Table of Contents 20 страница

в черных тонах, в воздухе стоит какой-то неприятный запах: дым не дым, смрад не смрад. Вонь

какая-то… Люди все незнакомые, и что у них на уме – тоже неизвестно. Что с тобой произойдет

через пять минут, никто не знает. Приходится находить с кем-то общий язык, знакомиться, как-то

общаться. Но и здесь свои законы. При общении главное – говорить правду. Никогда не врать!

Если вранье потом узнается, то извините, может произойти… несчастье.

Дружеская услуга

– Наверное, что-то сломалось во мне, – говорит бывший милиционер Ф. – Не могу смотреть

фильмы про ментов. Меня почему-то начинает тошнить во время таких фильмов.

Осужденный Ф.

– Я родился в 1958 году. Имею высшее педагогическое образование. С 1992-го по 1999 год я

работал в милиции, в должности инспектора лицензионно-разрешительной системы

Щелковского УВД Московской области.

– За что вы попали в колонию?

– Осужден я по статье 228-й, части четвертой, за незаконное хранение и перевозку

наркотических средств. Случилось это в октябре 1999 года. Ко мне на квартиру приехал друг

детства. Он попросил помочь своему товарищу с водительскими правами, которые были у того

отобраны сотрудниками ГАИ. Я совершил, конечно, ошибку, согласившись помочь. Я пообещал

забрать права через коллег по работе. Мой друг в тот же день уехал, и я о нем больше ничего до

сих пор не знаю. С того момента и начался мой «этап» на тюрьму. Потому что в нужный момент

я не повел себя как сотрудник милиции, а повел себя как обычный гражданский человек.

– Что это за момент был? Расскажите подробнее.

– Мы поехали с тем человеком, которому нужно было вернуть права, в другой город.

– Зачем?

– В том городе у него забрали права.

– Хорошо, вы поехали. Что случилось потом?

– Я немножко знал этого человека как мастера по ремонту автомобилей. Иногда

пользовался его услугами. Приезжал, сдавал машину в ремонт, потом забирал. Ничего

криминального за ним не замечалось. Однако позднее, когда нас задержали, выяснилось, что

этот человек был шесть раз судим. И вместе с ним был я – офицер милиции. Во время

предварительного следствия его почти сразу же, на второй или третий день, отпустили. Меня же

плотно закрывают, и держат в камере до суда. А его тем временем переводят в ранг свидетелей

преступления.

– За что вас задержали?

– За перевозку гашиша.

– На чьей машине вы ехали: на его машине или вашей?

– Хороший вопрос. Когда мы только собирались ехать, я сказал ему: «Дмитрий, давай

поедем на твоей машине». У него права отобрали, но машина осталась. У меня были свои права.

Я сказал, что могу сесть за руль его машины. Но он почему-то категорически отказался. И он же

предложил поехать общественным транспортом.

– В какой город вы поехали?

– В Ярославль. Мы поехали на автобусе. Там нас и задержали. Часть гашиша обнаружили у

него, и часть – у меня. Там был очень приличный вес…

– Как он к вам попал?

– Из-за моего неблагоразумия. Мне надо было раньше сообразить, что настоящая цель

поездки не имела ничего общего с проблемой возврата водительских прав. Потому что, еще когда

мы ехали в Ярославль, он уже начинал переводить разговор на другую тему. Он говорил, что по

пути надо заехать к одному человеку, порешать некоторые вопросы и так далее. Я спросил: «А

как же с правами?» На что он ответил: «Это все я тебе по ходу объясню». Когда мы приехали в

Ярославль, он сказал, что проблема с правами уже решается, что этим занимается кто-то другой

и что теперь можно ехать обратно. И он попросил меня помочь довезти банки, в которых было

что-то похожее на порезанный толстый укроп. Эти банки передал нам на улице знакомый моего

знакомого. Мы взяли их, они были в сумках, и приехали в Переславль. На вокзале к нам подошли

сотрудники милиции и сразу арестовали нас. Как потом я понял, нас вообще тщательным

образом разрабатывали и «вели» от самого Ярославля до вокзала в Переславле. Но судили только

меня одного, поскольку мой так называемый подельник пошел как свидетель. На суде он показал

против меня. Он сообщил, что случайно встретился со мной в Переславле, на вокзале, где я

якобы проходил мимо, увидел его и попросил помочь довезти банки.

