, но они, во-первых, потребляются политически активным читателем, зрителем или слушателем, который в большинстве своем является участником политического процесса, пусть даже и в самых простых формах - например, в качестве избирателя. Выбор избирателя - также политическое решение, которое он принимает на основе ситуационного анализа и политического прогноза, выполняемых СМИ. На основе материалов СМИ человек также может принимать решения и о других формах участия в политической жизни - о вступлении в политическую организацию, об участии в политической акции и т.д. Во-вторых, на основе материалов СМИ могут принимать решения и более серьезные политические акторы, являющиеся членами властных структур, лидерами политических партий или общественных организаций. Подчеркнем, что в данном случае мы имеем в виду сугубо аналитические тексты в СМИ, которые могут изменить взгляд субъекта политического процесса на ту или иную политическую проблему, а следовательно, скоординировать линию его поведения или изменить уже принятое им решение. Речь не идет о выполнении СМИ информационной функции, так как она имеет лишь подготовительное значение для аналитических процедур, хотя ее влияние на политический процесс может оказаться более осязаемым. Достаточно вспомнить, как расследование журналистов двух американских газет привело к решению палаты представителей Конгресса США начать процедуру импичмента президента Р. Никсона, после чего он вынужден был добровольно уйти в отставку. Но в данном случае причинно-следственная связь между публикациями в СМИ и конкретными политическими решениями достаточно очевидна, в то время как связь между аналитическими материалами в СМИ и конкретными политическими решениями по причине разорванности во времени и пространстве этих процедур прослеживается менее четко, что вовсе не означает ее отсутствие.

Развитие политической экспертизы в России

Несмотря на то, что развитие экспертного знания в политической сфере в России проходит со значительным отставанием от западных стран, в последние годы индустрия политического анализа развивается в нашей стране весьма бурными темпами, в результате чего формально практически все классификационные ячейки являются заполненными. Аналитические службы существуют в органах как законодательной, так и исполнительной власти. В администрации президента функцию политического анализа вначале выполняло главное управление по вопросам внутренней и внешней политики государства, созданное 29 января 1996 г. Значительная часть его обязанностей была затем передана главному управлению по вопросам взаимодействия с политическими партиями, общественными объединениями, фракциями и депутатами Государственной Думы Федерального Собрания, образованному 15 октября 1996 г. Это управление, в свою очередь, было 18 августа 1997 г. трансформировано в управление по вопросам внутренней политики. В мае 1999 г. президентское окружение высказало намерение усилить аналитическую составляющую в деятельности администрации, создав в дополнение к управлению по вопросам внутренней политики управление политического планирования, задача которого заключалась в анализе политической ситуации и прогнозировании ее возможного развития. После избрания В. Путина Президентом Российской Федерации аналитические подразделения администрации претерпели очередные изменения. На начало 2001 г. функ-цию политического анализа в структуре администрации прежде всего выполняли главное управление внутренней политики (в составе которого работали управление по взаимодействию с федеральным собранием РФ, политическими партиями и движениями и управление общественных связей), а также экспертное управление. Большое развитие получили коммерческие аналитические центры, причем обоих типов - как прямой, так и широкой поддержки. Первые создаются крупными коммерческими компаниями, чья работа тесно связана с лоббированием собственных интересов в высших эшелонах власти и в функционировании которых необходимо самым тщательным образом просчитывать различные виды политических рисков. Такие компании - в первую очередь нефтегазовые концерны и крупные коммерческие банки - имеют в своей орга-низационной структуре специальные аналитические отделы, занимающиеся всеми видами политического анализа. Аналитические центры могут создаваться и объединением предприятий, оборот которых не позволяет каждому в отдельности содержать сильные аналитические службы. Так, Российский союз предприятий безопасности, объединяющий фирмы соответствующего профиля, создал собственный информационно-аналитический центр, являющийся структурным подразделением РСПБ. Некоторые предприятия или группа фирм в ряде случаев создают формально самостоятельные аналитические центры, которые, однако, реально являются зависимыми фирмами и выполняют в первую очередь заказы своего стратегического инвестора.

