2015-10-13
1973
По большому счету у ведущих мировых держав не было достаточных оснований стремиться к войне. Для старых колониальных и многонациональных государств - Великобритании, Франции, России и Австро-Венгрии - в ней заключался непомерный риск "великих потрясений ", о чем напоминал опыт франко-прусской и русско-японской войн. От статус-кво особенно не страдали и молодые индустриальные державы, такие, как Германия и США, лидировавшие в мировом экономическом соревновании. Поэтому, выясняя причины первой мировой войны, важно не только указать на те общественные /международные, династические, экономическая, социальные, национальные и пр./ противоречия, попытку разрешить которые и представляла собой война, но и объяснить мотивы того, почему именно военный способ разрешения этих противоречий избрали основные мировые державы.
Ход международных кризисов начала ХХ вв., не исключая и июльского 1914 г., свидетельствует, что, прежде чем "перейти Рубикон" и сделать войну неотвратимой, каждая из конфликтующих сторон располагала временем на раздумья, отвлекающие маневры и, в крайнем случае, на дипломатическое отступление /в расчете на реванш при более благоприятных обстоятельствах/. Ни одна из европейских стран, за исключением Бельгии и Люксембурга, не подверглась внезапной агрессии типа той, которую в начале второй мировой войны Гитлер обрушил на Польшу, Данию, Норвегию и т.д. И если после длительных раздумий правительства основных держав Европы все же предпочли военный способ разрешения своих противоречий, то это, безусловно, говорит о решающей ответственности, по крайней мере, некоторых из них.
Вопрос об ответственности заставляет нас взглянуть на причины первой мировой войны и с правовой точки зрения. Долгое время последняя была у нас не в чести.
Между тем в правовом отношении вопрос об ответственности совсем не прост. К началу ХХ в. сложилась достаточно разветвленная система международного и национального права, регламентировавшая отношения между гражданами и правительствами разных стран. Напомним в этой связи о Гаагских конвенциях 1899 и 1907 гг. о мирном разрешении международного суда и др. Все это в совокупности представляло пусть несовершенную, но при наличии доброй воли достаточно точную основу для поиска путей справедливого /т.е. не нарушающего законных прав ни одной из сторон/ разрешения международных споров. Следовательно, вопрос заключается в том, какая из воюющих сторон и в какой мере нарушила в 1914 г. общепризнанные нормы права.
Уместно сослаться на один любопытный документ, который мы обнаружили в Центре хранения историко-документальных коллекций /ЦХИДК, ранее - Особый архив/. Это - машинописная рукопись объемом свыше 150 листов, помещенная в самодельную обложку, на которой чернилами выведено: "Юридическое досье войны. Конфиденциально. Экземпляр, переданный на хранение в библиотеку Лиги прав человека 28 мая 1917 г. " Она представляет собой доклад, с которым 9 июля 1916 г. на заседании Общества документальных и критических исследований о войне выступил Матиас Морхардт, многолетний председатель известной и влиятельной во Франции правозащитной организации - Лиги прав человека. Его выступление было посвящено анализу причин первой мировой войны. Морхардт подходит к этому вопросу как юрист, оценивая действия воюющих держав в зависимости от их соответствия нормам права. В центре его внимания находится событие, ставшее отправным пунктом международного кризиса, приведшего к войне, - сараевское убийство эрцгерцога Фердинанда. Анализируя доступные ему документы, прежде всего ультиматум Австрии и ответ на него Сербии, автор приходит к выводу, что "в правовом отношении у Австрии были основания требовать полного и немедленного удовлетворения за кровное оскорбление, которое ей было нанесено, и что в юридическом смысле поведение Сербии после сараевского покушения не может быть оправдано".
Морхардт далек от намерения "валить" всю ответственность на маленькую Сербию. Он считает, что позиция великих держав по отношению к сараевскому убийству также не свидетельствует о стремлении к торжеству справедливости.