– Вы пытались доказать, что все происходило иначе?

– А бесполезно было доказывать. Еще в ходе следствия было предвзятое отношение

следователя. Я до двадцати пяти лет жил с родителями в Таджикистане. А потом, когда русских

там стали притеснять, наша семья переехала в Россию. И вот следователь мне говорила: «Ну ты

же жил в Таджикистане, там на каждом углу выращивают гашиш. Ты же знал, что вез в банках!»

Я отвечал: «Нет, не знал».

– На сколько лет вас осудили?

– На семь.

– Говорят, зона тоже чему-то учит.

– Если человек сам этого захочет. В колонии я самостоятельно стал изучать немецкий язык.

Есть хорошее выражение: сколько языков знаешь, столько и жизней живешь. Я выписал нужную

литературу, стал набирать словарный запас и совершенствовать грамматику. Потом ко мне

подошли двое других осужденных и предложили провести несколько занятий для них. Я

обговорил с администрацией идею создать в колонии секцию по изучению немецкого языка.

Мне разрешили. Выделили помещение. Я запланировал занятия на год. К концу года я с

ребятами в отряде на бытовом уровне уже разговаривал по-немецки.

– Зачем это нужно в колонии, где все остальные осужденные говорят по-русски?

– У нас это языковая практика. А для чего… когда записываются ко мне в группу, то

первоначально пишут заявление, которое визируют в администрации колонии. И в заявлении

указывают причину желания освоить чужой язык. Одни пишут: «Для общего уровня развития».

Другие пишут: «После отбытия наказания хочу эмигрировать в Германию».

– Сколько человек занимается в вашей секции?

– Я когда первую группу набрал, у меня было четырнадцать человек. А сейчас набрал

вторую группу – двенадцать человек.

– И сколько же из них хотят потом уехать из России?

– Ну… есть такие. В колонии ведь сидят самые разные люди. Одни попали сюда

совершенно случайно, другие – заслуженно. Есть и третьи, о которых можно сказать, что им

даже мало дали – надо было бы больше дать. Но не мне судить, я сам – осужденный. И

высказываю свое мнение только из собственных наблюдений, не имею на руках приговоров, по

которым осудили этих людей. Я могу привести пример, когда один осужденный попросил меня

прочитать материалы его уголовного дела, которые он хранил у себя в ксерокопиях. И он

попросил меня потом высказать свое мнение. Я прочитал. И удивился, как в его деле было много

путаницы и даже подтасовок. Он сам тоже из Подмосковья. Работал в милиции. С тремя

друзьями поехали на природу. По пути заехали в какую-то деревню. И там они якобы ворвались в

магазин, связали сторожа и якобы похитили продукты и водку. Причем в приговоре было

написано: «Прямых доказательств вины нет, но суд считает, что данный факт мог иметь место».

– В вашем отряде есть телевизор?

– Да, в помещении воспитательной работы.

– Сериалы про ментов смотрите?

– В отряде смотрят, но я не смотрю. Когда меня посадили, меня полностью отвернуло от

телевизора. Особенно не могу смотреть фильмы, связанные с работой милиции. Меня почему-то

начитает тогда подташнивать. Даже не знаю почему. Наверное, душа не воспринимает такую

тематику. Почему-то я стал видеть в этих фильмах неискренность. А может, что-то сломалось во

мне и я просто хочу уйти от той прошлой жизни, когда сам работал в милиции.

«Льется музыка, музыка…»

– Просто я влез не в свое дело, – ворошит прошлое осужденный Р. – Эту дискотеку

организовала фирма «Г. и компания». Десять процентов акций этой компании принадлежали

областному прокурору. На этой дискотеке можно было купить любой наркотик.

– А вы тут при чем были?

– По роду своей работы я составлял справки о том, что было задержано столько-то

сбытчиков наркотиков.

Осужденный Р.