С гораздо более разнообразным кругом клиентов работают аналитические центры косвенной поддержки, выступающие в качестве независимых коммерческих организаций. С одной стороны, они осуществляют выпуск периодических аналитических докладов, доступных достаточно широкому кругу платежеспособных подписчиков. Например, Центр политических технологий выпускает несколько серий периодических аналитических докладов, среди которых серия "Анализ и прогноз политической ситуации", серия "Горячая линия" (оперативный анализ основных политических событий), "Партии и кандидаты" (аналитическое описание основных фигур российской политики и ведущих партий), "Региональные проблемы российской политики". А Центр политической конъюнктуры России еженедельно издает четыре аналитических документа, посвященных ситуации во властных структурах федерального центра, его региональной и экономической политике, а также российской внешней политике.

С другой стороны, центры косвенной поддержки выполняют конкретные аналитические заказы на составление эксклюзивных политических прогнозов, ситуационных анализов, а также предоставляют экспертные услуги для аналитического обеспечения процедуры принятия политических решений. Заказчиками подобных работ выступают самые различные политические субъекты - политические партии, коммерческие структуры, органы государственной власти как регионального, так и федерального уровней. Так, центр ИНДЕМ, возглавляемый бывшим советником президента по политическим вопросам Г. Сатаровым, участвовал в начале 1998 г. на коммерческой основе в подготовке политической части Послания Президента к Федеральному Собранию.

В последние несколько лет в России достаточно широкое развитие получили СМИ, которые в настоящий момент помимо традиционной функции поставщиков информации все чаще берут на себя решение задач аналитического характера. Аналитические материалы публикуют не только журналисты, выполняющие в этих случаях роль экспертов, но и ведущие политические аналитики, получающие трибуну для популяризации своих взглядов на состояние политического процесса и перспективы его развития.

Несколько сложнее обстоят дела с "резервуарами мысли". В настоящий момент некоторые аналитические центры претендуют на отнесение их к данной категории и даже сравнивают себя с ведущими "резервуарами мысли" западных стран. Например, в 1999 г. журнал "Эксперт" высказывал мнение, что на роль "РЭНД Корпорейшн" в России претендует Совет по оборонной политике (СВОП). Однако "Эксперт" поясняет, что считает "РЭНД Корпорейшн" "мозговым центром американской политической элиты", а это не совсем корректно. Во-первых, "РЭНД Корпорейшн" является скорее мозговым центром для американской элиты, поскольку входящие в нее лица в основном пользуются аналитическими материалами корпорации. В случае со СВОПом многие политики входят в его состав, что делает его скорее не "резервуаром мысли", а клубом общения элиты. Во-вторых, "РЭНД Корпорейшн" разрабатывает оригинальные методики аналитических процедур, что является одной из наиболее важных характеристик "резервуаров мысли". СВОП же подобными проектами не занимается.

Именно по последнему критерию возникают сложности с отнесением к данной категории и других аналитических центров. Так, Фонд ИНДЕМ открыто говорит о намерении создать на своей основе крупный "мозговой трест". Фонд действительно осуществляет ряд оригинальных методологических разработок и поэтому частично приближается к соответствию характеристике "резервуара мысли", однако эти разработки в основном посвящены решению каких-либо локальных проблем, таких как анализ голосований в органах законодательной власти или создание информационных баз данных. При этом задача создания инструментов широкого использования, подобных методу Дельфи, пока является для ИНДЕМа и других российских центров достаточно сложной.

На статус российской "РЭНД Корпорейшн" претендует и Центр стратегических разработок (ЦСР), образованный в 1999 г. для проведения комплексного анализа политической, экономической и социальной обстановки в Российской Федерации и определения стратегии развития страны на долгосрочную перспективу. Финансируемый за счет государственного бюджета, он действительно сумел привлечь для разработки стратегии развития страны значительное количество экспертов. Однако ЦСР также не занимался наработками в методологической сфере. Кроме того, после написания первого варианта стратегии деятельность ЦСР стала приобретать все более вялый характер, а когда его руководитель Герман Греф перешел на работу в правительство, перспективы Центра стали еще более туманными. Фактически ЦСР стал не российской "РЭНД Корпорейшн", а временной структурой, задачей которой было объединение экспертных ресурсов для реализации конкретного проекта.