Словно предвидя возражения, что-де неуступчивость Сербии исторически оправдана и объясняется ее борьбой за освобождение южных славян, угнетенных Австро-Венгрией, Морхардт замечает: "Я охотно допускаю, что Австрия навязала своему южнославянскому населению порядки, которые нельзя признать справедливыми... Но, принимая это во внимание, мы не должны забывать, что, согласно той точке зрения, которую мы здесь отстаиваем, право австрийских сербов на освобождение ни в коей мере не отменяет права самой Австрии на существование и защиту от посягательства на него, откуда бы они ни исходили - со стороны соседа или ее собственной территории". Он пишет: "мы хотели показать... что даже в той атмосфере подозрительности лжи, ненависти, в которой разразилась война 1914 г., Европа еще могла с почетом вернуться к исходному рубежу, если бы наши руководители не проявили склонность к авантюризму. Не бывает безнадежных ситуаций, из которых нельзя найти выход на пути мира, при условии действительного стремления к миру ".
Несомненно, к военному способу разрешения противоречий, накопившихся в отношениях между странами в начале ХХ в., подталкивало правительства и общественное мнение европейских держав, представление об оправданности и правомерности насилия во имя общественного (национального, классового, государственного) блага. Это представление во многом сформировалось под влиянием опыта революций, революционных и национальных войн конца 18 - 19 в. и к началу 20 в. вошло в плоть и кровь культуры и менталитета народов Европы. Нельзя сказать, что оно в корне противоречило идее права; напротив, оно исходило чаще всего из стремления к защите, восстановлению права. Но беда в том, что само право при этом получало слишком узкое или однобокое истолкование (как приоритет национальных, классовых, государственных и т.п.) императивов. Характерно, что в 1914 - 1918 гг. все страны воевали под лозунгами защиты отечества и национального освобождения. Ни одна из них прямо не называла свои цели войны захватническими, шла ли речь о "жизненном пространстве", "исконных землях " или о чем-либо подобном. И ради удовлетворения собственных притязаний никто из них не считался с правами противника. Такого рода " правовой нигилизм " дорого обошелся самим победителям: " Версальское перемирие " посеяло в Европе зерна еще более жестокого и опасного конфликта.
Мы разделяем мнение тех участников нынешней дискуссии, кто считает, что в прошлом наша историография преувеличивала значение экономических противоречий между державами в начале ХХ в. Не вдаваясь в подробную аргументацию этого тезиса, заметим лишь, что нормальный, здоровый рынок экономически не разделяет, а объединяет народы. И если в начале ХХ в. он порой давал повод для недоразумений и споров между ними, то он же их и мирил, все теснее связывая узами общих экономических интересов. Об этом свидетельствуют активные интеграционные процессы, наблюдавшиеся в предвоенные годы.
Пропагандистами свободного экономического сближения между народами были в те годы фритредеры. В ЦХИДК нами обнаружено досье, которое в порядке надзора французская полиция завела на организацию французских фритредеров - Лигу свободы торговли. Из него следует, что эта ассоциация была образована 5 ноября 1910 г., вскоре после международного конгресса фритредеров в Антверпене. В качестве ее уставных задач назывались пропаганда принципов свободы торговли и борьбы за их применение на практике.
Мысль о том, что торговля может и должна победить войну, проясняет взгляды фритредеров на причины первой мировой войны, хотя, разумеется, не исчерпывает их.
Б.М.Туполев. Россия в военных планах Германии // Первая мировая война: пролог ХХ в. М., 1998. С.49-53.
Причины первой мировой войны нередко весьма упрощенно, а еще чаще неверно трактуются в художественной литературе. Так, Марк Алданов в романе "Самоубийство", недавно опубликованном в России, утверждает, что "по случайности в 1914-м году судьбы мира были в руках двух неврастеников" - министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Берхтольда и германского императора Вильгельма II. "По всем глубоким социологическим теориям, убийство эрцгерцога Франца Фердинанда было лишь поводом для мировой войны. Однако при чтении почти простодушной переписки государственных людей того времени просто напрашивается другой вывод: сараевское убийство было не поводом, а именно причиной катастрофы", ибо о "борьбе за рынки" они не писали, а о "внутренних противоречиях капиталистического строя" ничего не слышали.