– Родился я в городе Кургане. Там окончил школу. И пошел работать в милицию. В 1995 году

я перевелся в центральное РОВД города Челябинска. Работал сначала по линии угона

автотранспорта, а затем по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. В 1998 году перевелся в

областное управление, где курировал линию по борьбе с синтетическими наркотиками, то есть

героином, кокаином и другими видами наркотиков. Конкретно работал по проведению

оперативных разработок на дискотеках, в барах, ночных клубах. Наша работа заключалась в

выявлении лиц, сбывавших наркотики. Информации было много, не хватало только времени

полностью обработать всю информацию.

– Крупные дела у вас были?

– Таких дел было много. Незадолго до моего ареста мы взяли группу таджиков, у которых

изъяли пять килограммов героина и четыре с половиной килограмма гашиша.

Мы три месяца на трассе работали, выявляли каналы. Мы задержали тринадцать человек с

поличным.

– То есть работали вполне успешно?

– Да.

– Поощрения по службе были?

– Меня наградили карманными часами с надписью: «За службу Отечеству».

– Сколько всего лет вы проработали в милиции?

– Начал я работать в 1993-м, а в 1998 году меня закрыли.

– Что вы совершили?

– Меня подозревали в хищении наркотиков, которые хранились у меня в сейфе. И якобы я

потом заставил неких наркоманов сбывать их.

– За это и посадили?

– Да. Конкретно за семьсот граммов гашиша.

– Вы признали вину?

– Частично. Я был согласен, что халатно отнесся к тому, что у меня исчезли наркотики. Я

пытался как лучше сделать… чтобы замять это дело. Не получилось. В конце концов этим делом

занялись работники ФСБ.

– А в сейфе откуда взялись наркотики?

– Этот гашиш мы изымали у таджиков. В моем сейфе он находился на хранении. Потом, при

вступлении приговора в законную силу, надо было гашиш уничтожить.

– Почему не уничтожили?

– Потому, что он у меня пропал.

– Вы доложили об этом своему руководству?

– Я до этого докладывал руководству, что мой кабинет кто-то посещал. Один раз мой

кабинет был совсем открыт. Я потом поменял замок на двери.

– Что вам ответило руководство?

– Когда я первый раз докладывал, что мой кабинет был открыт, меня спросили: «Что-нибудь

пропало?» Я ответил: «Нет, ничего не пропало». – «Ну, значит, ничего страшного». А потом, на

суде, мой начальник от своих слов отказался. Он сказал, что я к нему не обращался.

– Получается, вы себя не чувствуете виноватым?

– Ну почему… Я виноват в том, что не доложил руководству о пропаже наркотиков. Я

побоялся, что меня уволят. У меня семья, дочь была маленькая.

– Как развивались события дальше?

– Потом я перевелся в областное управление, работал-работал, и в августе 1998 года… там

вообще ситуация получилась интересная. До этого, в конце весны – начале лета, я замечал, что

за мной ходят какие-то люди. Меня это насторожило. Я город очень хорошо знал. Знал все ходы и

выходы в своем районе. Один раз я зашел в магазин, который, я знал, был проходной, со вторым

выходом. За мной человек зашел, я видел. Я ушел от него. На следующий день утром выхожу, он

сидит у подъезда, этот же человек. Я сразу понял, что за мной установили слежку. Но кто и с

какой целью, я не знал. У меня было двое друзей. Один из них должен был мне деньги. Я потом

узнал, что он был очень тесно связан с ФСБ. И вот он встречается с моим вторым другом, они

выпивают, и мой второй друг говорит: «У меня есть взрывчатка. Не знаешь, кому ее можно

продать?» Ровно через месяц тот, кто должен был мне деньги, приезжает к тому другу, который

хотел продать взрывчатку, и говорит ему: «У меня есть покупатель. Завтра с ним можно

встретиться и продать взрывчатку». На следующий день они встречаются у Главпочтамта. К ним

подъезжает на машине человек, который хочет купить взрывчатку. И они договариваются, что

через два часа тот, кто продает, привозит взрывчатку сюда же, к Главпочтамту. А тот, кто

покупает, говорит: «Но я сам не приеду, а приедет мой друг. Он будет на “газели”. Под лобовым

стеклом будет лежать бутылка водки». Продавец взрывчатки едет домой, берет товар и через два

часа возвращается в условленное место. Смотрит, стоит «газель». Садится в нее. Разговаривает с

водителем. Отдает ему взрывчатку. И как только выходит из «газели», его задерживают

работники ФСБ. Привозят в свою контору, обыскивают, изымают записную книжку. В ней был

номер моего телефона. И тут начинается самое интересное. Ему предъявляют обвинение в

приобретении и сбыте наркотиков, полученных якобы от меня.