3.1. Проблемы, связанные с использованием в политическом анализе рациональных техник, и введение ограничений на их применение

Описав сам процесс политического анализа и раскрыв каждый из его отдельных блоков, мы можем непосредственно перейти к конкретным методикам политического анализа. Как уже отмечалось, они представляют собой технологию конвертации имеющихся у политических экспертов знаний в оптимальное решение стоящих перед ними задач: проведения ситуационного анализа, составления политического прогноза или же участия в процессе принятия политического решения. Значимость правильного выбора методов при реализации процедуры политического анализа трудно переоценить. Еще А. Чехов отмечал - важно не то, что у аналитика "есть определенные взгляды, убеждения, мировоззрение - все это в данную минуту есть у каждого человека, - но важно, что он обладает методом; для аналитика метод составляет половину таланта".

Ниже рассматриваем, на наш взгляд, основные и наиболее применимые в политическом анализе методы, которые в ряде случаев заимствованы из других наук, и в первую очередь из психологии, экономики и управленческой науки, и адаптированы нами для процесса политического анализа. На практике набор аналитических инструментов может быть шире, однако предлагаемые технологии наилучшим образом соответствуют тем задачам, с которыми чаще всего приходится сталкиваться политическим экспертам.

Особенности западного понимания специфики

политического анализа

Еще раз подчеркнем, что данные методы применимы к процедуре политического анализа в нашем понимании этого термина, отличающемся от расширительного трактования его в западной политологии как участия в подготовке любых государственных решений. Это накладывает существенные ограничения на предлагаемые зарубежными учеными к использованию в политическом анализе методы. Ведь согласно западному подходу в сферу интересов политического анализа попадает бюджетное планирование, налоговая политика, государственная инвестиционная политика, решения в области кредитно-денежного регулирования и т.д. Каждое из этих направлений имеет свои аналитические методы, которые тем не менее рассматриваются западными авторами как основные приемы политического анализа. Действительно, удельный вес экономических решений во всех решениях, принимаемых органами государственного управления, является наиболее значимым. Но методы, используемые при подготовке экономических решений, далеко не всегда могут быть использованы собственно в политическом анализе и применены для решения задач, имеющих отношение не к государственному администрированию, а непосредственно к миру политического.

Например, при решении экономических задач достаточно часто используется анализ затрат и прибылей, предполагающий расчет затрат на реализацию какого-либо экономического решения и прогнозирование ожидаемого экономического эффекта, измеряемого в денежных единицах. Но применить метод анализа затрат и прибылей для оценки эффективности того или иного хода в предвыборной кампании, рассмотрения возможности кадровых перестановок в правительстве, определения основных центров принятия политических решений в политической системе, принятия решения о вступлении в коалицию с какой-либо политической партией или отказе от нее, а также целого ряда других проблем, относящихся к политической сфере, будет крайне проблематично. Ведь в этом случае критерием оценки будет являться не только и не столько сугубо денежная выгода, ключевая для данного метода.

Аналогичным образом для решения стоящих перед политическим анализом проблем непригодны и другие, более комплексные механизмы экономического планирования и разработки решений в экономической области, например система бюджетного планирования PPBS, системы экономического целеполагания PERT и СРМ, часто описываемые западными учеными. Они способны решать лишь узкий круг экономических задач, не выходя за их рамки.

Конечно, в каждом экономическом решении на уровне институтов государственной власти присутствует элемент политики - это касается и бюджетного процесса, и налоговых изменений, и социальной политики. Однако политические аспекты наличествуют практически у любого решения, связанного с властными структурами. Даже при принятии местными органами власти решения об ограничении выгула домашних животных первые должны просчитать возможность его влияния на электорат. Чем выше уровень института власти и чем большей совокупности населения касается принимаемое им решение, тем больший политический эффект оно имеет. Однако рассматривать, скажем, бюджетное планирование как сугубо политическую задачу мы не можем, и поэтому включать его в сферу политического анализа нецелесообразно. По этой причине следует все же отделять собственно политический анализ от анализа экономического и ряда других типов научного анализа, используемых властными институтами в процессе своего функцио-нирования. Из этого следует и необходимость более тщательного отбора экономических и других формальных методик, которые могут быть адаптированы к решению именно политических задач.

Ограниченность применения формальных методов

в политическом анализе

В настоящий момент в политическом анализе продолжает господствовать парадигма, согласно которой необходимо как можно шире внедрять в гуманитарные и, в частности, политические исследования математические методы. Об этом пишут Дж. Мангейм и Р. Рич, считая, что политические процессы хорошо подходят для математической обработки. В результате значительную часть методик, предлагаемых к использованию в политическом анализе, представляют так называемые формальные методы - типовые схемы, в которых все данные записываются в виде математических символов, а процессы заменяются математическими формулами. Из них особое внимание следует обратить на математическое моделирование и создание экспертных систем, на сегодняшний день считающихся ключевыми методами политического анализа. Эти приемы действительно с большим успехом применяются в естественных отраслях знания, а также в экономике, но использование их в политическом анализе в предложенном нами понимании данного термина является затруднительным.