Считая, что "бесспорная вина за первую мировую войну лежит на цетральноевропейских державах ", и, признавая существование других точек зрения на этот счет, Деникин приводит в качестве доказательства своей правоты "бурный подъем германского "промышленного империализма", находившегося в прямой связи с особым духовным складом немцев", выступавших за "обновление дряхлой Европы". Отмечает он и распространение в Германии идеи "превосходства высшей расы" над всеми остальными, причем немцы (пангерманцы) без стеснения высказывали свой давний взгляд на славянские народы как на "этнический материал" или, еще проще, как на... навоз для произрастания германской культуры. "Мы организуем великое насильственное выселение низших народов" - это старый лейтмотив пангерманизма. Достойно удивления, с какой откровенностью, смелостью и... безнаказанностью немецкая пресса намечала пути этой экспансии", - писал Деникин. Однако "поперек австро-германских путей стояла Россия с ее вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным сознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения враждебных сил к морям Эгейскому и Мраморному, к полуоткрытым воротам Босфора. Поперек этих путей стояла идея национального возрождения южных славян и весьма серьезные политические и экономические интересы Англии и Франции"
Мысли о неизбежности войны Германии с Россией распространялись прежде всего прибалтийскими немцами-эмигрантами, прибывавшими в Германию с 70-80-х годов Х1Х в. Наряду со своей публицистической деятельностью они посредством личных контактов с ведущими политическими и военными деятелями влияли на формирование государственной политики и общественного мнения в Германии. Немецкие публицисты балтийского происхождения изображали прибалтийские провинции России как "германскую вахту на границе славянства", как "крайние форпосты германского народа" в "старой борьбе между славянством и германством". Исходившей из России "угрозе германской культуре", по мнению этих публицистов, следовало своевременно противодействовать путем превентивной войны, которую они рассматривали как решающий момент борьбы между высокой и отсталой культурами.
Идеи балтийских немцев-эмигрантов, направленные на ослабление Российского государства, встречали понимание в правящих кругах Германии, многие видные представители которых вынашивали аналогичные замыслы. Так, еще в 1887 г. Бернхард фон Бюлов, являвшийся тогда первым секретарем германского посольства в Петербурге писал советнику ведомства иностранных дел Гольштейну: " мы должны пустить русскому при случае столько крови, чтобы тот не почувствовал облегчения, а 25 лет был не в состоянии стоять на ногах, Нам следовало бы надолго перекрыть экономические ресурсы России путем опустошения ее черноземных губерний, бомбардировки ее приморских городов, возможно большим разрушением ее промышленности и ее торговли. Наконец, мы должны были бы оттеснить Россию от тех двух морей, Балтийского и Черного, на которых основывается ее положение в мире. Однако я могу себе представить Россию действительно и надолго ослабленной только после отторжения тех частей ее территории, которые расположены западнее линии Онежская губа - Валдайская возвышенность - Днепр..."
Уже в ходе военных действий, после начала войны 1914-1918 гг., руководители Пангерманского союза настаивали на колонизации и онемечивании захваченных российских территорий. Его председатель Г.Класс считал, что Россию нужно лишить выходов к Балтийскому и Черному морям, отобрать у нее Кавказ и азиатские провинции. Украина должна стать формально "самостоятельным" государством, полностью зависящим от Германии.
Идеологией "окончательной борьбы" между славянами и германцами была воодушевлена вся германская правящая верхушка: кайзер, начальник Генерального штаба Мольтке, рейхсканцлер Бетман-Гольвег, руководители имперских ведомств. Имперское руководство стремилось добиться долгосрочного ослабления Российского государства посредством отторжения его западных пограничных территорий. В "сентябрьской программе" Бетмана-Гольвега говорилось о том, что "Россия по возможности должны быть оттеснена от германской границы, а ее господство над нерусскими вассальными народами сломлено". Основные политические принципы и направления ударов во время войны были теми же, что и перед войной.
Подтверждая осуществлявшуюся правящими кругами Германии на Востоке "политику освобождения и создания буферных государств", 5 апреля 1916 г. Бетман-Гольвег заявил, что "Германия никогда добровольно не передаст вновь под власть реакционной России освобожденные ею и ее союзниками народы, расположенные между Балтийским морем и волынскими болотами, будь то поляки, литовцы, балты или латыши". Эта "восточная" политика, подтвержденная рейхсканцлером весной 1917 г., до его отставки, нашла свое осуществление в мирных договорах 1918 г., подписанных в Брест-Литовске и в Бухаресте. Финляндия, Курляндия, Литва, остальная Балтика, Польша, Украина и значительные территории в Закавказье были отторгнуты от России. Правящие круги Германии рассчитывали по меньшей мере поставить в экономическую зависимость оставшуюся и все еще немалую, хоть и лишенную своих исконных земель, часть России. Это подтверждает существование летом 1918 г. обширных планов "освоения" территории России германскими промышленными монополиями.