– Стоп. А чем же закончилось дело о продаже взрывчатки?

– О взрывчатке уже никто и не вспоминал. Перед ним положили лист бумаги и сказали, что

он должен дать показания против меня. Ему сообщили, что меня подозревают в

распространении наркотических веществ.

– Откуда вы знаете про эти подробности разговора вашего друга с работниками ФСБ?

– Об этом написано в протоколе судебного заседания. Моему другу на суде задавали

вопросы, он отвечал. Отвечал все, как было.

– Итак, с ваших слов, наркотики из вашего сейфа украли. Кому это могло понадобиться?

– Тут очень много догадок. Скорее всего, я просто влез не в свое дело. Допустим, в 1998

году, когда я работал по линии ОБНОНа [18], у нас в Челябинске было три основных канала

поставки наркотиков. Два таджикских и один русский. Насколько я знаю, работники ФСБ очень

плотно занимались разработкой таджикских групп. У них очень хорошая агентура там была.

Очень много своих людей было внедрено. Возможно, им не нравилось, что мы тоже занимались

таджиками. Вот один пример. С работниками ФСБ, которые меня задерживали, я раньше был в

очень хороших отношениях. Один раз мы с ними выпивали вместе, и они рассказали о таком

случае. Мы, говорят, стоим, «пасем» таджиков. Подъезжает к ним сотрудник милиции.

Открывает багажник и передает им сверток. В этом свертке были наркотики. Возникает вопрос: почему они, работники ФСБ, не задержали этого сотрудника? Почему не задержали этих

таджиков? Я считаю, что у них была какая-то личная выгода. Насколько я знаю, этот сотрудник

до сих пор работает в милиции. Он тесно сотрудничает с работниками ФСБ.

– Что вы имели в виду, сказав, что влезли не в свое дело?

– В Челябинске была дискотека «Мартин Хаус». Она находилась в кинотеатре «Урал». На

этой дискотеке можно было купить любой наркотик, начиная от марихуаны и кончая гашишем.

Эту дискотеку организовала фирма «Г. и компания». В 1996 году, насколько я знаю, десять

процентов акций этой компании принадлежали областному прокурору. По роду своей работы я

составлял справки о том, что были проведены мероприятия там-то и там-то и что было

задержано столько-то сбытчиков наркотиков, а также лиц, употребляющих наркотики.

Конкретно по этой дискотеке. Общественность обращалась в мэрию, что очень громко на

дискотеке играет музыка. Мы сами ходили, опрашивали людей: мешает – не мешает вам

дискотека? Сначала они музыку стали тише включать, а потом дискотеку совсем закрыли. Может

быть, к неудовольствию областного прокурора.

– Но вы же наверняка об этом не знаете, а только догадываетесь?

– Да, это мои догадки. Они подтверждаются еще вот чем. После моего задержания

работники ФСБ, в моем присутствии, достали из стола два постановления о производстве

обыска. Чистые! В углу этих постановлений была гербовая печать областной прокуратуры и

подпись лично Б-на.

– Кто такой Б-н?

– Областной прокурор. Сами постановления заполнялись в моем присутствии. Вносились

мои данные. При мне. Я так думаю, что это было спланировано заранее. Потому что, чтобы

получить санкцию, надо, во-первых, постановление вынести. Уголовное дело не было

возбуждено. Постановление о возбуждении уголовного дела вынесли только 2 сентября. И

перечислялось, на основании каких документов было возбуждено уголовное дело. Там

указывалось, что обыск у меня дома производился 2 сентября, а на самом деле он проводился 3-

го. Я анализировал материалы уголовного дела и нашел много других неточностей. Во время

обыска у меня в кабинете из сейфа изъяли наркотические вещества: гашиш, марихуану, опий, кокаин. Эти наркотики есть практически у любого опера, работающего по этой линии. При

изъятии я работникам ФСБ говорю: «Описывайте полностью». Они при мне берут гашиш, пишут: два цилиндрика диаметром пять-шесть миллиметров и длиной девятнадцать-двадцать