Во-первых, сфера их применения ограничена задачами, где необходимо учесть четко определенное число факторов. К политике данный критерий не подходит - ведь политические процессы характеризуются достаточно большой сложностью и динамизмом и поэтому политический анализ вынужден сталкиваться с многофакторными задачами, причем их количество может постоянно меняться. Во-вторых, политическая сфера тесно связана с поведением как отдельных людей, так и больших социальных групп. А политическое поведение индивида нельзя понять и описать с помощью математических исчислений и формальной логики - рациональное только для него самого, оно может быть предугадано и осознано лишь другим человеком. А мотивы поведения человека на политическом поле далеко не всегда могут быть формализованы, поскольку они носят характер стремления к получению не только, а иногда и не столько экономической выгоды, которую можно просчитать математически. То же можно сказать и относительно поведения больших социальных групп.

В вопросе о возможностях использования формальных знаний в политических исследованиях большой интерес представляет позиция некоторых классиков экономической науки. Она особенно ценна, так как именно экономическая наука сыграла основную роль в том, что теория рационального выбора была активно взята на вооружение другими науками. Не случайно Г. Саймон отметил, что концепция рационального поведения стала основным "экспортным товаром" в обмене экономической науки с другими социальными науками.

Один из основателей неоклассической экономической теории А. Маршалл писал, что область исследования экономической науки "представляет гораздо большие возможности для применения точных методов исследования, чем любая другая общественная наука", поскольку "она занимается главным образом теми желаниями, устремлениями и новыми склонностями человеческой натуры, внешние проявления которых принимают форму стимулирования к действию, причем сила или количественные параметры этих стимулов могут быть отнесены с известным приближением к точности, а поэтому в некоторой степени поддаются исследованию с помощью научного аппарата". В последней фразе английский экономист имеет в виду аппарат математической науки.

Таким образом, А. Маршалл делает вывод о том, что математический аппарат не нужно вслед за экономикой распространять на остальные гуманитарные науки. Экономическая наука способна количественно измерять побудительные мотивы деятельности человека, выражая их в деньгах, которые он готов уплатить за получаемое удовольствие. Но при этом А. Маршалл вынужден признать, что ряд побудительных мотивов человека, например "действия, продиктованные чувством долга или любовью к ближнему, - невозможно систематизировать, свести к закономерности и количественно измерить".

Более того, по мнению А. Маршалла, не следует слишком увлекаться формальными приемами даже в самой экономике - не случайно его замечание о том, что "экономическую науку, разумеется, нельзя приравнять к точным естественным наукам, ибо она имеет дело с постоянно меняющимися, очень тонкими свойствами человеческой натуры". Позиция А. Маршалла особенно показательна - ведь до начала экономических исследований он занимался математикой, в течение длительного времени преподавая последнюю в Кембриджском университете.

Продолжая логику рассуждений А. Маршалла, следует отметить, что политические акторы далеко не всегда действуют с точки зрения теории рационального выбора - а ведь только в этом случае в политическом анализе возможно использование сугубо рациональных технологий. Рациональный выбор осуществляется при выполнении трех основных условий: транзитивности предпочтений - т.е. если А предпочитается В, а В - С, то А предпочитается С; стремления актора максимизировать свою выгоду; наличия полной информации о ситуации. Именно на этих предпосылках, разработанных сторонниками неоклассической школы, часто строится анализ экономического поведения различных экономических субъектов. При принятии политических решений очень часто один из данных принципов не работает. Например, так называемый парадокс Эрроу показывает, что при голосовании на выборах часто нарушается принцип транзитивности, поэтому рациональные модели в политическом анализе не всегда применимы.

Попытки модифицировать модель рационального

поведения человека

Правда, в последнее время в экономической науке все большую популярность приобретают попытки модифицировать неоклассическую модель рационального поведения. В этой связи следует обратить внимание на институциональную и, в особенности, на неоинституциональную школу. Их сторонники признают, что в значительном количестве ситуаций, даже из экономической практики, неоклассические предпосылки не работают - чаще всего нарушается принцип полноты информации. В результате необходимы новые постулаты объяснения поведения человека в ситуации, выбора и принятия решений.