миллиметров. Через несколько дней следователь прокуратуры в присутствии двух понятых, которые проходили стажировку в прокуратуре, осматривает изъятые у меня наркотики. На

следующий день эти наркотики отправляются на экспертизу. Но на экспертизу приходят совсем

другие наркотики. Ну как за один день гашиш мог вырасти в размерах? Был в диаметре пять-

шесть миллиметров, а стал восемь-девять. И длина увеличилась с девятнадцати-двадцати

миллиметров до двадцати и двадцати двух. Он расти не может. Масса осталась приблизительно

той же. Изъяли кокаин. Чисто белый. А на экспертизу пришел желтоватый. Совсем другой. Я не

думаю, что он мог испортиться. Марихуана была чистая, без семян, без стеблей. Но на

экспертизе она идет как смесь листьев, стеблей и семян. С какой целью поменяли наркотики?

Не знаю. Почему-то следователь посчитал, что часть наркотиков вообще не нужна, и уничтожил

их до суда. Оставил один гашиш. Я когда сидел в СИЗО, со мной в камере был человек, с

которым произошел совсем дикий случай. Его осудили по 105-й статье за убийство. Он пишет

кассационную жалобу, где указывает, что в момент совершения убийства он находился в

изоляторе линейного отдела внутренних дел. То есть не мог совершить убийство. Его сразу же

сажают в карцер, чтобы никто с ним не общался и чтобы он больше не мог отправлять никому

никакой жалобы или весточки. Что было дальше с этим человеком, я не знаю. Еще один случай.

Человека также обвиняли в убийстве. Он уже отсидел два с половиной года. А его приговор

вдруг отменяют. Но в то же самое время его приговаривают на два с половиной года за

наркотики, которые у него когда-то изымали, еще до суда и следствия по убийству. То есть надо

было хоть как-то оправдать, что он отсидел эти два с половиной года.

Последний бой Петровича

Бывшего сельского участкового М. посадили по статье за убийство. Сам же он считает, что

это был просто несчастный случай.

– Во время следствия мне следователь прокуратуры откровенно предложила дать ей

взятку, – говорит М. – Она назвала сумму и сказала: «Дашь деньги, мы тебе сделаем условное

лишение свободы». Денег я не дал. Меня осудили на восемь лет лагерей.

Осужденный М.

– Родился я в 1940 году в сельской местности Оренбургской области. Окончил семь с

половиной классов в школе и трудовую деятельность начал с четырнадцати лет, чтобы вносить

свою лепту в скромный бюджет семьи. А лишних денег в нашей семье не было. Я пошел на

рабочие курсы при райпромкомбинате. Шесть месяцев проучился, приобрел первую в своей

жизни профессию столяра-краснодеревщика. И меня потянуло на стройку, за рабочей

романтикой, помните, как в песне поется: «Не сталевары мы, не плотники, а мы монтажники-

высотники…» Кем только не был: и плотником, и бетонщиком, и крановщиком, и столяром. Ну а

потом – армия, школа жизни в строю. После армии по рекомендации райкома КПСС меня

направляют в органы внутренних дел. Полгода я был писарем в канцелярии, затем курсы

повышения квалификации, я стал учиться на участкового инспектора.

Сдал выпускные экзамены. И мне присвоили звание младшего лейтенанта. С 15 мая 1965

года я приступил к работе в должности участкового милиционера. И так я работал до 1987 года, все это время – на одном участке, в своем родном районе, где двадцать шесть населенных

пунктов, пять совхозов, два колхоза. Всего четыре тысячи восемьсот человек проживали на

территории, которая мною обслуживалась.

27 августа 1987 года я ушел на пенсию. Имею несколько медалей и диплом «Отличник

милиции». За двадцать два года службы не было ни одного выговора, только поощрения.

Вдобавок, четыре срока я был депутатом поселкового совета, каждый раз – по четыре года, то

есть в общем количестве шестнадцать лет.

Когда я пошел на пенсию, стал думать, чем буду заниматься. Без дела сидеть не мог и не

хотел. Поэтому обратился в поселковую школу, предложил свои услуги. Меня оформили

преподавателем по труду. Столярное дело было моей первой специальностью, что и как делать, я

хорошо знал. И стал работать, учить ребятишек. По совместительству был завхозом. Делал

ремонт в школе. Стеклил окна, ремонтировал электропроводку, подкрашивал, подбеливал. А

летом работал в пионерском лагере старшим по хозяйственной части.

Весь был в делах, заботах и так бы, наверное, жил дальше, если бы не случилось то

злополучное происшествие. Как сейчас помню, было это 16 января 1997 года. Я зашел на почту

получить деньги – свою пенсию. И тут же рядом со мной стоял односельчанин, бывший

фронтовик, мой тезка Петрович. Я свою пенсию получил, а он – нет, не пришли еще деньги. На

этом и разошлись, каждый пошел дальше своей дорогой, я – домой, а он – не знаю куда. А потом

было вот что. В тот же вечер иду я на автобусную остановку. Собрался съездить к сестре, в город, что за пятьдесят километров от нашего поселка. По дороге встречаю того фронтовика. Он

говорит мне:

– Петрович, займи денег. Болею я, с похмелья, а так охота… Ты же, я видел, получил деньги, так выручи.

А я хотел у сестры купить сапоги. Действительно, деньги при себе, но только они все – с

нулями. Так и говорю старику:

– У меня мелких нет, только крупные, держи, – и отдаю ему пятидесятитысячную купюру. –

Сдачу вернешь, я тебя подожду.

Стою, жду. Он метров десять отошел, я вдруг кричу ему:

– Тезка, купи и мне водки.

Думаю, возьму бутылку к сестре, в гости еду все-таки. Приходит старик и показывает, что

взял литр самогону. Сдачу – тридцать четыре тысячи – отдает. И говорит:

– Пойдем ко мне, я, сколько надо, отолью тебе.

Ладно, думаю, самогон так самогон, отвезу не сестре, а свояку – все равно ведь на один

адрес еду. Зашли к нему в дом, он сразу две рюмки выпил, а сам весь трясется. Отлил мне в

бутылку.

– Ты присядь, – предлагает.

Мне автобус ждать еще тридцать минут. До остановки недалеко.

Присел. Он опять пьет, мне предлагает. Я отказался. Тем более мне – в дорогу. А он все

трясется.

– Пей, – снова говорит.

– Нет, не буду.

Вот и весь разговор.

Сидим дальше. Смотрю, у него на столе и под столом пустые бутылки валяются, а еды нет.

Жена его померла, и хотя было у них четыре сына и дочь, старик вел одинокий образ жизни. Был

ворчуном и занудой, этим доставал детей и внуков, которые навещали его все реже и реже.

Словом, спивался человек. Жалко мне его стало. Достаю из своей сумки сало (тоже сестре

повез гостинец), отрезаю грамм триста.

– На, закусывай.

Сало я отрезал своим перочинным ножом. И обратно нож в карман.

Старик выпил свою бутылку, осоловел и уже на мою бутылку смотрит.

– Отлей, – требует, – мне на утро.

Ну, я отлил. А потом и оставшуюся полбутылки тоже отдал ему. Чего, думаю, позориться, ехать с полупустой бутылкой.

Увидев мой широкий жест, хозяин дома опять за свое:

– Пей!

– Нет, если бы я хотел, выпил бы сразу с тобой.

Смотрю на часы: без пяти минут шесть, а в шесть часов – автобус. Прощаюсь:

– Тезка, мне пора.

Наклоняюсь к своей сумке, беру ее, оборачиваюсь и вижу, что у старика в руках нож, которым свиней режут.

И с криком «Убью-у-у!» он буквально повалился на меня. Ну, что делать, я пытаюсь

защищаться, хватаю его за руки. А он все орет:

– Вперед, в атаку, коли штыком…

Наверное, белая горячка началась. Я пытаюсь его успокаивать:

– Да ты чего, – кричу ему, – дурак ты, я тебе денег занял, а ты…

Держу его запястья, он разжимает пальцы, нож выскальзывает на пол, и мы в тот же момент

сами падаем. Старик упал шеей прямо на лезвие. Охнул и затих, кровь потекла…

Я забыл, что у него в доме был телефон. Выбежал, к соседу кинулся. Вызывать медичку.