Неоинституциональная теория пытается заменить неоклассические предпосылки рационального поведения - транзитивность, максимизацию выгоды и полноту информации - другими принципами, а именно: методологическим индивидуализмом, максимизацией полезности, ограниченной рациональностью и оппортунистическим поведением. Первый из них предполагает, что только индивиды принимают решения, второй - что они пытаются максимизировать свою выгоду, третий - что не действует принцип полноты информации, четвертый - что индивиды следуют только собственным интересам и пренебрегают соображениями морали. Таким образом, неоинституциональная теория несколько трансформирует неоклассические предпосылки, однако не меняет общей сути данного подхода и, как следствие, наследует большинство из его недостатков. Ведь замена полной рациональности рациональностью ограниченной по-прежнему сохраняет ориентацию на попытку объяснить выбор индивида максимизацией своей полезности, расчет которой может быть осуществлен только с помощью формальных приемов. А это далеко не во всех случаях приводит к достоверным результатам. Кроме того, поведение, и в особенности политическое, далеко не всегда носит оппортунистический характер.

При этом неоинституциональная теория осуществляет активную экспансию за пределы экономической науки, пытаясь насадить рациональный подход и в других социальных отраслях и включая в круг своих интересов вопросы, которые все больше отдаляются от предмета собственно экономической теории. В частности, делаются попытки объяснить отношения подчинения, феномен власти, а также функционирование нерыночных институтов, в том числе и государства.

Между тем попытки объяснить мир политического с помощью рациональных техник представляются не слишком удачными. Например, государство неоинституционалистами понимается часто как простой социальный контракт между правителями и подданными, в рамках которого осуществляется обмен дохода на безопасность. Но природа и сущность данного института представляется более глубокой. Сугубо формальные схемы применяются и к другим формам политического действия, которые представляются как математические задачи на максимизацию полезности. При этом разумное замечание А. Маршалла о необходимости учета тонких свойств человеческой натуры игнорируется.

Такие схемы в гораздо большей степени приемлемы для интерпретации экономического поведения индивида, объяснить которое несколько проще, поскольку экономические решения в первую очередь связаны с конкретными выгодами в виде денежных средств. Политические же действия являются результатом более сложных посылок, а их результат нельзя выразить в формальных единицах. Политический субъект действует как рациональный актор только в ограниченном числе случаев, которые действительно могут быть исследованы путем применения сугубо формальных методов. В нашей работе нашли отражение матричные методы и методы теории игр, которые рассматривают именно такие ситуации, когда принятие решения связано исключительно с рациональными действиями актора, т.е. когда он оказывается в ситуации с ограниченным набором возможных решений и его поведение направлено на получение количественно рассчитываемой максимально возможной полезности.

Но такие методы не могут быть распространены на все проблемные ситуации из политической сферы, и поэтому их можно рассматривать как инструменты решения локальных задач, стоящих перед политическим анализом. По этой причине мы ограничиваем количество формальных методик, подлежащих адаптации для нужд политического анализа. Предлагается критически оценить математизацию политического анализа, характерную для западных исследователей, поскольку чем комплекснее и сложнее политическая ситуация, тем проблематичнее смоделировать ее математически. Формализовать поведение всей политической системы крайне сложно, так как ее участники далеко не всегда действуют как рациональные акторы. В результате приходим к выводу, что использование формальных методов, в том числе и математического моделирования, в политическом анализе возможно, но только в ряде узко ограниченных проблемных ситуаций, и рассматривать формальные методы как ключевые в политическом анализе нецелесообразно.

Экспертные системы и политический анализ

Отдельно следует показать затруднительность применения в прикладной политологии экспертных систем - достаточно популярного направления развития технических наук. Экспертные системы - компьютерные базы знаний, способные принимать решения вместо человека - действительно эффективно применяются на сегодняшний день в геологии, химии, биологии. Они имеют ярко выраженный нормативистский характер, т.е. пытаются классифицировать все проблемные ситуации и построить для каждого их типа "идеальную" модель принимаемого решения. По сути, все участие человека в принятии решения сводится к тому, что он должен определить, к какому из предложенных вариантов относится проблема, с которой он столкнулся, и затем ему будет предложено готовое решение. В результате математическая модель становится "прок