Потом позвонил в милицию, в райцентр. Объясняю дежурному, что да как. Просидел так

три с половиной часа (от райцентра до нашего поселка тридцать пять километров). Прокурор

приехал. А я все это время у соседа сидел, думал, что если пойду обратно, то фронтовик вот-вот

очухается и опять в штыковую пойдет… Я и не знал, что у него перерезало сонную артерию и

что смерть наступила через пятнадцать секунд (мне об этом потом медичка сказала).

Меня забрали в милицию. Свою сумку, перочинный нож, часы я отдал тому соседу, у

которого три часа просидел, велел ему передать моей жене. Хотя я не сомневался, что скоро

вернусь, что все сразу же прояснится, даже кровь на своей руке не смывал, все ждал, думал, пусть приедут, посмотрят, разберутся. Я ведь считал себя невиновным.

Это было в четверг, а в пятницу меня привезли на допрос в прокуратуру. И предъявили

обвинение по статье 105-й, части первой: убийство. Для меня словно гром среди ясного неба!

Несчастный случай, согласен, да, имел место, но не убийство. Ведь если бы я хотел, мог бы

сразу после ссоры уйти из того злополучного дома, не бежать к соседу, не вызывать ни

«скорую», ни милицию. И никто бы не знал, что я заходил к старику. Но ведь я сам позвонил, дождался, провел в дом, показал и рассказал. Какой настоящий убийца так бы вел себя?

Нож забрали, и я еще тогда удивился, что у меня не взяли отпечатки пальцев. До ножа я не

дотрагивался. И вдруг – обвинение! Никто ни в чем не стал разбираться. Более того, следователь

прокуратуры составила фиктивный протокол, что якобы она меня допросила и на допросе я

будто бы признался, что вырывал у старика нож и все такое в том же стиле, а главное – она

подделала еще и мою подпись в протоколе. И даже в обвинительном заключении есть ссылка на

этот фиктивный протокол! А из уголовного дела этот протокол изъяли, чтобы скрыть следы

подделки – я знакомился с делом и такого протокола не нашел. А на суде-то его цитировали! Ну

и ну…

Во время следствия мне следователь прокуратуры откровенно предложила дать ей взятку.

Назвала сумму, и сказала:

– Дашь деньги, мы тебе сделаем условное лишение свободы.

Денег я не дал. Меня осудили к восьми годам лагерей. Четыре года восемь месяцев я уже

отсидел. Осталось немного, как-нибудь дотяну. Моя старуха вот письма пишет, все рассказывает, что происходит в поселке. Один раз написала, что у кого-то украли корову. Я в ответном письме

посоветовал ей сходить к начальнику милиции и сказать, что украсть мог либо такой-то, либо

другой, пишу обе фамилии, либо вместе они вошли в одно дело. Я ведь всех у нас знаю, кто чем

дышит… Двадцать лет участковым на одном месте – это не шутка. И вы знаете, через месяц

приходит новое письмо от моей бабки, сообщает, что корову украли именно те, на кого я и

подумал, вдвоем они вошли в одно дело. Вот так по переписке я уже пять краж раскрыл, не

выходя из колонии.

А к зоне человек быстро адаптируется. Понимаешь, что деваться некуда, выше забора не

прыгнешь. Только вот с психикой у многих плохо. Нервные расстройства…

Темная история

До поры до времени в жизни оперативного работника В. все складывалось вполне успешно.

Пока его не завербовали криминальные структуры.

Осужденный B.

– У нас была благополучная семья. Мать, отец, четверо детей. Мать родом из города

Находки, отец – из Узбекистана. Когда я родился, наша семья жила в Дагестанской АССР. Я был

четвертым ребенком в семье. Впоследствии мы, все четверо, получили высшее образование. В

частности, я закончил московский юрфак.

– Юрфак МГУ?

– Нет, не МГУ. Но в Москве есть одно учебное спецзаведение, которое я закончил. После

этого меня приняли на работу в органы, где я проработал с 1987 года по 1997-й.

– В какой должности?

– Экспертом работал. Опером работал. Потом опять экспертом работал. Последнее

назначение было – это Якутия. С 1995 года по 1997-й. И в 1997 году уволился. Преступление я